– Если мы вдвоём поколотим его, то нам крепко нагорит от матери, – покачал головой Хасар. – Да и Бектэр потом будет бить нас поодиночке, он ведь сильнее.
– Мы убьём его.
Сказав это, Тэмуджин ударил ребром кулака по травянистому бугру, на котором сидел. И, немного помолчав, добавил:
– Потому что нет у нас друзей, кроме собственных теней…
В этот же день они взяли луки и подкрались к Бектэру, когда тот сидел на пригорке. Разделившись, приблизились к нему, скрытые пологом высокой травы: Тэмуджин – сзади, Хасар – спереди. А затем всё произошло быстро и легко, как на охоте: звонко тенькнули две тетивы – и две стрелы вонзились в тело сводного брата. В прозрачном воздухе последний крик Бектэра разнёсся далеко над степью, и его тело рухнуло в густую траву.
Так не стало обидчика у Тэмуджина и Хасара.
***
О, как рыдала Сочихэл, узнав о гибели сына! Она каталась по земле и рвала на себе волосы. Она то проклинала братьев-убийц самыми страшными проклятьями, то вновь принималась кататься по земле, обезумев от горя. Она орала, как потерявшая детёныша верблюдица, и расцарапывала себе ногтями лоб и щёки, и трясла головой, размазывая по лицу кровь и слёзы. А когда обессилела и почти лишилась голоса – осталась лежать подле юрты; и, приподнявшись на локте, сверлила Тэмуджина и Хасара ненавидящим взглядом, и продолжала хрипеть, извлекая из тёмных глубин своего существа всё новые и новые проклятия, коим не было конца… Но что могла сделать слабая женщина? Ничего. Теперь уже она боялась мальчишек, стоявших перед ней, потупив головы, однако ни единым словом, ни единым жестом не выразивших раскаяния в содеянном.
Отчаянно ругала сыновей и Оэлун. Особенно Тэмуджина, которого справедливо считала зачинщиком убийства.
– Душегуб! – кричала она. – Недаром ты появился на свет из моей утробы, сжимая в руке комок запёкшейся крови!
Но и мать-облако[16 - Оэлун – в переводе означает «облако».] ничего не могла поделать. Что случилось, то случилось, убитого к жизни не воротишь.
Бледный как полотно Тэмуджин кусал губы, слушая крики женщин, и молчал. Он поступил как следовало, иного выхода Бектэр ему не оставил – а значит, и сожалеть было не о чем. Оправдываться перед Сочихэл и Оэлун не имело смысла.
Зато теперь все поняли, что в семье появились настоящие мужчины, в этом Тэмуджин оказался прав. И все признали его негласное главенство, в том числе и Бельгутей, сын безутешной Сочихэл.
Впрочем, полоса несчастий на этом не кончилась.
***
Да, так уж водится в жизни, что несчастья подобны стаям перелётных птиц.
Новости быстро разносятся по степи. И когда до тайджиутов дошла весть об убийстве Бектэра, Таргутай Кирилтух сказал:
– Я считал их безобидными овечками, да овечки-то облиняли и обернулись зубастыми волчатами. Видать, все Борджигины рождаются в недобрый час: не хочет мать-земля Этуген носить их на своём теле. Но Тэмуджин оказался живуч: мне уже мнилось, что скоро его не станет на белом свете, а он – вон какие дела творит. Что ж, теперь я должен сурово наказать мальчишку за совершённое им злодеяние.
Он оседлал своего коня и в сопровождении сотни турхаутов[17 - Турхауты – стража.] отправился на поимку юного братоубийцы.
…Заслышав издалека топот копыт, Оэлун поняла, что пришла новая беда.
– Это тайджиуты! – воскликнула она. – Бежим! Скорее!
Все выскочили из юрты и бросились к горе Тергуне: там, в густом лесу, покрывавшем горные склоны, можно было укрыться от недругов.
Преследователи уже почти настигли их, когда Тэмуджин, Хасар и Бельгутей, укрывшись за стволами деревьев, принялись стрелять в тайджиутов из луков – и те были вынуждены отступить. Никому не хотелось пасть пронзённым одной из стрел этих дерзких и безрассудных мальчишек.
– Выдайте Тэмуджина, никого другого нам не надо! – прокричал Таргутай Кирилтух, осадив свою рыжую лошадь на безопасном расстоянии от кромки леса. – Вы поступаете неблагоразумно, укрывая его! Закон должен покоиться на обычае, а обычай – на законе! Выдайте преступника, и мы не тронем всех остальных! Так будет правильно!
– Попробуй добраться до моего брата! – донёсся в ответ звонкий голос Хасара. – Прежде чем ты его получишь, мы сделаем вдовами многих тайджиутских жён!
В воздухе повисла тягостная тишина, изредка нарушаемая лишь конским ржанием да негромким позвякиванием сбруи. Все обратили взоры к нойону, ожидая его решения. Но Таргутай Кирилтух колебался. Губить своих турхаутов в противоборстве с непокорными недорослями не хотелось. Однако и отступиться он не мог, это было бы позором.
Долго, сощурившись, оглядывал Таргутай темневшую на фоне бездонной небесной синевы гору Тергуне. А потом долго расхаживал взад-вперёд, заложив руки за спину. После чего сокрушённо покачал головой и проговорил, ни к кому не обращаясь:
– Эти мальчишки станут хорошими воинами. Бесстрашными и безжалостными.
И, помолчав ещё немного, добавил задумчивым тоном:
– Да-а-а, выросли волчата. Не зря у нас говорят, что сыновья волка не станут братьями человеку, хоть всех баранов им скорми, хоть собственную руку отдай… Надо вырвать у них клыки, пока они сами не вышли на охоту всей стаей. Ничего, я лишу их вожака, и тогда они станут для нас не опасны.
Он велел тайджиутам окружить гору и дожидаться, пока голод не вынудит беглецов выйти из леса. А сам расположился в походной юрте поблизости.
***
Тэмуджин догадался, что его решили взять измором. И тогда он обратился к своим домочадцам:
– Ни к чему всей семье расплачиваться за мой поступок. Отправляйтесь домой, они вас не тронут… Иди и ты, Хасар, – слышал ведь: им нужен я один.
– Как могу я тебя покинуть? – с жаром возразил младший брат. – Нет уж, я останусь здесь и помогу тебе отбиваться! Пока до нас доберутся – убью двоих-троих, это точно. Ты же знаешь, мои стрелы всегда метко попадают в цель.
– Иди, не стоит толочь воду кулаком, – настойчиво повторил Тэмуджин. – К чему тебе губить свою жизнь, если врага всё равно не одолеть? Нет, сейчас силой ничего не решишь.
– Что же ты собираешься делать, когда мы уйдём?
– Я укроюсь наверху: там, в чащобе, искать меня бесполезно.
– Но сколько ты сможешь просидеть в лесу без еды и питья? – воскликнул Хасар.
– Это известно одному Вечному Небу, а у меня выбора нет. Возможно, терпение Таргутая Кирилтуха иссякнет раньше, чем моё.
После таких слов Тэмуджин, не дожидаясь возражений, развернулся и зашагал вверх по горному склону.
Из травы при каждом его шаге испуганными фонтанчиками выстреливали зелёные и рыжие кузнечики. Лёгкие порывы ветра приносили издалека пряный запах полыни. А над головой мальчика беззаботно щебетали птицы, перепархивая с ветки на ветку. О, как в эти мгновения Тэмуджин завидовал вольным птицам, имеющим крылья для полёта!
***
Он продержался девять дней. А когда голод и жажда стали нестерпимыми, выбрался из своего укрытия.
Испытывая одновременно злость и бессилие, спустился Тэмуджин с горы Тергуне. И тотчас со всех сторон налетели тайджиуты – захлестнули шею мальчика крепким волосяным арканом, сбили с ног, протащили по земле, навалились и скрутили ему руки верёвками.
Множество сытых здоровенных мужчин. Отборные воины Таргутая. Они издавали торжествующие вопли и хохотали, отпуская Тэмуджину пинки и затрещины. А он, связанный, не мог ничем ответить обидчикам; лишь молча встряхивал головой да буравил куражившихся тайджиутов ненавидящим взглядом. Все его усилия в эти нескончаемые мгновения позора были сосредоточены на том, чтобы сдержать слёзы бессилия.
Размашистой рысью приблизился Таргутай Кирилтух. Осадил коня, однако не стал спешиваться: измерил Тэмуджина взглядом с ног до головы, несколько раз объехал вокруг него, и лишь после этого остановился возле своего малолетнего пленника.
– Наденьте ему кангу на шею, – распорядился, скривив губы в самодовольной усмешке. – И покрепче затяните, не жалейте злодея. Этот зверёк хоть и юн, да больно беспокоен и пролазист, как я погляжу. Хе-хе, добегался. Ишь как зыркает, так и ухватил бы меня зубами за ногу! Можешь не зыркать, волчонок, кончилась твоя вольная жизнь. Очень скоро ты проклянёшь тот день, когда на свет народился.
Пока на границе его улуса подрастал наследник Есугея, неспокойно чувствовал себя Таргутай. Но сегодня он торжествовал. Вечное Синее небо ниспослало ему удачу, и всё сладилось как нельзя лучше. Ведь теперь, когда Тэмуджин оказался в его руках, даже убивать мальчишку можно было не торопиться: уморить малолетнего невольника – дело времени.
Между тем подъезжали всё новые тайджиуты. Спешивались и подходили поближе, умножая толпу, которая окружала пленника. Это было сродни удачному завершению охоты, как тут не поглазеть на добычу, не покуражиться над обречённым. Воины качали головами, разглядывая Тэмуджина – одни с нескрываемым любопытством, другие с брезгливыми минами на лицах – и обменивались неторопливыми суждениями:
