Братья

Единственный человек, который поддерживает меня, служанка Зира. Она выросла рядом со мной и мне не пришлось долго упрашивать ее, ехать. Зира верит в своих богов, чем смущает Раймунда, но не меня. Вразумил моего мужа наш священник странным доводом. Оказывается, Господь, не препятствует слугам оставаться при своих заблуждениях, предоставляя им свободу веры в обмен на усердие в службе. Преданность хозяину отличает многих язычников, и схожа с преданностью собаки. Я вижу в Зире живую душу, и благодарна, что она разделяет мою участь. Все прочее, ее дело.

Минуло несколько лет в чужой стране. Я оказалась не очень хорошей женой своему мужу и не могла роптать, когда узнала, что он уединяется с дочерью нашего арендатора по имени Товита. Связь их со временем перестала быть тайной, и он взял эту женщину в услужение. Их связь длится годами и принесла Раймунду мальчика с именем, сходным с материнским – Товий. Конечно, Товита питает ко мне не лучшие чувства, хотя, видит Бог, я ей не препятствую. У Товия я тоже не чувствую подобающего почтения. Сама я со временем вовсе избавилась от супружеских обязанностей и была не слишком огорчена. По своей природе я отношусь к этой стороне жизни достаточно безразлично, и те удовольствия, которые, как я слышала, ценят в супружестве женщины, оставляли меня равнодушной. Страх потерять Раймунда и остаться совсем одной, затерянной в чужой стране, несколько лет владел мной, но и он перестал пугать. Теперь я отношусь к своей земной участи с полным спокойствием.

Все эти годы мы жили замкнуто, не видя соседей. Брат Раймунда Михаил – юноша безрассудный ушел от нас несколько лет назад. Я относилась к нему хорошо и даже, как мне кажется, понимала его, хотя мне предпочтительнее жизнь созерцательная. От прочего, благодарю Бога, я была полностью избавлена. Даже болезни досаждали мне не слишком часто, хотя постепенно у сгиба левой руки проявилась шишка и несколько раз меня настигала лихорадка, связанная с горлом и животом. Но все разрешалось благополучно, я упоминаю об этом, не жалуясь. Несколько лет назад молния ударила в дерево, что против моих окон. Случилось это у меня на глазах. По странному совпадению, перед этим я несколько дней подряд вспоминала Иерусалим, хотя теперь думаю о нем намного реже. Может, потому, я сильно испугалась, и, глядя на пылающий столб, в который обернулось огромное дерево, утратила дар речи. К тому времени мой муж и я были предоставлены собственной судьбе. Уединение мое стало полным, не вызвав большого огорчения. Все эти годы я и так была достаточно молчалива.

За прошедшие годы Раймунд несколько раз наезжал к сеньору, повидаться с младшим братом. Я счастливо избегала этих утомительных путешествий. Наконец, в прошлом году Франсуа сам приехал к нам. Я видела его однажды малым ребенком, теперь это высокий красивый юноша с внимательным выражением лица, которое можно видеть у музыкантов, когда они настраиваются свои инструменты. Этот Франсуа одержим странной идеей, путешествовать в одиночку, и ездит по стране, подвергая свою жизнь опасности. Недалеко от нас он наткнулся на грабителей и вступил с ними в схватку. Раймунд выезжал тогда же. Я часто не сплю по ночам и размышляю у окна, будучи особо чувствительной к свету луны. Господь лишил меня речи, но оставил зрение и слух, так что потеря первого чувства лишь укрепила два других. По тому, что я вижу, я могу строить разные догадки, но предпочитаю ничего не замечать. Я не устаю благодарить судьбу, за то что она послала мне доброго человека. Чтобы он ни сделал – Бог ему судья, я всегда буду молиться за него.

На следующий день после приезда Франсуа произошло мое чудесное исцеление от немоты. Случилось это, когда я узнала на его пальце перстень моего отца. Это был он. Перстень Франсуа подарил сеньор, а тот, по его словам, обменял его перед возвращением из Палестины. Я оставила перстень Франсуа, хотя он выражал твердое намерение немедленно его вернуть. Отец, я помню, говорил, что этот перстень приносит ему удачу, но он не смог спасти ему жизнь. Зачем тогда он мне? В тот же вечер, как помню, меня особенно взволновал писк летучих мышей, налетевших сквозь окно и рассевшихся под сводом. Их горящие глаза, глядящие из тьмы, взволновали меня так, будто в комнату пробрался сам дьявол. Я ушла к себе и долго не могла успокоиться, потом разожгла свет и стала изучать себя в зеркале, чего не делала давно. На меня глядело испуганное бледное лицо, которое когда-то было красивым. Сердце колотилось. Я услышала шаги в коридоре и, почти сходя с ума от страха, дала себе приказ успокоиться. Товита шла пожелать моему мужу счастливых сновидений. Лежа в постели, я вдруг поняла, что впереди меня ждет быстрая смерть или решительные перемены. Я не испытала страха перед будущим, положившись, как всегда, на Его волю. С тем и заснула.

Два года назад с пилигримами я передала письмо в Иерусалим настоятелю армянской церкви и другу моего бедного отца. Писала я наугад, никак не рассчитывая застать в живых человека, от которого не имела вестей пятнадцать лет. Но, хвала Иисусу, он оказался жив, и именно теперь я получила от него послание. Это могло бы показаться невероятным, если бы я не верила твердо в предназначение, ниспосылаемое свыше. В письме говорилось, что брат мой жив, хотя более подробно о его судьбе сказано не было. Я приложила драгоценное послание к губам, когда вошел Раймунд и сообщил, что с этой же оказией получил послание от господина Артенака. Этому Артенаку я оставалась благодарной все эти годы за книги и свитки, который он оставил у себя в доме, отправившись на Восток. Теперь Артенак извещал Раймунда, что он, как и мой адресат, жив, и будет рад встрече. По причине возраста он не способен сделать шага из города, зато от всего сердца зовет нас. Еще он писал, что Иерусалимский король нуждается в воинах для несения службы и каждый без различия гербов и титула может проявить себя достойней, чем собирая подать с нерадивых подданных. По письму было видно, что Артенак не чужд насмешки, но Раймунд выглядел взволнованным и не в меру серьезным. Тогда я и предложила отправиться в Иерусалим. Я не рассчитывала на согласие, но лицо мужа осветилось, и я поняла, что угадала. Поцеловав меня – еще одна приятная неожиданность, – он пообещал, что начнет новую жизнь. Я вовсе не требовала этого, в нынешней жизни я нахожу немало хорошего, но, не скрою, слушать эти слова было приятно. Пока он, волнуясь, говорил, я еще раз думала о стечении обстоятельств, среди которых – теперь я уверена – не было случайных: приезд Франсуа, отцовский перстень, мое исцеление и два письма, соединившихся для того, чтобы каждый из нас принял решение.

Мы проводили Франсуа и стали с нетерпением дожидаться весны, чтобы отправиться в путь. Раймунд со смущением объявил, что хочет взять с собой маленького Товия и его мать. Одиннадцать лет мальчика – возраст вполне достаточный для долгого путешествия. Конечно, я была задета, но дала согласие. Сама я вижу теперь прошедшие годы, как неволю, к которой привыкают, смиряются и не видят в ней ничего необычного. Я уже присмотрела место в церкви и опускалась коленями на ту плиту, под которую должен был лечь и мой прах. Так я думала еще вчера, а сегодня муж снова удивил меня. Я уже писала, что он оказывает мне подобающие знаки внимания, но супружеских отношений избегает и спит один. При этом я стараюсь не думать про Товиту, которая, почти не скрывая, спешит согреть ему постель. Все это благодаря Товию, которого старается держать поближе к отцу. К счастью, я переношу свое положение легче, чем она, обуреваемая страстями, свое. И вот Раймунд впервые за несколько лет пришел и лег со мной. До сих прохладный темперамент позволял мне с достоинством переносить супружескую неверность. И теперь я была больше удивлена, чем обрадована, его приходом, но решила, если Господь однажды направил его к моему ложу, он сделает это еще не раз. И действительно, спустя несколько дней я вновь обнаружила мужа рядом с собой. Утром я долго молилась о нас обеих. Товита теперь глядит на меня, как побитая собака. Смешно, но я – госпожа отвечаю ей виноватым взглядом, несмотря на то, что именно я вернула себе похищенного мужа. Человеческие страсти захватывают всех одинаково, без различий, и горе побежденному, кто бы он не был. Ведь счастье, дарованное по Его милости, часто бывает оплачено ценой чужих бед.

Весной мы отправились в путь. С тихой грустью я простилась с приютившим меня краем, но глаза мои теперь открыты, и не затуманены слезами. Большую часть дороги я ехала в повозке и всего несколько раз садилась в седло. Дорога вызвала появление давних болей в спине и прекращение выделений, о которых я из стыдливости хотела бы умолчать. Двигались мы намного медленнее, чем предполагали, и рано становились на ночлег. Раймунд не торопил. Я люблю наблюдать состояние природы, и это путешествие доставило мне настоящую радость. Мы выехали ранней весной, едва сошел снег, но двигались к югу, так что весна, словно на крыльях, спешила впереди, открывая свои волшебные картины. Деревья покрылись листьями прямо на глазах, цветы распустились, мы ехали по сплошному ковру альпийских фиалок и маков, а, спустившись с южных склонов гор, оказались на больших плантациях цветущих роз. Арабы знают и давно пользуют волшебные свойства этого замечательного цветка, а теперь мода на него пришла в Европу. Голова кружится от наслаждения. К тому же путешествие проходило на редкость спокойно, хотя шли мы небольшим отрядом и могли представить соблазн для всяких грабителей. Но Бог милостив. У одного из слуг Раймунда схватило живот, и мы оставили его в каком-то из альпийских монастырей. Если ему суждено встать, он догонит нас. Лошадь Зиры сломала ногу и досталась местным пастухам. Все остальное было так спокойно, что я при своем вялом темпераменте, живущем предчувствием невзгод, стала волноваться, как бы испытания, не обрушились на нас все сразу, как камни в горах. Следы страшных обвалов мы постоянно встречали.

Вначале мы собирались двигаться по берегу Дуная, чтобы выйти к границам греческой империи. Но встречные предупредили, венгерский король не ужился с буйными немецкими рыцарями и теперь задерживает правого и виноватого по собственной прихоти. Это может коснуться и нас. Не обошлось, видно, без Византии, которая вечно строит козни, чтобы препятствовать движению сквозь свои земли. Они не могут сделать это открыто, зато хитрят на каждом шагу. Когда стало ясно, что путь через Константинополь опасен, решено было двигаться морем. Потому мы перешли Альпы и со временем оказались в Венеции.