В один из дней они приехали вместе с Фархадом. И Фархад непринуждённо, но настойчиво пригласил Сергея посетить мужские бани. Мила спокойно это восприняла и вскоре мужчины уехали.
А Мила с Олей изъявили желание поехать на рынок, у них закончились все фрукты и сладости. Ильшат был очень рад этому и у него как-то сразу поднялось настроение, что заметила Мила. Он стал непринуждённее и шутил.
В этот раз, как и в прошлый раз, Ильшат за все платил сам, когда Мила бралась за кошелек, чтобы расплатится за покупку, он, улыбаясь, брал ее за руку и тихо произносил: «Люда-джан, уберите, это обязанность мужчины», – и отводил ее руку с кошельком в сумку и не отпускал ее руку до тех пор, пока она не закрывала ее. Достав денежную купюру из кошелька, он всегда прежде чем отдать ее продавцу, сминал ее в ладони, затем разжимая пальцы, отпускал ее на прилавок. Это было необычно, и он это проделывал всегда одинаково, как какой-то ритуал. Это вызывало у Милы сдержанную улыбку. Ильшат подходил к одним и тем же продавцам, они все знали его и с почтением обслуживали уважаемого покупателя. Все продавцы всегда, улыбаясь, угощали Олю, перед этим фрукты обязательно мыли водой из кувшина и потом смотрели на Милу, спрашивая ее согласия: «Разрешите угостить вашу дочку?» – и лишь потом, получив согласие Милы, протягивали фрукты девочке. А Мила, прежде чем дать согласие, всегда молча смотрела на Ильшата и, получив от него утвердительный кивок головы, только тогда давала своё согласие на угощение дочери.
В этот раз, купив все, что хотели Мила и Оля, Ильшат пригласил их в выходной день к себе на дачу, хотел познакомить Милу с женой и детьми, показать, как они живут. Мила дала согласие.
В выходной день Ильшат приехал за ними один и привез Милу с семьёй к себе на дачу, одноэтажный дом, утопающий в зелени, недалеко от моря, второй этаж надстраивался и был в стадии строительства. В саду был накрыт большой стол, жарился шашлык, бегали два мальчика немного моложе Оли. Молчаливая женщина, в закрытых мусульманских одеждах, тихо поздоровавшись с гостями, все время молчала, обслуживая стол, и только иногда раздавался ее голос, говоря что-то бегавшим по двору детям. Улыбающаяся, полноватая жена Ильшата Гюльчин оказалась весьма добродушной, словоохотливой приятной женщиной. Тепло встретив гостей, предложили умыться холодной водой и сразу пригласила за стол. Вскоре подъехал Фархад с мужчиной.
За столом шёл непринужденный разговор о том, как все дорого, как приходиться переплачивать за любую хорошую вещь, необходимую для жизни, как будут богато жить в Азербайджане, когда у него будет возможность независимо продавать свою нефть, как в арабских эмиратах… Их непрестанно угощали своим виноградным вином разнообразным шашлыком, еще какими-то национальными блюдами. Мила никогда так много не ела и вскоре встала из-за стола, чтобы немного пройтись. Сергей вел мужские разговоры, Оля пошла играть в прятки с мальчиками, вскоре слышался их смех и веселый крик. Гюльчин, увидев, что Мила вышла из-за стола, перехватив взгляд мужа, встала и подошла к Миле, пригласила ее в дом.
Войдя в прохладный дом, женщины присели на мягкий диван и хозяйка, рассказывая о своей семье и детях, предложила посмотреть фотографии. На журнальном столике лежали несколько альбомов. Раздался громкий крик младшего сына и возгласы и охи женщины-помощницы. Гюльчин нахмурилась: «Упал. Люда-джан, посидите здесь я посмотрю, что случилось с младшим сыном», – быстро вышла.
Мила взяла верхний альбом и из него выпали небольшая стопка фотографий, они веером упали на ковер. Мила подняла их и непроизвольно стала рассматривать, глаза расширились, и она замерла, держа две фотографии и не веря своим глазам. На фото были Ильшат и… Борис. Она не сразу его узнала… но это был Борис… кольнуло сердце,
Мила задумчиво прищурилась: «Так вот в чем дело… теперь понятно, Борис – это он устроил ей этот такой гостеприимный отдых. Так они знакомы с Ильшатом и Фархадом. И это он был тем незнакомцем, о котором говорил муж. Прошло более десяти лет. Но как так произошло, – думала она, – случайно? Вряд ли».
Мила задумалась и вспомнила первую встречу с Борисом. Тогда около музыкальной школы он обрызгал с ног до головы девочку:
Борис удивлённо вскинул вверх красивые брови, повернулся к другу, весело присвистнул, сошел с мотоцикла, подошел к Миле: «Девушка, эта ваша дочка?» – улыбнулся.
– Очень умно! – сердито огрызнулась Мила.
– Вот этот дядя меня обрызгал, – всхлипнула девочка, – и испортил мои ноты, – пальцем показала на Бориса.
– Извини меня, я не нарочно… извини, пожалуйста, – с легким кавказским акцентом обратился Борис к девочке, – но ведь ты не пострадала, только испугалась, а обрызгал тебя не я, а лужа, все высохнет.
– Пострадала и очень даже пострадала, – Мила протянула Борису испорченный сборник нот.
– Ну уж, я-то здесь при чем? Она сама всё уронила, – воскликнул Борис.
Потом была их вторая встреча около Дворца Культуры после киносеанса:
Борис широко улыбнулся, посмотрел на Милу улыбающимися глазами, сделал «реверанс»: «Добрый вечер, спасительница. Наконец-то я вас нашел».
Мила посмотрела удивленно, скорчила гримасу. Их глаза встретились: его – черные, улыбающиеся, добрые глаза; ее – вначале колючие, с прищуром, затем игривые, улыбающиеся. Она его узнала.
– Привет. Какие сейчас взаимоотношения с лужами?
– Теперь объезжаю все лужи. Если бы тогда не вы, Людмила, не знаю, что бы было, вы моя спасительница. Позвольте вам представиться, Борис Мамедов, – он вновь сделал «реверанс», – без пяти минут инженер – строитель, заканчиваю МИСИ, остальное о себе изложу лично вам…
Мила тогда ушла, не захотела с ним знакомиться, но он, догнав, осторожно взял её за руку, быстро преклонил перед ней одно колено: «Смилуйся, постой!»
Мила, увидев перед собой Бориса, очень смутилась: «Вы что, Борис, встаньте немедленно».
Люди, увидев эту сцену, улыбаясь останавливались, наблюдая, что будет дальше.
– Встану, если вы пойдете со мной погулять.
Мила посмотрела по сторонам, увидев улыбающихся людей, тоже улыбнулась: «Встаньте, Борис, неудобно, на нас смотрят и отпустите мою руку».
– Нет, не отпущу.
– Мне больно, отпустите, – нахмурилась она.
– А так не больно? – Борис ослабил руку.
Мила попыталась высвободить руку, но у нее не получилось.
– Девушка, не будьте такой жестокой, пожалейте парня, – улыбнулся пожилой мужчина, проходивший мимо.
Мила оглянулась, несколько человек смотрели на них, улыбаясь.
– Девушка, сжальтесь над ним, такой парень симпатичный и, наверное, хороший, – засмеялась молодая девушка.
– Хорошо, вставайте. Пошли погуляем, – процедила Мила.
Борис встал, не отпуская ее руку, отряхнул брюки.
– Давайте на «ты» перейдем? – улыбнулся Борис.
– Хорошо. Только пошли, на нас все смотрят, неудобно. И отпустите, наконец, мою руку, что вы в нее вцепились, – буркнула недовольно Мила.
А потом была их третья встреча, когда она неожиданно для себя попала на тот конкурс танца между местными парнями и кавказцами около их ДК. Тогда они танцевали от души, больше никогда в жизни она так не танцевала. Борис хорошо танцевал, чувствовал ритм музыки и её, был хорошим партнёром в танце. Мила задумчиво улыбнулась, закрыла глаза, вспоминая их импровизированный диалог о Ромео и Джульетте, после того конкурса, она всё хорошо помнила:
Борис радостно воскликнул: «Люда, мы с тобой два огня! Из искры возгорится пламя».
– Какое пламя? – Мила удивленно взглянула на него.
– Пламя любви!
– Какой любви? – Мила нахмурилась. – Я еще маленькая для всего этого.
– Что значит маленькая? Ромео и Джульетте сколько было лет?
– Джульетте не было четырнадцати, – Мила удивленно смотрела на парней.
– Вот! Ответ на твое сопротивление, – сияющий Борис смотрел на нее.
Мила вновь нахмурилась: «Какое сопротивление?»
– Любви! Люда, любви все возрасты покорны!
Мила похлопала глазами: «Мы не Ромео и Джульетта. У нас вовсе нет таких чувств. Перестань».
– Так из искры возгорится пламя, мы с тобой две огненные искры, дай время и чувства разгорятся.
– Какие огненные искры? Что ты придумываешь? – возмутилась Мила.
