Придерживаясь за стену, едва передвигая ноги, я вышел из душевой кабины. Перед глазами плясал хоровод черных точек. Рваное дыхание со свистом вылетало из груди. В голове звенело. Нет, не так – стрекотало, щелкало, словно в раздевалке сновал рой стрекоз. Каждый шаг отдавался болью во всем теле.
– Эй, – окликнул я какого-то парня, но тот сделал вид, что не слышит, и скрылся за дверью сауны.
Стрекот нарастал. Воздух вокруг пошел рябью. Из соседней кабинки вышел мужчина средних лет.
– Друг, п-помоги, а… – давился я словами. – У меня, п-походу… давление…
Но мужчина, обтираясь полотенцем, прошел мимо.
«Какого черта?»
Сзади неожиданно повеяло зимним морозом. Что было совсем ненормально и неожиданно, но принесло толику облегчения… Ровно до тех пор, пока множество ледяных игл не впилось в спину. От резкой боли я выгнулся дугой и закричал. А в следующий миг меня вдруг подняло над полом, потянуло, словно рыбу, насаженную на невидимый гарпун. Ужас комом встал в горле, мешая дышать. Вместо крика из груди рвалось бессвязное мычание, смешиваясь со стрекотом тысячи невидимых стрекоз. И сквозь этот гул отчетливо прозвучала какая-то жуткая тарабарщина:
– Ipe novuum aspectuum…
По воздуху меня протащило мимо кабинки, где на полу скрючилось мое собственное тело: из носа и ушей стекали алые струйки крови, а по коже расползалась вязь черных, словно живых, татуировок. Они тонкими змейками шевелились и разрастались, стремительно обволакивая меня, пока все не померкло в этой жуткой тьме.
Академия стихий Мелессира Третьего. Рогрант. Владения маговПустую тишину огласил истошный нечеловеческий вопль. Я вздрогнул, распахнул глаза и сощурился, пытаясь сфокусировать взгляд. В голове гудело, спину болезненно жгло, будто я лежал на острых раскаленных углях. Казалось, даже кости мои – и те трещали. Проморгавшись, я наконец рассмотрел рельефный потолок, густо увитый узорчатой лепниной. Будто я находился не в фитнес-клубе, а в каком-нибудь Зимнем дворце.
«Не понял, а где душевая?»
Слева от меня что-то шевелилось. Я скосил глаза и заметил отползающую загорелую девицу с белыми волосами-дредами. Ее лицо было искажено ужасом, но смотрела она не на меня – а на свой огромный беременный живот. Так, словно видела его впервые. Придерживала его рукой и продолжала двигаться, отталкиваясь пятками, оставляя после себя мокрые следы. Девушка добралась до тонированной стеклянной стены, на которой блестели серебром какие-то иероглифы.
«Это определенно не мужская раздевалка», – пронеслась мысль и тут же потонула в новом женском крике.
Смуглянка согнулась пополам, обхватывая живот. Замолчала она так же резко, как и вскрикнула, словно у нее случился болевой спазм.
«Схватки, что ли?»
Выдохнув, она оттолкнулась ногами еще раз и смогла дотянуться до стены. Новые серебристые символы будто сорвались с кончиков ее пальцев и вплелись в стекло. А потом… Она просто сунула в стену руку.
«В смысле?!»
Я снова заморгал, силясь прогнать бред. Тем временем расплывчатые тени с той стороны стены схватили девушку за руку и вытянули на другую сторону.
– Она рожает! Целителя! Позовите целителя! – раздались за преградой встревоженные возгласы.
«Врача, быть может? Скорую… Доктора… Какого, к чертям, целителя?!»
– Я что-то сделала не так, я что-то сделала не так, я что-то… – откуда-то сзади донеслись до меня заунывные причитания.
– Тащите сюда дроу Наала, пусть снимет шваххов купол.
За тонированной стеной кто-то отдавал странные распоряжения. Там определенно была какая-то суматоха, мелькали тени, вскрикивала рожающая девица. Голоса доносились будто из жестяного ведра, то ли с эхом, то ли со скрежетом.
– Инквизы на подходе, магистр, – доложил кто-то.
– Инкви-и-и-зы, – снова простонали сзади так удрученно, будто наступил конец света.
Я с трудом повернул гудящую голову, в шее что-то щелкнуло, пронзая болью. Когда же мне наконец удалось перевалиться на другой бок, я увидел рядом еще одну девушку. Она явно пребывала в истерике: зареванная, с покрасневшим носом и в дурацком старомодном платье, под стать которому она навертела свои черные волосы в бабкин пучок. Мелькнула мысль, что я оказался в театре, но за спиной девушки располагался ряд учебных парт, разрезанный все той же тонированной стеной, будто кто-то накрыл кусок помещения огромным стеклянным стаканом.
– Что за…? – на выдохе прохрипел я и закашлялся. – Где я?
Девица вздрогнула от неожиданности, вытаращила на меня свои зеленые глазищи.
– Дроу?
– Чего? – не понял я.
Она шустро вскочила на четвереньки, доползла до меня и схватила за руку.
– Ты живой!
Руку тут же прошило болью, и я от души ругнулся. Но девица не переставала меня трясти.
– Выпусти! Выпусти меня отсюда!
– Да отвали уже, сил нет, – простонал я, отдергивая руку.
– Не можешь, да? – Истеричка шумно шмыгнула носом и зло добавила: – Вот и сдохнем, значит, вместе. Инквизы и тебя не пощадят.
– Инквизы?
– Пыта-а-а-ть буду-у-ут, – заревела в голос девица.
Абсурд, казалось бы, достиг своего апогея. Я резко сел, отчего все вдруг покачнулась, закружилось. Голова взорвалась фейерверком боли, а тело ломило так, будто его всю ночь пинали. Я потрогал лоб, но повышенной температуры вроде бы не ощущалось.
«А какие там симптомы у белой горячки?»
С очередным стоном я помотал головой и сосредоточился на более важных вопросах.
«Что это вообще за место? Театр? Универ? Не понимаю. И тело… Я видел собственное тело в душевой. У меня глюки или что?»
Я снова бросил взгляд на исписанные мерцающими символами стены.
«Все-таки театр. Ага, иммерсивный, со спецэффектами. А уползшая беременная девица? Актриса? Такое вообще возможно сыграть?»
Мысли опять вернулись в душевую:
«Но я-то не играл. Я видел… себя… А если я умер? Если это ад?»
Я повернулся к истеричке и переспросил:
– Пытать будут, говоришь?
Девушка в ответ громко всхлипнула и кивнула.
– В котлах варить, что ли? – Я перебирал в уме все, что знал о загробной жизни. – Черти?
Истеричка неожиданно подавилась всхлипом.
– Правильно! Чертить! – Она вскочила, схватила с ближайшей парты гусиное перо.
«Может, все-таки перфоманс какой? Пьеса средневековая…»
Девушка подбежала к дымчатой стене, где проступали контуры окна, и принялась царапать знаки.
Я со стоном поднялся и, пошатываясь, встал за ее спиной. Голова кружилась. Телу, казалось, было еще хуже. Тряхнул перед глазами рукой – пальцы двоились и были такими загорелыми, будто я только что вернулся с египетских пляжей.
– Решила вычислить площадь усеченного конуса? – оценил я сложные художества.
Девушка испуганно вздрогнула.
– Твой голос… Он другой.
Она хотела добавить что-то еще, но стекло в местах, где были написаны символы, начало странными клоками стекать-сползать на пол, открывая распахнутое окно. Я оторопело уставился на средневековые каменные постройки снаружи и деревья, отливающие пурпурно-лиловой листвой. Декорации были такими масштабными, что… будто и не декорации вовсе.
– Да что за хрень?!
Пока я пялился на пейзаж, истеричка шустро вылезла наружу и засеменила по карнизу.
– Ну знаешь, дамочка, я как бы тоже к пыткам страстью не пылаю.
Болезненно кряхтя и матерясь, я перевалился через подоконник, как мешок с… м-м-м… ну не важно, и ринулся за ней, придерживаясь за стену из серого камня. По широкому карнизу второго этажа мы добежали до угла здания. Затем девушка спрыгнула на выступающий козырек, опустилась на четвереньки с намерением свеситься ногами вниз. В длинной юбке все это делать было, судя по всему, крайне неудобно.
– Подожди. – Я ее опередил, первым оказался на земле. Тут же подхватил висящую девушку под задницу и аккуратно поставил на землю.
Она густо покраснела и открыла рот, собираясь что-то сказать, но потом словно передумала. Рванула от меня со всех ног.
– Да подожди ты! Черт!
Я, конечно, увязался следом. Про себя решил, что зеленоглазая истеричка определенно что-то знает об этом месте. И раз убегает от пыток и каких-то там «инкви́зов», значит, нам точно по пути.
Мы петляли между хозяйственными постройками, пересекли выложенную допотопной брусчаткой площадь и оказались возле кованых ворот.
– Эй, постой! – поравнялся я с девицей. – Куда бежим-то?
– Подальше от инквизов. Бабушка Лорен всегда говорила, что главное правило выживания – предусмотрительность. Вот я и предусмотрела путь экстренного побега. Я так надеялась, что до этого не дойдет! Но появился ты и все разрушил!
Она затормозила и зло ткнула в меня пальцем.
– Ты мне жизнь сломал, шваххов дроу!
Она снова ринулась вперед, тараторя между всхлипами про запрещенные заклятия, души, инквизов, чтоб им пусто было! Она говорила, ускоряясь и пропуская целые куски слов.
– Господи, да о чем ты вообще? Психичка ненормальная! Какие души? Какое проклятие?
– Которое ты притащил в академию! – выкрикнула она. – Ты теперь неправильный! И прокля́тое тело твоей дроу до обмена не было беременным. Ты же видел, живот вырос за считанные минуты.
– Не видел. И так не бывает.
– Вот именно!
Она остановилась перевести дух и согнулась. Похоже, от бега у нее закололо в боку. Я все больше убеждался, что мадам немного того. Однако все равно попытался выудить у нее хоть какую-то информацию:
– Инквизы – это те, кто пытает тут? Звучит похоже на инквизиторов, а они тоже зайками-кисками не были.
– Да.
– За грехи при жизни? За то, что плохо себя вели? Делали ужасные вещи?
– Конечно, ужасные! – воскликнула она со злостью.
– А полиция здесь есть? И здесь – это вообще где? А я…
Но девушка не дослушала – снова побежала.
– Да подожди ты!
На бегу я крутил головой, и меня одолевали сомнения. Обстановка вокруг казалась неподходящей для ада. Малоэтажные постройки больше походили на европейскую деревню. Правда, удивительно лиловые кроны деревьев отдавали ванильным флером сказочности, но встречалась и обычная зеленая растительность. Да и люди на улицах выглядели спокойными, занятыми своими хлопотами.
«У нас в российской глубинке народ в гораздо худших условиях живет, чем в местном аду. Так все же, может, это не ад? Тогда что?»
Задумавшись, я перешел с бега на шаг, поймал любопытный взгляд дородной бабы, держащей за ноги двух трепыхающихся…
«Ну да, точно, куры!»
Птицы возмущенно кудахтали и сопротивлялись произволу, и вся эта картина навевала ощущение обычной деревенской жизни. Казалось, если у этой толстухи и есть в доме котлы, то они явно предназначались для наваристой куриной лапши…
– Стоять! – громогласно раздалось впереди. – Именем закона великого Рогранта, прославленного града магов стихий и…
Баба выронила кур и шустро юркнула в дом, плотно затворив за собой дверь. Деревня вообще вся как-то резко опустела. Я осторожно выглянул из-за угла дома и, в который раз за сегодня, офигел.
Высокий худой мужчина в помпезном голубом камзоле и накрахмаленных белых перчатках картинно взмахивал рукой и вещал про какой-то Рогрант.
«Если здесь и ставят пьесу – то этот точно играет Арамиса!»
Его темные волосы были собраны на затылке в аккуратный хвост, а на лице красовались подкрученные кверху усы и короткая, но идеально подстриженная бородка, будто этот пафосный хлыщ сюда прибыл прямиком из местного барбершопа.
Второй рукой он держал конец веревки, переливающейся серебряными нитями и зелеными всполохами. Рядом, устремив обреченный взгляд в небо, прямо в грязной луже стояла на коленях та самая истеричка. Сверкающая веревка смыкалась удавкой на ее шее, и с каждым словом лощеного хмыря петля затягивалась все сильнее.
4. Фабиана
Окрестности Сивеллы. Владения драконовПрохладный ветер настойчиво дул в спину, словно подталкивал, приглашал сделать шаг вперед.
«Один маленький шаг, и все изменится. Боль, терзающая сердце, позор, изматывающий душу, – один шаг, и все исчезнет… Я исчезну…»
– Маи́ра! Добрая маи́ра! – Рядом со мной возник чумазый мальчишка лет десяти и, сам того не понимая, вырвал меня у ветра, у реки, у судьбы.
Я отпрянула от края каменного моста и непонимающе уставилась на протянутую грязную ладошку.
– Маи́ра ведь до-о-обрая. Не пожалеет монетку на краюху хлеба.
Я кивнула, достала из заплечной торбы расшитый жемчужным бисером кисет и непослушными пальцами стала развязывать тесемки. Малец воровато оглянулся по сторонам и ловким движением перехватил добычу, оставив меня смотреть, как мелькают его босые пятки среди повозок, пересекающих реку.
– Вот шельмец! – возмутился крестьянин с ближайшей телеги. – Но ты не горюй, маира. Хочешь, задарма до Сивеллы подброшу?
Я не хотела. Очень не хотела. Мечтала убраться из драконьих владений куда-нибудь подальше. Да хоть к магам в Рогрант. Там тоже есть академия ничуть не хуже нашей. Но без денег далеко не уедешь. Без приличных денег – кисет с мелочью не в счет. Хотя теперь у меня и его не было.
Так что сивелльская академия – единственное место, куда я могла сейчас податься после того, как двери родного дома для меня закрылись. Навсегда. В академии же меня ждала оплаченная на год вперед комната, а значит, под открытым небом спать не придется.
Ах да, еще меня там ждало позорное клеймо «порченой девицы», но тут уж ничего не исправить.
– Зови меня Никос. – Крестьянин протянул мозолистую ладонь и помог забраться в телегу.
– Фабиана, – коротко представилась я и уселась на солому, не заботясь, что испачкается дорожное платье. Плевать было и на россказни мужика о плохом урожае пшеницы. На себя саму было плевать.
Мерный стук деревянных колес навевал дрему. Хранительница грез и сновидений словно в наказание перенесла меня в тот самый день.
Прохладный ручей наполнял своей журчащей мелодией любви зал эльфийского храма в Аолоне. Два сердца трепетно тянулись навстречу друг другу. Легкие шаги начищенных до блеска сапог, шуршание шлейфа белоснежного платья, смущенные улыбки.
Две семьи собрались поддержать, засвидетельствовать рождение нового союза, дать друг другу то, в чем так отчаянно нуждались. Эльфийский род Игалорисс был древним, знатным, но до неприличия бедным. Человеческая семья Сотье не имела высоких титулов, зато обладала крепким финансовым достатком. Да чего уж там, мой отец весьма успешно вошел сначала в торговую гильдию, а затем и в список самых обеспеченных семейств Верхней Рехии.
Из-за плотной, искусно расшитой ширмы вышел седовласый храмовник. Нараспев произнеся молитву Хранительнице семейных очагов, он установил на алтарь брачный кристалл.
– Признаете ли вы, Ильсир из рода Игалорисс, что ваши намерения свободны от злых умыслов, вы чисты душой и добровольно связываете нить вашей судьбы с нитью судьбы Фабианы из семьи Сотье?
– Перед родом, храмом и хранителями – признаю, – произнес жених и нежно мне улыбнулся.
– Признаете ли вы, Фабиана из семьи Сотье, что ваши намерения свободны от злых умыслов, вы чисты душой и добровольно связываете нить вашей судьбы с нитью судьбы Ильсира из рода Игалорисс?
– Перед семьей, храмом и хранителями – признаю, – робко ответила я и с радостным вздохом опустила взгляд.
Храмовник взял нас, жениха и невесту, за руки и приложил наши ладони к брачному кристаллу. Вспыхнули серебристые искры, окутали нас, взвились к потолку, завихрились в нежном танце, озаряя даже самые темные уголки церемониального зала.
Глава рода и отец семьи обменялись традиционными рукопожатиями в знак заключения союза. А мы, подхваченные благословенными искрами, закружились в танце, даря друг другу счастливые улыбки и пылкие взгляды…
Телега подпрыгнула на кочке, и я распахнула глаза. Вокруг уже сгустились сумерки, а далеко впереди на фоне алого заката отчетливо выделялись высокие шпили академии магических искусств Сивеллы.
Я горестно всхлипнула и пожалела, что не решилась на тот шаг с моста. Посланный Хранительницей сон лишь разбередил мою ноющую рану – показал, как могло бы быть.
Как должно было быть!
Не доехав два квартала до ворот академии, я вежливо распрощалась с Никосом, пожелав милостей и благ судьбы. В свою комнату проскользнула замеченной лишь стражем у ворот. Сбросила дорожное платье и тяжело упала на кровать, дав волю слезам.
– О, хранители, как он посмел меня так опозорить?! Перед семьей, перед моим Ильсиром. Да я же никогда и ни с кем! Мы с Ильсиром только целовались, не более! И всего-то четыре раза! Четыре поцелуя – это ведь не считается! Да неужели, если бы я была не чиста, то согласилась бы на обряд в эльфийском храме, где есть брачные кристаллы, чей лучистый свет белее сияния звезд? Я же не идиотка! Будь, упаси хранители, это правдой, я бы настаивала на свадьбе в Верхней Рехии, да хоть в той же Сивелле. В человеческих храмах эльфийских кристаллов нет, лишь артефакты, скрепляющие брачными метками любые союзы. Я бы уговорила Ильсира.
Пухлая подушка надежно глушила неистовые крики отчаянья моей израненной души.
– Сломался ли он, или был зачарован, или вовсе из вредности… но он ошибся, – всхлипывала я. – Ошибся! Я чиста! Кристалл должен был принять мою клятву!
Воспоминания о черных искрах, облепивших мою кисть, словно крестьянская хворь, вызвали новый приступ болезненной обиды.
– Я же знаю, что чиста. Выходит, кристалл дал сбой. Почему именно на мне?! – в бессильной злобе я сжала кулаки и завыла, вновь утыкаясь в подушку…
А уж о том, как я унижалась перед всеми, требуя постыдного целительского освидетельствования, как кричала и билась в руках слуги отца, которому было велено выставить меня из храма, становилось и вовсе тошно.
Окончание выходного месяца я провела в стенах своей комнатки в академии, сетуя на злую судьбу. А ведь какие грандиозные планы были по завершении третьего учебного года! Жаркое лето, пылкая любовь, сплетение нитей судьбы. Сейчас я должна была выбирать диваны для нашего с Ильсиром особняка, разбирать свадебные подарки, тонуть в нежных объятиях и ласковых поцелуях. Но нет…
Я устала изводить себя день ото дня, боль и обида не желали утихать. А мысль шагнуть в пропасть, избавится от удушающего чувства несправедливости и незаслуженного позора горела во мне все ярче. И однажды утром, окончательно решившись, я надела любимое нежно-кремовое платье из тафты, собрала волосы в высокую прическу и отправилась в главный храм Сивеллы.
У каменного изваяния Хранительницы судеб звучало великое множество просьб, молитв и жалоб. Но я подошла лишь выразить благодарность за все хорошее, что когда-то было в моей жизни, и попрощаться с миром. Навсегда. Но то ли Высшая услышала мои душевные терзания, то ли я сама вдруг пришла к новой идее, но из храма выбежала, обретя четкую цель.
– Нужно доказать, что кристалл в Аолоне ошибся. А шагнуть с моста всегда успеется. Я должна попасть в другой эльфийский храм! Доказать всем! Восстановить свою честь! Вернуть Ильсира…
Снова терзающим цветком разлилась в груди боль. Вернуть уже не получится. Только в случае гибели его жены. Но своей младшей сестре я смерти не желала.
В тот день брачный союз все равно состоялся. Предприимчивый отец быстро заменил одну дочь на другую, более подходящую, более чистую. Эльфийский род не стал упускать возможность поправить свое финансовое положение и принял новую кандидатуру. Ильсир тоже дал свое согласие. Хотелось думать, что от злости, а не потому, что ему было безразлично. Однако на этот раз кристалл сработал правильно.
Конец выходного месяца ознаменовался возвращением адептов в стены академии, а для меня четвертый год обучения начался с косых взглядов, полных презрения и змеиных перешептываний за спиной. Слухи разошлись моментально, а как иначе? Мы с Ильсиром учились на смежных потоках и не скрывали своих чувств, как и предстоящей свадьбы. Но вот мой эльф заявился к началу нового учебного года с брачным браслетом, а я – нет.
Окружающим приходилось довольствоваться официальной версией – глава эльфийского рода Игало́рис и мой отец, маи́р Сотье, сами изменили планы, по-другому определили состав союза. Вот так вот жестоко по отношению ко мне. Словно мы, их дети и наследники, были не живыми людьми, а фигурками для игры на каменной доске. Кто-то меня даже жалел и сочувствовал, но большинство ехидно злорадствовали.
– Маи́ра Фабиана Отверженная, – шептались по углам сплетники.
Что было, впрочем, недалеко от правды. Любимый женился на другой. Семья отвернулась, выбросила меня на свалку, будто поломавшийся артефакт. Теперь я сама по себе.
Я натянула на лицо маску безразличия и вышагивала по коридорам академии с поднятой головой. Боялась, что все они увидят меня сломленной, раздавленной. Нельзя было этого допустить. Нельзя. Теперь у меня осталась только я сама и моя новая цель.
5. Озирис
Академия магических искусств. Сивелла. Владения драконовМне предложили жесткий стул сбоку стола. Я скрипнул зубами, но сел. Не то чтобы качество сиденья и его расположение для меня имело хоть какое-нибудь значение. Скорее качество встречи. Пламенный Закат злорадно кривил свою морду, не упуская возможности поддеть меня даже в таких мелочах, как шваххов стул, явно предназначавшийся для провинившихся студентов, которых ректор вызывал на ковер.
– Как прошла дорога, Северный Иней? – обратился ко мне хозяин кабинета. – Морем добирался или порталами?..
В этом простом вопросе все прочие услышали бы лишь дежурную вежливость, я же почувствовал тягучую, ноющую боль под лопатками и тоскливую пустоту там, где когда-то билось второе сердце. И не было сейчас желания сильнее, чем сомкнуть зубы на шее собеседника; увидеть, как погаснет огонь в его нечеловеческих глазах. Но я давно перерос времена бесконтрольной ярости – еще никогда и никого она до добра не доводила.
«Порталами, конечно, – мысленно ответил я, вспоминая дюжину стационарных переходов, которые сегодня преодолел, чтобы добраться сюда. Но вслух ничего не произнес. – Не дождешься, Закат, не выйдет позабавиться за мой счет».
Дверь позади меня отворилась, и в кабинет вошла престарелая дроу, неся в руках поднос с чашками. Аромат горячего какао проник в ноздри, вынуждая поморщиться. На поверхности бледно-коричневого напитка издевательски колыхались белые зефирки.
«Швахх! Ненавижу какао. Ненавижу зефир. Я бы лучше погрыз сосульку и занюхал туманом Пустоши, которой сегодня чуть не отдал душу».
– Меня интересует дроу, – озвучил я цель своего визита.
Пламенный Закат изогнул золотистую бровь и кивком указал на захлопнувшуюся за секретарем дверь.
– Да не эта старуха!
– Ну мало ли, – хмыкнул Закат, – может тебя потянуло на экзотику.
Я едва сдержал ругательство.
– Дроу Ноар Коулдан, – озвучил я имя того, кто бросил меня подыхать в проклятых землях.
События этого утра вновь пронеслись перед внутренним взором, вызывая желание глухо зарычать. Ублюдок-дроу схватил свою деву и ускользнул, наплевав на всех. Перечеркнув и договоренности, и негласный кодекс контрабандистов. Нырнул в открывшийся портал и запечатал его за собой, не дожидаясь более никого.
Но самое главное – он забрал с собой мой клинок. Мой! Ради которого я годами копался в пыльных архивах. И ради которого затеял всю эту самоубийственную прогулку вглубь Пустоши. Я мстительно надеялся, что тварь, полезшая за ним, все же смогла дотянуться до сволочного предателя и заразить если не проклятием, то хотя бы гнилостной хворью.
До сих пор в ушах звенел ее пронзительный визг, когда схлопнувшийся портал отсек от нее часть конечности. Помнил я и то, как трясся за моей спиной Рори – последний оставшийся в живых парень. Надо отдать ему должное – он делал это молча. И в отличие от Ноара, я бросать его не собирался: опустошил почти весь свой резерв, творя запретную черную магию, сливаясь с Пустошью, словно заявляя, что больше живых душ здесь нет.
Обглодав добела кости бывших членов отряда, твари чуть успокоились, концентрация черных потоков рассеялась, и мы с Рори, осторожно ступая шаг в шаг, двинулись вперед и вскоре пересекли Барьер – уже полдела. А спустя пару часов и десяток убитых нами тварей мы наконец прорвались к груде развалин. Некогда здесь тоже был замок, не уступающий размахом обиталищу Лаблены. Теперь же остались лишь руины, остовы каменных стен да схлестнувшиеся дуги врат стационарного портала.
Если бы с нами остался кто-то из дроу, то мы совершили бы переход сразу же, как только пересекли Барьер, а не тащились до врат через проклятый туман. Но не настолько я дурак, чтобы полностью довериться кому-то, а уж нечистому на руку дроу-контрабандисту по имени Ноар Коулдан – и подавно. Поэтому держал в уме запасной план, хоть и от души надеялся, что он не пригодится. Но Ноар не оставил нам выбора, а пожить еще хотелось…