#Имя для Лис

Служанка, видимо, что-то спрашивала у меня по пути в покои, и, заметив, что я ее не слушаю, не на шутку обиделась.

– Вот-ваша-комната-госпожа, – быстро пробормотала она и скрылась, взметнув юбкой пыль.

Я вошла, но внутри меня поджидал очередной сюрприз – молоденькая девушка в ажурном чепце и аккуратном белом переднике. Она выглядела растерянной.

– Что случилось, милая? Мне сказали, что это моя комната и я могу тут отдохнуть, – обратилась я к горничной.

– Я, правда, не знаю, как это произошло, госпожа, – дрожащим голосом произнесла девушка и указала на стол перед распахнутым окном. Там вальяжно разлегся полосатый кот. Толстый, в коричневую полоску, с разодранным ухом – настоящий пират!

– Ну, подумаешь, котик, – удивилась я. – Я люблю котов. Они хищники сродни лисам. Такие же симпатичные и подлые твари.

Девушка всплеснула руками.

– Да дело не в коте! Кот пришел позже. Кто-то пробрался в ваше окно и подложил вот это. – Только сейчас я заметила аккуратную стопку исписанной бумаги, которую мохнатый наглец прижал к столешнице своим задом. – Я убиралась тут, вышла на секундочку и… Ума не приложу, кто и, главное, как мог сюда попасть?

Я подошла к окну и выглянула наружу. Взобраться на стену мог только циркач или муха. Узенький парапет, тянувшийся от подоконника, вел к более низкой крыше холла. Тропинкой в мое пристанище могла послужить только она.

– Пройти тут мог только ты, – пробормотала я, почесав кота за ухом. – А учитывая, какой ты жирный, удивительно, что и ты сюда добрался.

– Ладно, – добавила я чуть громче, обратившись к горничной. – Не переживай.

Девицу как ветром сдуло. Я присела на колченогий стул и вытащила листы из-под кота. Заполненные ровным почерком пронумерованные страницы желтой бумаги приятно шелестели под пальцами.

Кот, видимо, вознамерился посторожить голубей и перебрался поближе к распахнутым створкам окна, где уселся, ворча и размахивая хвостом. Я принялась читать.

Дорогая Лис,

Я выполняю свое обещание и начинаю присылать письма, которые помогут тебе одержать победу в войне. Каждое письмо – это ключ к прошлому. Ведь не разобравшись до конца, что таится позади, ты не можешь смело шагать вперед. На этих страницах перед тобой раскроются тайны, но ты должна будешь их сохранить. Зная твой нрав, понимаю, что это будет сложно. Однако пойми, что истории, собранные мной по крупицам, принадлежат тебе не больше, чем мне или их непосредственным участникам. Все это – чей-то неведомый замысел, в котором ни один из героев не знает своей роли.

Читай эти истории, моя дорогая Лис, и делай свой ход. Это твои козырные карты, твои камни в матицца.

Первым рассказчиком выступлю я сам, потому что вряд ли в живых остался хоть кто-то, знающий так подробно события жизни и исчезновения маленького принца Роуэна. Я стоял над его кроваткой, когда повстречал кое-кого особенного, и уже тогда почувствовал, что в маленьких младенческих пальчиках рано или поздно будет сосредоточено будущее моей страны.

Я и начну с них, этих хрупких маленьких пальчиков, которыми малыш Роуэн сжимал только лаковую погремушку да край своего шелкового одеяльца. Эти ручки почти никогда не касались груди матери, да и от отца он слишком рано отдалился. Благородная кровь Роуэна стала не величайшим даром, а проклятием. Выпуская нас в жизнь, родители не спрашивают нашего согласия. Они рожают нас иногда по любви, иногда по нелепой случайности, а в случае с Роуэном – как часть великой политической игры.

Мать принца приходилась королю двоюродной сестрой. Их матери были не просто сестрами, а близнецами. И, к счастью, ни одна из них не дожила до этого странного союза. Монарх тогда еще не именовался «старым королем», он был полон сил и страстей, но тратил их не на благо нашего Королевства, а, увы, на свои порочные увлечения. В самых отдаленных уголках страны король находил магические артефакты, забирал их себе, а потом часами просиживал над своими сокровищами, закрывшись в кабинете. В конечном счете, скорее всего, именно игрушки Поглощающих и Сияющих его и прикончили. Ведь еще до рождения принца он мог подолгу недвижно созерцать очередную безделушку, не реагируя на просьбы близких, а ночами заходился в мучительном кашле.

Королева, которая двадцать пять лет назад прибыла в Королевство юной и напуганной симмской принцессой, смирилась со странными увлечениями супруга, равно как и с тем, что детей у них не будет. Сколько бы двор ни требовал наследника – живот у прекрасной королевы не рос. Я частенько видел их вместе – нашу правящую чету – они не выглядели супругами или любовниками, скорее старыми друзьями, в меру заботливыми, но довольно равнодушными к судьбе друг друга. Может, и не было между ними близости, которая приводит к детям, а может, королева физически не могла зачать. Бесплодная Слива – так ее прозвали при дворе, намекая на сизовато-синий фрукт, украшающий герб острова Симм.

Графиня Штольца свалилась к нам как снег на голову. Она сама, пятеро ее детей, буйный супруг – все они в одночасье заполонили дворец. В какую бы комнату я ни совался вместе со своими сиятельными учениками, там обязательно уже находился кто-нибудь из штольцевской родни. Все как на подбор: белобрысые, с крупными чертами лица, смешливыми большими ртами – в каждом из детей легко было разглядеть их мать. Графиня была прямой противоположностью королеве. Монархиня в свои сорок почти была прозрачна, хрупка, как хрустальный бокал, и передвигалась неслышно, словно эльф. А вот леди из Штольца со своим огромным бюстом, белокурой толстой косой и громоподобным голосом сотрясала дворец, будто великан из древних легенд.

Семейство графини прибыло якобы чтобы «помочь по хозяйству». Никто из приближенных толком не мог объяснить, что означала эта фраза. Муштровать горничных? Проверять работу ключниц? Зачитывать устав камердинерам?

Все понимали, что король все более и более отдаляется от управления страной и вот-вот свихнется от своих магических игрушек. И графиня знала это не хуже прочих. В то время как дворяне помельче начали мелочную дележку земель под ничего не видящим взглядом монарха, леди из Штольца, кузина короля, прибыла в Ярвелл, чтобы упрочить свое положение раз и навсегда. И она знала, как это сделает.

Графиня не стеснялась королевы. Она стала посещать семейные обеды четы, без приглашения заходила в личные покои, вмешивалась в собрания королевского совета. Однако королева так и не поставила ее на место. Наша Бесплодная Слива испугалась конфликта и сделала то, что показалось ей наилучшим выходом: просто стала ходить другими коридорами. Король, конечно, тоже поначалу ошалел от такого напора, но безудержная энергия его кузины неплохо встряхнула монарха. Он стал чаще улыбаться, заинтересовался делами подданных и даже начал выходить в сады своего дворца, прогуливаясь с двоюродной сестрой, которая была шире его в плечах и на голову выше.

Когда-то давно сестры-близнецы с разницей в год понесли младенцев. Одному из них предстояло стать последним королем умирающей династии, а другой – супругой пьяницы-северянина, осевшего в Штольце и живущего лишь пирами да охотой. Но несколько безоблачных лет дети провели вместе. Они делили огромный дворец Ярвелла, как площадку для своих игр, и были самыми счастливыми детьми в Королевстве. Потом судьба развела их на долгие годы, но секрет графини состоял в том, что она-то никогда не забывала милого мальчика, с которым была так дружна в детстве. Этот седеющий мужчина, помешанный на проклятых безделушках, все еще был для нее тем же сорванцом. И пока придворные дрожали и пресмыкались, она единственная знала, чем рассмешить и развлечь своего короля.

Как быстро эта дружба переросла в нечто большее, не знал никто из двора. Я был так доволен изменениями в короле, что закрывал глаза на то, что графиня занимает все больше и больше места в его жизни. Монарх вновь слышал меня, когда я говорил с ним, и даже мое предложение по реформе образования – возвращение сельских школ – уже вызывало у него не кривую усмешку, а едва заметный интерес. Я был так окрылен этими метаморфозами, что не заметил, как наша тихая королева собрала всех своих фрейлин и переехала из опочивальни супруга в дальний флигель дворца. Она перестала появляться на обедах, балах и даже государственных праздниках. Словом, везде, где она могла пересечься с шумной графиней и своим потерянным супругом.

Графиня ждала этого шага и, закрыв дверь супружеской опочивальни, где медленно спивался ее недалекий супруг-северянин, переселилась в будуар попросторнее – королевскую спальню. Буквально через пару месяцев ее живот заметно округлился, а щеки порозовели. И, знаешь, никто, ни один из придворных не высказал ни одной гнусности в тени дворцовых переходов. Все вздохнули с облегчением. Это мог быть наследник. Пусть и дитя ближайших родственников, но чистый по крови, высокий по происхождению и вернувший нам короля.

Малыш родился чуть раньше срока. Графиня, прогуливавшаяся в одиночестве по своим любимым садам королевского дворца Ярвелла, просто почувствовала слабость и присела на одну из скамеек. И уже через двадцать минут без единого вскрика подарила этому миру принца Роуэна. Крепкого, кровь с молоком, мальчугана. Не просто ребенка – продолжение династии. Все взоры были обращены к колыбельке. И даже я, увлеченный лишь своей реформой, пришел посмотреть, о чем все так судачат.

Счастливый отец, казалось, совсем оттаял. Несмотря на незаконное рождение, наличие графа Штольца (пусть и не совсем вменяемого от ежедневных возлияний), да и вообще спорное положение графини при дворе, монарх отдался отцовству по-настоящему. Он часами играл с малышом Роуэном, названным в честь деда короля. А вот графиня медленно, но верно отдалялась от своего кузена. И это тоже было политическим шагом. Она связала себя с династией прочнейшей из нитей. Что бы ни произошло в Королевстве, она была и будет матерью наследника. Поэтому, покинув постель короля, графиня Штольца вернулась в семью: вытерла лица своим заплаканным и заброшенным детям, обняла совсем одичавшего от одиночества мужа и, прихватив несколько тысяч оллов из казны, укатила обратно на север.

Так Роуэн стал сиротой по материнской линии. Но у него оставался любящий отец, целый рой нянек и кормилиц, и что самое поразительное – у его колыбельки все чаще стала появляться… королева. Да, наша Бесплодная Слива вышла из своего темного флигеля, стоило шумному семейству Штольца покинуть дворец. Другая на ее месте возненавидела бы малыша, это живое доказательство измены мужа, но только не королева. Она ведь любила детей. Это и было самым страшным и трагичным в ее судьбе. При всей своей нежности и природном материнском инстинкте она не смогла дать стране то, чего та от нее так ждала, – наследника. А вот графиня смогла. И, может быть, именно это оправдало в глазах королевы противоестественный союз ее супруга и северянки.

Она не могла и не хотела злиться на Роуэна. И хотя королева продолжала избегать мужа, ее все чаще замечали в детской. Поначалу у порога, потом у кроватки, а иногда и на ковре возле нее. Среди разбросанных игрушек и крошек печенья Бесплодная Слива смеялась заливистым смехом и пела свои чудные симмские колыбельные.

Однако судьба уже готовила этому венценосному малышу тяжелое испытание.

Однажды король не запер дверь своего особого кабинета, где хранились его магические находки, и оставил сына играть с бумагами (не исключено, что среди тех листов находился и мой законопроект). Когда отец вернулся в покои, то Роуэн, уже посиневший, лежал лицом вниз на каменном полу, сжимая в ручонке какую-то проклятую драгоценность. Я проходил мимо кабинета, когда обезумевший король выскочил из дверей и стал звать на помощь. Именно я подбежал к малышу и вырвал из его ладошки смертоносную вещицу. Вырвал и швырнул в стену с такой силой, что та разлетелась вдребезги. Но темно-зеленое магическое пламя уже окутало принца Роуэна, и в сознание он так и не вернулся. Я видел это пламя, возможно, потому, что сам коснулся артефакта. Видел его и король, проводивший с вещами Поглощающих гораздо больше времени и прекрасно понимавший, что от неизвестного недуга принца не спасет ни один лекарь.

И тогда король решился на то, что любому нормальному отцу показалось бы безумством. Он взял мальчика и поскакал в ближайший к нему Удел Света. Люди редко говорили о хозяине этого места, как и о прочих высших магах, но его не обвиняли ни в особых злодействах, ни в тяге к жестокости. Я следовал за моим королем, как он ни проклинал меня, как ни гнал назад. И хотя принца вез отец – я видел лишь светлую головку за краем плаща, – мне казалось, что с каждым километром сердце Роуэна билось все тише, выдох все реже сменялся вдохом.

Когда мы вошли в Чертог Света, то словно шагнули из летнего полдня в студеные зимние сумерки. Воздух искрился снежинками, а дыхание вырывалось облачками пара, инеем оседая на усах и бороде. Сияющий явился к нам почти сразу. Седой старик, иссохший, как старое дерево, но чей взгляд пронизывал насквозь. Нехорошие у него были глаза, мертвые и равнодушные. Он не был одет в магическую робу или плащ. Обычная крестьянская рубаха и штаны. Ноги его были босы: он шел по снегу, не замерзая, и, к моему удивлению, не оставлял следов. Маг ничего не сказал, а только подошел к королю, который трясся то ли от холода, то ли от страха перед Сияющим. Затем старик отодвинул ткань с лица мальчика, закутанного в плащ, и произнес:

– Интересно.

Мозолистым пальцем он коснулся сначала лба принца, затем кончика носа и нижней губы. Потом словно разрезал воздух по этой линии над лицом Роуэна. В тот же миг вокруг ребенка словно что-то разорвалось, лицо мальчугана побагровело, он учащенно задышал, а потом и вовсе разревелся. И я, и король потрясенно уставились на волшебника, спасшего малыша, но тот не дал нам сказать ни слова.

– Пока он с тобой, – Сияющий ткнул пальцем в короля, – он будет в опасности. Ты уже сгнил до нутра, играя с вещами, которые тебе неподвластны, а теперь хочешь сгноить и сына.

Король собирался ответить, но маг махнул сомкнутой ладонью перед лицом монарха, и тот замолчал, словно по волшебству. Хотя почему же «словно» – это и была магия, мгновенно запечатавшая рот великому королю.

– Пока он принц, он не будет знать покоя. Каждому встанет поперек горла, каждому будет мешать. И ты его не защитишь, – пригрозил старик. – Пусть отречется. От имени, от рода, от дворца.

Сияющий развернулся и собрался уходить, но, помедлив, взглянул на меня. Столько лет прошло, а я все еще помню его ужасающе-пронзительный взгляд. Глаза старые и мудрые, непрощающие и бесконечно усталые. Он смотрел на меня или сквозь меня, будто пытался разглядеть будущее, а затем изрек, кивнув на короля:

– Он уже потерял свою империю. Не надейся на него, беги пока несут ноги. Ты уже знаешь, что грядет.

Он ошибался. Тогда я еще ничего толком не знал, а только чувствовал где-то глубоко внутри, что впереди нас ждут страшные и темные времена.

– Строй свою империю, Мастос, – добавил старик, непонятно как узнавший мое имя. – Империю слухов, тайн и донесений. Такие королевства обычно стоят прочнее, чем те, что воздвигнуты на человечьей крови. Придет время, и ты спасешь мир.

С этими словами он исчез. А мы с королем покинули Удел Света, оба пребывая в замешательстве. Каждый услышал жуткое предсказание, и каждый должен был решить, как ему с ним жить.

Король был смелее меня. Покуда я продолжал учить молодых герцогов и герцогинь при дворе, даже не помышляя о строительстве какой-то там империи, он поступился своей любовью к сыну и отослал Роуэна к матери, подальше от опасной магии.

Вместе с ребенком королева словно потеряла смысл оставаться в Ярвелле подле супруга. Наша венценосная госпожа собрала своих фрейлин и в один день покинула и дворец, и столицу. Сначала все твердили, что она отправилась на Симм повидать родных, затем – что решила посетить все тридцать святилищ богов Королевства, чтобы замолить грехи мужа, но постепенно голоса умолкли. Потому что поняли: Бесплодная Слива покинула дворец и страну навсегда. Оскорбленная, раздавленная, так никем и не понятая. Одинокая чужестранка в дальнем краю, у которой отняли единственное, что приносило ей радость, – малыша Роуэна.

Мальчик же изредка приезжал в Ярвелл, чтобы повидать отца, но оставался лишь на пару дней – искусству править он обучался у себя в Штольце. Лишить сына прав на престол, несмотря на предречения Сияющего, король так и не смог. И уже вскоре пожалел об этом. Здоровье его пошатнулось, и ближайшие родственники – многочисленные дядья, племянники, троюродные братья и сестры – почуяли запах большой наживы.

Первое покушение на Роуэна произошло, когда тому сравнялось восемь. В тот раз один личный охранник принца погиб, а другой был тяжело ранен и месяц потом умирал, несмотря на старания лекарей королевской семьи. Не прошло и полугода, как на мальчика напали снова, когда он гулял в саду своего дворца с гончими. Собак убили, хотя они и не были сторожами, а до мальчика не добрались лишь чудом – он успел укрыться в доме на дереве и отрезать веревочную лестницу. Покуда наемные убийцы пытались взобраться на дуб, подоспела стража. Графиня, которой сын был выгоден во дворце и сильно мешался в Штольце, конечно, пыталась его защитить. Но и она, подобно королю, сильно сдавала позиции на политическом небосклоне нашей страны. Пришли новые родственники, молодые, с полным ртом острых и крепких зубов, не гнушающиеся убийством ребенка. Что могла противопоставить им стареющая графиня вместе с маленьким кругом прислуги и охраны?