Три
Выйдя из книжной лавки, я не могла дышать. Что мне делать? Радоваться? Кричать от счастья? Но моё тело ослабло, а сердце бешено билось, словно я пробежала марафон. Я чувствовала, что добром всё не кончится. Не от чистого сердца это всё, не от чистого…
Весь оставшийся вечер был посвящён мне. Вино, вкусная еда и новая пластинка Армстронга11, которую Богдан приобрёл заранее, чтобы поздравить меня. Откуда он мог знать, что моя книга окажется на полке книжного? Да ниоткуда! Просто Богдан всегда имел при себе что-то важное, нужное именно в конкретный момент: конфеты в кармане, плед с бутылкой вина в багажнике, случайно найденную сигарету в бардачке. Последним, что он подарил мне, была пачка пластырей, когда я стёрла ноги, и вот сейчас – пластинка. Пусть он и приготовил её заранее, неважно – для утешения после проигрыша или для поздравления с победой, но его заготовка была искренней, в то время как заготовленные речи владельца книжной лавки были фальшивы, раздуты и надуманны. Я была тронута подарком Богдана. Это очищало меня. Кто-то радовался вместе со мной. Эти люди с широкими улыбками, пьяными глазами и открытым сердцем приносили в мою жизнь верный смысл.
– Почему мы всегда обо мне? В последнее время я только и чувствую себя огромной проблемой. Такой гигантской. – Я растягивала слова, внимательно наблюдая за тенью, которую отбрасывали мои руки на стене. – Словно на всём этом свете важна только я, а все остальные – это тени, которые не чувствуют боли. Пустые молчаливые тени, что тянутся за мной. – Я посмотрела на Богдана: в его наполненные солнцем глаза. И разглядела в них разочарование. – Ты не думай обо мне плохо, я не считаю тебя своей тенью. Я как раз о другом! Вы же не пустышки, вы же мои друзья, живые прекрасные души, а говорим мы всё обо мне да обо мне. – Разочарование на лице Богдана сошло на нет, или мне просто хотелось так видеть. – Неужели в этом мире плохо только мне? Так не бывает! – Я продолжала плавно водить руками в стороны, изображая на стене неудачный театр теней. – Я плохая подруга, плохой писатель. – Посмотрела на тени. – Плохая актриса.
– Твоя боль настолько велика, что сознание просто не даёт тебе болеть ещё за кого-то другого. – Богдан остановил одну мою руку и крепко сжал её.
– Я должна быть сегодня самой счастливой. Я так выложилась перед хозяином магазина, так постаралась быть не собой. И это гнетёт меня. Меня многое гнетёт, многое тревожит… И так мало вещей, действительно волнующих мою душу. Например, сейчас для меня важно: писательство, наша отличная команда и, наверное, всё, – я хмыкнула. – Мои друзья делают для меня так много, большие поступки, а я даже и не знаю, где у кого болит. – Я забрала свою руку из ладони Богдана и вернула её танцевать бессмысленный танец.
– Сказать правду, где болит? – спросил Богдан.
Я молча посмотрела на него и наконец опустила свои руки. Мой собеседник в который раз взглянул на оранжевую стену – на тень, что отбрасывал каштан за окном. Вдохнул полной грудью, затем опустошил лёгкие и снова сделал глубокий вдох:
– Все мы чужие, далёкие в своих головах и странах, – сказал он. – Все мы одиноки в своём городе. В чужом далёком многоквартирнике. – После Богдан устремил свой взгляд на меня и я продолжила:
– Все мы повторяемся. Пишем себя заново. – Я заставила его улыбнуться.
Богдан неспешно коснулся пальцами моих губ. И я замолчала, тогда он продолжил импровизацию.
– Но забываем главное – мы забываем стирать. И как же иногда хочется закинуть себя в барабан и прокрутить на полной мощности… – Он убрал ладонь от моего рта и с силой сжал её в кулак, интонацией выделяя последние слова: – дочиста, добела! Как иногда хочется, но так никогда не сбудется. Нам некому здесь довериться, нам не о чем говорить. Когда-нибудь всё изменится, но главного не изменить.
«Когда-нибудь всё изменится, но главного не изменить», – повторила я про себя. И вправду время так скоротечно, а мы только и делаем, что разрываем себя на части изнутри. Хотим ли мы освободиться или, может, самоубиться? Ответ на этот вопрос не знает никто. Но одно из его слов я поняла точно: даже такая художественная душа, как Богдан, душа, что, казалось, осознала, как явить свою сущность через холст и масло, требовала чего-то бо́льшего. Того, что никогда не сбудется.
Какими были его самые смелые мечты? Казалось, что мы были так близки, но как и с Никитой – мы были незнакомцами.
– Тебе одиноко? – спросила я.
– А тебе? Ты сама окружила себя людьми, которые похожи на тебя больше, чем ты думаешь.
– Да у меня только ты и Лип, – усмехнулась я. Подумала о знакомой, которая иногда подбрасывала мне работу, но мы никогда не делились друг с другом чем-то личным. Я не могла поставить её рядом с этими двумя балбесами по степени важности. – Ну и ещё Миша, но мы с ним не так близки.
– Ты и Лип, – серьёзно сказал Богдан тоже, что и я, но говорил он о себе. Мы были похожи намного больше, чем я думала. Оба ревностно относились к друг другу, нашему общему другу и своему творчеству. – Лип, ты и мои картины. Я ведь вправду люблю каждую из них, люблю и помню каждого, кого я рисовал когда-то.
Я затаила дыхание, ведь казалось, что он наконец-то произнесёт «люблю тебя», но что-то всегда останавливало его, и в этот раз Богдан сказал:
– Когда-то я рисовал тебя.
– Я храню тот портрет. – Я растерялась и указала на книжную полку, где между томиков особо ценных изданий стоял мой обрамлённый портрет. – Но ты и так это знаешь.
Заметив, как серьёзные глаза Богдана подобрели, я расслабилась и с улыбкой вспомнила нашу первую встречу в галерее, когда я выделила его из толпы. Вспомнила наше первое свидание с Никитой, когда он решил, что было бы здорово, чтобы Богдан нарисовал меня. Поэтому Лип и отвёл меня в академический парк рядом со школой искусств, где учился Богдан. Именно там, сидя на лесенках колонны, возведённой к пятидесятилетию академии художеств, Богдан запечатлел меня на бумаге.
– Мне приятно, что он там. Рядом с изданиями Керуака и Гёссе.
– Там то, что я люблю больше всего. – Моё сердце сжалось настолько сильно, словно я обронила фразу, которую берегла всеми силами под надёжными замками, где-то в самой глубине своей души.
За стеной раздался женский стон. Это была Катерина. Мы слишком надолго оставили их одних, и жажда любви взяла верх. Я привыкла к подобным стонам в своей квартире. Я понимала их. Чувствовала их. Моё тело так или иначе отзывалось на эти звуки, но не ревностью, лишь приятной ностальгией и радостью. Парочке за стеной было хорошо, а я любила, когда кто-то из нас наслаждается этой жизнью.
– Почему ты рядом с Липом? Он же порой бывает таким безрассудным, невыносимым, самовлюблённым негодяем. Таким развязным нахалом, до неприличия… – Стон за стеной стал более интенсивным, из-за чего я немного сбилась с мысли. – Ну вот, что и подтверждает мои слова. Они же ничуть не стесняются, – сказала достаточно громко, чтобы эта дикая парочка за стенкой услышали меня.
– А ещё бывает доброй, понимающей и до боли родной душой, – перебил меня Богдан. – Он тот человек, который должен быть в жизни каждого. Это не обязательно будет положительное событие в их жизни, но тот ценный опыт, который люди вынесут из общения с подобными негодяями, стоит всех бед и горестей, что свалятся на их головы.
– Ты прав. – Я на самом деле так думала.
– Он чёртов демон! Воплощение греха и благодати на земле. Существо, созданное Богом. Он – это равновесие. Концентрация плохого и хорошего, связующее звено, которое удерживает рядом с собой пропащие души, показывая им обе стороны этого мира. – Богдан вновь коснулся рукой моих губ, но в этот раз нежно провёл вдоль и задержал свою тёплую ладонь на моей шее.
– Действительно! Вряд ли бы человек достаточно просветлённый стал тратить своё ценное время на беседы с Липом. Он бы считал себя выше его. Это не привело бы ни к чему хорошему. Человек же ниже никогда на километр бы не приблизился к Никите. Этот простак бы струсил, – я продолжила диалог.
– Мы с тобой – это те самые потерянные души в объятиях демона. Мы так красиво живём, творим… Мы расцветаем, но наши тонкие натуры с такой же силой пронзает боль, самокопание и вина.
Мне до дрожи были приятны его касания. Богдан держал свою руку на моей шее, и ему без слов были ясны мои чувства. Дыхание выдавало меня. Я хотела быть ближе к нему. Хотя бы просто обнять. До встречи с Богданом я испытывала лишь сексуальное влечение к своим партнёрам, а рядом с ним я жаждала испытать ту любовь, о которой пишут в книгах, которую восхваляют поэты. Ту любовь, которой любят мужчина и женщина. Любовь, не терпящую третьих лиц. Любовь только для двоих.
– Спасибо, что был сегодня рядом… – Я закрыла глаза и прошептала: – Я это ценю.
– Я всегда рядом, – таким же шёпотом ответил Богдан.
– И мы опять вернулись к разговорам обо мне! – Я открыла глаза и посмотрела на Богдана.
– Я рассказал тебе о своей боли, но ты её не поняла. Неужели это никогда не сбудется? – с досадой в голосе произнёс он.
– Если я не поняла, то точно почувствовала.
Я взяла его руку, которая до этого всё ещё обнимала мою шею, и поцеловала её. Прильнула к Богдану и, уставившись в его глаза, замерла в ожидании того, когда несбыточная мечта станет реальностью.
И он поцеловал меня.
秀丽
Кафе «Сюли» мало чем отличалось от любого придорожного заведения. На первый взгляд не было в нём чего-то примечательного, особенного – обычное придорожное кафе. Но долгая дорога как будто прибавляла ему красок, и оно казалось путникам оазисом в пустыне.
Виктория, которая появилась на пороге кафе почти перед самым закрытием, тоже испытала на себе этот магнетизм, что многих притягивает сюда. Выглядела она уставшей, её льняное оранжевое платье было помято, длинные тёмно-русые волосы небрежно заплетены в косу, явно тяжёлый кожаный чемодан испачкан в дорожной пыли. Виктория поставила его у двери, достала оттуда небольшую сумочку, оглядела помещение и направилась в уборную. В зал она вышла уже более свежей, теперь её волосы были аккуратно причёсаны, а на лице появился румянец. Девушка заняла один из столиков и принялась изучать меню.
Сюли подошла к ней не сразу – дала время отдохнуть и подумать. Ей было приятно, что столь юная особа так уважительно отнеслась к заведению – сначала привела себя в порядок и только потом собралась приступить к еде. Подойдя ближе к девушке, чтобы принять заказ, Сюли уловила аромат её парфюма и сразу растаяла.
– Если не секрет, куда держите путь? – не сдержала своё любопытство Сюли, записывая в блокнот яблочный пирог и чёрный чай.
– Скорее откуда. Я возвращаюсь домой, – ответила Виктория. – Уже поздно. – Она посмотрела в окно, но увидела там лишь своё отражение. – Не знаете, где тут можно остановиться на ночь?
– В нашей глуши нет гостевых домов. В километрах двадцати отсюда ближайший. – Сюли убрала блокнот в фартук и спросила: – Пирог греть? – потом уточнила: – Вся выпечка у нас готовится утром.
– Да, пожалуйста. Я подожду, – ответила Виктория и растерянно посмотрела на свой чемодан, брошенный у входа.
Через какое-то время дверь кафе снова открылась. Причём с такой силой, что колокольчики, висевшие в проёме, подлетели и ударили в потолок.
– Опять?! – возмутилась Сюли.
– А ну пошевеливайся! – приказал старик пацану, которого тянул за собой, держа за воротник. – Садись! – скомандовал он. – Смотри на часы! Время позднее, а ты шаришься. И что тебе дома не сидится? Тут дорога, не место тебе здесь! – громко продолжал старик. – Застал его в кустах у окна. Нехорошо подглядывать!
– Он ребёнок, ему любопытно, – вмешалась Виктория.
– А вы не лезьте не в своё дело! – фыркнула Сюли, окинув всех недовольным взглядом, глубоко вздохнула и вернулась за столик, который едва виднелся из-за барной стойки. Потом принялась дальше разбирать бумаги.
Кухарка в этот момент молча поставила перед Викторией подогретый пирог и крепко заваренный чай.
– Дома папа, – робко ответил мальчик.
На какое-то время все замолчали.
– Вернулся? – раздосадованно спросил старик.
– Угу, мама сказала подождать на улице.
– И давно?
– Не знаю. Может, пару часов, – неуверенно ответил мальчишка.
– Не обманываешь? Небось с самого утра шаришься, – насторожился старик.
– Конечно, пару часов. Будь дольше, то вся округа уже была бы в курсе, что его выпустили! – вклинилась в разговор кухарка, которая протирала столы. – Наверное, голоден? Иди садись за стол, я как раз разогрела пирог.
– Я запишу на твой счёт. – Сюли открыла тетрадь и внесла к основному долгу кухарки ещё и кусок пирога.
– Разумеется, – недовольно ответила та.
– Мы скоро закрываемся! – Сюли намекнула всем присутствующим, что пора бы уже закончить с едой и покинуть кафе.
– Я собираюсь выпить пива. Мальчишка и эта молоденькая красавица доедают пирог. Та парочка у стены явно выпьет ещё по бокалу. Не будь такой ханжой, Сюли, тебе не к лицу. – Старик уселся на барный стул, Сюли поставила перед ним бокал пенного.
– По одному бокалу, – недовольно фыркнула она.
– Вечно ты упрямишься. Вся в мать!
Виктория краем уха слушала разговор за барной стойкой. Она поняла, что у неё есть ещё немного времени для отдыха, чему она была рада… Ведь ей некуда идти. Сюли и не догадывалась, что своими словами убила в Виктории всю надежду на сон этой ночью. Девушка знала, что автобус приедет только утром. Да и в кафе она пришла лишь потому, что опоздала на последний рейс. Виктория надеялась, что сможет найти ночлег, а по итогу впустую потратила деньги: ведь в её чемодане и так лежал скромный ужин. Этим вечером ей больше ничего не оставалось, кроме как сидеть на диванчике у окна и ждать, когда её попросят покинуть заведение. Она медленно жевала пирог и внимательно осматривалась вокруг. Ей не давал покоя мальчишка: она чувствовала, что дома его не ждут. Как и её никто не ждал. Викторию не приняли в педагогическое училище, она не подходила для такой роли. И теперь она вынуждена ехать домой. Как она сообщит родителям, что все их старания напрасны? Кто вернёт им деньги, которые они вложили в её обучение в музыкальной школе? Нет, домой ей точно не хотелось возвращаться. Виктория не могла расстроить родителей…
Пирог тем временем кончался, как и пиво в бокалах посетителей.
– Знаешь, Сюли, тебе бы не помешало узнать у своего поставщика, что за пиво они привозят. Дрянь редкостная, – заметил старик.
– Не нравится – не пей! – дерзко ответила Сюли.
– Ишь ты! Словно у меня есть выбор. Только ты тут и наливаешь. Вот и пользуешься этим. Нехорошо это, нехорошо.
– Ну давай, скажи, что я вся в мать!
– Не скажу. У Айминь вкус был получше, – язвительно сказал старик. – Ты вся в отца. Тот тоже ни черта не смыслил в пиве!
– Скажи это ему в лицо. – Сюли заметно погрустнела. – Давненько ты не навещал его. Он уже совсем стар.
– К слову о родителях. Нельзя мальчишке сегодня домой. Бог знает, что у них там творится, – встряла в разговор кухарка.
– Это не наши проблемы, – Сюли развела руками.
– Сюли, тебе не помешало бы быть более сдержанной. Мальчишку жалко, но у него есть дом. Я провожу его, посмотрю, всё ли в порядке. Эй, – старик окликнул мальчика, – доел? – Тот кивнул. – Пошли, провожу тебя.
– Всё, кафе закрывается! Прошу всех на выход! – громко заявила Сюли. – На выход!
Виктория вышла на улицу. Прошла несколько метров к автобусной остановке, бросила чемодан на землю и уселась на него. Она наблюдала, как кафе покидают последние посетители, как в нём одна за одной гаснут лампочки. Она видела, как кухарка, старик и мальчишка направлялись в её сторону, а Сюли ушла в противоположную.
– Что же ты тут расселась? – обратился к Виктории старик.
– Автобус жду. – Ей было стыдно, но она ответила честно.
– Он придёт через семь часов. Долго придётся ждать, – подметила кухарка.
– Боюсь, другого выхода у меня нет. Хозяйка кафе сказала, что ближайший гостевой дом в двадцати километрах отсюда.
– Она не соврала, – заметил старик. Он даже немного растерялся. Ему было жаль девушку, но его голова уже занята заботами о мальчишке. Он косо посмотрел на свою спутницу.
– Вставай! – скомандовала кухарка. – У меня есть свободная комната.
– Даже не представляете, как я вам благодарна! – Виктория не могла скрыть своей радости. – Меня зовут Виктория, можно просто Вики.
– Я Анна. Пока идём, расскажешь, что тебя привело в эту глушь.
По дороге девушка рассказала им свою историю. Им она не боялась признаться в своём позоре. Эти люди были для неё незнакомцами, но они почему-то отнеслись к ней с такой добротой, на которую она и не рассчитывала дома.
Высота 6 метров
Санкт-Петербург, Нежинская улица, дом 4Как много может принести нам новый день? И как много может изменить одна предшествующая ему ночь?
Скажите, может в космосе какие магнитные бури? Вспышки на солнце? Иначе с чего я сегодня так счастлива? Немного сбита с толку, но счастлива.
Возможно оттого, что этой ночью исполнилось заветное желание, как минимум двух человек. Один из них я. Теперь мою книгу можно приобрести по адресу…
Я выложила пост в сеть, и до меня донёсся громкий хлопок из коридора… Как я поняла позже, это вылетела пробка из бутылки шампанского. Дверь моей комнаты открылась, и в щели показались две довольные рожи – Никита и Богдан ворвались внутрь. Они перекрикивали друг друга и звон бокалов в руках.
– Не успела толком проснуться, а уже строчишь тексты для публики, – подколол меня Никита.
– Не успели проснуться, а уже открыли бутылку? – бросила в ответ я, сама в тот момент принимая бокал из рук Богдана.
– Есть повод, – усевшись рядом, произнёс последний.
Никита принялся разливать шампанское по бокалам. В комнате было жарко, и холодный напиток окутывал тёплое стекло влажной дымкой, которая каплями стекала вниз, приятно освежая руки.
– Ты сделала большой шаг навстречу к своей мечте! И мы хотели сказать, что очень гордимся тобой, – напомнил Никита.
– На самом деле он просто нашёл повод выпить с утра, – радостно сказал Богдан.
– Такой ли большой повод? Как скоро владелец книжного попросит оплату за его услугу? Он ведь так помог мне! Ведь так этот мужчинка и думает, я уверена.
– Эй, ты должна быть счастлива, помнишь? – возмутился Богдан.
– Какой же ты большой комок комплексов! – Никита вдруг взорвался. – Иногда какие-то вещи просто идут тебе в руки! Прими это уже наконец!
Воцарилась тишина. Раньше Никита никогда не повышал на меня голос. Неужели я действительно настолько достала его своим нытьём, что он не сдержался? Разумеется, так и есть. Со мной возятся как с маленьким ребёнком!
– Прости, – виновато произнесла я. – Простите, я не хочу быть вашей проблемой. – На мои глаза уже навернулись слёзы, я готова была разрыдаться, но сдержала порыв истерики. Я должна была радоваться, должна была принимать то, что само шло ко мне в руки, но почему-то противилась этому. Наверное, я всё ещё верила в сказку, что настоящий талант пробьётся без чьей либо помощи.
Недолгую тишину в комнате прервал шелест фантиков. Богдан разворачивал конфету, переводя взгляд с меня на Никиту. Наверняка и он однажды мечтал сказать мне подобные слова, но не мог. Он говорил мне лишь «Минии инаг дуран»12 и улыбался. У Богдана бурятские корни – это было заметно по его внешности и фразочкам, которые часто прокрадывались в русскую речь.
Никита забрал у него конфету и сунул её мне в рот.
– Прожуй, – сказал он. Я послушалась его. – А теперь запей! До дна! – поправил он меня, когда я хотела остановиться. – Чтобы я больше не слышал твоих сомнений. Ты прекрасна! Я сказал это сейчас и больше не скажу никогда. Не сомневайся в этом. Допила?
– Допила.
– Поняла меня?
– Поняла.
– Тебе страшно, – кивнул он. – В этой жизни каждое препятствие на пути к своей мечте будет вызывать у тебя это чувство. Быть счастливым страшно. Куда проще быть глубоко несчастным человеком! Этот страх будет сковывать тебя, и отдавшись ему, ты потеряешь так много: столько людей, столько крутых моментов в жизни. Но ты почему-то всегда выбираешь убежать… Словно один провал так велик и страшен, чем вся трагедия утраченной возможности. – Никита ерошил волосы на своей голове и шагал из угла в угол по комнате. Он хотел вдолбить в мою голову очевидное, словно пытался спасти меня, хотя так оно и было: он всегда пытался меня спасти.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Художник Георгий Кура́сов является одним из наиболее ярких представителей такого направления в живописи, как кубизм. Википедия, прим. автора.
2
Уде́льный парк – парк, расположенный в северной части Санкт-Петербурга.. Википедия, прим. автора.
3
Уи́льям Сью́ард Бе́рроуз – американский писатель и эссеист. Один из ключевых американских авторов второй половины XX века. Считается важнейшим представителем бит-поколения. Википедия, прим. автора.
4
Джек Керуа́к – американский писатель, поэт, важнейший представитель литературы «бит-поколения». Википедия, прим. автора.
5
Пасте́ль (фр. pastel, итал. pastello, от итал. pasta – тесто) – наименование группы художественных материалов и техники рисунка, применяемых в графике и живописи. Википедия, прим. автора.
6
Самиздат – это самостоятельное издание книг на личные средства автора при сотрудничестве напрямую с типографиями без вмешательства издательств. Прим. автора.
7
По данным Географического указателя США, в стране насчитывается 35 населённых пунктов с названием Сент-Пи́терсберг, а по материалам офиса Международных информационных программ в Вашингтоне – 52. Наиболее красивый, известный и самый большой Петербург находится во Флориде. Точно известно: назван он в честь Санкт-Петербурга. Википедия, прим. автора.
8
秀丽 (Xiùlì) – женское китайское имя «Сюли». Прим. автора.
9
戰爭 (Zhànzhēng) – «война» в переводе с китайского языка. Прим. автора.
10
Донер или донер-кебаб – это блюдо турецкого происхождения, приготовленное из мяса на вертикальном гриле. ВикибриФ, прим. автора.
11
Луис Дэниел Армстронг – американский джазовый музыкант, трубач и вокалист. Введён в Зал славы премии «Грэмми». Оказал одно из наибольших влияний на развитие джаза и внёс значительный вклад в его популяризацию во всём мире. Википедия, прим. автора.
12
Фраза на бурятском языке. Прим. автора.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги