Три Анны

Замедлив шаг, Аня указала на кутерьму:

– Видишь, няня, что-то случилось.

– Знамо что, – быстро отозвалась Анисья, схватив Анну за рукав и оттаскивая в сторону, – ещё утром слух прошёл, что у лавочника Ромова приказчик пропал – Васька Юшин. Видать, его и нашли.

Боясь взглянуть на телегу, на которой угадывалось человеческое тело, Анна охнула:

– А семья? Семья у него есть?

– Как не быть, жена молодая и малец, – сокрушённо махнула рукой Анисья, – ишь, воют.

Она указала на бегущую с другого конца улицы простоволосую бабу, прижимающую к себе мальчонку лет трёх, орущего на все лады.

В первый момент Ане показалось, что жена новопреставленного совсем старуха, настолько страшным и чёрным выглядело её лицо с распахнутым в крике перекошенным ртом. На то, что это совсем молодая, если не сказать, юная женщина, указывали лишь её тонкая фигурка да трогательно тонкая шея, выглядывающая из-под расстёгнутой баски.

– Помер, помер мой кормилец! – глядя перед собой обезумевшим взором, голосила вдовица. – Чуяло моё сердце, что он в реке утопнет!

От жалобного крика женщины Анино сердце словно сжалось в маленький комочек и холодом забилось в груди.

Она разом вспомнила погибшую мамушку, её теплые руки, нежный голос, мягкие губы, целующие в лоб, и тот страшный день, когда на пороге класса возникла классная дама госпожа Савина.

– Мадемуазель Веснина. Аня… – голос всегда строгой наставницы сорвался, и Анна поняла: случилось нечто страшное.

Материны похороны Анна не помнит. Сколько раз она пыталась мысленно восстановить лицо отца, идущего за гробом, занавешенные чёрным зеркала, свежевырытую могилу на кладбище. Ничего не получалось.

В памяти всплывали лишь пронзительные крики плакальщиц да плывущий по дому густой запах ладана.

– Надо жить, – сказала тогда убитому горем отцу Анна, – это трудно, но надо.

И вот сейчас, смотря, как бьётся над распростёртым телом мужа молодая женщина, Анна на миг возвратилась в пережитое.

– Где они живут, Юшины? – повернулась она к Анисье.

– В Никольском конце, сразу за рекой. Почти напротив нашего старого дома.

Анна согласно кивнула головой, подумав, что надобно непременно сходить к Юшиным и оставить вспомоществование.

Несколько дней подряд ельчане обсуждали смерть Васьки Юшина, которого в городе знали с малолетства. И то сказать: сопливым мальцом начинал служить у лавочника мальчишкой на побегушках, недавно в приказчики вышел, женился, и вот, поди, какая беда приключилась. Судили, рядили и так и этак: одни говорили, что убили мужика, а тело в реку сбросили, а другие настаивали, что Васька спьяну утонул, но некоторые шёпотком обсуждали, что дело тут тёмное и загадочное. Кое-кто, для безопасности сплюнув три раза через левое плечо, предполагал, что не иначе как к Васькиной гибели нечистый свою мохнатую лапу приложил али речная дева парня к себе утянула.

Больше всех негодовал на шептунов настоятель Успенского собора отец Александр – высокий, осанистый пастырь с густой чёрной бородой и зычным гласом. Он славился среди прихожан отменной учёностью и нетерпимостью ко всяческого рода суевериям, гулявшим по умам людей с того дремучего времени, когда в здешних местах проживала чудь белоглазая.

После Васькиного отпевания батюшка подозвал к себе главную городскую сплетницу, тётку Мирониху, и принялся чехвостить её и в хвост и гриву.

– Негоже, тебе, матушка, всяческой чародейщиной, прости Господи, народ смущать. Языки-то без костей, вот и мелете с бабами что ни попадя по своей серости. Ещё раз услышу ваши глупости – наложу епитимью молчанкой. Поняла?

– Поняла, поняла, батюшка, – испуганно бормотала Мирониха, беспрестанно кланяясь отцу Александру. Однако, забежав на минутку в дом Весниных почаёвничать с Анисьей, языкатая баба не удержалась и, таинственно покрутив головой по сторонам, быстро выпалила: – Надька Юшина, вдовица, мне рассказывала, что Васька через колдовство смерть принял! – она выразительно закатила глаза и завздыхала, указывая на важность имеющегося у неё секрета. – Но это, т-с-с-с, отец Александр мне говорить не велел.

В наказание за болтливость Мирониха пошлёпала себя по губам двумя пальцами и, взметнув юбками, унеслась «к подруженьке Семёновне помочь пряжу разматывать».

– Интересно, о каком колдовстве Мирониха баяла? – озабоченно поделилась с Анной нянюшка. – Неужели в наших краях нечистые балуют? Не приведи Бог. Наш Иван Егорович частенько в Олунец с казной мотается, надо бы разузнать да предупредить.

– Урядник наверняка уже разобрался, да и не верю я во всякие сплетни, – успокоила старушку Анна и добавила: – Впрочем, как раз сегодня я собиралась навестить вдову Юшину и оставить ей толику денег. Надеюсь, мы сможем узнать новости из первых рук.

Решительно поднявшись, Анна надела лёгкую шляпку, подаренную подругой Маришей Вороновой накануне выпуска, и вопрошающе посмотрела на Анисью:

– Ты со мной?

Идти решили пешком. Быстро миновав торговую площадь, на минутку заглянули в отцовскую лавку, потом неспешно перешли каменный мост через Урсту и оказались в людском конце, осенённом крестами старинной Никольской церкви.

С тех пор как Веснины переехали на центральную улицу, здесь, казалось, мало что изменилось: разбитая тележными колёсами дорога пучилась подсохшей по краям жирной грязью, а вдоль домов настелен дощатый помост для пешеходов. Всё так же, как велось исстари. Только, пожалуй, дома… В детстве они казались маленькой Ане огромными, тёмными кораблями, скребущими небо своими трубами, а нынче преобразились в скромные избы-пятистенки на высоких клетях.

К дому Юшиных Анну с няней безошибочно привела тропинка из нарезанного елового лапника.

– Гроб несли, – крестясь, заметила Анисья и, озабоченно наморщив лоб, покопалась в кармане широкой юбки. – Куда же он подевался, в толк не возьму.

– Кто нянюшка?

– Да петушок на палочке! А, вот он!

Анисья выудила из кармана прозрачно-красный леденец, отколупала с него пальцем налипшие хлебные крошки и деловито обдула со всех сторон:

– Ить у Надюшки Юшиной мальчишечка есть, гостинчик ему дадим.

Анне стало стыдно:

– А я, глупая, и не подумала.

Старушка ласково махнула рукой:

– Молода ещё. Своих деток воспитаешь, тогда тоже не забудешь ребятёнка утешить.

С каждым шагом приближения к дому новопреставленного шаги Анны становились всё медленнее и медленнее. Она решительно не представляла, как вести себя с вдовой.

Стать на пороге и глазеть по сторонам, пока не пригласят войти? Неудобно. Кинуться с соболезнованиями? Тоже нелепо.

Анисья поняла её замешательство:

– Иди, не стесняйся. Доброе дело Господу любо.

Настежь распахнутые тесовые ворота приглашали войти всех присутствующих. Во дворе было пусто и тихо. Казалось, сам воздух круг избы напоён скорбью, которую не нарушало даже чириканье воробьёв, беззаботно прыгающих по наспех сколоченным поминальным столам посреди двора.

– Тошно мне, ох тошнёхонько, – еле слышно причитала сидящая на пороге бабка, седая и неопрятная. – Ты что ли, Анисья? – она подняла голову, подслеповато вглядываясь в посетительниц. – Да никак с Анной Весниной?

– Так, так, Авдотьюшка, – полушёпотом ответила нянюшка, начиная смахивать с глаз мелкие слезинки, – пришли проведать Наденьку.

Бабка равнодушно сдвинулась, освобождая проход, и ткнула пальцем в тёмное нутро избы с занавешенными окнами:

– Идите. Там она, горемычная.

В ноздри резко ударил тёплый запах ладана, смешанный с кислым духом перестоявшейся квашни.

«Горе. Так пахнет горе», – подумала Анна, обводя глазами тесную горницу, вдоль стен заставленную лавками, крытыми половиками.

С беглого взгляда казалось, что здесь нет никого живого, настолько неподвижен был застывший силуэт хозяйки, чёрным пятном выделявшийся на прикроватном пологе.

– Мир вам, хозяева, – поклонились вошедшие.

Прозвучавший ответ больше напоминал шелест опавших листьев:

– И вам, люди добрые.

У Анны от жалости перехватило горло. Повинуясь внезапному порыву, она присела рядом с женщиной и горячо схватила её руку, почувствовав в ладонях холодные пальцы.

– Надя, мы с няней, – Аня смешалась, подбирая слова, и от бессилия сказать всё, что теснилось в душе, закусила губу.

Ей ли, недавно пережившей смерть матери, да не понять, каково это в одночасье остаться одной, осознавая, что больше никогда не прижмёшься щекой к щеке любимого человека, не услышишь милого голоса, не обнимешь тёплых плеч.

– Никогда, – прошептала Аня одними губами слово, страшное в своей необратимости.

– Похоронили Васеньку, – раскачиваясь из стороны в сторону, внезапно проговорила вдова тоненьким голосом, – вчера похоронили. – Она по-детски наклонила голову и пояснила: – Утоп мой миленький.

– Я знаю, – Анна на миг замолчала. – Моя мама тоже утонула той весной. На порогах разбилась.

– Так ты дочка Ивана Егоровича Веснина?

Анна кивнула:

– Да. Я Аня.

– Значит, твоя мать тоже видела их и потому утонула.

– Их?

– Ну да.

– Кого их?

Надежда внезапно повернулась к Ане всем телом, притянув её к себе, и горячечным шёпотом, больше похожим на бред, прошептала ей в самое ухо:

– Тайные письмена.

«Боже мой, она сошла с ума, – промелькнула мысль в Аниной голове. – Её надо положить в лечебницу».

Но по мере того как женщина рассказывала о случившемся с её мужем, Анну начала охватывать нетерпеливая дрожь.

– Намедни около порога Керста, по левую сторону, где растёт кривая сосна, Васенька нашёл камень. А на камне том тайные письмена явлены. Ты не думай, мой Вася грамотный, – заторопилась рассказчица. – Если бы по-нашему было написано, он бы враз прочёл. Но письмена на том камне запутанные, непонятные, неведомой рукой вырублены, не человеческой. Я знаю, уверена, что оттого Васенька и сгинул. Видать, на том камне проклятие выбито.

– Господи, помилуй, – охнула Анисья, неистово крестясь на иконы в красном углу. – Что ты говоришь такое, Надежда?

– Истинную правду баю: на поляне камень стоит, а на нём письмена. Вася мне сам сказывал.

Рассказанное Надеждой звучало столь восхитительно и невероятно, что Аня едва осмеливалась дышать, боясь спугнуть неожиданную удачу.

«Руны! Наверняка покойный Василий нашёл скандинавские руны!»

Анна прижала руки к зардевшимся щекам. Их учитель истории Свешников много раз рассказывал своим ученицам, что в здешних местах люди иногда находят древние камни с выбитыми на них надписями. Такие камни викинги ставили часто на могилах вождей или водружали в честь славных битв.

Как-то раз, находясь в хорошем настроении, Евгений Петрович похвастал, что имел счастье лично разыскать один из таких памятников древности, о чём делал доклад в Петербургском историческом обществе.

Но чтобы рунный камень, да тут возле Ельска! Прямо под боком!

«Надо немедленно поехать посмотреть», – решила Анна.

Нетерпение её было так велико, что на миг заслонило то, ради чего она сюда пришла.

Анне стало стыдно: явилась с соболезнованиями, а мысль всё время сбивается на археологическую находку. Бессовестная!

Чуть стесняясь, она вынула деньги и положила их на колени Нади. Та приняла подношение как должное, спокойно и с достоинством.

– Ты приходи, Аня, – на прощание сказала она Анне тоном, каким говорят лишь с близкой подругой. – Да остерегайся проклятого камня! И близко к реке не подходи. Керста проглотит, не подавится.

Всю дорогу до дома Анна думала лишь о находке Василия и ни о чём другом.

Завтра же, завтра спозаранку, она тишком возьмёт у отца двуколку и съездит поискать таинственный камень. И не будь она Анна Веснина, если не найдёт!

Весёлая лошадка Лента резво бежала вперёд, бодро постукивая копытами по наезженному дорожному полотну. Зарождающийся день обещал быть сухим и жарким. Аня заслонила глаза ладонью и взглянула на текущий струями горячий воздух, подымавшийся с влажной земли. Привольно кругом. Вольготно.

вслух продекламировала она стихи любимого Тютчева и засмеялась, каждой жилочкой ощущая красоту и свежесть этого мира.

На миг Аня представила себя со стороны: юная девушка с русой косой, лихо управляющая двуколкой. Тонкие, но сильные руки умело сдерживают лошадиный бег, тёплый ветер пушит волосы, предвещая день, до краёв полный радости.

Нехорошо, конечно, но для того чтоб улизнуть из дома без провожатых, ей пришлось наврать с три короба бесхитростной нянюшке. Ну, да ладно. Когда рунный камень будет найден, Аня обязательно объяснится с родными. Повинную голову меч не сечёт. Хотя тятя наверняка неодобрительно нахмурит брови, осуждая её за самоволие, а Анисья обидчиво подожмёт губы и демонстративно уйдёт ужинать на кухню. Зато настоятель церкви, отец Александр, будет доволен и научным открытием и тем, что покончено с глупым суеверием.

Издалека заслышав шум порога, Анна придержала лошадь, пустив её медленным шагом.

Казалось, что у реки огромный великан каменным пестом толчёт воду в гигантской ступе, зычно рокоча при каждом движении. Восторженное утреннее настроение бесследно испарилось, уступая место напряжённому ожиданию встречи с тысячелетней тайной. В памяти начали всплывать рассказы о языческих жертвоприношениях и злых духах, выходящих из речных волн допреж того, когда пять веков назад в здешние места пришло христианство.

Тишина, минуту назад казавшаяся блаженной, стала ощущаться зловещей. По спине пробежал лёгкий холодок страха, смешанного с суеверным предчувствием. Может, зря она поехала сюда в одиночестве? Негоже девицам своевольничать.

Чтобы рассеять безотчётную тревогу, Аня звонко повторила вслух название места, указанного вдовой Юшиной:

– Влево от порога Керста, у кривой сосны.

Проехать на двуколке по узкой тропке над скалой не представлялось возможным, и Анна, привязав Ленту под берёзой, торопливо побежала по утоптанному мшанику меж высоких сосен, ровных как на подбор – верхушка к верхушке. Из строя корабельного леса выбивалась лишь одна хвойная голова, залихватски торчащая вверх двумя макушками.

«Неужели сейчас я увижу древнюю скандинавскую руну, и мои пальцы прикоснутся к письменам, выбитым десятки веков назад», – с волнением думала Аня.

Она вспомнила, как господин Свешников рассказывал, что рунные камни оставляли на берегах рек суровые викинги в рогатых шлемах, приплывавшие на своих драккарах-ладьях покорить Русь, которую они называли «Гардарика».

Завидев кривую сосну, притулившуюся на круглой полянке, Аня приложила руку к груди, стараясь унять зашедшееся от волнения сердце. Большой серый валун песчаника, напоминающий воткнутую глубоко в землю рукоятку ножа, возвышался в самом центре весёлого зелёного лужка, поросшего лютиками.

С благоговением приблизившись к камню, Аня взглянула на выбитые строки и недоуменно сжала губы.

Криво нацарапанные на песчанике латинские буквы иронично объявляли миру непогрешимый лозунг, созвучный её недавним настроениям: «Судьба – путь от неведомого к неведомому».

«Да это же выражение древнегреческого философа Платона! – моментально вспомнила Аня уроки латыни и греческого. – Решительно ничего не понимаю! Вероятно, это чья-то глупая шутка!»

Растерянность и разочарование были так велики, что за размышлениями Аня не услышала мягких шагов позади себя и очнулась лишь тогда, когда негромкий мужской голос насмешливо произнес:

– Каюсь, мадемуазель, не удержался оставить на сём прекрасном камне свой автограф.

Резко обернувшись, Аня увидела прямо перед собой молодого человека лет двадцати, в простой холщовой рубахе и полотняных брюках, по-мужицки заправленных в сапоги.

Открытое лицо юноши с широко распахнутыми серыми глазами и приветливой улыбкой внушало доверие, но тем не менее первым порывом Ани было отвернуться, застенчиво закрыв лицо рукавом. Вспомнив светские правила этикета, вдолбленные в пансионе баронессы фон Гук, она выпрямила спину и требовательно посмотрела на незнакомца:

– Сударь, я вынуждена попросить вас отрекомендоваться.

Он покаянно опустил плечи:

– Великодушно прошу прощения. Виноват. Свешников, Алексей Ильич. Студент Санкт-Петербургского университета.

Аня подумала, что раз уж она оказалась одна в лесу, да ещё в таком глупом положении, то стоит представиться и самой. Правда, посмотрев, как покорно вытянулся перед ней Алексей Ильич, ей нестерпимо захотелось расхохотаться. Придав лицу неприступное выражение, девушка произнесла:

– Анна Ивановна Веснина. Дочь купца второй гильдии.

С возрастающим удивлением Аня увидела, что её имя произвело на Алексея благоприятное впечатление. Он вновь засиял улыбкой и радостно обратился к ней как к старой знакомой, откровенно любуясь её порозовевшим от смущения лицом:

– Мадемуазель Веснина? Так вот вы какая, любимая ученица моего дядюшки!

Имя господина учителя прозвучало как пароль, открывающий путь к волшебному кладу. Мигом растеряв всю официальность, Аня восторженно вскинулась:

– Учитель истории, господин Свешников, – ваш дядюшка?

– Совершенно верно!

– Вы абсолютно непохожи, – сорвавшаяся с языка непроизвольная фраза грозила разрушить непринуждённую беседу.

Закусив губу, Аня покраснела от стыда за собственную бестактность. Новый знакомец не отличался красотой: нос картошкой, белёсые брови, разбросанные по щекам веснушки… К счастью, молодой человек не обиделся, а с лукавинкой объяснил:

– Дело в том, что дядюшка удался внешностью в бабушкину родню, а мне достался облик деда – архангельского плотника. Уж, какой есть, прошу жаловать, – он по-салонному шаркнул ногой, разведя в стороны руки с зажатым в кулаке картузом, словно приглашая даму на полонез, и поинтересовался: – Позвольте спросить, как вы здесь оказались?

Его вопрос поставил Аню в тупик: признаться, что приехала сломя голову разыскивать скандинавскую руну, – значило вызвать насмешки над своим легковерием, а придумывать историю о случайном появлении не хотелось.

Чуть помедлив, она нашлась с ответом:

– Дело в том, господин Свешников, что среди горожан поползли слухи о камне с таинственными письменами, вызывающими глупые суеверия. Вот я и приехала, чтобы лично полюбопытствовать.

– Тогда я рад своей проделке, – быстро сказал Алексей, – ведь благодаря ей я повстречал прекрасную даму.

Он посмотрел Ане в глаза, словно ожидая ответной любезности, но она благоразумно промолчала, решив, что и так была неоправданно смела с посторонним, и если бы её увидела сейчас нянюшка, то не обошлось бы без длинной нотации.

Решив, что узнала достаточно, Аня хотела попросить Алексея уничтожить надпись и распрощаться, но внезапно увидела, как со стороны дороги к ним приближается всадник на вороном коне. Беглого взгляда вполне хватило, чтобы догадаться: наездник имеет изрядную сноровку. Непринуждённо держась в седле, он столь непостижимым образом правил тонконогим скакуном, что казалось, сливался с конём в единое целое. Местные мужики ездили верхами нечасто, а на лошадях сидели крепко, кряжисто, изо всех сил наматывая уздечку на кулак.

Заметив Анин интерес к чужаку, Алексей жестом упредил её вопросительный взгляд и приветливо помахал наезднику, сказав:

– Не тревожьтесь, Анна Ивановна, это мой знакомец, майор фон Гук. Уверен, любой воспитаннице пансиона для девиц сия славная фамилия хорошо известна.

Воистину сегодня выдался день неожиданных встреч. Баронесса Матильда Карловна, владелица пансиона, не раз извещала девиц о скором приезде брата в Олунец, каждый раз напоминая, что он приедет восстанавливать силы после ранения и посему очень просила не беспокоить его понапрасну. Несмотря на предупреждение строгой начальницы, ожидаемый приезд барона не на шутку будоражил нежных барышень, заставляя волноваться не одно юное сердечко.

Глядя на лицо барона сквозь полуопущенные ресницы, Аня мгновенно поняла, в чём причина: он выглядел непостижимо красивым.

Небрежно бросив поводья, фон Гук легко соскочил с седла и беззастенчиво уставился на девушку:

– Что за чудо! Алексей, из какой морской пены появилась сия Афродита? Ты должен немедленно представить меня.

– Анна Ивановна Веснина, – коротко сказал Алексей, не отводя глаз от Ани.

Столь назойливое внимание Свешникова девушку смущало, и она повернулась к майору. Тот не преминул поднести к губам её руку:

– Искренне рад знакомству. Барон фон Гук, – ещё раз отрекомендовался он, – Александр Карлович.

Он встал плечом к плечу с Алексеем, и Анна была вынуждена признать себе, что сравнение во внешности шло явно не в пользу Свешникова.

В отличие от простонародного облика Алексея, барон фон Гук выделялся изысканной красотой прирождённого аристократа: стройный, изящный, с правильными чертами лица, придававшими ему высокомерное выражение римского патриция. Тщательно подстриженные каштановые волосы органично гармонировали с выразительными светло-голубыми глазами, опушёнными длинными ресницами.

Такая поразительная красота скорее отталкивала, чем притягивала.

Не рискуя смотреть фон Гуку прямо в лицо, Аня неспешно подошла к краю полянки, окидывая взглядом раскинувшуюся внизу под утёсом водную гладь.

Отдав на порогах свою силу, в этом месте река текла медленно и плавно, словно набираясь сил перед следующим порогом, хотя и не таким губительным, как Керста, но не менее коварным и опасным. От открывавшегося взору простора захватывало дух, и Анне захотелось раскинуть руки и как птице подняться над лесом, чтобы объять взглядом всё пространство от горизонта до горизонта, да так, чтобы ветер в лицо, а песня в сердце!

Она даже не удивилась, когда вставший вровень с ней Алексей, набрав в грудь воздуха, негромко затянул приятным сильным голосом:

Народная песня лилась и ширилась, то паря вровень с облаками, то падая оземь, превращаясь в еле слышный шёпот прибрежной травы.

Когда затихли последние звуки и взволнованная до глубины души Аня обернулась, ища глазами певца, она наткнулась взглядом на непроницаемое лицо барона фон Гука, равнодушно покусывающего травинку. Песня была столь хороша, что его безразличие показалось возмутительным.

– Господин майор, вам не понравилось пение Алексея Ильича?

Александр Карлович неопределённо пожал плечами:

– Отчего же. Артист он хороший.

Слова барона прозвучали скептически, и Ане до слёз стало обидно за Свешникова, только что открывшего им свою душу. Она, Анна, всем сердцем приняла и поняла эту душу, а барон оттолкнул холодным словом. Ей захотелось сказать фон Гуку колкость, но, взяв себя в руки, она ограничилась лишь уничижительным взглядом, затем, вспомнив, зачем оказалась на этом месте, обратилась к Алексею:

– Алексей Ильич, давайте всё же решим, что делать с надписью на камне? Неграмотные люди принимают её за заклинание и городят нелепицу за нелепицей. С этим надобно покончить.

Немедленно приняв Анины слова за руководство к действию, Алексей беспрекословно склонил голову в знак согласия:

– Покончить так покончить.

Достав из седельной сумки большой охотничий нож с широким лезвием и опустившись на колени, он принялся старательно соскабливать выдолбленный афоризм.

Краем глаза Анна заметила, что всё это время барон фон Гук не сводил с неё взгляда, молчаливо стоя подле раскидистой берёзы, неведомо каким чудом закрепившейся корнями на каменистом пятачке. Раскачиваемые ветром ветви дерева с резным узором молодой листвы отбрасывали на его лицо колеблющиеся тени и делали точёный профиль майора похожим на лик мраморной статуи.

«Крайне неприятный мужчина», – определила для себя Анна, решив больше не уделять барону ровно никакого внимания.

Внезапно он сделал шаг по направлению к ней:

– Мадемуазель Веснина, позвольте нам проводить вас до Ельска. Ведь вы, кажется, прибыли оттуда?

– Оттуда, – подтвердила Анна, досадуя, что вынуждена разговаривать с фон Гуком, – но провожать меня нет никакой надобности. Я прекрасно доберусь домой сама.

Она ожидала, что от её резкого ответа майор сконфузится, но он, казалось, и не заметил этого резкого выпада.

– Я вынужден настаивать на своём предложении, в связи с тем что нам с Алексеем Ильичом препоручили передать уездному исправнику в Ельске неприятную новость о появившейся шайке разбойников, и будет лучше, если вы нам доверитесь.

Молва о появившейся в здешних краях шайке злоумышленников разлилась по Ельску с быстротой весеннего половодья в непокорной реке Урсте. Дня не прошло с приезда нарочных из Олунца, а в окраинных избах, сиротливо жавшихся к лесу, старики уже вовсю толковали о беглых каторжниках, припоминая, как лет шестьдесят назад, ещё при Александре Первом, в Ельске изловили кровавого разбойника Кирьку-одноглазого, грабившего купеческие обозы.