Босиком по жизни

Нет, я не излечился от матерщины полностью, слишком глубоки корни этого явления во мне, но я навсегда «зарубил себе на носу» жёстко контролировать свою речь, особенно в присутственных местах, и в общении с малознакомыми людьми. Волю своему грязноречию даю я только наедине с собой. В чём же мораль истории, спросите вы? А в том, что я хоть и ругался матом с детства, но твёрдо знал – это плохо. Сейчас же на каждом шагу слух мой режет неприкрытая брань, льющаяся мутным потоком не только из глоток подонков общества, но и вполне приличных членов оного. Как часто мы стыдливо отворачиваемся при виде курящей девчушки или боязливо отмалчиваемся в присутствии сквернословящих подростков. Увы, но повседневной и обыденной стала картина, когда девчонки и мальчишки, никого не стесняясь, общаются с помощью сленга, жаргона и беззастенчивого мата в присутствии большого скопления народа. По всей видимости, им не приходит в голову, что это очень плохо, отвратительно, и отнюдь их не красит. Они так воспитаны. При всём том, что это, зачастую, дети вполне благопристойных родителей. Они учатся в школах и университетах. Но почему это происходит? С чего началось это ужасающее падение нравов и гибель культуры речи? Кто виновен? И почему ничего не предпринимается для искоренения этого мерзкого явления?

А что вы хотите?! Десятками лет нам насаждали другую культуру, где слово «интеллигент» было оскорбительным. А теперь, когда всё дозволено, из динамиков и с экранов на нас лавиной обрушиваются матерные слова. Неприкрытая порнография и сцены насилия на каждом шагу! Современная литература, кино и средства массовой информации серьёзно отравлены ненормативной лексикой и безнравственностью. Знаменитые актёры, певцы, политики, публичные люди всех мастей даже бравируют этим. Депутаты законодательного собрания ругаются матом, а потом сидят и обсуждают проблемы с написанием того или иного слова. Это ли их дело? Ведь существуют прекрасные словари русского языка, составленные умнейшими людьми, учебники, в конце концов. Но зачем нам учебники, зачем своды законов?! Может наплевать на всё и жить в беззаконном обществе? Или всё же стоит бороться, начав, прежде всего с себя?

Кто виноват? Что делать?

Цинизм – есть продукт действия скрытых пороков души.

Се ля ви

– Валерочка, сыночек, не надо реветь, – успокаивала меня мама. – Мы с папой в город быстренько съездим и скоро вернёмся. Тебе новую игрушку купим. Хочешь машинку, или самолётик?

– Не хочууу!!! Не хочу машинкууу! – кричал я. – Хочу с тобой в город! Возьми в город!

– Ну не капризничай, Валерочка, посидишь с бабушкой, а мы вечером тебя заберём.

Я цеплялся за мамину юбку, истерично орал, топал ногами, и не думал успокаиваться. Ещё бы, я уже большой мальчик, мне почти пять лет, а меня ещё ни разу не брали в город. Своё районное село я уже знал достаточно, а вот город был для меня загадочным неведомым миром. О нём я слышал от взрослых и приятелей, что постарше. Там столько интересного и неведомого, а меня не берут. Сколько же можно ещё расти?

Меня долго успокаивали и мама, и баба Пана. Только отец терпеливо стоял молча в стороне, поглядывая на часы. Автобусы ходили редко и строго по расписанию.

– Так, всё! – строго сказал отец. – Хватит кочевряжиться, и так опаздываем. Поорет, да и перестанет. Пошли, Галка, успеть бы.

Баба Пана оторвала меня, дико ревущего, от маминой юбки и прижала к себе. Отец с мамой скрылись за дверью. Я ещё некоторое время изливал слезами свою обиду и даже порывался броситься вслед, да бабушка закрыла дверь на крючок, а он был настолько высоко, что мне не дотянуться. Но детские слёзы сохнут быстро. Через полчаса я уже безмятежно играл на широкой лежанке огромной русской печи, а потом и вовсе заснул под мерное стрекотанье бабушкиной прялки.

Они почти бежали. Стараясь успеть на автостанцию к отправлению автобуса. И когда они показались из переулка, переполненный автобус захлопнул гармошки своих дверей и тяжело тронулся с места. Отец бросился вперёд, размахивая руками, намереваясь привлечь внимание водителя, и тем самым задержать отправление. Мама хоть и не могла угнаться за ним, тоже рванула из последних сил. Но водитель, возможно, не заметил опоздавших пассажиров, а может просто не пожелал останавливать, начавшую набирать ход, перегруженную машину.

Они опоздали. Теперь придётся ловить попутку и выбираться на тракт, а там, если повезёт, садиться на проходящий автобус, или на другую попутку до города. Отец долго ругал маму и меня. На меня он ругался, за то, что много кочевряжился, а на маму, что слабохарактерно потакает моим капризам. Он ругался и одновременно голосовал, стоя у обочины дороги.

Но нет худа без добра. Приятель отца как раз в этот день должен был отвезти в город пустые бочки на нефтебазу, и как раз в это время его ЗИЛок выезжал из ворот автохозяйства, которое все почему-то называли «Авторота». Естественно отец, сам работавший в «автороте», увидел знакомую машину и побежал навстречу. Приятель отца, дядя Жора, конечно же, согласился подбросить моих родителей до города, и, конечно же, совершенно бесплатно.

Вот так удача! Времени потеряли совсем немного, зато бесплатно доедут до города, а может, ещё и автобус обгонят. Отец заметно повеселел, забираясь в кабину грузовика.

О оказался прав – автобус они действительно обогнали… И довольно скоро.

Гружёный лесом под завязку, тяжёлый УРАЛ с прицепом, начал притормаживать на спуске. Спуск не крутой, но длинный. Если лесовоз наберёт скорость на спуске, перед развилкой его уже не остановишь, а правый поворот слишком крутой. Да к тому же, на подъём вырулил старенький «скотовоз» ЛиАЗ. Дорога узкая, и бывалый водила Матвей Семёныч придавил педаль тормоза. Педаль сначала туго пошла вниз, и вдруг резко упала в самый пол. Шофёр ещё несколько раз инстинктивно отпустил и нажал на злосчастную педаль, но она безвольно болталась туда-сюда. Тяжёлая машина уже набирала скорость, когда Матвей врубил первую передачу и осторожно, чтобы не сорвать сразу, потянул ручник. Слабая надежда, что эти меры остановят многотонную махину, но сейчас главное разминуться с автобусом. А там, на развилке, придётся ложиться на «боковую».

Мотор УРАЛа лихорадочно трясся на первой передаче, и Семёныч молил бога, чтобы не сорвало шестерни коробки. Тормозные колодки противно завизжали, и грузовик как будто клюнул носом, чуть притормозив. Но вдруг что-то хлопнуло, захрустело, и мгновенно машина пошла юзом. Прицеп начало мотать из стороны в сторону, срывая грузовик с дороги. Матвей стиснув зубы, и вцепившись в руль, пытался выровнять машину. Он, побывавший уже в аварии, отлично представлял себе, что значит столкновение его тяжеловеса с хрупким пассажирским автобусом. А меж тем машины сближались. Скорость росла, а дистанция сокращалась стремительно. Оба водителя уже поняли всю опасность ситуации, и как могли, старались избежать столкновения.

Тогда Семёныч решил «уйти» в кювет. Он рванул баранку вправо и зажмурил от страха глаза. Последнее что мелькнуло в сознании – это то, что непростительно ошибся как последний новичок. Слишком резко заложил вираж и его заслуженный УРАЛ, кряхтя, завалился на левый борт. Потом всё стремительно завертелось и понеслось в тартарары. Лопнули цепные стяжки, и толстенные брёвна веером полетели навстречу автобусу. Тяжёлый прицеп не перевернулся, а встал на дыбы, взметнув к небу задние колёса, и со всего маху рухнул на крышу ЛиАЗа. В страшное месиво из брёвен, стали и окровавленных тел превратились две машины. Всё это с диким скрежетом, треском, воплями понеслось вниз по склону и рухнуло в глубокий кювет.

ЗИЛок отцовского приятеля вырулил из-за поворота на подъём, когда уже всё было кончено. На обочинах у места аварии стояли несколько машин, водители которых стали свидетелями страшной трагедии. Кто-то пытался найти выживших в груде металла и брёвен. Один водитель «Москвичонка» повернул назад к бензоколонке, где был телефон, вызывать милицию и «скорую».

Дядя Жора остановил свой грузовик на обочине и вышел посмотреть, что случилось. Вышел и мой отец. Через несколько минут они возвратились в кабину и поехали дальше. Мужчины молчали до самого города, а мама боялась расспрашивать, предчувствуя что-то нехорошее. Она ведь не могла разглядеть, что там, в кювете лежат исковерканные останки именно того автобуса, на который они так спешили.

Вечером родители забрали меня домой. Я очень обрадовался им, а ещё больше обрадовался набору пластмассовых солдатиков, который они мне купили. В этот вечер они как-то по-особенному ласково со мной разговаривали. А потом мама тихо плакала, когда отец ей о чём-то рассказывал в соседней комнате. Ещё долго потом бабушка и соседки горестно вздыхали: «Ох, ох, ох. Уберёг Господь, не дал сиротинушкой остаться!» – и гладили меня ласково по голове.

Может, и Господь, а может, и капризы маленького мальчика спасли две жизни.

Это потом я узнал, что выживших в той катастрофе не было.

В раннем детстве меня не приучили верить, в какого бы то ни было бога, и поэтому я не жду от него подачек. Но если он есть, я благодарен ему за то, что позволил мне достичь всего самому.

Путешественник

Ночь. Тайга. Чуйский тракт. Моросит мелкий осенний дождь. За рулём ГАЗона молодой мужчина. Серёге пришлось уйти в этот ночной рейс. Срочно нужно было сгонять в Горно-Алтайск и забрать оттуда груз, чтобы к утру доставить его на станцию в Бийск.

Едет Серёга, напевает, развлекая себя. Отмахал от города уже километров пятнадцать. Огоньки пригородного посёлка растворились во тьме минут десять тому назад. Следующее жильё километров через тридцать. Трасса пустынна, лишь два жёлтых конуса света упираются в мокрый асфальт.

Вдруг в луче света за пеленой дождя возникает маленькая фигура идущего по дороге человека. Маленькая фигура, совсем маленькая. Голубой дождевик скрывает черты. Серёга чуть отворачивает влево, обгоняет пешехода, и вдруг резко давит на тормоз…

Валерке уже пять с половиной лет. Теперь он уже вполне самостоятельный и рассудительный мальчик. Родители его даже в город брали с собой однажды. Большущий город, во много раз больше родного села. Там высоченные дома, громыхающие трамваи, много-много машин, и здоровенный мост через Бию, даже больше чем ажурный бревенчатый мост через Поперечку, что протекает через всё Смоленское.

А тут родители опять поехали в город. Повезли на станцию багаж, чтобы отправить его поездом в далёкий Ленинград. Скоро и он с родителями тоже отправится туда. Там живут другие дедушка с бабушкой – родители мамы. Там ещё живут его двоюродные братишки и сестрёнки. Интересно вот, больше Бийска этот самый Ленинград или нет?

Но вместе с вопросами в мальчишеской голове засела обида. Опять не взяли в город, а вместо этого отправили к соседке, бабе Нюре. Только теперь Валерка не устраивал истерик, не топал ногами как маленький, и слёз зря не лил. Он рассуждал. Рассуждал долго и мучительно. Почти два часа думал. И как-то, совершенно неожиданно пришёл к выводу, что родители решили его оставить здесь, а сами поедут в Ленинград без него. Как же это?! Он тоже хотел поехать в Ленинград. Нет уж, его так просто не проведёшь!

– Баб Нюр, я пойду домой, – сказал Валерка.

– А чего тебе здесь не сидится? – поинтересовалась старушка.

– Самолёт возьму, у тебя же нет игрушек, – рассудительно ответил мальчик.

– А Маруськины куклы? – удивилась соседка.

– Что я, девчонка что ли?! – возмутился Валерка.

– Так ведь дом-то закрыт.

– Да я уже умею замок открывать, и знаю где ключ спрятан.

– Да? Ну, ладно, сбегай.

Дома Валерка сбросил башмаки и натянул толстые шерстяные носки. Только почему-то они оказались разные – один белый, другой серый с чёрными полосками. Куда делись парные? Да это и не важно. Главное – тепло, и в резиновых сапогах, купленных ему «на вырост», нога не болтается. А по осенней распутице без резиновых сапог никак нельзя. За окном начинал накрапывать дождик, и мальчик разумно надел поверх суконной куртки свой голубой плащ-дождевик с островерхим капюшоном. Вот, теперь тепло и непромокаемо. В карман куртки он заранее сунул два куска хлеба и два куска рафинада – перекусить в дороге. Теперь можно отправляться в путь. Он запер дверь на висячий замок и положил ключ на прежнее место. Вышел на улицу и отправился в сторону тракта.

Уже на окраине села, где широкой асфальтированной лентой шоссе убегало в сторону города, он встал на обочине и принялся голосовать. Машины ходили редко, и ни одна не останавливалась. Но вот крытый брезентом УАЗик тормознул у обочины.

– Ты чего, пацан? – выглянул с пассажирского сиденья мужчина в кожаной кепке.

– Мне, дяденька, в Биск* надо, подвезите.

– А чё ты в Биске забыл, малец? – весело поинтересовался пассажир.

– Бабушка у меня там живёт, – не задумываясь, соврал Валерка.

– Ну, залезай, – добродушно пригласил мужчина, распахнув заднюю дверцу.

Валерка довольный, что удалось остановить машину, забрался на заднее сиденье и захлопнул дверцу.

– А где в городе живёт твоя бабушка? – с сомнением спросил водитель.

– А у вокзала, в большом доме, где стеклянный магазин, – без тени смущения опять соврал мальчик. Почему-то именно этот дом ему запомнился в прошлый раз.

– Чего ж ты один-то в такую даль отправился? А родители твои где? – переглянулись мужчины.

– А чего, я большой, сам дорогу знаю. Мамка на дежурстве, а папка в командировке, он на самосвале ездит, – солидно заявил маленький пассажир.

– Я бы своего ни в жизнь не отпустил бы! – возмущённо сказал водитель, и тронул машину.

По дороге взрослые расспрашивали мальчика: что да как. А тот врал напропалую, притом так уверенно и смело, что двое взрослых мужчин поверили и только осуждали родителей мальчика за легкомыслие.

У широкой стеклянной витрины магазина УАЗик затормозил, и из него выпрыгнул маленький пассажир в голубом дождевике и зелёных резиновых сапогах.

– Спасибо, дяденьки! – Крикнул Валерка, и побежал во двор дома.

Машина уехала, а из двора того дома, со стеклянным магазином, вновь появилась фигура в голубом плащике. Мальчик осторожно пересёк улицу и направился к зданию вокзала. Вокзальная суета нисколько его не пугала, лишь досадно было, что в такой толпе трудно отыскать родителей. Побродив по вокзалу, он вышел на перрон. Прошёлся пару раз туда-сюда. Затем долго бродил по путям, разглядывая, стоявшие составы, надеясь найти родителей там. Но и там, никого не обнаружив, он вернулся на вокзал. Покружил по привокзальной площади. Наконец, поняв бесполезность своих поисков, решил возвращаться обратно домой. За всё время никто на станции его не остановил, и даже не поинтересовался, что делает одинокий маленький мальчик в столь неподходящем для него месте. А ему и не нужны были лишние расспросы. Он двинулся в обратный путь. Идти пришлось долго, но было интересно. По центральной улице громыхали красные трамваи, проносились разные машины. Даже низко над городом пролетел самолёт. Столько впечатлений, столько пищи для детского ума.

День клонился к вечеру. Пасмурно. Темнеет быстро. Валерка остановился на середине моста. Ещё тогда, в первую поездку, ему страстно хотелось посмотреть с этого моста вниз. Теперь никто не мешал. Он смело влез на высокие перила, и свесился за борт. Дух захватывало от небывалой высоты. Поперечка, всегда казавшаяся настоящей рекой, теперь представилась мелким ручейком, а деревянный мост, с которого ныряли только самые смелые взрослые парни, теперь оказывался маленьким переходом. Где-то внизу, разгоняя белые гребешки волн, проплыл катер. Он тоже казался маленьким, но это был настоящий катер с трубой и мачтой. Такие по Поперечке ходить не могли. Вот это удача! Будет чем похвастаться перед друзьями. Он ещё долго любовался рекой, и наслаждался небывалым чувством высоты. Река несла свои воды, а ему казалось, что он медленно летит над речным простором.

Но стало уже смеркаться. Скорее нужно выйти на шоссе и снова попытаться поймать попутку. Мальчик быстрым шагом направился к окраине города, благо это было уже не далеко. Дорога спускалась с моста и уходила прямой полосой в сосновый бор. По ней он и направился. Город кончился, машины не останавливались, темнело быстро, снова начался противный мелкий дождь. Но возвращаться было некуда, нужно двигаться вперёд. На машине они доехали быстро, а значит до дома недалеко. Так решил он, и шагал упрямо среди притихшего леса. Ни одна машина так и не остановилась, да и было их немного, всего два грузовика, да две легковушки. Где-то за деревьями показались огоньки деревни. «Может быть это уже Смоленск*?» – подумал Валерка, и прибавил ход. Но, войдя в населённый пункт, понял, что это не его родное село. Все окраины Смоленского он уже облазил давно и мог бы даже в темноте определить, где находится. А здесь всё было незнакомо. Залаяли собаки в ближних дворах. Из подворотни крайнего дома выскочила лохматая дворняга и бросилась на незнакомца. Но Валерка большой мальчик, и знал уже как нужно отбиваться от собак. Главное не показывать ей страха, а лучше огреть палкой или швырнуть камнем. Он так и сделал. Схватил первый попавшийся булыжник и запустил в собачонку, но для верности ещё подобрал толстый обломок сосновой ветки. Собака, поджав хвост, с визгом нырнула обратно под калитку. А вместо неё из двора показался мальчишка, по виду ровесник Валерки. Он грозно наступал на чужака и обзывался обидными словами. Драться Валерке не хотелось, он устал, проголодался (хлеб с сахаром съеден ещё на мосту), и спешил домой. Но обидных слов в свой адрес, прощать не собирался. Толстый конец ветки опустился на плечо обидчика с размаху, а когда тот с воплем повернул вспять, ночной странник ещё добавил ему веткой по хребтине. Местный мальчишка взвыл от боли и припустил во двор, побежал жаловаться родителям. А победитель тоже рванул подальше от этого дома. Он чужак здесь, лучше убраться подобру-поздорову. Мало ли что.

Посёлок оказался маленький, и мальчик быстро миновал его. Перевёл дыхание он, когда последние огни остались далеко за деревьями. Теперь мальчишка брёл по шоссе, среди чёрного таинственного леса совершенно один. Но страха он не ощущал. Просто очень устал и проголодался. Дождик продолжал противно моросить, и приходилось наклонять низко голову, пряча лицо от водяной пыли. Только теперь он осознал всю глупость своего положения. Ну, зачем, зачем он потащился в город? Как могла прийти ему в бестолковую башку эта бредовая мысль? Разве могли родители бросить его?! От осознания собственной глупости становилось ещё противнее. От обиды слёзы наворачивались на глаза. И так, еле видимая, обочина дороги застилалась слёзной пеленой. Но делать нечего, и он упрямо шагал вперёд. Дорога когда-нибудь выведет его к дому.

Где-то сзади засветились фары догоняющей машины, но сил поднять руку уже не было. Мальчик тупо брёл по мокрому асфальту, и не подумал даже отступить на раскисшую обочину. Машина с шипением и грохотом проносится мимо и вдруг резко тормозит вдалеке. Зажглись два белых огонька рядом с красными, и грузовик сдал назад. Пассажирская дверь кабины распахнулась, и удивлённый голос молодого водителя спросил: «Эй, пацан, тебе куда?».

– Домой в Смоленск, – устало ответил маленький путник.

– Садись, – без раздумий пригласил шофёр. – Давай руку.

В кабине было тепло и уютно. Ласково светились неяркие огоньки подсветки приборов, мерно урчал мотор.

– Так говоришь в Смоленское идёшь? – снова задал вопрос водитель.

– Да, в Смоленск.

– А звать-то тебя как?

– Валерка, – сонно ответил мальчик, и закрыл глаза.

Проснулся он уже в светлой комнате, на широком диване. За столом напротив сидел милиционер с тремя звёздочками на погонах, рядом стояли ещё двое с полосками на плечах. Перед столом на стуле сидел водитель грузовика и что-то рассказывал милиционеру. Тот записывал всё на листе бумаги.

– А он, видать, дорогу перепутал. Ему бы с моста направо повернуть, на Смоленское, да куда там. Глупый, попёр прямо по Чуйскому тракту. А впереди ещё километров тридцать сплошной лес. – Объяснял шофёр.

– О, проснулся, путешественник! – Сказал один из полосатых милиционеров.

Все обернулись к Валерке. А тот поднялся, протёр кулаками глаза, размазав грязь, и стал удивлённо оглядываться. Его грязные сапоги стояли у двери. Мокрый дождевик висел на вешалке вместе с серыми милицейскими плащами. В комнате ярко горела лампочка без абажура, а по стенам были развешаны разные картинки. На одних были нарисованы какие-то странные дядьки, на других разные ножики, пистолеты и ружья. Но больше было листов с разными буквами. Большими и совсем маленькими. На милицейском столе, среди множества бумаг, стоял большой пёстрый термос и рядом огромный бутерброд с докторской колбасой на помятом газетном обрывке. От толстого ломтя розовой колбасы невозможно было отвести взгляд. И милиционер со звёздочками поймал этот застывший голодный взгляд.

– Есть хочешь?

– Угу, – с готовностью кивнул головой Валерка.

– Паньков, налей ему чаю, – приказал офицер.

Через минуту горе-путешественник с великим удовольствием жевал батон с колбасой, захлёбываясь горячим сладким чаем. Казалось, ничего на свете нет вкуснее этого милицейского бутерброда.

Когда последний кусочек огромного бутерброда исчез вместе с последним глотком чая, офицер стал задавать множество вопросов. Мальчик обстоятельно и подробно отвечал на них. Откуда, кто такой, как зовут родителей, где работают? Почему оказался так далеко от дома один, и не били ли его мать с отцом? Что, да как? Валерке нравилось, что с ним, как с большим, разговаривает настоящий милиционер. Не сюсюкаются как с младенцем, а он тоже старался серьёзно и честно всё рассказывать.

Молодой водитель расписался на листе протокола, подмигнул мальчишке и вышел из комнаты. Вслед за ним вышел офицер и ещё один милиционер. Остался тот самый Паньков, который наливал чай в гранёный стакан с блестящим подстаканником. Он присел на стул, и молча смотрел на мальчика. Валерке почему-то не нравился этот угрюмый неразговорчивый дядька, ему становилось скучно. Пауза затянулась надолго. Но вдруг, милиционер расстегнул кобуру и достал чёрный пистолет. Ух, ты! Впервые Валерка видел настоящий пистолет. Вот здорово! А угрюмый милиционер нажал на кнопку, и из рукоятки выскочила обойма с блестящими медными патронами. Потом он передёрнул затвор, и щёлкнул курком, направив ствол в пол. Мальчик как заворожённый следил за этими манипуляциями как за таинственным священнодействием. Вот это да! Рассказать друзьям – не поверят! И тут случилось совершенно невероятное. Милиционер протянул на ладони пистолет ему. Мальчишка чуть не задохнулся от удивления, не веря своему счастью. Ещё бы, увидеть настоящий пистолет ему пришлось впервые, а тут ещё и дают в руки подержать. Это ли не счастье? Восторженно распахнув глаза, и затаив дыхание, он принял в руки увесистый чёрный пистолет. Теперь ему не было скучно, теперь он уже вообще ничего не замечал вокруг. Всё его внимание поглотила воронёная сталь оружия, строгие правильные линии, холодная тяжесть табельного «Макара».

– Ну, что, беглец, поехали! – Вернул его к действительности голос звездатого милиционера.

Как он появился в комнате и когда? Этого Валерка не заметил. Но пришло время расстаться с драгоценной игрушкой. Его провели по длинному коридору до милицейского «козелка», и посадили на лавочку в будке с зарешеченными окнами. Рядом сел другой милиционер, а офицер поместился в кабине с водителем.

Вскоре остановились у какого-то двухэтажного здания с синей табличкой над крылечком. Внутри их встретили две тётеньки. Милиционеры протянули им лист бумаги, одна из них расписалась в нём, и милиционеры ушли, улыбнувшись на прощанье своему бывшему подопечному. Старшая тётенька предложила мальчику раздеться, в доме было тепло, а вторая ушла куда-то. Валерка безропотно стал раздеваться. Удивительно, но ни страха, ни даже тени опасения он не испытывал. Все эти взрослые люди, которые сегодня ему попадались, странным образом вызывали в нём симпатию, и даже угрюмый Паньков стал другом.

Дом, где он оказался, странно напоминал ему детский сад. Длинный коридор, много дверей, шкафчики с картинками. А из одной двери выглянула любопытная мальчишеская мордашка. Старшая тётенька погрозила любопытному пальцем, и тот исчез за дверью. Но потом из той комнаты послышались возбуждённые детские шепотки.

Валерку помыли, переодели в чистое бельё. Затем вернулась молодая тётенька в белом докторском халате и принялась осматривать мальчика. После осмотра его накормили пшённой кашей и уложили спать в отдельной комнате, где стояло ещё несколько пустых кроватей. Это был изолятор. Валерка знал это слово потому, что в его детском саду тоже был изолятор.

А в это время родители, безмятежно спавшего беглеца, сходили с ума в тщетных поисках пропавшего сына. Давно уже оббегали всех знакомых и приятелей сына, переполошили всех родственников и друзей, «поставили на уши» дежурное отделение милиции. Безутешная мамаша, рыдая, заливала слезами заявление о пропаже сына.