Илион

Одетта обнаруживала все признаки волнения и беспокойства. Смысл того, что говорил Сван, был ей недоступен, но она понимала, что это целая «громовая речь», что это настоящая сцена, что тут и мольбы и упреки, а так как Одетта хорошо изучила мужчин, то, не вдумываясь в отдельные слова, она соображала, что мужчина никогда бы их не произнес, если б не был влюблен, а раз он влюблен, значит подчиниться ему невыгодно, что от неповиновения его влюбленность только усилится. Вот почему она выслушала бы Свана с полнейшим спокойствием, если б не видела, что время идет и что если Сван сию минуту не замолчит, то она (это было сказано ею с улыбкой, выражавшей нежность, смущение и упорство) «непременно опоздает на увертюру!».

В тесной рубке «Смуглой леди» Манмут рассмеялся. Он понял. Блистательный юмор! При первом чтении он сосредоточился на человеческих эмоциях – ревности и очевидном желании Свана управлять поведением женщины по имени Одетта. Теперь все стало… ясно.

Спасибо, сказал он Орфу, когда шестиметровый, похожий на мечехвоста моравек вновь устраивался в корпусной люльке. Думаю, теперь я уловил скрытый юмор. И я ценю это. Вроде бы ничего общего с Шекспиром – отличаются язык, тон, построение. И все-таки нечто… совпадает.

Быть одержимым загадкой, что значит быть человеком, предположил Орфу. Твой Шекспир смотрит на грани человеческого через реакцию на события, находит сокровенные мысли персонажей, определяемые как действия. Герои Пруста, чтобы увидеть те же грани, погружаются в пучины памяти. Быть может, твой Бард похож на Короса Третьего, который ведет эту экспедицию. Мой любимый Пруст больше похож на тебя в коконе «Смуглой леди», когда ты ныряешь в глубину, чтобы изучить географию рифов, морское дно, других живых существ и всю планету при помощи эхолокации.

Манмут задумался на несколько долгих наносекунд.

Я не вижу, как твой Пруст разрешил эту загадку – вернее, как пытался ее разрешить, кроме как через погружение в память.

Не только в память, друг мой, но и во время.

У Манмута было такое чувство, будто Орфу – в десяти метрах отсюда, за почти непробиваемыми и почти непроницаемыми корпусами подлодки и корабля, – коснулся его как-то очень глубоко и лично.

Время существует отдельно от памяти, пробормотал Манмут по их личной линии, говоря скорее сам с собой. Но может ли память существовать отдельно от времени?

Именно! – загремел Орфу. В точку! Главные герои Пруста – прежде всего «я» или рассказчик «Марсель», но и наш бедняга Сван – получили три попытки отыскать и сложить вместе части запутанной головоломки под названием «жизнь». Все три подхода заканчиваются неудачей, однако сама история побеждает, несмотря на поражения рассказчика и даже автора!

Манмут долго в молчании размышлял об услышанном. Он переключился с одной камеры внешнего наблюдения на другую, переведя взгляд от сложной конструкции корабля и его пугающего круглого паруса «вниз», на пояс астероидов. Увеличил изображение до предела и увидел в черноте космоса одинокий астероид. Столкновения можно было не опасаться. Мало того, что корабль мчался над плоскостью эклиптики на высоте ста пятидесяти миллионов километров и с огромной скоростью, но и астероид (Манмут обратился к астрогационному банку данных Ри По и узнал его название – Гаспра) удалялся от них. И все же это была солидная мини-планетка: наложенные на изображение данные сообщали, что размер Гаспры 20×16×11 километров, а увеличение, эквивалентное прохождению на расстоянии в 16 000 километров, позволяло разглядеть бесформенную картофелину, усеянную сложным узором кратеров. Что еще занятнее, там имелись явно искусственные элементы: прямые борозды на скалах, отблески в темных кратерах, четкий рисунок источников света на сплющенном «носу» астероида.

Роквеки, тихо сказал Орфу. Он, очевидно, смотрел то же видео. Их тут несколько миллиардов по всему поясу.

Они и впрямь так враждебны, как все утверждают? Отправив запрос, Манмут испугался, что его сочтут паникером.

Не знаю. Думаю, что да. Роквеки предпочли эволюционировать в пользу более состязательной культуры, чем та, которую создали мы. Говорят, что они боятся и презирают постлюдей, а нас, моравеков, откровенно ненавидят. Корос Третий, возможно, знает, правдивы ли легенды об их жестокости.

Корос? Откуда ему знать?

Не многим моравекам это известно, но примерно шестьдесят земных лет назад он возглавлял экспедицию, отправленную в эти края Консорциумом Пяти Лун и Астигом/Че. С ним полетели десять моравеков. Вернулись только четверо.

Манмут задумался. Он пожалел, что мало знает про оружие. Есть ли у роквеков энергетические орудия или гиперкинетические снаряды, способные нагнать корабль? Вряд ли, учитывая их скорость в 0,193 световой.

Что это за три способа, которыми герои Пруста пытались разрешить загадку жизни – и потерпели поражение? спросил он товарища.

Большой космический моравек прочистил виртуальное горло.

Во-первых, нюх ведет их по ароматическому следу благородства, дворянства, титулов и земельной аристократии, сказал Орфу. Рассказчик Марсель следует по этой дороге две тысячи с лишним страниц. Наконец он приходит к выводу, что важнее всего аристократия духа. Но и это заводит в тупик.

Просто снобизм.

Не просто снобизм, друг мой, передал Орфу; его голос по их личной линии сделался более оживленным. Пруст усматривал в снобизме силу, скрепляющую общество – любое общество, в любую эпоху. И в книге он изучает всевозможные уровни и проявления этого явления. Автор не устает открывать новые и новые лики снобизма…

Зато я устал, сказал Манмут, надеясь, что его прямота не обидит товарища.

Рокочущий инфразвуковой хохот Орфу успокоил его.

Каков же второй путь он исследовал, чтобы раскрыть загадку жизни? спросил Манмут.

Любовь, ответил Орфу.

Любовь? переспросил Манмут. На более чем трех тысячах страниц «В поисках утраченного времени» о ней говорилось много, но она всегда казалась такой… безнадежной.

Любовь, прогрохотал Орфу. Сентиментальное чувство и телесное влечение.

Ты имеешь в виду сентиментальное чувство Марселя – и, видимо, Свана – к семье, к бабушке Марселя?

Нет, Манмут. Сентиментальную тягу к знакомым вещам, к самой памяти и к людям, включенным в царство знакомого.

Манмут глянул на кувыркающийся в космосе астероид по имени Гаспра. Согласно данным Ри По, полный оборот Гаспры вокруг своей оси занимал семь стандартных часов. Интересно, могло бы подобное место сделаться для него, для любого разумного существа источником сентиментальной притягательности? Что ж, темные моря Европы могут.

Что-что?

Манмут ощутил, как сжались органические слои в его теле, когда он понял, что говорил вслух по приватной линии.

Ничего. Почему любовь не дает ответа на загадку жизни?

Потому что Пруст знал – а его герои убедились, – что ни любовь, ни ее более благородная кузина дружба не способны уцелеть под энтропийными лезвиями ревности, скуки, привычки, эгоизма, сказал Орфу, и Манмуту послышалась печаль в голосе большого моравека.

Никогда?

Никогда, с рокочущим вздохом ответил Орфу. Помнишь последние строки «Любви Свана»? «Как же так: я убил несколько лет жизни, я хотел умереть только из-за того, что всей душой любил женщину, которая мне не нравилась, женщину не в моем вкусе!»

Я заметил, сказал Манмут, но не знал тогда, должно это быть ужасно смешно, или чудовищно горько, или невыразимо печально. Так что?

Все вместе, друг мой, ответил Орфу с Ио. Все вместе.

Какая третья дорога героев Пруста к загадке жизни? – спросил Манмут. Он увеличил подачу кислорода в свою каюту, чтобы разогнать паутины грусти, грозившей опутать сердце.

Давай отложим это до следующего раза, сказал Орфу, возможно почувствовав настроение товарища. Корос-три собирается расширить радиус уловителя. Занятно будет посмотреть на фейерверки в рентгеновском диапазоне.

Они прошли орбиту Марса и ничего не увидели, поскольку Марс находился по другую сторону Солнца. Днем позже пересекли орбиту Земли и ничего не увидели: Земля была дальше на витке своей орбиты в плоскости эклиптики далеко внизу. Только Меркурий ненадолго четко показался на мониторах, но вскоре экраны заполнили рев и пламя самого Солнца.

Когда они проходили перигелий всего в девяноста семи миллионах километров от Солнца – волокна теплоотвода излучали жар, – боровый парус сложили и втянули под купол на корме. Орфу помогал оборудованию дистанционного управления, и Манмут наблюдал на корабельных экранах, как его друг бегает туда-сюда. В свете Солнца были отчетливо видны вмятины и выбоины на корпусе большого моравека.

За два часа до запуска термоядерных двигателей Корос III, к удивлению Манмута, велел всем собраться в модуле управления возле рогов магнитного уловителя.

Внутренних коридоров на корабле не было. Предполагалось, что, когда они затормозят и достигнут марсианской орбиты, Корос переберется в «Смуглую леди» по тросам и скобам. Манмут сомневался, надо ли сейчас проделывать этот путь по корпусу до рубки управления.

Зачем нам физически собираться для разговора? спросил он Орфу по их приватной линии. Тем более ты все равно в модуле управления не поместишься.

Я останусь снаружи. Буду видеть вас всех через иллюминатор, соединюсь с модулем через кабель для безопасной коммуникации.

Чем это лучше конференции по общей связи?

Не знаю, ответил Орфу, но до запуска двигателей осталось сто четырнадцать минут, так почему бы мне не сбегать в трюм и не забрать тебя?

Так и поступили. Манмут, разумеется, не боялся вакуума и жесткого излучения, но его пугала мысль, что он оторвется от корабля и каким-то образом останется позади. Они встретились у грузового отсека, и в слепящих лучах Солнца Манмуту предстало незабываемое зрелище «Смуглой леди», которая помещалась в трюме космолета, словно соляная акула в животе кракена.

Орфу манипуляторами усадил Манмута в укрытую нишу на своем панцире и, цепляясь за направляющие канаты, на реактивной тяге двинулся по темному чреву корабля, между его изогнутых ребер, наружу и вперед по внешнему корпусу. Манмут глянул на сферические термоядерные двигатели, которые, если судить по их виду, прилепили к носу в последний момент, и проверил время. Час и четыре минуты до пуска.

Еще Манмут разглядывал ультрастелс-покрытие самого судна – черную пористую упаковку, благодаря которой корабль (за исключением термоядерных двигателей, борового паруса и прочего, от чего можно отказаться) был теоретически невидим для зрения, радара, гравитонного отражателя, а также инфракрасных, ультрафиолетовых и нейтринных зондов. Но какой в этом толк, если мы два дня будем идти на четырех столбах термоядерного пламени?

У рубки был воздушный шлюз. Манмут помог Орфу подключиться к защищенным кабельным соединениям, а сам прошел в шлюз и задышал воздухом по старинке.

– На корабле есть оружие, – без предисловий начал Корос III; он говорил словами через воздух. Его фасетчатые глаза и черный гуманоидный панцирь отражали алый свет галогеновых ламп.

Третий моравек в маленькой, заполненной воздухом рубке – крошечный каллистянин Ри По – расположился в третьей вершине моравекского треугольника.

Ты слышал? по личной связи спросил Манмут у Орфу. Тот был виден снаружи за передними иллюминаторами.

О да.

– Почему ты говоришь об этом теперь? – спросил Манмут у Короса III.

– Я подумал, что вы с ионийцем имеете право знать. На карте ваше существование.

Манмут посмотрел в сторону навигатора:

– А ты знал про оружие?

– Я знал о встроенных орудиях корабля, – ответил Ри По. – До этого момента я не знал, что оружие будут спущено на поверхность Марса. Однако это логичное допущение.

– На поверхность Марса, – повторил Манмут. – Оружие в трюме «Смуглой леди». – Это был не совсем вопрос.

Корос III кивнул, древним гуманоидным способом подтверждая его догадку.

– И какого рода оружие? – спросил Манмут.

– Я не уполномочен отвечать, – сухо ответил ганимедянин.

– Тогда, возможно, я не уполномочен перевозить на моей подлодке оружие! – рявкнул Манмут.

– У тебя нет выбора, – скорее печально, чем властно, промолвил Корос.

Он прав, сказал Орфу, и Манмут понял, что иониец говорит по общей связи. Ни у кого из нас выбора не осталось. Только вперед.

– Тогда зачем вообще извещать нас? – сердито повторил Манмут.

Ответил Ри По:

– Мы мониторим Марс с тех пор, как прошли мимо Солнца. С этого расстояния наша аппаратура подтверждает квантовую активность, которую мы заметили из юпитерианского космоса. Однако она на несколько порядков превышает наши прежние оценки. Эта планета представляет прямую угрозу для всей Солнечной системы.

Почему? – спросил Орфу. Постлюди веками экспериментировали с квантовой телепортацией в своих орбитальных городах вокруг Земли.

Корос III покачал головой тем же чудны́м человекоподобным способом, хотя «чудной» – не то слово, которое приходило на ум Манмуту при взгляде на длинную иссиня-черную фигуру с блестящими мушиными глазами.

– Не до такой степени. Масштаб квантовых фазовых перемещений, происходящих на Марсе в данную минуту, равнозначен дыре в ткани пространства-времени. Это нестабильно. Это не разумное применение квантовой технологии.

Это как-то связано с войниксами? – спросил Орфу.

Про войниксов большинство юпитерианских моравеков знали только, что Земля начала проявлять беспрецедентную активность квантовых фазовых перемещений тогда же, когда, более двух тысяч з-лет назад, в нейтринных коммуникациях постлюдей прозвучало первое упоминание этих существ.

Мы не знаем, участвуют ли в этом войниксы и даже по-прежнему ли они на Земле, ответил Корос III по общей связи. Я повторяю, что счел этической необходимостью сообщить вам всем, что на борту этого корабля и на борту субмарины, на которой повезет меня Манмут, есть оружие. Когда и как его использовать, решать не вам. Когда я на корабле, эта ответственность целиком и полностью лежит на мне. После того как нас с Манмутом сбросят на Марс, за оборону корабля будет отвечать Ри По. Решение о применении летального оружия на Марсе буду принимать я.

– Так орудия корабля чисто оборонительные? Из них нельзя поразить цели на Марсе? – спросил Манмут.

– Именно так, – ответил Ри По.

Но оружие на борту «Смуглой леди» включает средства массового поражения? – спросил Орфу с Ио.

Корос III помолчал, видимо взвешивая, с одной стороны, полученные приказы, с другой – право команды знать. Наконец он сказал:

– Да.

Манмут попытался угадать, что бы это могло быть. Атомные бомбы? Термоядерные бомбы? Нейтринные излучатели? Плазменная взрывчатка? Антиматерия? Уничтожители планет на основе черных дыр? За столетия своего существования он не имел дела с иным оружием, кроме сетей, острог и гальванизаторов для отпугивания кракенов и ловли европеанской морской фауны.

– Корос, – негромко проговорил он, – к роквекам ты тоже летал с оружием?

– Нет. Тогда в нем не было необходимости. Какими бы воинственными и свирепыми ни сделались астероидные моравеки в ходе своей эволюции, они не представляли угрозы для всех разумных существ в Солнечной системе. – Корос III вывел на экран время: до включения термоядерных двигателей оставалась сорок одна минута. Еще вопросы?

Вопрос был у Орфу:

Зачем нам ультрастелс, если на подходе к Марсу перед нами будут четыре термоядерных следа, яркие, как сверхновая, видимые днем и ночью всякому на Марсе, у кого есть глаза? Постойте-ка… Вы пытаетесь получить ответ. Хотите, чтобы они атаковали нас первыми?

– Да, – сказал Корос III. – Это самый простой способ выяснить их намерения. Термоядерные двигатели перестанут работать в восемнадцати миллионах километров от Марса. Если к тому времени нас не попытаются перехватить, мы отделим двигатели, соленоиды и другие внешние устройства и войдем на орбиту полностью скрытыми от любого наблюдения. Сейчас мы не знаем, какая цивилизация у постлюдей – или кто там терраформировал Марс – технологическая или посттехнологическая.

Манмут задумался. Они отбросят все средства вернуться домой.

Я бы сказал, что колоссальная квантовая активность очень даже указывает на развитые технологии, сказал Орфу.

– Возможно, – ответил Ри По, – но во Вселенной есть гении-идиоты.

На этой загадочной фразе собрание закончилось. Из отсека управления откачали воздух, и Орфу доставил товарища обратно, на борт «Смуглой леди».

Термоядерные двигатели сработали точно в назначенное время. В следующие два дня Манмут был придавлен к амортизационному креслу торможением более четырехсот g. Трюм, где находилась «Смуглая леди», вновь заполнили амортизационным гелем, а жилую каюту – нет. Тяжесть и неподвижность начинали угнетать Манмута. Он не мог даже вообразить, каково Орфу в его люльке на внешнем корпусе. Марс и все другие изображения на носовых экранах затмило четырехсолнечное пламя двигателей, но Манмут коротал время, разглядывая по видео звезды за кормой, перечитывая отрывки из Пруста и находя сходство и различия между «À la recherche du temps perdu» и своими любимыми шекспировскими сонетами.

Любовь Манмута и Орфу к человеческим языкам и литературе давно ушедшей эпохи не была чем-то особенным. Более двух тысяч з-лет назад, отправляя первых моравеков в юпитерианский космос для изучения спутников и контакта с разумными существами в атмосфере Юпитера, первые постлюди загрузили в них полносенсорные записи о человеческой истории и культуре. Это было после рубикона и Великого Исхода, однако еще оставалась надежда сохранить память о человеческом прошлом, даже если последние девять тысяч сто четырнадцать людей старого образца не удастся спасти финальным факсом. За столетия после утраты контакта с Землей человеческая литература и человеческое искусство стали хобби для тысяч моравеков, работающих как в жестком вакууме, так и на спутниках. Напарник Манмута Уртцвайль, погибший под ледовым обвалом в кратере европеанской макулы Тира восемнадцать юпитерианских лет назад, увлекался Библией короля Иакова. Экземпляр этой Библии по-прежнему лежал под рабочим столом Манмута рядом с упакованной в гель лава-лампой – подарком Уртцвайля.

Глядя в видеомонитор на приглушенное фильтрами пламя термоядерных двигателей, Манмут пытался связать свой образ исторического Пруста – человека, три последних года жизни прикованного к постели в комнате с пробковыми стенами, в окружении старых рукописей, склянок с наркотическими препаратами и постоянно прибывающих гранок, не видящего иных гостей, кроме мужчин, промышляющих древнейшим ремеслом, и мастеров, установивших ему один из первых парижских телефонов для прослушивания оперы, – с рассказчиком Марселем, авторским «я» в исчерпывающем исследовании восприятия, названном «В поисках утраченного времени». Память Манмута хранила колоссальные объемы информации: при желании он мог бы вызвать подробные карты Парижа 1921 года, загрузить все фотографические, живописные и графические портреты Пруста, посмотреть на Вермеера, от которого герой Пруста упал в обморок, сверить каждого персонажа с каждым реальным знакомым Пруста. Однако это не помогло бы ему понять книгу. Манмут знал: человеческое искусство неизмеримо больше человеческих существ.

Четыре потайные тропки к разгадке жизни, сказал Орфу. Первая – одержимость знатностью, аристократией, высшими слоями общества – явно была тупиковой. Манмуту не требовалось, как протагонисту романа, одолевать все три тысячи страниц светских приемов, дабы это осознать.

Второй путь – поиски истины в любви – завораживал Манмута. Разумеется, Пруст – как и Шекспир, только совершенно иначе – пытался изучить все грани человеческой любви: гетеросексуальной, гомосексуальной, бисексуальной, семейной, товарищеской, межличностной, а также к местам и вещам. И здесь Манмут вынужден был согласиться с Орфу, что Пруст отвергает любовь как истинный ключ к более глубокому пониманию.

Третьим путем для Марселя было искусство – искусство и музыка, – однако они вели к красоте, а не к истине.

Какова же четвертая тропа? И если она тоже привела героев Пруста к поражению, то каков же истинный путь между и за страницами, неведомый персонажам, но, возможно, прозреваемый автором?

Чтобы это выяснить, достаточно было выйти на связь с Орфу. Однако в последний день торможения друзья почти не общались – каждый погрузился в собственные думы. «Он расскажет мне после, – думал Манмут. – А возможно, к тому времени я пойму сам… и увижу связь с шекспировским анализом, что стоит за любовью». Безусловно, Бард к концу сонетов практически отвергает сентиментальную, романтическую и телесную любовь.

Термоядерные двигатели отключились. Исчезновение перегрузки, а также передающихся через корпус грохота и вибрации почти пугало.

Тут же сферические топливные двигатели отделились, и маленькие ракеты увели их с траектории корабля.

Отделяем парус и соленоид, раздался по общей связи голос Орфу.

Манмут наблюдал по видео с различных камер на корпусе, как названные компоненты выбросили в космос.

Он вернулся к носовым камерам. Марс, до которого оставалось каких-то восемнадцать миллионов километров, был теперь отчетливо виден впереди и внизу. Ри По наложил на изображение планеты их траекторию. Спуск выглядел безукоризненным. Маленькие внутренние ионные двигатели продолжали замедлять полет и готовили судно к выходу на полярную орбиту.

За время снижения не зафиксировано радарного или другого сенсорного слежения, сообщил Корос III. Никаких попыток перехвата.

Манмуту подумалось, что ганимедянин держится с большим достоинством, но склонен сообщать очевидное.

Мы получаем данные с пассивных датчиков, сказал Ри По.

Манмут глянул на показания. Если бы корабль приближался, скажем, к Европе, на дисплеях были бы радио-, гравитонные, СВЧ и прочие технологические излучения от населенного моравеками спутника. Ничего такого Марс не испускал. И все же терраформированная планета безусловно была обитаемой. Телескоп на носу космического судна уже различал белые здания на вулкане Олимп, изогнутые и прямые линии дорог, каменные головы вдоль побережья северного моря и даже индивидуальные перемещения на поверхности, однако не было ни радио-, ни СВЧ-передач – никаких электромагнитных примет технологической цивилизации. Манмут вспомнил слова Ри По про гениев-идиотов.

Выход на марсианскую орбиту через шестнадцать часов, объявил Корос. Следующие двадцать четыре часа будем наблюдать с орбиты. Манмут, подготовь свою подлодку к спуску через тридцать часов.

Да, ответил Манмут по общей связи, переборов желание сказать: «Есть, сэр».

В те двадцать четыре часа, что они кружили по полярной орбите, Марс по большей части был тих.

В кратере Стикни на Фобосе виднелись предметы искусственного происхождения: горнорудное оборудование, остатки магнитного ускорителя, роботы-вездеходы, расколотые жилые купола. Однако все это было остывшее, запыленное, побитое метеоритами и более чем трехтысячелетней давности. Кто бы ни терраформировал Марс за прошлое столетие, они не имели ничего общего с обветшалыми артефактами на внутреннем спутнике.

Манмут видел снимки Марса, когда тот еще был Красной планетой (хотя Манмуту он всегда казался скорее оранжевым, чем красным), но теперь это больше не был красно-оранжевый мир. При пролете над Северным полюсом телескоп позволял разглядеть объекты размером до метра. От полярной шапки льда остался лишь белый островок водяного льда посреди синего северного моря – весь углекислый газ испарился при терраформировании. Над океаном, занимавшим половину северного полушария, закручивались спирали облаков. Горы по-прежнему были оранжевыми, большая часть суши – бурой, но яркая зелень лесов и полей различалась даже невооруженным глазом.

Судно по-прежнему не засекало чужих радаров, ни радиовызовов, ни запросов по фокусированному лучу, лазеру или модулированной нейтринной связи. Напряженные минуты растянулись в долгие часы. Четыре моравека разглядывали поверхность и готовились к спуску «Смуглой леди».

Жизнь на Марсе очевидно была – человеческая или постчеловеческая, судя по виду, а кроме того, здесь обитал как минимум один неизвестный вид – малорослые зеленые работники, которые старательно устанавливали каменные головы. На просторах водных каньонов долин Маринера и вдоль северного побережья белели одинокие паруса; еще несколько корабликов можно было разлить в море, образовавшемся на месте впадины Эллада. На горе Олимп виднелись явные признаки жизни и по крайней мере один высокоскоростной эскалатор на склоне. Камеры сфотографировали с полдюжины летающих машин вокруг вершинной кальдеры Олимпа, а также несколько белых домов и террасированных садов на склонах вулканов Фарсиды – горы Арсии, горы Павлины и горы Аскрийской. Однако никаких других признаков развитой планетной цивилизации обнаружить не удалось. Корос III объявил по общей связи, что, по его оценкам, на четырех вулканах живет не более трех тысяч бледных человекоподобных существ, а в палаточных городках у моря – примерно двадцать тысяч зеленых работников.