Усть-Илимские истории. В честь 100-летия ВЛКСМ

– Экономика должна быть нацелена не на получение прибыли как таковой определенной группой лиц, приближенных к власти, а на повышение благосостояния Родины и всего народа, – заключил я свое отступление от обсуждаемой темы, – Саша, извини, перебил тебя немного, накипело, продолжай мне очень интересно тебя слушать.

– Примечательно, что тогда в Усть-Илимске один из высоких руководителей города, чуть не обделавшийся от страха при мысли о победе КГЧП, после подавления переворота собрал команду единомышленников, опечатал горком и принялся шариться везде, искать деньги партии. Безрезультатно, конечно. Но поглумились эти шариковы-шакалы Табаки на славу, показав свою подлую и низменную сущность, – с брезгливой грустью в голосе произнес Саша.

– Да уж, сущность этих людей нам была известна давно. Получив ранее все возможные блага в виде карьерного роста от КПСС, эти ребята неистово бросились ее разрушать, чтобы еще раз выпятиться и поживиться, извлекая личную выгоду, на фоне новых исторических событий, – соглашаюсь я с Александром Ивановичем.

– Саша, я тут вспоминал 1961 год – хрущевскую деноминации и все, что было с этим связано. Что-то помнишь из того периода? Расскажи, – снова спрашиваю я.

– Об этом воспоминания тоже грустные. Помню, что мы полгода ели кукурузный хлеб. Другого просто невозможно было купить. Но мама творила чудеса. Она где-то умудрялась доставать пропитания. А еще я помню, как мой старший брат был срочно призван на военную службу. Он длительное время ночью спал в полном обмундировании, снимать можно было только сапоги. Тогда разгорелся Карибский кризис. СССР поставил в «подбрюшье» США на Кубу баллистические ракеты с ядерными боеголовками. Могла реально начаться ядерная война. Наши войска находились в полной боевой готовности. А еще я припоминаю о репрессиях и отдельных вспышках массовых протестов людей, вооруженных расправах над бунтарями, недовольными существующим положением дел в стране. Но эта информации была почти подпольной и неофициальной. Она доходила до нас от разных близких людей из тогдашних, стихийно вспыхнувших, горячих точек. Официально такие сведения умалчивались, – голос Александра был печальным.

СССР. Очереди в гастроном

– Но ничего, мы все выдержали и продолжали жить и радоваться той своей жизни. Другой мы просто не знали и не могли даже предполагать лучшего, – отвечаю я.

– Мы просто верили в светлое будущее, старались работать честно и быть добропорядочными людьми, – продолжил Александр, – а еще, Серега, ты вспоминал А. А. Мерзлого. Так вот, банк, в котором он работал после партийной карьеры, вскоре рухнул. Мне, как антикризисному арбитражному управляющему, пришлось разгребать его долги и возвращать кредитные ресурсы, щедро выдаваемые коммерсантам. Последний раз, помню, видел Александра Александровича на АБК-4 Усть-Илимского ЛПК. Он там вахтером работал, угрюмо выписывал мне пропуск. Потом, кажется, уехал к себе домой на Украину.

– Вот как жизнь порою оборачивается, – с грустью в голосе произнес я, – но время показывает, кто чего стоит. Не каждому дано достойно переносить невзгоды и потрясения. Наша страна в период нашей жизни перенесла два значительных катаклизма, но выдержала. Выдержали и мы с тобой, продолжая развиваться.

Третьего потрясения надеюсь не случится. Хотя к этому есть все предпосылки. Строя капитализм в нашей стране, мы столкнулись с такой, характерной мировому тренду, ситуацией, как чудовищное расслоение доходов. Небольшие группы людей владеют несметными богатствами. При этом число бедных людей велико. Как говорит коммунистическая идеология и великий Ленин: «Назгеват геволюционная ситуация».

Хорошо бы обойтись при этом без революций и кровопролития, восстанавливая социальную справедливость.

Опять вернусь в свой кабинет первого секретаря Усть-Илимского горкома комсомола. Какими же малозначительными в масштабах описанных выше катаклизмов России, были мои тогдашние проблемы и переживания. Однако из судеб людских складывается и судьба всей страны.

Ярких находок в моем кабинете не было. Но обыск зачем-то оформили протоколом. Слугам партии пришлось довольствоваться тем, что обнаружили, истолковывая все в заранее заданном критическом формате. Бутылка болгарского коньяка «Плиска» – значит, владелец точно злоупотребляет. Коньяк у меня был всегда. Приходили друзья, разные начальники, руководители. Бывало, по понедельникам утром поправляли здоровье некоторые мужики из горкома партии. Вообще, даже наш генеральный секретарь ЦК КПСС, уважаемый товарищ Леонид Ильич Брежнев любил выпить.

Леонид Ильич Брежнев

Спиртное считалось тогда негласным и обязательным реквизитом в кабинете руководителей. Но в данном случае это была улика. Нашли еще какие-то чистые бланки комсомольских билетов, лежавшие вне сейфа. Это уже расценивалось как необеспечение руководства комсомольской организации. Эти действия по поиску компромата длились больше трех часов, все устали. Медичка начала плакать. То ли ей противно было смотреть на происходящее, то ли она жалела себя, что не смогла исполнить партийное задание по безосновательному освидетельствованию и за это могла получить нагоняй. Мне стало жаль ее и себя. Дома меня ждали друзья, они переживали. На эти партийные рожи смотреть не было сил.

– Лучше уехать отсюда. Теперь я знаю цену настоящей аппаратной партийной дружбы! – подумалось мне, и я сказал, – Давайте вашу трубку, куда тут надо дуть?

Медичка встрепенулась, протянула мне свой аппарат. Хмель у меня уже давно выветрился. Но в трубочке все равно произошло изменение цвета.

«Инквизиторы» ликовали. Я пожелал успехов в их грязной работе и уехал домой. После исключения меня из партии по вышеназванным основаниям я решил не оставлять такую подлянку без реакции и поехал в Москву в ЦК КПСС.

Москва

На Старую площадь я пришел в пять утра, меня научили, что надо занимать очередь заблаговременно. Народу уже было много, приехали со всех концов Советского Союза.

Люди разные. Завмаг, инженер, директор и еще всякий разный народ. Они галдели, гневно рассказывали свои истории, жестикулируя и срываясь на рыдания. Шло время, толпа только прибывала. Перед началом рабочего дня приехала машина с медицинскими красными крестами. Толпу начали грузить.

– Куда это их грузят? – поинтересовался я.

– Да в психушку опять повезут, тут есть постоянные посетители, их уже знают, вот и увозят, – прокомментировал какой-то мужик.

Психушка

Время тянулось к обеду. Наконец, я вошел в подъезд.

В «амбразуре» усталый дежурный спрашивает меня:

– По какому вы делу?

Я растерялся и что-то невпопад ляпнул.

Он вежливо сказал:

– Вам сначала нужно пройти в подъезд номер такой-то, часы приема такие-то.

И указал на дверь. Я, ошарашенный, вышел обратно на улицу. Там меня позвал к себе мужик, с которым я уже подружился во время ожидания. Он стоял в другом потоке в другую «амбразуру». Через пять минут уже иному дежурному говорю, по какому я вопросу, и меня направляют в кабинет ответственного работника комиссии партийного контроля. В кабинете сидит мужчина.

Москва

Он усталым взглядом осматривает меня. Духота на улице, я немного вспотевший. Графин с водой вдали. Я улыбнулся, вспомнил какой-то анекдот про воду, рассказал. Мужик расхохотался и поставил со мной рядом графин и стакан. Глаза у него повеселели. Он мне пожаловался, что приходится графин подальше отставлять. Бывали случаи, когда нервные посетители стремились им огреть по голове. Тут я над этим посмеялся.

Он спросил меня, кто я, откуда, зачем приехал.

Я коротко все как есть рассказал. Он задумался, потом задал уточняющие вопросы и начал набирать номер телефона. Я догадался: звонит в Иркутск.

– Здравствуйте, – он представился и задал вопрос, знает ли его собеседник в Иркутске Сергея Алексеевича Решетникова.

Тот, по-видимому, ответил, что знает, и коротко что-то пояснил. Мой мужик, представляющий ЦК КПСС, тогда в трубку резко отчеканил:

– Мы ежегодно восстанавливаем в партии тридцать тысяч человек, так вот, я думаю, что Решетников – один из них. Вам понятно?! – и повесил трубку.

Посмотрел на меня, опять улыбнулся и сказал:

– Езжай домой, Сергей, все будет нормально.

Так и получилось. «Друзья» партийцы исправили свои ошибки, им было неловко, в глаза мне не смотрели. Смешно, но я, исключенный из КПСС и формально еще не восстановленный, восседал на всех заседаниях бюро горкома партии. А это высший орган оперативного руководства города Усть-Илимска. Меня официально туда приглашали, так как я был ранее избран на городской партийной конференции его членом.

«Какие бедные, крепостные люди», – подумал я.

Мне было искренне их жаль. Я-то был свободен. Я не упал в своих глазах, не прогибался, оставшись бойцом, пусть в этот раз не кулачным. Но я, как мне кажется, победил.

Усть-Илимский ЛПК

Перейдя на работу на Усть-Илимский ЛПК, начал свою жизнь с нуля, с чистого листа. Принципиально не выбирал себе должность. Пошел простым рабочим-электромехаником в управление организации производства. За полгода разработал, изготовил и внедрил нестандартную систему вывода информации с СМ ЭВМ на пульт диспетчера целлюлозного завода. Мой начальник, конструктор и профессиональный изобретатель Зайцев Валерий Сергеевич, отказывался верить, что это реальность.

На одной печатной плате, под управлением микропроцессора пятьсот восьмидесятой серии, умещалось все, что в стандартном решении представляло целую комнату, наполненную оборудованием.

Но моя плата работала четко и без сбоев.

– Как такое может быть? – спрашивал удивленно Валерий Сергеевич. – Пришел парень с общественной профессиональной работы, не имеющей никакого отношения к электронике и вычислительной технике, ведь на освоение шины ЭВМ и стыка 2С необходимо минимум два года, а он все сделал налету еще и на уровне изобретения.

Не знал Валерий Сергеевич, что я в детстве был радиохулиганом и занимался электроникой, правда, аналоговой. Но если голова варит, нетрудно перестроиться и на цифровые технологии. Вскоре я уже стал начальником своего начальника. Потом мне опять стали навязывать партийную, противную мне работу, но не освобожденную и с хорошей зарплатой по основному месту. Не очень приятно это вспоминать.

Наряду с честностью, высокой порядочностью и чистотой рядовых коммунистов в КПСС причудливым образом уживались послушность, лизоблюдство, подлость и предательство отдельных партийцев. Возможно, это наследие репрессий и расстрелов тех недавних лет, которые я не застал. А возможно, холуйство было всегда.

С Николаем Ивановичем Мальцевым я разговаривал спустя некоторое время. Я сказал ему: «Обид не держу, может быть, на его месте, тоже бы наказал „выпрягшегося“ пацана, но, наверное, как-то по-другому…»

Николай Иванович печально улыбнулся, потом нахмурился и ничего не сказал в ответ. Но я видел, он почувствовал облегчение. Какой-то груз упал с его плеч. Потом и его самого «выперли» со всех руководящих должностей, времена менялись. Я предлагал ему должности в своих коммерческих структурах, но он вежливо отказывался, профиль работы был ему совершенно незнаком.

Спустя время, я с печалью и грустью читал скромное, еле-еле заметное сообщение в газете «Восточно-Сибирская правда» от 15.02.2006 года:

«Иркутское областное объединение организаций профсоюзов выражает глубокое соболезнование родным и близким в связи со смертью председателя облсовпрофа 1986—1990 гг. МАЛЬЦЕВА Николая Ивановича».

Александр Мерзлый потом, по прошествии нескольких лет, уважительно отозвался о моей выдержке и твердости. Когда он во время «инквизиции» протягивал мне лист бумаги с требованием изложить письменно с кем из обкома, ЦК, партийными работниками я пил водку, я с нескрываемой иронией «согласился». И давай потешаться над ним. Правда, он не сразу это понял.

Пишу: «Такого-то числа после банкета по случаю проведения отчетно-выборной конференции Усть-Илимской городской комсомольской организации, где присутствовали работники Иркутского обкома ВЛКСМ, представитель отдела рабочей молодежи ЦК ВЛКСМ…»

Мерзлый отодвинул мою руку и начал читать. Потом ободряюще похлопал меня по плечу: «Ну вот, Сережа, молодец, начал понимать ситуацию. В этом кабинете не такие, как ты, а очень большие, взрослые и серьезные руководители становились послушными. Продолжай, да поподробнее».

Я продолжил: «Ближе к завершению банкета, чтобы избежать позора, я был вынужден на руках выносить упившегося в „сиську“ уважаемого человека…»

Сан Саныч «Борман-Мерзлый» читал и все его тело наполнялось партийным теплом со сладким для него привкусом предательства и стукачества. Эти чувства он научился умело пробуждать в своих «кроликах» -собеседниках, однопартийцах. От ощущения своего превосходства он рос и рос в своих глазах, постепенно превращаясь в удава напротив кролика, а потом в грозного льва. Как царь зверей, он начинал ликовать.

«Партийная дисциплина и мелкая трусость побеждают», – ошибочно подумал он и на радостях отлучился.

Видимо, уже «лисичкой» побежал доложить о своей партийной победе. Я продолжал уже без его присутствия:

«Бюро горкома партии отправило присмотреть за нами заведующего отделом организационно-партийной работы Александра Александровича Мерзлого. Но тот не справился с принятой на грудь халявной дозой алкоголя и упал под стол. Помогал мне в выносе тела такой-то».

Вспомнилось из Библии: в Евангелии от Иоанна (гл. 8, ст. 7) приводятся слова Иисуса, обращенные к книжникам и фарисеям, приведшим к нему блудницу: «Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось в нее камень».

Может, еще надо было упомянуть одного из вождей высшего областного уровня в своей «повинной»? Приезжал он как-то с лекцией для комсомольского актива о нравственности. Такая очень щекотливая и непростая тема. Выглядел он волевым рыцарем, вернее, хотел таким показаться. С каждым его словом, произносимым о нравственности, «появлялся нимб» над его седеющей головой. Его твердый и уверенный голос звучал, как колокольный набат, прославляющий чистоту и нравственность советской молодежи. Мне начинало казаться, что спать он ложится с портретом Ленина или Карла Маркса, предварительно высоконравственно подрочив на Клару Цеткин.

После лекции он любезно откликнулся на наше приглашение поехать на природу на Петрушины поляны. Он, очевидно, не чурался прямого общения, хотел не понаслышке знать, чем живет младое племя. Молодец, так и надо. Но после четвертого стакана его пролетарская пятерня устремились под блузку к молодым и упругим сисечкам нашей девчонки, комсомольского работника. Но… он моментально был отвергнут. У нас, наверное, нравственности было все же побольше, чем у него самого.

Правда, агрессии партийный босс проявлять не стал. Наверное, не всегда ему отказывали. Но в данном случае это было невозможно по определению. Не было у нас разврата, и свободные отношения не культивировались. Бывало, среди молодых ребят возникали нежные чувства, любовь, но это не было показным. А его, нашего борца за нравственность, сейчас хоть самого трахай – развезло, разомлел мужик. Надо ехать назад в гостиницу.

Вообще, мне не раз приходилось доводить, дотаскивать до кровати разных боссов. А теперь этот уже стоял у руля большевиков Иркутской области и упоминать о его минутной слабости было неуместно, на мой взгляд, хотя в задании Бормана об исключениях не говорилось.

На халяву пили почти все и в командировке позволяли себе расслабиться. Я всегда расценивал такие ситуации не как что-то ужасное, а как признаки доверия лично мне. Мне доверяли, потому что с моей стороны не будет подлянок, вот и могли себе позволить расслабиться в моем обществе. Напряги нервов-то были не хилые. Н. И. Мальцев как-то в шутку говорил: «Если выпиваете, то только вдвоем, чтобы наверняка знать кто заложил!»

Я же никогда о минутной слабости никому не докладывал, даже в мыслях такого не возникало. Был так воспитан мамой и моим окружением. Жизнь есть жизнь. Будь в ней человеком. Если ты сегодня перебрал, снял стресс и расслабился, завтра протрезвеешь и будешь опять тем же человеком, как после процедуры релаксации. Командировки – это, вообще-то, серьезное испытание для любого человека. Были совсем не принимающие алкоголь гости и старшие товарищи. Женя Соловьянов из Ангарска, Миша Попов из Иркутска и …, что-то застопорился, все – других не помню.

Отвлекся я, однако, немного от темы повествования. Возвращаемся в «Варфоломеевскую ночь». Входит сияющий Мерзлый, видимо, похвалили Бормана за его усердие. Но радоваться было нечему, и он вскоре в этом убедился. Он зашел за мою спину и, видимо, с этой позиции решил насладиться своим превосходством над «поверженным», дочитывая текст. Через пару секунд за спиной слышу тяжелое дыхание, раздается нечто похожее на звук извержения вулкана, потом рычание с волчьим завыванием. Какой-то буреган (буря с ураганом вместе) начал закручиваться в воронку, как торнадо, за моей спиной. Извергаемые звуки напоминали принудительный, вынужденный оргазмический экстаз со стонами, переходящими в рыдания жертвы насильника, как во взрослом, загнивающем, капиталистическом порнокино. По-видимому, этой жертвой оказался Сан Саныч. Он был в панике. Он не мог говорить, задыхался.

«Значит, прочитал», – подумал я. – «Ну получи „по самые помидоры“, если просил».

Когда «торнадо» вырвало из моих рук листок и, изорвав на мельчайшие кусочки, переместило их в карман Мерзлого, не в урну, «оргазм» отпустил. Борман почувствовал облегчение. Как будто жертва насильника вырвалась из рук монстра. Наступило затишье. «Кто кого имеет, – подумал я, – значит, я и без кулаков могу крепко дать по морде, очень больно. Морально, не физически».

«Хм-м, ты че, Серега. Ты че творишь. Хм-м, ты, ты, ты ….» – он не мог связать слов в предложении. – «Хм-м, ты, это, перестань, как же, ёптить, ой…»

Может быть, такой мой ход помог сбить пыл наезда.

Очевидно, попасть в партийную мясорубку он сам не хотел.

«Где-то перестарался», – видимо, подумал он.

Потом, когда КПСС развалилась, будучи управляющим филиала Промстройбанка (номенклатура не тонет), А. А. Мерзлый помог мне приумножить почти в два раза мои деньги от продажи трехкомнатной квартиры в Усть-Илимске. Тогда проценты по депозитам были заоблачные. Он сам предложил такую помощь, видимо, тоже хотелось сбросить груз негатива. Эта помощь была кстати. В результате, я смог сходу купить трехкомнатную квартиру в родном городе Иркутске.

Я зла не держал ни на кого, даже был в какой-то степени благодарен этому тяжелому событию, жизненному опыту. Это школа жизни. Держать удар, не сникнуть, не запить и не потеряться – намного важнее, чем падение с высоты на бренную землю.

А контакты у меня, в силу должности, были действительно высокими. К нам неоднократно приезжал из Москвы заведующий отделом ЦК ВЛКСМ Игорь Николаевич Щелоков, который был сыном лучшего, на мой взгляд, за всю историю страны министра внутренних дел СССР Щелокова Николая Анисимовича. Примечательно, что много лет спустя писатель Сергей Кредов (Иванов) подарил мне свою книгу из серии «Жизнь замечательных людей» о Щелокове Николае Анисимовиче, в которой он фактически посмертно реабилитировал министра МВД, преданного товарищами партийцами и попавшего в партийную опалу.