Пересмешник
Так-так-так… Обострённое восприятие эдры требовало определённой концентрации – я с усилием накачивал нужный элемент Узла энергией, будто подкручивая невидимый регулятор. Но довольно скоро началась «отдача». В висках застучало, потом и вовсе голову будто сжало стальным обручем. Я потихоньку отступил, снижая накал. Но перед этим пробежался взглядом по самым ярким подсветившимся точкам.
Одарённые… Измененный дуб… И рядом с ним – несколько заметных пятен эдры необычной структуры – похожей на облачка тёмного дыма. А в кроне самого дерева – еще один яркий очаг. Не удивлюсь, что ровно на том самом месте, где я до этого увидел вырезанные руны.
С моего места сами руны видно не было, так что пришлось всё же встать и переместиться на несколько метров ближе к дереву. Я старался двигаться непринуждённо, будто прогуливаясь. Миновал две группки студентов, увлеченно обсуждающих утренний эпизод.
– А ещё, говорят, голова у него отрезана была. И так и не нашли её…
– Да ну, брехня…
– Точно вам говорю! Мне знакомый из Горного рассказал.
– И как бы они тогда поняли сразу, что это Бергер, дурик?
– Вот-вот! Не, голова на месте была. А вот сердце, говорят, вырезали.
– А тело-то увезли уже? Может, можно глянуть?
– Вроде в машину погрузили. Она вон там стоит, возле фонтана. Но там околоточный дежурит, не подпустит…
Ну, как обычно. Подобные происшествия быстро обрастают слухами.
Меня самого тело Бергера не очень интересовало – его я уже видел. А вот на руны хотелось взглянуть ещё раз. Хотя бы для того, чтобы удостовериться, что я их правильно запомнил и зарисовал. Можно будет показать Демьяну.
Отыскав, наконец, точку, с которой можно было разглядеть нужный участок ствола дуба, я повернулся и снова усилил восприятие эдры.
И невольно вздрогнул.
Такого мне раньше видеть не доводилось. Выцарапанные на коре знаки были на месте. Но сейчас, с обострённым восприятием эдры, я разглядел поверх них кое-что ещё.
Больше всего это было похоже на огромное, с кулак, глазное яблоко – тёмное, с пульсирующим алым зрачком. Оно ворочалось, поворачиваясь из стороны в сторону на гибком стебле, и вело себя как живое существо. Только вот соткано оно было целиком из эдры – такой же тёмно-серой, с фиолетовыми прожилками, как и следы на газоне.
Следы, к слову, совпадали с некоторыми флажками, установленными полицейскими. Какие-то улики?
Морщась от напряжения, я продолжал накачивать восприятие по максимуму. Головная боль усилилась, в висках застучало, но усилия того стоили – призрачные потоки эдры, пронизывающие землю и дерево, выделялись всё ярче и детальнее. Стала явственно видна цепочка следов, ведущая от дерева наискосок влево, в сторону окруженной высокими кустами беседки с куполообразной крышей.
Я прошёлся в ту сторону и засёк ещё один след тёмной эдры – прямо на кустах. Чтобы разглядеть его поближе, пришлось перебраться через невысокий декоративный заборчик на газон.
Боль в висках пульсировала и становилась уже невыносимой, так что пришлось приглушить восприятие. На губах я вдруг почувствовал железистый привкус и, утерев их, с удивлением обнаружил кровь. Носом пошла. Я достал платок и вытер её. К счастью, было её немного.
– Всё в порядке, господин Сибирский?
Путилин появился за моей спиной неожиданно, будто из-под земли вылез. Хотя, может, уже давно за мной наблюдает. Вынюхивая следы, я так поддался азарту, что уже не особо-то смотрел по сторонам.
– Да. Просто… осматриваюсь.
– Увидели что-то интересное?
Легко, одним плавным точным движением перемахнув через заборчик, он приблизился ко мне.
– Я уже говорил – ваша способность видеть эдру могла бы помочь следствию.
– Да. Только вот я бы предпочёл не афишировать эту способность.
– Тогда вам следует быть осторожнее, – улыбнулся сыщик. – Даже ваш сокурсник, Кочанов – не самый сообразительный малый, кстати – обратил внимание, что утром у дуба вы вели себя довольно странно.
Я скрипнул зубами от досады. Да уж, я действительно увлёкся. Хотя мой Дар не проявляет себя внешне, по косвенным признакам можно догадаться, что я вижу что-то, чего не видят другие. Особенно если наблюдать за мной целенаправленно.
– Не беспокойтесь, Богдан, – продолжил Путилин. – Я сохраню ваш секрет. Но и вы пойдите мне навстречу. В городе орудует опасная тварь. Чем раньше мы её остановим – тем лучше. Поможете мне?
Ещё раз приложив платок к ноздрям и вытерев остатки крови, я кивнул.
– Так что вы видели?
– Обратил внимание на следы возле дуба. Небольшие сгустки эдры. Один из них – где-то здесь, в ветвях.
Я жестом указал область. Сейчас, когда восприятие эдры у меня снова снизилось до обычного уровня, я и сам не мог сходу разглядеть этот след. Обычное зрение тоже не особо помогало. Но Путилин к моей наводке отнёсся со всей серьёзностью. Вместе мы внимательно осмотрели куст, обходя его с двух сторон и осторожно раздвигая ветви.
Впрочем, кое-какую странность я всё же заметил и невооружённым взглядом. Остатки листвы на кусте выглядели странно – не просто пожухшие и пожелтевшие, а почерневшие, многие даже свернулись в трубочки. Причём не везде, а на одной половине. Словно бы куст с одного боку сильно подмёрз.
– Вот! – наконец, подал знак я. – Кажется, оно. Похоже на… клок волос? Какие рыжие…
Путилин, потеснив меня, достал из портфеля пинцет и небольшую стеклянную склянку. Осторожно подхватил улику и прежде, чем поместить её в контейнер, поднёс к глазам.
– Да, огненно-рыжие… Не волосы. Скорее шерсть. Или даже… войлок? Вы уверены, что именно эта штука и фонит эдрой?
Я сконцентрировался на находке, снова на пару секунд усиливая своё восприятие.
– Уверен.
– Отлично. На стволе дерева чуть ниже тела нашли похожий, но гораздо меньше. И, стало быть, следы ведут вон туда…
– Беседку проверяли?
– Да, там чисто. Хотя, может, попробуем проверить ещё, уже с вашим… особым зрением?
Я согласился. Однако осмотр ничего не дал. Больше столь явных следов не было, к тому же мне самому становилось всё сложнее сконцентрироваться. Кажется, немного перестарался со стимуляцией восприятия. Надо сделать паузу.
Про призрачный глаз на дереве тоже рассказал. Решил, что раз уж начал сотрудничать с Путилиным, то стоит идти до конца. Вряд ли, конечно, он меня прямо-таки в напарники возьмёт. Но если посчитает меня полезным – то, может, будет привлекать время от времени, и у меня будет шанс узнавать о том, как идёт расследование, из первых рук.
Мой рассказ о неведомой хрени в виде живого глаза Путилин воспринял вполне всерьёз. Мало того – кажется, он его не удивил. Только заставил помрачнеть ещё больше.
– Око… – задумчиво пробормотал он, жуя уголком рта мундштук незажжённой трубки. – Автономный магический конструкт. И весьма устойчивый. Держится там, похоже, где-то с прошлого вечера… Скверно, скверно. Всё даже хуже, чем я думал.
– Вы уже сталкивались с чем-то подобным?
– Да с чем мне только не приходилось сталкиваться. Но, кажется, моя начальная версия трещит по всем швам.
– А что у вас была за версия? Что-то связанное с вампирами, я так понимаю?
– Судя по характеру ранений, это самый очевидный вывод. Убийства явно были совершены длинными когтями, причем существом с невероятной силой. Знаете ли, даже имея когти, распотрошить человеку грудную клетку не так-то просто. К тому же внутренности исчезли. Молодым вампирам часто, помимо свежей крови, нужны печень и сердце. Так что версия была простая. Недавно инициированный член Стаи, вышедший из-под контроля. Или вовсе самородок, спонтанно открывший в себе Дар Зверя и не знающий толком, что с ним делать. Молодой, голодный, не умеющий сдерживать в себе волка…
– Звучит правдоподобно.
– Да нет. Дерьмо, а не версия! – с неожиданной досадой сплюнул в сторону Путилин. Раздражённо взглянул на курительную трубку в руке, но так и не зажёг её. Наоборот, спрятал в карман, прикрытый широким матерчатым поясом.
– Почему?
– Слишком короткие промежутки между убийствами. Подростку вампира и одной жертвы было бы достаточно, чтобы утолить жажду на несколько недель. Ну, вторую можно как-то объяснить – ошибкой, азартом, желанием убрать свидетеля. Да мало ли. Но три подряд… И эти шаманские знаки… Больше похоже на какой-то ритуал…
Путилин прохаживался в задумчивости, бормоча себе под нос так тихо, что я его едва слышал. Я кашлянул, обращая на себя внимание, и он встрепенулся.
– Кхм, прошу прощения, Богдан. Я привык работать в одиночестве, поэтому порой, знаете ли, беседую сам с собой. Вы можете идти. У вас бледный вид. Вам нездоровится?
– Есть немного. Побочные эффекты от применения способностей.
– Да уж, за всё в этой жизни приходится платить. Но вы мне очень помогли, благодарю.
– Обращайтесь, если что. Занятия у меня только в первой половине дня, потом я свободен.
– Буду иметь в виду. Ваши способности и правда могут ещё пригодиться.
Сдержанно, по-восточному, поклонившись, Путилин зашагал обратно в сторону дуба.
Я даже сам до конца не понимал, почему я так ухватился за это дело. С одной стороны, любопытство было естественным – вон, сколько других студентов тоже вьётся вокруг места преступления. Однако дело не только в любопытстве. Азарт этот явно перекликался с моей прошлой жизнью, в которой я, похоже, тоже регулярно занимался расследованиями. Поиск улик, свидетелей, постепенное распутывание клубка нитей, ведущих к преступнику – всё это будоражило меня, будило знакомые, хоть и давно позабытые эмоции.
Но главное было даже не в этом. Всё же мне не давали покоя эти странные рисунки на коре. В воспоминаниях о матери Богдана тоже всплыли похожие символы. Ещё и эти шрамы на теле после воскрешения… Что-то слишком много совпадений.
Сдаётся мне, в этом деле есть ниточки, которые помогут добраться и до некоторых тайн из моего собственного прошлого. Точнее, из прошлого Богдана.
Впрочем, какая разница. Аскольд был прав – теперь это моя жизнь.
Глава 4
При ярком солнечном свете усадьба Василевских производила двойственное впечатление.
С одной стороны, она не казалась такой мрачной и запущенной, как в сумерках. Здание-то, на самом деле, большое, светлое, красивое – с колоннами, высокими витражными окнами, барельефами на фасаде. Перед крыльцом обширный газон, сейчас сплошь заросший бурьяном. Трава пробивается и сквозь плиты, которыми вымощена аллея, ведущая к крыльцу от главных ворот. За годами не стриженной живой изгородью угадываются очертания каких-то скульптур, беседок и больших мраморных вазонов, установленных во дворе. Помимо основного здания и флигеля, в котором живёт Велесов, в саду вообще много чего есть, я просто ещё не исследовал толком.
С другой стороны, обидно видеть такую красоту в запустении. Особняк-то ещё вполне крепкий, и расположен удачно, и территория довольно большая. Думаю, даже в таком состоянии он должен стоить весьма дорого. Называть конкретные суммы я пока не рискнул бы, потому что плохо ориентируюсь в местных ценах. Но, думаю, цифры должны быть пятизначные.
Впрочем, продавать дом я точно не буду, это я решил твёрдо. Всё-таки какое-никакое, а родовое имение. Да и если бы захотел – сделать это проблематично. Я и сам пока здесь на птичьих правах. Нужно закрепляться, пускать корни, обзаводиться нужными связями. В идеале – добиться, чтобы меня официально признали наследником Василевского.
Но сейчас, когда Аскольд мёртв, это задача крайне непростая. Чем больше я о ней задумывался, тем тревожнее становилось. Если кто-то достаточно влиятельный и зубастый, узнав о смерти Василевского, решит отжать этот дом – то я, по большому счёту, ничего не смогу сделать.
Шурша опавшей листвой, я прошёлся по тропинке вокруг усадьбы, разглядывая заколоченные крест-накрест двери и закрытые дощатыми щитами окна на первом этаже. Судя по состоянию досок, главное здание было законсервировано много лет. Сами стены тоже уже покрылись пятнами от влаги, кое-где даже начали обрастать мхом. Но трещин не было, стёкла в окнах тоже были целы, хотя и запылились так, что сквозь них сложно было что-то рассмотреть.
За поворотом тропинки, в окружении высоких кустов мне открылась заросшая вьюном скульптура в древнегреческом стиле. Изготовленная из цельного куска светлого мрамора изящная женская фигура поднималась, раскинув руки, из лопнувшей скорлупы яйца. Её двойной спиралью обвивали две длинные змеи, головы которых замерли, повернутые в сторону её лица. За спиной полуобнажённой женщины развернулись изящные ангельские крылья, у подножия была установлена глубокая линзовидная чаша – похоже, для небольшого фонтанчика.
– Красиво, правда?
Я встрепенулся, оборачиваясь на звук голоса.
Рада, стоящая чуть позади меня, полускрытая ветвями кустарника, виновато улыбнулась.
– Извини, Богдан, я не хотела тебя напугать.
– Да я просто… Задумался. Не слышал, как ты подошла.
Всё-таки к Аспекту Зверя, дающему обострённый слух, быстро привыкаешь. Без него будто глухой. Кстати, если уж эта способность пропадает после того, как развеешь Аспект – выходит, она чисто магическая? Так может, её можно как-то перенести и в мой базовый арсенал?
Ещё одна зарубка на память. Где только столько времени найти на все эти эксперименты…
Рада тем временем подошла ближе, тоже разглядывая статую.
– Папенька говорит, что это здесь поставили по велению старого князя, хозяина дома. И это как-то связано с родовым Даром Василевских. Только я, сколько ни гляжу – не могу понять, причем здесь целительство. Змеи какие-то, крылья…
Я и сам задумался над этим. Символика была какая-то знакомая, причем по знаниям из прошлой жизни. Вспомнились рисунки со змеёй, обивающей чашу. Это точно символ медицины. Но, кажется, и крылья где-то тоже были… Вот бывает так – догадка близка, но вьётся где-то рядом, и не успокоишься, пока не ухватишь…
– А, понял! Это же отсылка к Кадуцею.
– К кому?
– Посох такой. На навершии у него крылья, а по древку две змеи обвивают. В каких-то древнегреческих легендах был. Часто используется как символ медицины. Ну, а здесь скульптор просто изобразил его своеобразно. Как живое существо.
– Хм… – Рада снова с интересом взглянула на статую и даже, подойдя, сорвала несколько стеблей, очищая её от уже пожухшего вьюна.
Я украдкой наблюдал за ней. Для того, чтобы видеть скрытый в ней Дар, мне даже не приходилось напрягаться – настолько он был явный и мощный. И непохожий ни на что из виденного мной ранее. Ни тонкого тела из эдры, повторяющего силуэт носителя, ни Узлов в нём. Больше похоже на что-то живое, шевелящееся, но стиснутое, зажатое в этом хрупком теле, будто в тесной клетке.
Набравшись смелости, я даже мысленно потянулся к нему, попробовал перенять Аспект. Но ничего не вышло. Зато в ответ я получил такую ментальную оплеуху, что в глазах потемнело. Пошатнулся, потеряв равновесие, и едва устоял на ногах.
Рада встрепенулась, оглядываясь на меня.
– Что с тобой?
– Ничего-ничего… Нездоровится немного.
– Да на тебе ведь лица нет! Бледный, как мел…
Девушка подбежала и коснулась моего лица кончиками пальцев, обеспокоенно заглядывая в глаза.
Ух, ну и глазищи у неё. Утопиться можно. Красавица она всё-таки. Но красота эта одновременно какая-то… пугающая. Будто откуда-то из глубины этих зрачков на тебя смотрит кто-то ещё. Не то, чтобы недобрый, но… Чужой. Нет, чуждый.
– Может, тебе воды принести? Или отвару? – спросила Рада, выводя меня из оцепенения.
– Да не надо, прошло уже всё. А Демьян-то дома?
– Нет, он с утра ушёл.
– Не знаешь, куда?
– Вроде бы на лесопилку, к Захаровым. Он часто туда ходит, когда в городе. Или на Мухин бугор, на склады. Или на железную дорогу, вагоны разгружать.
– Похвально. Никакой работы не чурается.
– Угу. Но тяжко ему в городе. Не его это всё, – вздохнула девушка и заметно погрустнела. – А в лес надолго ему уже нельзя… Из-за меня.
Похоже, мы коснулись больной темы. Чтобы немного развеселить собеседницу, я предложил прогуляться вокруг дома. Она охотно согласилась.
– А тебе не скучно здесь? – спросил я. – Демьян-то тоже целыми днями пропадает где-то, а ты всё время одна в четырёх стенах…
– Так ведь не всегда так. Сейчас мне уже лучше, так что на днях в город опять начну выходить. А там и учёба скоро начнётся.
– А где учишься?
– В Марьинской женской гимназии. Это тут, недалеко.
– А когда Демьян уезжает надолго, ты что же, одна остаёшься?
– Нет, конечно. Я тогда переезжаю к тёте Анфисе. Это тоже недалеко, через три дома от нас. Видел, может, вывеску булочной? Здоровенный такой крендель, из дерева вырезанный? Это как раз папенька его делал. Они с Анфисой давно дружат. Я ей тоже по хозяйству помогаю, и в пекарне. И с ребятами её вожусь. Они помладше меня. Стёпке одиннадцать, а Марье восьмой годок пошёл.
Рада, кажется, истосковалась за лето по живому общению, и рассказывала охотно, подробно. Мне нравилось слушать её голос – чистый, мягкий, мелодичный. Интересно было бы послушать, как она поёт.
– Дружат, говоришь… А муж у этой Анфисы есть?
– Она овдовела, когда Марье два годика было. Тяжко ей тогда пришлось. Пекарней и магазином муж её занимался, она только помогала. А тут всё на неё взвалилось. Ещё и ребятишки малые. Вот папенька ей и помогать стал. Ну, и меня пристраивал к ней, когда уходил надолго.
– Понятно. Ну, так оно, конечно, куда веселее. А с твоей этой… хворью как? Не бывало из-за этого неприятностей?
– Да раньше приступы редко очень бывали. Может, раза два-три в год. Тётка Анфиса знает, но она, почитай, как родная нам. А больше никто и не знает. Папенька боится, что меня тогда заберут.
– Кто?
– Священная дружина, – почему-то шёпотом ответила Рада.
Хм… Да, пожалуй, опасения Велесова не напрасны. Если я, конечно, правильно понял функции этой местной спецслужбы. Ох, и ворчать будет, когда узнает, что я общаюсь с одним из её ищеек. Может, и не рассказывать вовсе? Хотя, в прошлый раз попытка что-то скрывать от Демьяна едва не вышла боком…
– Хочешь, покажу кое-что? – хитро прищурившись, спросила девушка. – Только папеньке не рассказывай, ругаться будет.
– Ну… Договорились, – кивнул я, мысленно затыкая внутреннего гусара.
Рада подвела меня к одному из окон на первом этаже и, чуть поколдовав со старыми досками, раздвинула их, освобождая довольно просторный лаз. Первой храбро нырнула в него. Задребезжала оконная рама – кажется, девушке пришлось приналечь на неё плечом, чтобы открылась.
Я последовал за Радой, и вскоре мы оказались внутри особняка.
– А что, не так уж плохо. Лучше, чем я думал, – пробормотал я, оглядываясь и слегка морщась от клубов пыли, поднятой нашим вторжением.
Внутри было тихо и пусто, а из-за заколоченных окон – ещё и довольно темно, но глаза быстро привыкли к полумраку. Серыми айсбергами высились накрытые каким-то пыльным тряпьём предметы мебели, с потолка свисали опутанные паутиной люстры. Особенно впечатляла та, что была в центре холла, напротив лестницы на второй этаж – тяжелая витиеватая конструкция плафонов на тридцать, подвешенная на толстых латунных цепях, украшенная синей глазурью, хрусталём и позолотой.
Вслед за Радой я прошёлся чуть дальше, к лестнице. Ковры на полу от накопившей пыли посерели, и узор на них едва читался. Зато паркет, кажется, был вполне себе ничего – гладкий, твёрдый, звуки шагов по нему отдавались под потолком чётким эхом. На стенах кое-где даже сохранились картины, но чаще – лишь тёмные прямоугольники на местах, где до этого что-то висело.
Грустненько, конечно. Но ощущения разрухи нет. Дом заброшен, но не разрушен и не разграблен. Косметический ремонт наверняка потребуется, но по большей части главное, что здесь нужно – это целая орава людей со швабрами и метлами для генеральной уборки.
– Только не трогай здесь ничего! – предупредила Рада. – Особенно за дверные ручки не хватайся. В комнаты заходить нельзя, только по коридорам ходить вот тут, посерединке. Папенька кучу ловушек здесь наставил. От воров.
– А что, пробовали залезать?
– Было несколько раз, давно ещё. Но он всех их отвадил. С ним вообще жульё старается не связываться. Тётку Анфису он тоже у бандитов отбил. Когда муж у неё умер – какие-то гады к ней ходить стали. Плати, говорят, или магазин сожжём.
– А Демьян что?
– Ну… Болтают, что одного бандита с фонарного столба пришлось снимать. Он там висел на подтяжках, голосил на всю улицу.
– Да уж. Папеньку твоего лучше не злить. А почему вы здесь-то не живёте, а ютитесь во флигеле? Здесь вон сколько комнат свободных…
– Да куда нам на двоих такая громадина? – улыбнулась Рада. – Его отапливать зимой замучаешься. Да и вообще, это же дворец целый, не по чину нам. Рассказывают, его еще сам император Пётр деду старого князя пожаловал, и даже сам руку приложил к строительству.
– Серьёзно?
– Пойдём, покажу!
Ухватив меня за руку своими тонкими, но крепкими пальцами, Рада потащила меня мимо лестницы в другое крыло здания.
– Тут всё для приёма гостей обустроено. Внизу – столовая и гостиная, а наверху – кабинет, библиотека большая и ещё много всего. Но главное… вот.
Мы вошли в длинный просторный зал с колоннами. Слева и справа его, будто изогнутые крылья, обнимали мраморные лестницы, ведущие на галерею второго этажа. Но в центральной части зала потолок был общий для обоих этажей, куполообразный, расписанный картинами не то на библейские, не то на древнегреческие мотивы.
По сравнению с предыдущими помещениями это крыло выглядело ещё богаче. И чище. Пыль и грязь, кажется, вообще не приставали к этому гладкому, как стекло, голубоватому мрамору с разноцветными прожилками.
– Видишь? Это петров камень! – почему-то шёпотом сказала Рада, прижимаясь ко мне плечом. Глаза её были широко распахнуты и прямо-таки лучились от восторга. – Император сам создал этот зал в подарок роду Василевских.
Я и сам, если честно, был впечатлён. Весь зал казался единым произведением искусства. Лёгкие, изящные формы, потрясающее количество мелких деталей, воплощенных в камне. Каждая статуэтка в стеновых нишах, каждый барельеф, каждая колонна… Да что там – даже каждый столбик балюстрады выглядел маленьким шедевром, который так и притягивал взгляд.
Теперь понятно, почему Аскольд не продал этот особняк, даже когда у него не осталось денег, чтобы содержать его. Это семейная реликвия, подарок императора. Такими вещами не разбрасываются.
А ещё примечательно, насколько трепетно Демьян подходит к своей роли хранителя поместья. Ведь что ему стоило, например, распродавать понемногу предметы мебели или всякие скульптуры? Давно бы закрыл все свои долги.
С самим Аскольдом они почему-то разошлись уже несколько лет назад. Однако Велесов по-прежнему хранит верность роду Василевских.
Интересно, интересно…
– Ладно, пойдём отсюда, – вздохнула Рада. – А то папенька может и пораньше вернуться. Он иногда заглядывает, чтобы пообедать, а потом снова уходит, уже до ночи.
Мы вернулись тем же путём, что и прошли. Однако уже у самого лаза наружу Рада вдруг ойкнула и замерла, прислушиваясь.
– Кажется, опоздали! Вернулся! Или не он?
Я оттеснил её от лаза и сам выглянул наружу.
В саду точно кто-то был. Но это явно был не Велесов. При всех своих габаритах старый вампир двигается бесшумно, как кошка. Мы бы его точно не расслышали, тем более изнутри дома.
Чужаки. Несколько. Прутся через кусты, не зная дороги. Перешёптываются между собой. Я бы даже сказал, переругиваются.
– Оставайся здесь, – шепнул я Раде и, стараясь не шуметь, выбрался через лаз наружу. Но стоило мне оглянуться – как она была уже тут как тут, торопливо приделывая доски на место.
– Я же сказал… – начало было я, но Рада зыркнула на меня своими голубыми глазищами так, что я сразу вспомнил – она не просто пятнадцатилетняя девчонка. И вообще не просто человек.
– Прятаться я не собираюсь! – сдвинув брови, прошептала она. – Наш дом – наша крепость. Так папенька говорит. Отвлеки их, я сбегаю за тигрёнком…
Я не успел даже возразить – девчонка шустро, как ящерка, нырнула в кусты, только и поминай, как звали. И какой ещё тигрёнок-то?
Впрочем, так даже лучше. Встречу-ка незваных гостей сам.
Те, кажется, немного заплутали в местном живом лабиринте. Это было немудрено даже днём – сад был настолько запущен, что большая часть тропинок в нём стала непроходимой – нестриженые кусты так разрослись, что смыкались между собой. Даже сами плиты, которыми были вымощены дорожки, сейчас сложно было разглядеть за слоем опавшей листвы.
Кто-то из чужаков, кажется, психанул и пытался ломиться через кусты напролом – трещали ветки, слышались приглушённые ругательства.
Ах вы, паскудники. Кусты в моём саду ломать?!
Эта вспышка праведного мещанского гнева меня самого изрядно повеселила. Надо же, без году неделя, как тут хозяин, а как уже душа-то начала болеть за имущество.