Как приходит глория мунди

7

Туманный Альбион. В Лондоне всегда дождь. Привычный образ английского джентльмена неотделим от черного зонта. И все такое прочее. Конечно, это полная чепуха. Каждый раз, когда Филипп прилетал в Лондон, погода, как и на этот раз, была вполне комфортной. В Хитроу его никто не встретил, хотя Шон пообещал. Хорошо, что Филипп привез только два самых маленьких подрамника, две картины Николы Рейша, чтобы показать их партнеру. Пакет с картинами и сумка – вот и весь багаж. У Филиппа была квартира в тихом квартале западного Лондона, но он не стал заезжать домой, направился прямиком в галерею; на 33 процента это его собственная галерея, все остальные проценты принадлежат Шону. Тот вытащил из-за стола свою громадную тушу, сделал несколько шагов навстречу Филиппу и осторожно, чтобы не придавить, обнял за плечи. Немалое, надо сказать, достижение, если представить, сколько весит Шон и каких усилий стоит ему малейшее движенье.

– Тебе пришлось ехать на такси, не бзди, я оплачу, – пророкотал Шон, – ха-ха-ха! Шучу, конечно. Представляешь, послал встретить тебя Джейсона, так этот придурок вмазался в аварию, расхерачил вторую уже мою тачку за неделю. Ну, показывай, что там за еботень ты привез папочке Шону.

Голос у него был грубоватый, и к тому же он нарочито использовал самые грубые выражения, как бы подчеркивая этим свое шотландское происхождение.

Филипп осторожно вынул подрамники из пакета. На первой картине Николы нечто, напоминающее троллейбус, закручивалось мощными цветными вихрями, на второй – среди ярких красно-желтых клякс полз черный жучок, изображенный с фотографической точностью – филигранный натуралистический рисунок в стиле прошлых веков; рядом с ним был прилеплен точно такой же засушенный экземпляр, выпирающий из плоскости холста хитиновым горбиком.

Шон некоторое время рассматривал оба творения молча, не выражая никаких эмоций, только сопел, как часто сопят тучные люди.

– Ты думаешь, это пойдет?

– Безусловно! – твердо сказал Филипп. – Нужен только качественный промоушен.

– Надеюсь, ты не ошибся. В конце концов, это твоя часть нашего бизнеса, ты ведь у нас креативный директор. И ты, к чести твоей сказать, еще ни разу не обделался, ха-ха-ха!

Шон обычно не смеялся, а как бы обозначал смех, произносил свое «ха-ха-ха».

В прошлом Шон Уэлш был боксером-профессионалом. Боже, что с ним стало! Пухлый студень шеи, стекающий на грудь, и в нем плавает небольшой круглый подбородок с плотно сжатым ртом. Собственно, подбородок вполне обычный, но на фоне массивных щек и нескольких слоев шеи он просто терялся, казался непропорционально маленьким. Внешность и хамские манеры Шона приводили к тому, что очень немногие способны были выносить его общество без отвращения. Но Филиппу эта глыба даже нравилась, и как партнер Шон был на уровне.

В кабинете Шона дубовые панели, стены украшает антикварная живопись. Работы старых мастеров. Бородатые мужчины в темных камзолах, пышные бакенбарды, ажурные кружевные воротники. Разным лохам, заглядывавшим в его галерею, Шон обычно впаривал, что это все его родня, предки по отцовской линии.

– Я слышал, Лайза от тебя ушла, – вздохнул Филипп, – сочувствую.

– Ушла? Ничего подобного, из рая не уходят, из рая выгоняют!

– Микки остался с тобой?

– Естественно. Эта манда не способна позаботиться о ребенке.

Из своей дорожной сумки Филипп извлек подарки: армянский коньяк для партнера и пластмассовый автомат Калашникова для Микки. Шон по интеркому вызвал сына, тот болтался где-то рядом, в галерее.

– Вот, дядя Фил привез тебе оружие. Но это не твой конек, ты ведь будешь художником? Или доктором искусствоведения, так? Что нового в школе?

– Мне неудобно, неловко перед ребятами, – заявил будущий доктор искусствоведения. – Почти все приезжают в школу на автобусе, а меня привозит лимузин.

– Что ж, давай купим тебе автобус, – немедленно отреагировал отец. – Я серьезно. Водитель будет менять номера, будет периодически перекрашивать кузов, внутрь посадим охрану под видом пассажиров…

У Филиппа не было детей. Каково это быть отцом? Филиппа это даже не интересовало. Он никогда не был женат, постоянной подруги тоже как-то не заводилось. Возможно, он просто безразличен к сексу? Наверное, хотя он все на свете, казалось бы, перепробовал. И, надо признать, был очень хорош собой, женщинам нравился. Подтянутый, спортивный, с лицом современного героя-любовника из телесериала. В его внешности можно было углядеть некоторую небрежность, но это впечатление обманчиво. Продуманная аккуратная щетина – заметная, но никак не борода. Дорогая стрижка, очки – точеная оправа, неброские, но жутко дорогие часы (для тех, кто понимает), галстук, костюм, блестящие ботинки – тщательно подобранное сочетание знаменитых брендов, парфюм – не очень заметный, но, конечно, известной марки и поражающей воображение цены. Улыбка открытая, дружелюбная, но без сверкающей белизны, заставляющей думать, будто тебе сейчас станут предлагать зубную пасту или телефон дантиста. Ну, и так далее, вплоть до изысканной визитной карточки – шершавая рисовая бумага, рельефное тиснение. «Филипп Арбенин. Эксперт современного искусства».

Деньги, вероятно, его интересуют только деньги? Конечно, интересуют, но это никак не главное. Тогда, возможно, современное искусство, с которым так или иначе связана вся его деятельность? Ответ – нет.

Так что же, что заставляет этого, несомненно, незаурядного человека, являться в свой элегантный офис, как на работу, встречаться со многими людьми, ездить по разным странам, посещать музеи, галереи, аукционы, покупать и продавать картины и прочее? Увы, причиной всему некая внутренняя потребность, как определяет сам Филипп, страсть плести кружева. Продумывать многоходовые комбинации, рисковать и выигрывать, манипулировать людьми, наблюдать, как развиваются спроектированные им события. Он сумел бы продвинуться, вероятно, в любой сфере. Но так сложилось, что он плетет свои кружева на ниве современного искусства.

8

Живопись Ираклия Вердяна повсюду. В прихожей, в гостиной, в туалете для гостей, в столовой, в детской. Размещенные по всем поверхностям в три ряда, унылые, поражающие однообразием, серо-голубые пейзажи. Бледные горы, анемичные не то ели, не то папоротники, написанные старательно и вставленные в аккуратные рамы, почти все одного и того же размера, одинакового позолоченного багета. Ираклий методично проводит экскурсию по квартире.

– Это, признаться, только часть моих работ; немало распродано, кое-что хранится в мастерской, это здесь же, на чердаке. Дарья шутит, что я мог бы, при моей-то работоспособности, покрыть живописью все стены вместо обоев. В ее шутке немало правды, я на самом деле работаю как взбесившийся мотоцикл. Начинаю, не могу остановиться.

– Фантастика! – восторгается Никола. – Неудивительно, что ваши работы пользуются спросом. Такую живопись приятно держать в доме. Это просто красиво, и к тому же во всем этом есть глубина, достойная самых серьезных музейных собраний, – Николай внутренне удивлялся своей светскости – откуда в нем это умение, ведь никто его не учил! Главное, чтобы выражение лица соответствовало, за этим надо следить, Амалия не раз говорила, будто у него на лице все написано.

Ираклий смотрит преданной собакой; натыкаясь на его взгляд, Николай испытывает неловкость, но продолжает гнать пургу.

– Если бы ваши картины были представлены у Зарайского, я, несомненно, не прошел бы мимо. Такая плодовитость и при этом такое разнообразие в художественном плане. Потрясающе!

Да и почему можно было бы думать, что Никола так не сможет? Ведь он далеко не дурак. Еще как сможет! Видела бы его сейчас Амалия! Улыбаться, нравиться людям, говорить им приятное – не так уж это сложно.

Экскурсию прерывает Манана. Провинциальная приживалка, чья-то дальняя родственница, помогающая по хозяйству. У нее черные сросшиеся брови, орлиный профиль и выдающихся размеров зад.

– Дарья Сергеевна велела идти, все уже за столом.

Длинный овальный стол уставлен роскошными яствами. Многоярусные фарфоровые вазы с фруктами, серебряные салатницы со всякими деликатесами, антикварного вида подставки для ножей и вилок, накрахмаленные салфетки. Над всем этим великолепием барочная бронзовая люстра, сделавшая бы честь любому дворцу. Да и сама вместительная комната с зелеными панелями и лепниной казалась бы очень нарядной, если бы не жуткая мазня Ираклия, украшающая стены. Дарья Асланян, супруга Ираклия, лошадиное лицо на длинной тонкой шее, во главе стола. (Сразу понятно, кто в доме хозяин). Слева от нее сверкает Амалия, справа уже знакомый Альберт Давыдов. Далее – бывалая, несвежая тетка с веселыми светлыми глазами и девичьими косичками; это подруга семьи, психолог, знаток человеческого поведения. Рядом с нею солидный лысеющий мужчина – клетчатый пиджак, крупный узел галстука поддерживает двойной подбородок, очки в тяжелой оправе – искусствовед Павел Петрович Микробоев. И, наконец, юная дочь Дарьи, возможно, от другого брака, похожая исключительно на мать.

Было весело. Альберт развлекал публику страшилками об устройстве внутренних органов, а когда Дарья повелела ему сменить свою производственную тематику, начал рассказывать анекдоты. Он тщательно выбирал слова, но по сути все анекдоты, про поручика Ржевского и прочие, были исключительно непристойные. А вот еще анекдотец. Купец возвращается с нижегородской ярмарки и восторженно рассказывает односельчанам про увиденное там чудо – женщину с бородой. Дескать, сидит в палатке огромная такая баба, борода лопатой, груди, правда, нет, но с таким вот членом! Дочь Дарьи, Алина, резко отодвинула стул и выбежала из комнаты. Альберт удивленно обвел глазами собравшихся и повторил упавшим голосом: «груди, правда, нет, но с таким вот членом!». Николай был удивлен не меньше Альберта – анекдот, конечно, с бородой, но такая девичья реакция… При том, что Альберт дипломатично сказал, «с таким вот членом», а не так, как в первоисточнике.

– Девочке скоро девятнадцать, – улыбнулась хозяйка, – а груди, правда, нет; переживает…

– Но это ведь неважно, – Николай был полон сочувствия, – надо ее успокоить.

– Это можно сделать, немедленно, – глаза Дарьи загорелись. – И с вашей, Никола, помощью. Алина, представьте, серьезно занимается живописью, – продолжала Дарья. – Вся в отца.

Не лучшая характеристика, подумал Николай.

– Давайте же устроим мастер-класс!

– Я употребляю красок немерено, – сказал Николай. Отказываться он не собирался.

– Ну, это не проблема, – снисходительно заметил Ираклий.

– И еще. Мне понадобится обрести некоторое состояние… можно использовать алкоголь, водка сгодится, довольно много. Насколько это будет педагогично?

– К вашим услугам, – приветливо сказала Дарья, театральным жестом указывая на уставленный бутылками стол. – И, если нужно, готовы предложить кое-что еще. Ирка сейчас все подготовит.

Ираклий, он же Ирка, принес мольберт, внушительного размера подрамник с загрунтованным холстом, выкатил ящик на колесиках с красками. Высокая степень подготовленности напоминала эстрадную шутку про пианино в кустах. Дарья, таинственно улыбаясь, поставила на стол небольшую шкатулку.

– Здесь травка, некоторые вещества. Угощайтесь, не стесняйтесь!

– Я буду стесняться только пока не начну, – пообещал Никола.

Алина стала раскладывать тюбики с красками. Николай подумал было заговорить с нею, но глядя на нелепую фигуру девушки, понял, что какие-либо слова утешения прозвучат лицемерно, и просто улыбнулся. Мало того, что грудь у Алины начисто отсутствовала, она была еще и вогнутой, а спина, соответственно, изгибалась коромыслом. Ростом девушка пошла в мать, воистину трудный случай.

Николай налил себе полный фужер водки, выпил половину, неторопливо свернул козью ножку, раскурил. Трава была качественная. На него все смотрят, он на арене. «Да, я шут, я циркач, но все же»… Он удобно расположился на стуле, надо подождать, пока нужное состояние дозреет. Никола Рейш подключится, обязательно подключится, и тогда он им покажет. Все сидят за столом, молчат, ждут, что он станет делать. Определенно неловкая ситуация, в таких условиях ему еще не доводилось работать. Никола поднял бокал, улыбнулся, как бы приглашая их всех расслабиться, сделал мощный мужской глоток. Водка хорошая, белая вкуснятина. Но пока напиваться не стоит. Ирка с готовностью поднял свой фужер, что он там наливает себе, вино или шампанское, выпил до дна. Искусствовед Микробоев тоже поднял рюмку, осторожно, словно лекарство, отхлебнул водку.

– Друзья мои, – Дарья, умница, постаралась разрядить обстановку, – не будем пялиться, мы наверняка мешаем мастеру сосредоточиться. Манана сейчас сварит нам кофе, и мы просто посидим, поболтаем.

Сама она встала, вышла из-за стола, как бы переключая на себя внимание собравшихся. Ноги у нее красивые, отметил Никола, но, пожалуй, от еще более крупной женщины. Вообще, он чувствовал, что должен испытывать признательность, но почему-то не мог.

– Скажите, Амалия, – заговорила дама с косичками, принимая правила игры, – это ведь вас я могла видеть среди участников перформанса, что-то такое со «скорой помощью»?

– Да, конечно. Я всегда готова раздеться догола ради искусства.

– А я, признаться, стараюсь не пропускать перформансы, профессиональный интерес, если угодно. Позавчера была на одном очень милом представлении. Собрали кучу народу, самого разного, множество медийных людей, и всех заставили кормить резиновых уток.

– Я, знаете, тоже там оказался, – подхватил Микробоев. – Постоянно приглашают на подобные штуки. Но, честно говоря, я не поклонник. Кормить резиновых уток – зачем это? Бесполезная вещь, ничего не изображает, ничему не учит. Хотелось бы что-то почувствовать, хотя бы отвращение, но ничего, как сейчас выражаются, не торкает, не цепляет. Пустота. Прочесть, понять, что хотели сказать авторы, как ни верти, невозможно, никакого месседжа.

– Но людям нравится, – робко вымолвила неказистая Алина, глядя в сторону.

– То, что нравится людям, а особенно, то, что нравится массам, это почти всегда «не очень», – назидательно произнес Павел Петрович. – Скажем, «бестселлер» не может быть хорошо.

Есть! Никола почувствовал, что подключен. Значит, есть доступ к информации, доступ в невидимый мир, в котором эта информация циркулирует и хранится. Мир, в котором есть шаманы, ясновидящие и другие медиумы, при условии, что они не шарлатаны и не мистификаторы. Назовите это ощущением вдохновения, если хотите. Столько раз Николай уже испытывал это ощущение! Но разве он может сказать, что освоил некий алгоритм, позволяющий подключаться? Нет, конечно, нет! Вот и сегодня, он никак не ожидал, что получится так скоро. Да и выпил он совсем немного по сравнению со своей обычной практикой. Не говоря уже о веществах – что такое какая-то травка, то ли он перепробовал! Чтобы подключиться, надо прежде всего преодолеть себя. Это значит, ты не должен говорить себе, что света мало, темновато, или, напротив, слишком яркое освещение, все бликует, или слишком рано, или уже поздно, холодно или чересчур жарко. Лень причину найдет. Но и тупо долбить стену тоже не стоит, если не дается, ничего не сделаешь! А сегодня получилось, и как-то сразу. Может быть, это благодаря эмоциям группы людей, которые смотрят на него, на Николу?

Процесс пошел. Никола встал, спиной чувствуя всеобщее внимание. Разговоры за столом стихли. Охра, краплак – он выдавливал краски, руками их перемешивая и руками же переносил их на холст. Потом пригодится мастихин, кисти, но это потом, а сейчас он создает основу, разноцветную подложку будущего шедевра. Теперь зелень, еще больше зелени. Выплескивая краски на холст, Никола стал мычать, издавать стоны, напоминающие часто пародируемые звуки теннисисток на корте. Он ни секунды не собирался превращать свою работу в шоу, просто так само собой получалось. Абстрактная живопись – это сон разума. Кто это сказал? Возможно, сам он, Никола, и сказал. И это чистая правда. Как долго он пребывал в трансе? Полчаса? Час? Меньше, намного меньше, не более пятнадцати минут. И все в ажуре – основа произведения готова. Теперь отработка деталей, здесь уже требуется легкое касание разума. Алина смотрит на него с восхищением, она не напугана его странным поведением, она что-то почувствовала, ритм, экспрессию, она сама подмешивала краски, и очень ловко, естественными движениями большого насекомого… и, конечно, ее глаза. Никола сосредоточенно разглядывает согнутую в дугу девицу как экспонат. Никола Рейш увековечит этот взгляд…

– Мне потребуется еще полчаса… – Никола обернулся к слегка ошарашенной публике.

Он успел даже раньше. Первой прореагировала Дарья:

– С ума сойти! Это же Алина!

Из нагромождения мрачных, зловещих пятен выступал вполне узнаваемый лик Алины, ее взгляд…

Аплодисменты. Никола был доволен. Не оттого, что вызвал шквал восторга, нет. То есть успех у публики – дело, бесспорно, приятное. Но главное, он понимал, что все получилось, здорово получилось.

– Спасибо! – прошептал он, с религиозным чувством глядя в небеса. Он всегда поступал так, когда бывал доволен своей работой.

Все сгрудились вокруг свежеиспеченного шедевра. Все это возникло прямиком из подсознания, сказала дама-психолог. Это не та симуляция подсознания, которую мы наблюдаем у Сальвадора Дали. В этом есть сила, это воздействует на зрителя, но, разумеется, далеко не каждый хотел бы с этим жить, повесить у себя дома на стену в гостиной. Павел Микробоев обнаружил, что данная работа ассоциативно напоминает ему живопись Thomas Eakins. Говоря это, искусствовед старательно изобразил иностранный акцент. Считается, что нынешняя всеобщая дегуманизация оправдывает художника, отказавшегося от жизнеподобия, внушительно, словно эксперт, приглашенный на телешоу, продолжал Микробоев, но здесь налицо оксюморон, сочетание несочетаемого, облик юной Алины, несомненно узнаваем. Вы войдите в это полотно, ощутите его, повторял Ираклий, обращаясь к каждому по очереди. Казалось, он хотел, чтобы и на него обратили внимание, никак не мог примириться с собственной незначительностью. А вот я придерживаюсь мнения, что цель искусства – наслаждение автора. Искусство – пустой круг, в котором ничего нет, и художник заполняет эту пустоту своим содержанием, вступает Альберт Давыдов. Искусство без игры задушит нас скукой, это голос Дарьи.

Про Николу, казалось, все забыли. Он сидел, измученный, опустошенный, уставясь на холст, но видел и слышал только пестрый рой своих мыслей. Алина стояла рядом, она единственная из всех не произнесла ни слова. Вдруг он резко встал, схватился рукой за край мольберта и торжественно произнес:

– Алина, милая, это тебе! Подарок.

Реакция Амалии была мгновенной.

– Прошу прощения, но я должна связаться с Филиппом, – негромко, но твердо сказала она, обращаясь в основном к хозяйке дома. – Ты ведь понимаешь, Дарья, дело не во мне. Дело в том, что все, что напишет Никола, принадлежит Филиппу Арбенину – таковы условия контракта, извини.

И Амалия решительно вышла из комнаты.

– Э.… – начал было Микробоев, чувствуя, что надо что-то сказать, но ничего не сказал.

Похоже, присутствующие были озадачены, но долго ждать не пришлось. Амалия вернулась, улыбаясь.

– Все в порядке, формальности улажены. Картина твоя.

9

Амалии повезло родиться в Сочи. Море, солнце, пальмы. У нее были папа и мама, бабуля и старшая сестра. Жили тесно; в доме, это был старый бабушкин дом, имелось всего четыре комнатки, и в них селились отдыхающие – иногда парочки бледных студенток из северных городов, но обычно – приезжие из Краснодара, толстые тетки с детьми и их хмурые мужья; вся эта публика громко разговаривала, заливалась пивом и водкой, обжиралась шашлыками, дети орали, по утрам во дворе возникала очередь в сортир и к умывальнику. Амалии не нравилось дома, куда лучше было в детском саду. Звездой детсада был Ренат, красивый, черноглазый, с длинными ресницами. Девочки соревновались за право спать с ним рядом во время тихого часа. Суть соревнования – кто глубже засунет в попу палец. Непревзойденный результат был у самого Рената. Но Амалия почти всегда оказывалась среди лучших, это у нее с детства. И потом, позднее, она всегда ловко находила путь к успеху. Ее старшая сестра была уже опытной путаной (в мутные перестроечные годы эта профессия многим казалась достойной уважения и зависти), и, едва начав под ее руководством делать первые шаги, Амалия в гостинице «Приморской» познакомилась с итальянцем, фотографом, работающим для журналов мод. И закрутилось. Рестораны, подарки, Париж, Рим, Венеция. И съемки, профессиональные съемки, вроде как ради смеха, однако Амалия ухитрилась даже занять второе место на конкурсе моделей в купальниках на каком-то турецком курорте. Влюбленный Винченццо, такое красивое было у него имя, представил ее родителям, хотел жениться. Но не срослось. Казалось бы, хорошая зажиточная семья, да и сам фотограф жил припеваючи – барская квартира в Риме, деньги, приличная работа… Но девушка, видите ли, с претензиями – что ей какой-то фотограф! К тому же он оказался ужасно ревнивым. Причина, правду сказать, была – собственный приятель, похожий на надушенную картинку из журнала. Ревнивец, однако, устроив сцены, поутих и готов был все простить. Ах, эта ужасная, глупая молодость! Все время хотелось трахаться или, по меньшей мере, говорить об этом с подружками. Амалии, конечно, нравилось, что этот элегантный, избалованный глянцевыми моделями, мужчина едва сдерживает слезы, провожая ее в аэропорту; это повышало самооценку. Но выйти замуж? Разве это предел мечтаний? Тогда она верила, что все лучшее впереди. Ей и сейчас так кажется. Амалия на уровне, она заслуженно может гордиться собой. Ей все по плечу, она эффективна, она успешна. Она всегда стремится к успеху? Безусловно! Но в чем это выражается? Некоторые ее знакомые хотят бабла, очень много бабла, не могут остановиться; для других жизнь не удалась, если их физиономии регулярно не показывают по ящику. А чего нужно ей самой? Во всяком случае, не всенародной славы, как Николе Рейшу.

– Скоро Новый год, – глубокомысленно замечает Никола. – Обозначенный кудесником Матвеем срок прошел, и вот он, успех, пожалуйста. Но можно ли считать достигнутый результат успехом?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.