Илион

Приняв душ, побрившись и надев то, что считал нарядом в небрежном деревенском стиле: хлопковые брюки в бело-голубую полоску, саржевый жилет, пастельный пиджак, белую шелковую рубашку, галстук с рубиновой булавкой и черные кожаные ботинки (чуть попрочнее его обычных парадных туфель), он взял любимую деревянную тросточку и отправился завтракать в залитую солнцем оранжерею, где, к своей радости, узнал, что Ханна вместе с этим несносным Харманом покинули особняк на рассвете. «Готовятся к вечерней плавке», – загадочно сообщила Ада, и Даэман не стал просить объяснений. Ему было вполне довольно, что Хармана в доме нет.

Ада больше не заводила нелепых разговоров о книгах или космических кораблях, зато провела с Даэманом целое утро, показывая ему Ардис-Холл – многочисленные флигели, коридоры, винные погреба, потайные ходы и старинные мансарды. Он помнил такую же экскурсию в прошлый приезд, когда наивная девчушка Ада вот так же водила его по особняку. На крыше располагалась платформа джинкеров, и, взбираясь туда по шаткой лестнице вслед за Адой, Даэман, всегда внимательно такое высматривавший, на долю мгновения почти увидел рай юнца[16] под ее юбкой. Он прекрасно помнил молочные бедра и темные пунктирные тени.

Сегодня они поднялись по той же лестнице на ту же платформу, однако на сей раз Ада жестом указала Даэману лезть первым, лишь улыбнувшись на джентльменский лепет о том, что дам нужно пропускать вперед. Улыбка намекала, что тот давний случай не остался незамеченным, как полагал Даэман.

Ардис-Холл был высок, и джинкерная платформа с ее все еще не потускневшими досками красного дерева выдавалась между фронтонами в шестидесяти футах над гравийной дорожкой, вдоль которой ржавыми скарабеями застыли войниксы. Даэман держался подальше от неогороженного края, Ада же, напротив, остановилась прямо над пустотой, с тоской глядя на газон и далекую линию леса.

– Разве ты не отдал бы все на свете, чтобы заполучить работающий джинкер? – спросила она. – Хотя бы на несколько дней?

– Нет. А зачем?

Ада указала рукой с длинными пальцами:

– Даже в детском джинкере можно было бы пролететь над лесом и рекой, над холмами на западе… Мчаться и мчаться день за днем, прочь от всяких факс-узлов…

– Чего ради?

Ада мгновение смотрела на него.

– Тебе что, совсем не любопытно? Что там, вдали?

Даэман обмахнул жилет, стряхивая несуществующие крошки.

– Не будь глупышкой, дорогая. Ничего интересного там нет. Сплошные дебри. Ни единой души. Все, кого я знаю, живут на расстоянии мили от факс-узла. К тому же здесь водятся тираннозавры.

– Тираннозавры? В нашем лесу? Чепуха. Мы их здесь отродясь не видели. Кто тебе такое наболтал, кузен?

– Ты, дорогая. В прошлый раз, когда я у вас гостил пол-Двадцатки тому назад.

Ада мотнула головой:

– Так я тебя, наверное, дразнила.

Даэман задумался, вспомнил, как боялся все эти годы вернуться в Ардис-Холл, скольких ночных кошмаров ему это стоило, и насупился.

Словно прочитав его мысли, Ада беспечно улыбнулась:

– Ты никогда не задумывался, кузен, отчего постлюди установили численность нашей расы ровно в миллион человек? Почему не миллион один? И не девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять? А?

Даэман заморгал. Он пытался связать ее мысли о детском джинкере из Потерянной Эпохи и динозаврах с населением Земли, которое было одинаковым… всегда. И ему не нравились назойливые напоминания, что они кузены, поскольку древние суеверия порой мешали сексуальным отношениям между родственниками.

– Я нахожу, что такие праздные раздумья ведут к несварению желудка, даже в столь чудесный день, дорогая. Не поговорить ли нам о чем-нибудь более приятном?

– Конечно. – Она одарила его самой любезной улыбкой. – Давай спустимся и разыщем других гостей перед ланчем и отъездом на литейную площадку.

На сей раз она первой ступила на лестницу.

Летучие сервиторы подали завтрак в северном внутреннем дворике. Даэман любезно поболтал с некоторыми молодыми гостями, – оказалось, несколько человек прибыли нарочно ради вечернего «литья», что бы это ни означало. После еды многие расположились на диванах в доме или в удобных шезлонгах в тени на лужайке и прилегли, накрыв глаза туринскими пеленами. Обычное время под туриной составляло час, и Даэман пошел к опушке, высматривая бабочек.

У подножия холма к нему присоединилась Ада.

– Ты не смотришь турины, кузен Даэман?

– Не смотрю, – ответил он чуть более ханжески, чем намеревался. – За почти десять лет я к этому привык, но предпочитаю воздерживаться. И ты тоже, Ада, дорогая?

– Когда как, – ответила девушка. Она на ходу вертела персикового цвета зонтик от солнца, и мягкие отсветы придавали ее светлой коже восхитительный оттенок. – Время от времени слежу за событиями… Наверно, я просто слишком занята, оттого и не пристрастилась, как многие в наши дни.

– Турины стали всеобщим увлечением.

Ада остановилась в тени огромного раскидистого вяза, опустила и закрыла зонт.

– Но ты пробовал хоть раз?

– О да. В середине моей второй Двадцатки это было очень модно. Вот я и… хватил удовольствия через край. – Даэман не сумел скрыть отвращения в голосе. – С тех пор – никогда.

– Не переносишь жестоких сцен, кузен?

Даэман пожал плечами:

– Скорее, не люблю подменять настоящую жизнь вымыслом.

Ада тихонько рассмеялась:

– Ты говоришь совсем как Харман. У вас есть что-то общее.

Утверждение было настолько несуразным, что Даэман лишь поворошил тросточкой палую листву.

Ада взглянула на солнце, вместо того чтобы активировать функцию времени на ладони.

– Им уже пора подниматься. Один час под пеленой равен восьми часам страстных переживаний.

– Ах, – сказал Даэман, гадая, была ли в ее устах избитая фраза двусмысленным намеком.

Ее выражение, как всегда любезное, но чуточку озорное, не давало разгадки.

– Скажи, а это самое «литье», оно… надолго затянется?

– По плану – почти до утра.

Даэман изумленно заморгал.

– Мы же не собираемся разбивать лагерь на берегу реки или где там еще?

Интересно, возрастут ли его шансы провести ночь с Адой под покровом звездного неба и колец?

– Все будет подготовлено для удобства тех, кто захочет остаться на площадке до рассвета, – сказала Ада. – По словам Ханны, зрелище обещает быть очень живописным. Но большинство из нас вернется в особняк вскоре после полуночи.

– А вина и другие напитки там будут подавать?

– Обязательно.

Теперь уже улыбнулся Даэман. Пусть остальные тешатся зрелищем, а он будет весь вечер подливать Аде вина, направлять «страстные» намеки в желаемое русло, затем проводит ее домой (если повезет и если он подсуетится, они поедут вдвоем в маленькой одноколке) и очарует своим вниманием. В общем, еще чуть-чуть удачи – и нынешней ночью ему не будут сниться женщины.

Ближе к вечеру сервиторы собрали два десятка гостей (многие увлеченно обсуждали сегодняшние туринские события и бесконечно повторяли, что Менелай получил отравленную стрелу в бок или что-то в таком роде), и кавалькада одноколок и дрожек потянулась к «литейной площадке». Одни войниксы тянули повозки, другие трусили рядом для охраны, хотя Даэман не понимал, зачем это нужно, если тираннозавров в лесу нет.

Не без помощи небольшой военной хитрости Даэман оказался в той же одноколке, что и хозяйка. Всю дорогу Ада показывала ему необычные деревья, лощины и ручьи, пока повозка с мерным гудением и перестуком катилась мили две по грунтовой дороге к реке. Даэман занял на красной кожаной скамеечке немного больше места, чем требовала его приятная полнота, и в награду всю поездку чувствовал Адино бедро.

Они въехали на известняковый гребень над долиной, и Даэман увидел, что место назначения – не сама река, а ее приток, тихая заводь шириной в сотню ярдов, где вода намыла что-то вроде пляжа. Там высилось шаткое сооружение из бревен, веток, обыкновенных и винтовых лестниц, желобов и пандусов. На взгляд Даэмана, это походило на виселицу, хотя настоящих виселиц он, разумеется, никогда не видел. Из мелководного притока торчали факелы, а само сооружение стояло наполовину на песке, наполовину в воде. Ярдах в ста дальше заводь отделял от реки узкий островок, заросший папоротником и саговниками. Из зарослей с оглушительными криками и хлопаньем крыльев то и дело взмывали птицы и мелкие летающие рептилии. Даэман лениво гадал, водятся ли на острове бабочки.

На лужайке над пляжем стояли яркие шелковые палатки, шезлонги и длинные накрытые столы. Сервиторы летали туда-сюда, иногда зависая над головами прибывших гостей.

Идя вместе с Адой от повозки, Даэман узнал некоторых работников, суетящихся на чудны́х подмостках: на верхней площадке Ханна в красной косынке связывала части конструкции. Сумасшедший Харман, без рубашки, потный и дочерна загорелый, поддерживал огонь в двадцати футах ниже Ханны. По лестницам и пандусам сновала молодежь, видимо друзья Ады и Ханны; они таскали песок, еще ветки для конструкции и круглые камни. В глинобитных внутренностях сооружения бушевало пламя, выбрасывая в вечереющее небо снопы ярких искр. Действия работников выглядели осмысленными, хотя Даэман решительно не понимал, зачем вообще нужна гора из палок, песка, огня и глины.

Подлетевший сервитор предложил ему выпивку. Даэман принял бокал и отправился искать свободный шезлонг в тени.

– Вот это – купол, – объясняла Ханна гостям чуть позже тем же вечером. – Мы трудились над ним целую неделю: сплавляли материалы по реке на каноэ, резали и гнули ветки.

Это происходило после вполне приличного обеда. Солнце еще освещало вершины холмов по ближнюю сторону реки, но долина уже погрузилась в тень, и оба кольца ярко сияли в темнеющем небе. Искры плясали и улетали к кольцам. Звук кузнечных мехов и рев огня оглушали. Даэман взял еще напиток – восьмой или десятый за вечер – и предложил другой бокал Аде. Та лишь мотнула головой и вновь стала слушать подругу.

– Мы сплели что-то вроде корзины и покрыли середину печи огнеупорной глиной – мы сделали это лопатой, смешав сухой песок, мягкую глину и воду. Затем скатали из глиноподобной массы шары, завернули их в листья папоротника, чтобы не пересохли, и обложили ими печь. Вот почему деревянный купол не загорается.

Даэман не понимал, к чему это все. Зачем строить нелепую деревянную конструкцию и разводить внутри огонь, если не хочешь, чтобы она загорелась? Сумасшедший дом какой-то.

– Последние несколько дней, – продолжала Ханна, – мы по большей части поддерживали огонь и гасили купол там, где он загорался. Потому-то и строили возле реки.

– Потрясающе, – пробормотал Даэман и отправился за новым бокалом вина, пока Ханна и ее друзья – даже несносный Харман – продолжали бубнить, вворачивая бессмысленные словечки вроде «коксовая калоша», «воздушная коробка», «фурма» (Ханна объяснила, что это дырка в обмазанной глиной печи, рядом с которой девушка по имени Эмма качала мехи), «зона плавки», «формовочная смесь», «шлаковая летка». Это звучало варварски и, на слух Даэмана, не совсем прилично.

– А теперь пора посмотреть, работает ли, – объявила Ханна. В ее голосе чувствовались разом усталость и восторг.

Гостям велели отступить на песок. Даэман вернулся к столам, а все молодые люди – включая ненавистного Хармана – засуетились. Искры полетели выше. Ханна взбежала на верх так называемого купола, Харман заглянул в глиняную печь и что-то потребовал, Эмма качала мехи, пока не рухнула без сил и ее не сменил худой парень по имени Лоэс. Даэман вполуха слушал объяснения Ады, которая, задыхаясь от восторга, объясняла столпившимся друзьям какие-то подробности. Даэман уловил слова «сопло фурмы», «заслонка» и «охлажденный шлак» (хотя пламя ревело сильнее прежнего). Он отошел еще футов на пятнадцать-двадцать.

– Температура металла – две тысячи триста градусов! – крикнул Харман.

Ханна утерла со лба пот, что-то поправила на верху купола и кивнула. Даэман размешал свой напиток, гадая, скоро ли ему удастся оказаться с Адой в одноколке.

Тут раздался шум. Даэман поднял глаза, ожидая увидеть, что несуразное сооружение вспыхнуло, а Ханна и Харман полыхают, будто соломенные куклы. Он немного ошибся. Правда, Ханна и впрямь сбивала одеялом язычки огня, охватившего лестницу; при этом она отмахивалась от помощников-сервиторов и даже от войникса, поспешившего защитить людей от опасности. Тем временем Харман и двое других перестали заглядывать в печь и только что открыли «летку», выпустив поток желтой лавы, которая по деревянным желобам потекла на пляж.

Некоторые гости бросились вперед, однако крики Ханны и жар расплавленного металла заставили их отступить.

Грубо сколоченные желоба задымились, но не вспыхнули. Ало-желтый металл медленно тек из сооружения, мимо лестниц, в крестообразную форму, выкопанную в песке.

Ханна сбежала по лестнице и помогла Харману закрыть «летку». Потом оба заглянули через дырочку в печь и сделали что-то (объясняла гостям Ада) со «шлаковой леткой» (Даэман смутно понял, что она отличается от просто «летки»). Затем молодая женщина и старый мужчина – который скоро будет мертвым старым мужчиной, жестоко подумал Даэман, – спрыгнули на песок и побежали к форме.

За ними потянулись еще смельчаки. Даэман побрел следом, поставив бокал на поднос пролетающему сервитору.

У реки было довольно прохладно, и все же в лицо Даэману ударил жар от светящейся алым крестообразной формы.

– Что это? – громко спросил он. – Какой-то религиозный символ?

– Нет, – ответила Ханна, вытирая косынкой потное, измазанное сажей лицо и улыбаясь точно полоумная. – Это первая бронза, выплавленная за… сколько, Харман? За тысячу лет?

– Возможно, за три тысячи, – тихо ответил тот.

Гости зашушукались и зааплодировали.

Даэман рассмеялся.

– А какой в этом прок? – спросил он.

Потный, голый по пояс Харман поднял на него взгляд:

– Какой прок от новорожденного младенца?

– Вот и я говорю, – сказал Даэман. – Столько же гама, проблем и вони… и никакого проку.

Остальные не обращали на него внимания. Ада обнимала Хармана, Ханну и других работников, как если бы они в самом деле сделали нечто стоящее. Харман и Ханна вновь залезли на купол, принялись заглядывать в отверстия и тыкать в печь металлическими прутьями, как будто собирались выпустить еще лаву. Очевидно, заключил Даэман, пиротехническое шоу было рассчитано на всю ночь.

Внезапно ему приспичило. Даэман обошел столы, глянул на туалетную палатку и решил – в духе всего этого варварского бреда – справить нужду на свежем воздухе. Он зашагал по траве к границе темного леса, следуя за пролетевшей мимо бабочкой-монархом. Монарх – не такая уж редкая бабочка, но странно было видеть его порхающим так поздно и в такое время года. Даэман прошел мимо последнего войникса и вступил под сень вязов и саговников.

Кто-то, возможно Ада, что-то крикнул с берега в сотне футов отсюда, однако Даэман уже расстегнул штаны и не хотел показаться невоспитанным. Вместо того чтобы обернуться и ответить, он прошел еще футов двадцать во мрак леса. Дело займет не больше минуты.

– А-а-а-ах, – выдохнул Даэман, глядя на оранжевую бабочку в десяти футах над собой, пока струя мочи била в темный древесный ствол.

Гигантский аллозавр, тридцать футов от носа до кончика хвоста, выбежал из чащи со скоростью тридцать миль в час, пригибаясь под ветками.

У Даэмана было время закричать, но он предпочел застегнуть брюки, вместо того чтобы развернуться и побежать в расстегнутых. При всем своем распутстве Даэман был человек стыдливый. Он поднял трость, готовясь дать динозавру отпор.

Аллозавр сожрал трость вместе с рукой, вырванной из плеча. Даэман снова закричал и крутанулся в фонтане собственной крови.

Аллозавр повалил его на землю, оторвал другую руку – подбросил ее в воздух и поймал пастью, точно лакомый кусочек. Затем огромной когтистой лапой прижал безрукий, но все еще дергающийся торс к земле, готовясь опустить ужасную морду. Небрежно, почти играючи, чудовище перекусило Даэмана пополам, заглотив голову и верхнюю часть туловища целиком. Ребра и хребет хрустнули и исчезли в его пасти. Затем аллозавр сожрал ноги и нижнюю часть туловища, раздирая мясо, как собака, когда ест крысу.

Тут зазвенел факс, и в тот же миг два войникса подбежали и убили динозавра.

– Боже мой! – воскликнула Ада, останавливаясь на опушке леса и глядя, как войниксы завершают кровавую расправу.

– Как неприятно, – сказал Харман. Он замахал другим гостям, чтобы не приближались. – Ты не говорила ему оставаться внутри периметра, охраняемого войниксами? Не говорила о динозаврах?

– Он спросил про тираннозавров, – сказала Ада, по-прежнему прижимая руку ко рту. – Я ответила, что их поблизости нет.

– Что ж, в целом это правда, – заметил Харман.

Плавильня у них за спиной по-прежнему ревела и плевалась искрами в темнеющее небо.