Ученик Путилина

Глава 1

Несчастный случай

Все же хорошо после напряженной трудовой недели выбраться из города на отдых. Пятница, вечер. Павел сложил папки с делами в сейф, опечатал, отправился на вокзал, на электричку. Полчаса в набитом людьми вагоне, и вот он уже в родных пенатах. В пятницу все, у кого есть дом за городом, либо родня, устремляются на встречу с природой. Свежим воздухом подышать, поесть свежих овощей прямо с грядки, не отравленных химикатами. А Павлу сам бог велел за город, родители-пенсионеры там проживали. Благо – по линии железной дороги, добираться удобно. Своей машиной доберешься не быстрее по пробкам, да и нет авто у Павла, не заработал еще. Кредиты брать не хотел, это как удавка на шею на многие годы. Удивлялся, как люди берут кредит в банке на вещи, без которых можно обойтись легко, например на смартфоны. Каждая новая топ-модель стоит, как месячная, а то и двухмесячная его зарплата. Вполне можно обойтись смартфоном дешевым. Функция телефона – позвонить. А в соцсетях часами зависают только бездельники, которым времени не жалко. Так же и с машиной. Какие его годы? В армии срочную отслужил, потом учеба в юридическом институте, в Следственном комитете служить начал. Должность самая маленькая – рядовой следователь, на погонах по две маленькие звездочки, если к армейским званиям приравнять – лейтенант. Сказать, что от службы в восторге был, так нет. Больше работы бумажной. Запросы, экспертизы, поручения. Но по нынешним временам – стабильность, денежное довольствие выше средней зарплаты по региону, положение, перспективы роста. Считал – все впереди, квартира, семья, машина.

В двадцать четыре года кажется, что все лучшее еще впереди. Поскольку родители простые труженики, то и богатое наследство не светит, всего самому добиваться надо. Но по натуре Павел оптимистом был. Впрочем, в его годы пессимистов почти нет, жизнь еще не била жестоко.

К родителям наезжал каждую неделю, если дела позволяли. Хоть и учился в Питере, а друзей-приятелей почти не осталось, разъехались по местам службы, работы. Павлу еще повезло, как отличник попал на службу в госструктуру. И всяко лучше в Следком, чем в УФСИН. Конечно, были «блатные», которых богатые родители пристроили юристами на свои производства, но таких единицы.

Приехав, быстро перекусил, переоделся и на огород, родителям помочь. Земля, она ухода требует. Грядки вскопать, кусты обрезать, забор подправить. Ребенок он в семье единственный и поздний, помогать есть необходимость. Да и самому приятно летом свежую клубнику с куста поесть или яблоко. Правда, таких вкусных яблок, как на юге, здесь не было. То ли сорта яблонь не те, то ли погодные условия. Все же Ленинградская область – не благословенный Краснодарский край.

Как стемнело, посидели за чаем, поговорили. У родителей новостей никаких, какие новости на пенсии? Больше Павел говорил о том, что в городе произошло. А потом и спать. В деревянной избе ничего не изменилось. Как спал в детстве в своей комнате, так и сейчас там. Кровать, письменный стол, два стула и шифоньер с одеждой, вот и вся обстановка.

После напряженной недели засыпал быстро. Показалось, хлопнуло что-то, громко, недалеко. Наверное – приснилось. Перевернулся на другой бок, а уже отец трясет за плечо.

– Паш, вставай.

– Ночь же еще!

– В соседнем доме Василий чудит. Напился, домочадцев гоняет, а ныне за ружье схватился. Как бы худого не вышло. Ты бы сходил, ружьишко отобрал, а то у него одно бабье царство – жена и три дочки.

Не хотелось сон прерывать, идти, но раз отец просит… К тому же Василий был мужиком спокойным и работящим, пока трезвый. А как выпьет, с катушек слетал, домочадцы прятались то в сарае, то к соседям бежали. Поутру Василий не помнил ничего из «подвигов», а рассказывали – не верил. Конечно, сейчас можно полицию вызвать. Ружьецо отберут, самого Василия в «обезьянник» определят, штраф выпишут. Да с чего его платить, если Василий случайными заработками перебивается? Нет в селе работы и в городе не берут, если только дворником, так ныне конкуренция велика из-за среднеазиатских гастарбайтеров.

Ладно, потратит десять минут, заберет ружье и спать вернется. Зашел на соседний участок, навстречу жена Василия, тетя Катя, метнулась.

– Паша, не ходил бы ты в дом. Как бы чего дурного не случилось.

– А дочери где?

– Они у родни в Питере. Василий-то опять напился, бузотерит, в грудь себя бьет, обиды вспоминает.

Это повторялось почти каждый месяц. Василий был «чернобыльцем», участвовал в событиях на Чернобыльской атомной станции, был ликвидатором. Только многие получили инвалидность, пенсии, а его государство обошло. Для Василия обида, ведь болячек полно, да и зубы сплошь железные, свои сразу после ликвидации аварии выпали.

– Тетя Катя, я быстренько. Ружье только заберу.

– Я патроны-то спрятала, уж неделю как.

– Выстрел-то был, я слышал.

Патроны могли быть в двустволке. Не положено так ружье хранить, заряженным, но кабы все жили всегда по закону. Павел на крыльцо поднялся, дверь распахнул, а перед ним стволы и перекошенное злобой лицо.

– Изыди!

И тут же выстрел. Павел предпринять ничего не успел, слишком неожиданно. В грудь удар сильный, дикая боль, в глазах потемнело, слабость мгновенно накатилась, упал. В голове мысль мелькнула: «Зачем?»

И отключился. Сколько так пролежал – не знает. А только открыл глаза – сверху белое. Выстрел вспомнился.

«В рай попал? Или это больничный потолок?»

Сделал глубокий вдох, боли в теле не почувствовал. А должна быть боль, в грудь Василий стрелял, тоже мне, соседушка.

Скосил глаза – окно, свет дневной бьет. Перед окном стол. От души отлегло, не умер, все земное. Дверь хлопнула, вошел кто-то – и женский голос:

– Павел Иванович, вставать на службу пора.

Женский голос незнаком, но его назвали правильно. Привстал, оперся о локоть. В комнате тетенька лет пятидесяти, на стол завтрак собирает. Странно, он не видел ее никогда, а память на лица у него фотографическая.

Встал, с удивлением увидел на себе исподнее. Кальсоны, белая рубаха. Вроде подобное в кино видел про старину.

– Пожалте умываться, Павел Иванович! – снова тетка и полотенце протягивает.

А где умываться? Осмотрелся, увидел дверь, шагнул. В конце коротенького коридора умывальник. Очень давно был у родителей похожий. Вверху умывальник полукруглый с соском, ниже железная, клепаная раковина, под ней ведро. Роскошь для деревень, похоже – довоенной или послевоенной поры. Да ладно, не привыкать, не боярин. Умылся, вытерся и в комнату. На столе баранки, чашка ароматного чая, в вазочке сахар крупными кусками, щипчики, сахар колоть. Что-то шевельнулось в душе. Странность есть. Пиленого сахара в магазине он не видел давно. Тетка вышла, а Павел к пожелтевшему зеркалу в углу. Рубаху задрал, а кожа чистая. Никаких шрамов от ранений. За руку себя ущипнул – не снится ли все? Да нет, от щипка боль. Бросил кусок сахара в чашку, ложкой размешал, откусил баранку. Ух ты! Давно такого не ел. Мягкая, свежая, сверху маком присыпана, духовитая. Необычным завтрак получился. Обычно чашка кофе и печенье. Обедал в час дня уже в столовой Следкома. Неплохо кормили, но все же не домашняя пища. А ужинал обычно дома. А сейчас он где? Комната не родительского дома и не съемной квартиры. Подошел к окну и замер. Такого не может быть, потому что не может быть никогда! Неизвестная ему улица. Проезжая часть мощеная, по тротуарам люди идут, но одежда странная, такую не носят уже век, а то и два. Глаза потер, но ничего не изменилось. Конный экипаж проехал. Копыта цокают, на передке кучер сидит в картузе. И вывески просто наповал сразили.

«Лавка купца Стасова. Лучшая рыба!». Или «Харчевня господина Воеводина». И вывески старомодные, какие видел на картинах. Это где он? Подошел к шкафу, дверцу распахнул. На плечиках мундир, не похож ни на форму Следственного комитета, ни на какую другую.

Темно-зеленая куртка, серые шаровары, кепи. А еще юфтевые сапоги. Здесь же висела серая шинель и серый же плащ для ненастной погоды, папаха для зимы. А еще – большая черная кожаная кобура с огромным револьвером.

Полиция была утверждена в 1715 году императором Петром I, и первоначально штат ее был невелик. Полицмейстер, его товарищ (заместитель), четыре офицера и тридцать шесть нижних чинов. Кроме того, дьяк и десять подьячих для ведения делопроизводства. Для огромного уже в те времена города мизер. И потому в 1718 году полицмейстеру передали армейский пехотный полк, все чины которого стали полицейскими служащими. Функций на полицию было возложено много – пограничная охрана, выдача паспортов, надзор за питейными учреждениями, уголовный сыск, пожарная безопасность. С годами, кроме городских управлений во главе с полицмейстером, появились полицейские части и участки во главе с участковыми приставами, околотки во главе с околоточными надзирателями. Самые нижние чины – городовые.

И попасть в полицию, получить жетон полицейский было непросто. Предъявлялись жесткие требования. Возраст от 25 до 40 лет, крепкое телосложение и здоровье, рост не менее 2 аршин и 5 вершков (169 см), русской национальности и обязательно православные (иудеев не брали категорически). Кандидат должен был иметь не менее трех классов обучения в училище, предъявить справку, а еще положительные отзывы из полка или от полиции по месту проживания. Большая часть полицейских новобранцев прошли службу в армии, были уволены по выслуге лет либо семейным обстоятельствам.

Служить в полиции было не только почетно, но и выгодно. Например, полицейский надзиратель, имевший чин, равный прапорщику в армии, получал 450 рублей жалованья в год против 300 рублей у армейского прапорщика. Полковник полиции получал в год 1500 рублей довольствия, 700 рублей столовых и 600 рублей на разъезды, кроме того, обеспечивался квартирой от казны. А полковник в армии имел 750 рублей в год, вдвое ниже и без всяких доплат. Правда, гвардейские офицеры имели вдвое больше, да еще премии из личной казны императора в дни его тезоименитства.

В городах был положен один городовой на 500 жителей, на четырех городовых – 1 старший. Всего в Санкт-Петербурге было 38 полицейских участков по состоянию на 1866 год или 58 кварталов. Кстати, в Зимнем дворце была своя дворцовая полиция, в 1861 году она насчитывала 30 человек, в 1905 году их было 144 человека.

Павел форму решил примерить. Не ходить же все время в исподнем, нехорошо. Оделся – шаровары, рубаха с поперечными погонами, сапоги, кепи. Все пришлось впору, как будто на него пошито. Опоясался ремнем с шашкой и револьвером в кобуре, подошел к зеркалу. И едва себя узнал. На него смотрел бравый полицейский, каких видел на редких картинах в музеях. Прямо театрализованное представление, маскарад. Но все это чужое, надо снимать. Если его застанет хозяин, можно получить по шее, разрешения ему никто не давал.

Однако вошла тетушка, всплеснула руками.

– Павел Иванович! Вы, как всегда, вовремя! Уже экипаж прибыл.

Какой экипаж? Он не ждал никого. Однако решил идти. Надо же разобраться, в какую историю он влип, а сидя в комнате ничего не узнаешь. Вышел из дома, обернулся. На углу номер – пятый. Еще бы улицу узнать, да не написано. Что город Питер, это ясно, с запада легкий ветерок, явно морской, с запахом йода, соли. А еще вдали виден купол Исаакиевского собора, его не спутаешь с другим, ориентир отличный.

У пролетки кучер стоит, при виде Павла колпак с головы снял, поклон отвесил.

– Доброе утро, господин Кулишников!

Епрст! Что творится – непонятно. Имя, отчество, фамилия – его, но время другое. Ни машин, ни электричества, ни телефона! На улице ни одного столба с проводами. А должны быть – электрические, телефонные. Хоть бы узнать, какой год?

Павел уселся на сиденье пролетки. Мягко, удобно. Возничий сразу вскочил на передок.

– Как всегда, сперва на службу?

– Именно так.

Пролетка по каменистой мостовой шла мягко, благодаря огромным колесам, но шумно. Цокали копыта лошади, громыхали окованные железом ободья колес. Перебрались через мост.

– А какой сегодня день, братец? – спросил Павел.

В старых фильмах он слышал такое обращение.

– Шутить изволите? Двадцатого дня мая месяца одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года от рождества Христова! – отчеканил кучер.

Павел был в шоке. Как он попал на полтора века назад? Такого быть не может! Но вида не подал. Мало того, еще были вопросы. Почему его приняли за своего? Он никогда этих людей не видел, но они правильно называют его имя, фамилию. Похож? Но голос, привычки, походка – другие. Не может быть двух абсолютно одинаковых, даже однояйцевые близнецы имеют отличия, пусть и минимальные. Был повод подумать. Но не сейчас, когда цейтнот. Теперь же вести себя спокойно, осторожно. Он стал осматриваться по сторонам. Похоже, едут они в сторону Гороховой улицы, одной из трех центральных, наряду с Невским проспектом, или как называл его государь Петр – Невская першпектива. Однако проехали дальше.

Кучер лихо подкатил к зданию, у входа стоял полицейский. При виде Павла вытянулся во фрунт, отдал честь. Сразу за входом его встретил подьячий, как позже узнал его должность Павел.

– Доброе утро, господин прапорщик. Изволите ознакомиться с почтой?

– Изволю.

– Я уже вам на стол положил. Сверху срочные, из канцелярии.

– Пройдем, почитаешь.

Прочитать Павел мог бы и сам, да не знал, где его рабочее место. Подьячий засеменил на полшага впереди, угодливо распахнул дверь, Павел моментально осмотрелся, увидел вешалку, повесил на нее кепи, пригладил волосы, уселся за стол.

– Чти там срочные! – приказал Павел.

Подьячий по очереди стал читать письма. Написано канцелярским языком, но вполне понятно. В общем – указания, ничего реально срочного. Павел поинтересовался:

– Какие происшествия случились?

Во всех оперативных службах обычно с этого вопроса начинался рабочий день.

– Один момент!

Вернулся подьячий с чиновником «стола приключений», который вел журнал о всех, ставших известными, происшествиях – убийствах, кражах, драках с поножовщиной, разбоях. Павел пробежал взглядом журнал. Написано каллиграфическим почерком тушью. Единственно, что мешало читать – знаки «ять». Знаки эти были отменены советской властью после октябрьского переворота 1917 года. Драка в трактире, ничего серьезного, карманная кража, ущерб невелик – три рубля.

А вот это существенно – убийство на Адмиралтейской. Улица в центре, бедные там не живут, дома частные, а не доходные, не дома, а хоромы. Многие из домов старой постройки до сих пор хорошо сохранились, ибо строили добротно, на века. Не чета нынешнему массовому строительству, где используется труд гастарбайтеров. Выглядит неплохо, а по сути – недолговечно и уж двести лет точно не простоит.

Судя по записи, на происшествие поехал полицейский урядник Абрикосов. Фамилия известная, но в Москве. Вроде промышленник, владелец кондитерской фабрики. Ничего нового в мире не появилось, судя по записям «стола приключений». Так же грабят, убивают. Надо бы съездить, посмотреть. Интересно, как эти полицейские дела расследуют.

– Я поеду на Адмиралтейскую, посмотрю.

– Как изволите, господин прапорщик. Пролетка у подъезда ждет. Только осмелюсь напомнить, через два часа ежедневное совещание у начальника Сыскного отдела.

Память услужливо подсказала фамилию.

– А разве Путилин уже приехал?

– Нет, но он, как всегда, точен.

– Спасибо, я не забыл.

И ехать недалеко, два квартала, но если на каждое происшествие пешком, то к вечеру подошвы сотрешь. Шутка, на полицейских сапогах подошва двойная. В таких зимой, да с теплым носком нога не мерзнет.

На пролетке доехали быстро. У искомого дома несколько человек. Один из них, судя по бляхе – дворник. Перед Павлом расступились. Он вошел в дом. Слуг и домочадцев не видно, но со второго этажа слышен разговор. Легко взбежал по лестнице. У дверей одной из комнат плачущая женщина, рядом две зареванные девицы.

– К убитому вчера посторонние не приходили? – из комнаты мужской голос.

И в ответ, тоже мужской:

– Никак нет-с. Мимо меня мышь не проскочит!

– Не сам же он себя убил? Стало быть – был посторонний.

Павел прошел в комнату. На ковре, на левом боку лежал убитый, мужчина лет пятидесяти, в костюме-тройке. Под головой кровавая лужа расплылась. Увидев вошедшего Павла, со стула вскочил полицейский урядник, в звании вроде старшины. Павел – прапорщик, по-армейски – лейтенант. Был еще офицерский чин поменьше – подпрапорщик, соответствующий младшему лейтенанту.

– Убийство, Павел Иванович! – доложил урядник. – Мыслю – тяжелым предметом по голове ударили.

– И где этот предмет?

– Не обнаружен.

– Из карманов, из комнаты что-либо пропало?

– Не могу знать!

– Женщин допросить надо было.

– Виноват, не успел.

Павел подошел к женщинам.

– Кто обнаружил тело?

– Я.

– Представьтесь.

– Лукерья, жена хозяина.

– Во сколько это было?

– Без четверти одиннадцать. Я смотрю – свет в комнате горит. Чего керосин попусту жечь? Открыла дверь, а он…

Женщина снова заплакала.

– К убитому подходили?

– Было такое. Сначала подумала – плохо ему, а как кровь увидела….

– Не дотрагивались? Я имею в виду – пытались помощь оказать?

– Не было, он уже не дышал.

– Теплый или остыл?

– Не помню.

– Портмоне у хозяина при себе было? В карманах?

– Зачем его дома носить? В горке хранил.

Горкой называли письменный стол для работы стоя, столешница наклонена, чернильница стоит. Вдова подошла, откинула столешницу. Там стопка бумаги, очиненные гусиные перья, песочница с сеяным мелким песком – написанное присыпать, чтобы не смазать. И здесь же кожаное портмоне. Павел взял его в руки, раскрыл, показал содержимое женщине.

– Все здесь? Или пропали деньги?

В портмоне пачка бумажных банкнот разного достоинства. Грабитель не взял бы часть, прихватил все. Похоже, версия ограбления отпадает.

– Ценные предметы, может быть, пропали? Перстень или табакерка?

– Господь с вами, сударь, не курил он и табак не нюхал. А кольцо обручальное на пальце до сих пор.

– Может быть, ссорился с кем-то?

Женщина переглянулась с девицами.

– Вроде нет.

Павел почувствовал – неправду говорит.

– Члены семьи все на месте?

– Сына нет, Прохора.

– Где же он, позвольте спросить?

– Не знаю. Вчера был дома.

– Где-нибудь служит?

– Да нигде он не служит! – выступила вперед одна из девиц. – Только и знает, что в карты играть.

Это уже интересно. В карты могли проигрываться состояния. Не это ли явилось причиной ссоры и убийства? Но какие нервы должен иметь убийца, если это сын? Ударил папеньку и смылся? Куда?

– Родня еще в Петербурге есть?

– Нет, мы сами тверские, здесь еще не обзавелись.

Надо срочно проверить, где сын убитого. Складывалось впечатление, что он каким-то боком причастен к трагическому событию. Павел подошел к уряднику.

– Берите девушку, похоже – она знает, где ее брат может находиться, постарайтесь доставить сюда. И поаккуратнее, без применения силы, по возможности.

– Слушаюсь!

– А я отправлюсь в Сыскное отделение.

Урядник с девушкой вышли. Павел посмотрел на часы, откланялся. Как быть с трупом, он не знал. Надо срочно изучать наставления, приказы, свод законов империи. Без этого плохо. В свое время отправил бы труп на судмедэкспертизу. По крайней мере, была бы установлена причина смерти, но есть ли в Петербурге такие врачи? Вроде бы должны быть так называемые полицейские врачи. Но где они, каковы их функции, он не знал.

Павел поторапливался. Одно дело на пролетке ехать, другое дело пешком. На тротуаре полно людей, не будешь же расталкивать? Едва-едва успел. Интересно было посмотреть на начальника Сыскной полиции. В дальнейшем Путилин Иван Дмитриевич стал легендой сыска.

Современники считали его человеком одаренным, наблюдательным, добродушным и вежливым. Но очень смелым. Своим продвижением по службе и наградам обязан только своему умению видеть то, что другие не видели, аналитическому складу ума, способности делать выводы. Начинал полицейским чином, в звании титулярного советника в отделении полиции рядом с Сенным рынком. Там поднаторел в раскрытии карманных краж и разбоев. В декабре 1867 года получил коллежского асессора, в январе 1870 надворного советника. И дорос до действительного статского советника, чина гражданского, приравненного к генерал-лейтенанту в армии.

Сыскная часть расположена на углу набережной канала Грибоедова и Львиного переулка. А полицейская управа на Садовой улице.

В кабинете Путилина уже три офицера, Павел был последним. Остальные в Сыскной полиции – нижние чины. По моде тех лет Иван Дмитриевич имел пышные бакенбарды. Моду такую завел государь Александр II. Чиновники, как это водится, императору стали подражать.

Путилин поприветствовал собравшихся, открыл «книгу приключений», как назывался журнал происшествий, зачитывал криминальные события, спрашивал – кто конкретно занимается и есть ли какие-нибудь наметки по делу. Спрашивал Иван Дмитриевич по старшинству. Первым отвечал ротмистр. Павел слушал внимательно, на лету хватал образец для ответа и сумел достойно доложить.

– Все свободны, уезжаю к Федору Федоровичу на совещание.

Федор Федорович Трепов был обер-полицмейстером Санкт-Петербурга. Именно по его предложению была создана Сыскная полиция, и он предложил кандидатуру Путилина, разглядев в полицейском задатки отличного сыщика.

Российской империей управлял царь Александр II, сменивший Николая I. Удостоен был эпитета «освободитель» в связи с освобождением крестьян от крепостного права в России и победой в войне за независимость Болгарии от османского владычества. Жаль только, недолго помнили болгары, кому обязаны свободой. И в Первую и Вторую мировые войны выступали на стороне немцев против «братушек», да и в более близкие времена на них надежды не было. То красный свет строительству газопровода включат, когда значительная его часть, морская, уже построена. То запретят строительство атомной электростанции в Беляне, когда по подписанному контракту уже строительство идет. То памятник русскому солдату Алеше осквернят, то запретят пролеты российских самолетов над своей территорией.

Пожалуй, Александр II, как никто другой из императоров после Петра I, провел больше всего назревших реформ. В 1857 году ликвидировал военные поселения, в 1861 году отменил крепостное право, в 1863 году провел финансовую реформу, в этом же году реформировал высшее образование, в 1864 году прошли Земская и Судебная реформы, в 1870 году реформа городского самоуправления, на следующий год – реформа среднего образования, в 1874 году военная реформа.

По Ключевскому: «Александру II досталось обременительное наследство. Он не хотел показаться лучше, чем был, и часто был лучше, чем казался».

За период его правления Российская империя приросла Средней Азией, Северным Кавказом, Дальним Востоком, Бессарабией, Батуми.

В 1867 году Русская Аляска была продана Америке за 7,2 миллиона долларов. По договору Россия передала Японии все Курильские острова в обмен на Сахалин. Уступки на двадцать лет обеспечили нейтралитет США и Японии для России на Дальнем Востоке. В 1858 году по договору с Китаем Россия получила Забайкалье, Хабаровский край, часть Маньчжурии.

Но некоторые реформы запоздали, разразился экономический кризис. Устойчивый рост показывало развитие железных дорог.

Павел не подозревал, что ему лично придется встретиться с государем. Он вновь направился на Адмиралтейскую, в дом, где произошло убийство. Туда уже вернулся урядник, да не один, с уловом, сыном убитого. Сын был изрядно пьян и «поплыл».

– Не хотел я папеньку убивать, случайно вышло.

– Урядник, засвидетельствуйте показания, для суда пригодятся.

Незатейливое какое-то отцеубийство и убийца – слабохарактерный недоумок. Талантов хватило только проматывать отцовские деньги. Оставшуюся часть дня Павел изучал законы Российской империи. В его кабинете, в книжном шкафу собраны все тома, вместе с поправками, а также уложения, постановления. Понятно, что за три часа только несколько страниц одолел, все же не беллетристика легковесная. Еще один том забрал домой. Телевизора, как и интернета, нет, так проведет время с пользой.

В бумажнике обнаружил несколько бумажных купюр и мелочь, решил на обратном пути заехать в «Пышечную», сохранившуюся до современных дней. Заведение было широко известно всем петербуржцам и многим гостям города и располагалось на углу Невского проспекта и Большой Конюшенной. Туда отвезла его пролетка.

– Ждать? – спросил кучер.

– Езжай!

Боже, какие восхитительные ароматы! В пышечной народу полно. Выбор пышек, пирожных, пирожков – огромный. Чай горячий, ароматный, из самовара, к чаю подавали кусковой сахар.