Коллекция одинокого бокала. А ты хорошо знаешь соседей

– Рождество самый лучший день. – говорила Антонина Михайловна. – Праздник! Так что приход гостей никого не удивит. Да и у тебя, Анечка, будет время все хорошо взвесить.

– Да, да, дочь! – закивала Наталья. – Жизнь – не шутка. К сердцу тоже прислушиваться надо.

– Кто бы говорил! – чуть громче произнесла Антонина Михайловна, и Тосе даже показалось, что вслед за словами раздался смешок.

– Мама!

– Я уже сто лет – мама! Ладно, меньше. Не о нас разговор, свою судьбу мы уже избрали, дорогами идем лично выбранными. Ты, Аня, подумай, без этого никак нельзя. Но и к сведенью прими все положительные моменты, которые у тебя появятся в будущем.

– Я поняла вас, не волнуйтесь так. – ответила Анна. Тося заметила, как горят у сестры щеки, как отводит та глаза от бабушки.

– Значит, на Рождество! Это очень хорошо. Мне тоже нужно время, все приготовить, сделать заказ.

– Может не надо? – как-то неуверенно произнесла Анна. – Давайте по-простому, скромно.

– Как это не надо?! Обязательно нужно! – прикрикнула Антонина Михайловна и тут же добавила: – Идите, я что-то переволновалась. Первый раз, все-таки. Идите.

Анна пошла первой к двери, Наталья собралась за ней, Тося, замерзнув хорошенько, так же намеревалась бежать в дом, как Антонина Михайловна сказала:

– Нана! Подай мне капли и достань книги. Хочу прочесть.

– Да, мама. – Наталья тут же накапала из аптечного флакона, поставила чашечку на столе рядом с креслом Антонины Михайловны, в которое та усаживалась и открыла комод, доставая стопку книг. Вроде как все обыденно, но подумаешь, старушка собралась почитать! Тут-то нос Тоси зачесался. Да и комод она ранее не замечала. И даже не комод, а небольшой сундук, отчего-то накрытый скатертью. Наталья приглушила свет, зажгла свечку у образа. Затем еще несколько свечей и подсвечник поставила на стол, поближе к матери.

– Ступай! – проговорила Антонина Михайловна. Поцеловала дочь, благословила и та в ответ прикоснулась к ее руке губами. Сразу же ушла.

– Ой, какие набожные! А ведь я и не думала, что уж так. – проговорила стуча зубами Тося, упорно оставаясь у окна. Она замерзла уже настолько, что холодело сердце. Однако уходить не собиралась. Бабушка молилась, Тося это поняла сразу, но молилась не долго. Поцеловала Писание и положила на стол, беря в руки небольшой сверточек. Осторожненько, расправляя каждую сторону и, словно разглаживая ткань, развернула книжицу. Совсем старенькую, потертую, зачитанную. – Околею! Прости Господи и помилуй! Но ведь я должна знать. И буду! – упрямо заявила Тося невесть кому, придвинулась ближе к окну. Ровно через минуту, воскликнула: – Все, греться! Теперь я знаю, что мне надо. – так же как выходила из дому, вернулась никем не замеченной, ну разве что прислугой, на которую и внимания не обращала.

То, что происходило с самого завтрака, Тося восприняла как положительные знаки для себя и даже, благословение. Едва семья села за стол, Антонина Михайловна сообщила:

– Сегодня идем на службу. Все! Алексей Павлович, велите запрячь сани и подать лошадей вовремя. Молодежь может и ножками, а мне, по возрасту полагается.

И все, никаких уточнений или вопросов. Позавтракали, занялись своими делами и ко времени все ждали Антонину Михайловну, за исключением Анастасии. Та, сославшись на нездоровье, лежала, укутавшись в теплую шаль и накрывшись одеялом. Щеки горели, глаза блестели жаром. Возможно, она и правда простудилась, бегая по улице полураздетой, а быть может, и приближение к долгожданной разгадке трясло ее и обдавало жаром. Антонина Михайловна, при полном параде – шуба из чернобурки, в пол, муфта, шаль поверх меховой беретки, твердой поступью направилась в комнату внучки. Хотя ее семья следовала за модой и дочери предпочитали ротонды с меховыми накидками, сама же Антонина Михайловна придерживалась старых традиций и отступать от них, во всех направлениях, не собиралась. Вошла, внимательно осмотрела Тосю, с ног до головы, задержала взгляд на лице и произнесла:

– Оставайся! Я пришлю лекаря.

– Не надо. Спасибо! Это всего лишь головная боль. Думаю, к утру все пройдет.

– Ну-ну! – кивнула головой и удалилась, оставляя комнату открытой.

Тося слышала, как бабушка дает распоряжение, затряслась еще больше, но как только на первом этаже хлопнули двери, выскочила с кровати, затворила дверь своей комнаты и бросилась к окну. Ее окна выходили на дорогу, ведущую к церкви. Прошла молодежь, тут же их обогнали сани, увозящие Антонину Михайловну с тетками, ее матерью и дедом. Остальные члены семьи плелись позади всей процессии, и видно было, что идут они без охоты. В дверь постучали, Анастасия едва успела запрыгнуть в кровать, как появилась горничная бабушки с нагруженным подносом. Поставила на стол и принялась придвигать к кровати маленький круглый столик, за которым Тося обычно читала. Анастасия поглядывала за ней сквозь томно опущенные веки, создавая видимость дремоты. Запахло травами, девка налила в чашку отвар и уставилась на Тосю, та не шевелилась.

– Хозяйка приказали выпить!

– Хорошо. – хрипло проговорила Тося. – Поставь, я потом попью.

– Нет, сейчас и при мне!

– Да что это такое! – Тося даже села. – Ты мне приказываешь?! Как смеешь?!

– Не я, хозяйка. Пейте!

– Мне спать хочется, а не пить. Скажу бабке – выпорет.

– Скажите! А не выпьете, так и без сказа высечет. Но уж тогда я ей скажу, что вы здоровы.

– Шельма! – выругалась Тося, но чашку взяла. Принялась пить и кривиться. Настой был горьким, горячим и неприятно пахнущим. Ополовинив, подняла голову к девке: – Что еще прикажешь сделать?

– По мне, так делайте, что хотите.

– А ты дерзкая!

– Хозяйка довольна.

– Теперь я могу уснуть?

– Конечно! – хитро улыбнувшись, кивнула на столик: – тут все необходимое. Если чё, кликните. – и пошла к двери. Уже выйдя, повернулась: – А не покличете, так я все равно через час зайду. Хозяйка приказали проведывать.

– Да иди ты, от греха подальше! – махнула рукой на нее Тося и отвернулась к стене. Но уже через пару минут она была у двери и прислушивалась – тишина стояла в доме, полная. Вышла, подождала немного и понеслась в покои к бабушке. Комнату Антонина Михайловна запирала, но Тося уже давно научилась открывать ее, любовалась богатством. Вот правда горку открыть не удалось, но она верила в удачу. Прислушалась, посмотрела в обе стороны и проникла в бабушкину спальню. Перекрестилась, встретившись с образами, и к укрытому от глаз сундуку бросилась. Подняла покров, стала на колени, всунула шпильку в замок и… крышка открылась! Тося даже не сдержала радостного вскрика. Тут же зажав себе рот, побежала к двери – послушала, выглянула, и осторожно прикрыв двери, вернулась к тайнику. Пересмотрела все книги, что находились в нем, но той, что завладела ее душой, не было. Положив все на свои места, заперев дверцы и расправив покрывало, так чтобы не осталось ни одной складочки, прищурив глаз, вертелась вокруг своей оси. Несколько книг на столе, но то были не те, она это поняла по корешкам и размерам. На этожерочке под иконами была еще стопка. Снова перекрестилась, полистала их. Подошла к кровати и проверила все, что могла. Ничего! Уже было отчаялась и решила, что несносная старуха, предчувствуя, каким-то своим, непонятным чутьем, забрала книжку с собой, собралась уходить, как почувствовала недомогание. Голова затуманилась, ноги подкосились, да и веки предательски слипались. Боясь грохнуться в обморок, плюхнулась в бабушкино кресло и с минуту сидела не шевелясь. Сон жестоко забирал ее в свои объятия. В висках стучало, сердце бешено колотилось:

– Вот она, расплата за мое любопытство… – хриплым голосом произнесла Тося и почувствовала, как пересох ее язык. Это было так неприятно и страшно. – Отравили… Как бабушка…

И тут ее словно током обожгло:

– Ах ты, девка! Ах, паршивка! Убью! – из последних сил, прежде чем умереть, собралась вырвать горничной девке косы, открыла глаза и, схватившись двумя руками в подлокотники, встала. Сверток лежал на горке, сигналя ей белым уголком. Недомогание, сон и слабость как ветром сдуло. Взяла сверточек, так же как бабушка, осторожно и аккуратно развернула его и, не беря книжицу в руки, принялась изучать. Несколько страниц пролистнула, так ничего и не поняв. Все они были исписаны непонятными закарлюками, на неведомом ей языке. Разочарование уже протягивало лапы к ее горлу, но упорство, с детства засевшее в голове, толкало действовать дальше. Листая, добралась до средины и, закрыв книгу, зачем-то развернула ее. Что-то, почти стертое, было написано на тыльном листе, вверх ногами. Перевернула, присмотрелась, даже попыталась прощупать буквы пальцами.

– Неразобрать! – вздохнула и открыла.

Какие-то схемы, рисунки знаков зодиака. Затем рисунки форм бокалов. – Это что, у нее коллекция бокалов по знаку рождения? – оглянулась. – Всего лишь… Странно…. Моего нет… Да и Анькиного. Не достойны еще. В общем, ерунда какая-то, зря я мерзла и столько лет мучила себя. – машинально листая, перевернула еще несколько неинтересных ей страниц, бурча: – И чего так чопорно хранить?! – как вдруг, в причудливо написанных буквах, открылось: «Заговоры». И сердце Тоси остановилось. Вместе с этим она перестала дышать, водя пальцем по написанному. Снова потемнело в глазах. В большой гостиной забили часы. Они-то ее и привели в чувство. Метнулась к бабушкиному секретеру, взяла несколько листов бумаги, принялась, не разбираясь, переписывать. Через пять минут она стояла у двери, придирчиво оглядывая комнату. Оставшись довольной, побежала к себе и едва успев сбросить туфли, услышала женский смех. Дверь отворили без стука.

– Спит, как хозяйка и сказала! – проговорила бабкина девка. – Пойдем, почаевничаем, пока сама не явилась.

– Так тебе с ней сидеть велено.

– А я и посижу, как назад идти будут. Служба-то, еще не кончена. А Киселевы, уж если идут, то стоят до последнего.