World Of Warcraft. Traveler: Путешественник

Глава первая

Сон о пути и свете

Арамар Торн отвернулся от Света.

Свет позвал его, и он последовал на зов – поплыл за море, не прибегая к помощи судна, лодки или хотя бы плота – и плыл, пока волны и брызги под Арамаром не исчезли, и он не обнаружил, что достиг берега. Но Свет звал и звал его за собой. Этот странный Свет исходил не от солнца, не от лун и не от звезд, составлявших созвездия, которые после исчезновения отца часто показывала шестилетнему Арамару мать, обещая сыну, что Грейдон Торн обязательно найдется. Нет, то был совсем незнакомый Свет, он двигался по небосводу без определенного направления – по крайней мере, наверняка определить его путь, не говоря уже о точном местонахождении, было совершенно невозможно. И все-таки, не успев даже принять сознательного решения продолжать свой путь, Арам вдруг обнаружил, что идет к нему. Он шел и шел – по пыльной пустыне, по глухому лесу, по топкой трясине, по густым джунглям – и остановился лишь перед отвесным склоном высокой горы, казалось, поднявшейся из земли лишь затем, чтобы преградить ему путь. Но зов Голоса Света: «Арам, Арам», – не прекращался, хотя до ушей не доносилось ни единого настоящего звука. Голос Света схватил Арамара, словно сжав в кулаке его сердце, больно дернул, поднял в воздух, и Арам Торн взмыл ввысь и летел сквозь облака и лучи солнца, сквозь дождь и гром, пока молния не ударила так близко, что волосы на предплечье встали дыбом и тут же скорчились от жара. Но даже вспышка этой молнии померкла рядом с ослепительно ярким сиянием Света.

Он проделал столь далекий путь, чтобы отыскать этот Свет – отыскать, чтобы Свет смог спасти его, смог вернуть ему отца, а самого Арамара вернуть домой, обратно к матери, к Роббу, и к Робертсону, и к Селии, и даже к Чумазу. Но, когда он, наконец, достиг цели, Свет ослепил его, и Арамар Торн отвернулся. Свет звал его: «Арам, Арам, ведь именно ты должен спасти меня!» Но он отвернулся прочь. Свет еще раз окликнул его по имени…

– Арамар Торн! А ну вытряхивай из койки свои жалкие кости!

Разом проснувшись, Арам вскочил и больно ударился лбом о верхнюю койку, подвешенную всего в паре десятков сантиметров над его изголовьем. За шесть месяцев плавания мальчик так ничему и не научился, и если учесть, сколько раз он просыпался таким образом, на лбу давно должен был образоваться несходящий синяк. Странный сон о Пути и Свете немедленно начал забываться, меркнуть, и как Арам ни старался запомнить хоть одну деталь, память распорядилась иначе.

Поначалу Макаса Флинтвилл, второй помощник капитана, от души веселилась, глядя, как Арам расшибает лоб, но это давно осталось в прошлом. Этот мальчишка никогда не мог проснуться самостоятельно – чтобы разбудить его, ей частенько приходилось орать у него над ухом по две минуты кряду, и это лишний раз подтверждало, что на борту «Волнохода» ему не место. Она просто видеть не могла Арама, но капитан – негласно, не отдавая прямого приказа – определил новичка ей в подопечные. Однако никто ни слова не сказал о том, что с этим юным балбесом надлежит нежничать. Устав орать на Арама, она ухватила его за босую ногу и сдернула с койки.

Жестко приложившись спиной об пол, Арам открыл глаза и ожег своего заклятого врага яростным взглядом. Макасе было семнадцать – всего на пять лет больше, чем ему, – но, даже когда он тянулся перед ней по стойке «смирно», она возвышалась над ним на добрые полголовы, а уж сейчас и вовсе нависла горой. Он еще дважды моргнул, фокусируя взгляд. Свет падал на Флинтвилл со спины из распахнутого люка, ее темная кожа сливалась с полумраком кубрика, и затуманенное сном сознание воспринимало Макасу всего лишь как тень. Однако отрицать реальность и осязаемость ее присутствия было невозможно. Высокая, стройная и мускулистая, мелкие кудряшки волос острижены под корень… Флинтвилл представляла собой неодолимую силу, а Арам, к собственному несчастью, не был неподвижным предметом. Сжав в кулаке ворот его матросской блузы, Макаса рывком подняла Арама на ноги.

– Через пять минут подойдем к берегу, – прорычала она. – Обувайся! Через две минуты жду в трюме.

Чтобы спуститься в трюм, вначале требовалось подняться на палубу. Натянув чулки, надев сапоги и ополоснув лицо, Арам выбрался на свежий воздух. Бросив взгляд на берег – первую твердую землю, которую он увидел за неделю, – Торн рысью побежал к трюмному люку, мимо матросов, готовившихся пристать к берегу. Впрочем, он знал: как быстро ни беги, второго помощника капитана «Волнохода» не опередить.

Нырнув в люк, Арам ухватился за внешние края трапа и ловко соскользнул вниз. Наконец-то он освоил этот трюк! Каблуки гулко ударили в помост. В трюме тоже почти не было света. Полумрак пах рыбой и плесенью.

Макаса, конечно, уже ждала его. Она стояла, повернувшись к люку спиной, но командовать принялась еще до того, как он успел спуститься:

– Этот бочонок и эти четыре ящика отправятся на берег. Помоги мне с бочонком и возвращайся за ящиками. И не забудь убедиться, что ящики – те самые.

В ответ Арам промолчал. Это вполне устраивало их обоих. Первые несколько недель на борту он пробовал и «Есть, мисс!», и «Есть, мэм!», и «Есть, сэр!», но все это неизменно вызывало недовольную гримасу на ее лице. Тогда он попробовал «Есть, госпожа второй помощник!», «Есть, госпожа Флинтвилл!» и даже «Есть, Макаса!», но и это ей, очевидно, не подошло. Поэтому Арам перестал обращаться к Макасе – хоть по имени, хоть по званию – и вообще изо всех сил избегал обращаться к ней.

Вместе они накренили бочонок, чтобы откатить его к грузовому люку, и Арам услышал и почувствовал, как что-то плещется внутри. Вопрос слетел с языка прежде, чем он успел подвергнуть его цензуре:

– А что там, в этой бочке?

– Крутые куриные яйца в маринаде, – мрачно, словно приглашая усомниться в этом, отвечала Макаса.

Лицо Арама скривилось от отвращения.

– Да кому нужны крутые куриные яйца в маринаде?!

– Вот подожди, и увидишь, – сказала Макаса, улыбнувшись в первый раз за утро – а, может, и за целый месяц.

Арам покачал головой. Эту привычку пришлось вырабатывать, потому что прежняя его манера – закатывать глаза – уж слишком раздражала второго помощника Флинтвилл, а злить ее лишний раз было совсем ни к чему. Вдвоем они докатили бочонок до грузовой сетки, и та немедленно натянулась вокруг него, будто гамак – палубные потянули тали, поднимая груз. Макаса, не говоря больше ни слова, вскарабкалась по трапу наверх, оставив Арама внизу.

Арам отправился обратно к указанным ею ящикам. Ящики не были запечатаны наглухо, и он сковырнул с одного крышку, чтобы удовлетворить свое любопытство. Внутри обнаружились старые выщербленные топоры на потрескавшихся, а то и сломанных деревянных рукоятях, острия клинков и даже ржавые гвозди. Арам окинул взглядом трюм отцовского корабля. Трюм был полон подобного случайного хлама, бесполезного мусора, не нужного ни одному человеку в здравом уме. Однако именно этот бесполезный мусор и был основными товарными запасами Грейдона Торна. «Волноход» бороздил воды Азерота, заходя и в порты Орды, и в порты Альянса, и в любые прочие, попадавшиеся по пути. Торговля капитана Торна была делом темным. Мелкая партия там, мелкая сделка сям… Арам вновь покачал головой. Как все это могло приносить выгоду, он совершенно не понимал.

В четыре приема мальчик перетаскал ящики в грузовую сетку, каждый раз провожая взглядом груз, поднимавшийся наверх, к свету дня. Все это о чем-то напоминало – но о чем? Этого он никак не мог уловить. Выкинув из головы дремлющие воспоминания, он полез наверх, следом за ящиками.

Выбравшись на палубу, он немедленно был вознагражден внушительным шлепком по спине, лишившим его паруса ветра, и жизнерадостным возгласом:

– Доброго утречка сыну Грейдона!

– Пожалуйста, не называй меня так, – ответил Арам, переведя дух.

Обернувшись, он вовсе не удивился, увидев открытую улыбку первого помощника капитана «Волнохода» – широкоплечего рыжебородого дворфа Дургана Однобога, ростом лишь чуточку выше полутора метров, зато весившего не меньше восьмидесяти килограммов. Видеть улыбку Макасы Араму доводилось нечасто, но какое-либо другое выражение на лице Однобога он видел еще реже.

– Слушаюсь, Арамар! – с фальшивым раскаянием в голосе ответил Однобог. – Конечно, ты человек не чей-то там, а свой собственный. Невелик, конечно, человечек, но все же…

Арам широко улыбнулся дворфу, взирая на него с высоты своих ста шестидесяти пяти сантиметров. Он знал, что для своего возраста высок ростом, и имел все основания надеяться вырасти еще выше. Но старший помощник с таким удовольствием поддразнивал своего юного друга, называя его маленьким человечком, что Араму и в голову не приходило выражать недовольство его забавой – в основном потому, что Однобог нравился ему больше, чем кто бы то ни было на борту «Волнохода», включая и его собственного отца, капитана Грейдона Торна.

– Книжечка-то с собой? – весело поинтересовался Однобог.

В ответ Арам хлопнул по заднему карману брюк.

– Как всегда!

– Добро́. Может, сегодня увидишь что-нибудь, достойное ее страниц. Мы отдали якорь. Твой старик велел тебе отправляться на берег.

На долю секунды Арам вновь ощутил то самое желание. Желание швырнуть отцовский приказ прямо в морду – в самую морду ему, великому и могучему капитану Грейдону Торну. Его отношения с отцом были… так сказать, непросты. Но, честно говоря, сейчас Араму до смерти хотелось снова ступить на твердую землю, и бунтовать не было никакого смысла. Кроме того, в голове прозвучал голос его матери, Сейи: «Не стоит отрезать себе нос назло собственному лицу, дитя мое». Претерпев еще один дружеский, но болезненный шлепок по спине, Арам оставил Однобога и направился к трапу.

Глава вторая

По ком звонит гнолл

Не дойдя до конца трапа пары метров, Арам прыгнул вбок и приземлился на отлогий берег, круто уходивший в воду. Здесь не было ни порта, ни пристани – лишь небольшая естественная бухта на побережье Пустошей, позволявшая «Волноходу» подойти почти к самому берегу. Бочонок и ящики уже лежали на песке, под присмотром Макасы Флинтвилл и отца Арамара, капитана Грейдона Торна.

До ста восьмидесяти сантиметров росту Грейдону не хватало лишь какого-то волоска. Был он строен, но мускулист, густые темные волосы и густая темная борода едва начали седеть, принимая оттенок его светло-серых глаз. Много раз сломанная, его переносица скривилась причудливым зигзагом. Но при виде сына в серых глазах Грейдона появилась улыбка, подхваченная и едва заметно дрогнувшими уголками рта.

– Готов? – спросил он Арама с усмешкой в голосе.

– К чему? – насупился в ответ Арам.

Как обычно, чем больше улыбался отец, тем меньше Арам был склонен отвечать тем же.

Но на сей раз капитан, очевидно, не заметил этого. Улыбнувшись открыто, он повернулся к Однобогу, наблюдавшему за берегом с борта корабля, и кивнул. Первый помощник трижды ударил в судовой колокол, и все, кроме Арама, устремили взгляды к опушке леса, подступавшего к самому берегу.

Ну, а взгляд самого Арама метался между отцом с Макасой и лесной опушкой. От него не укрылось, что Макаса вооружена до зубов. За спиной у нее на ремне висел щит – железный диск, обитый несколькими слоями гасящей удар сыромятной кожи, через плечо был перекинут отрезок железной цепи, к поясу пристегнута абордажная сабля, в опущенной левой руке – длинный железный гарпун, воткнутый тупым концом в песок. На поясе у отца, напротив, не было его обычной абордажной сабли, зато опирался он на весьма впечатляющую боевую дубину из звездной древесины и железа, легко достававшую ему до пупа. Отметив все это, Арам тут же почувствовал: нет, он не готов – до такой степени, что сошел на берег едва ли не голым. Да, блокнот для зарисовок был при нем, но лучше бы он взял вместо него свою абордажную саблю!

И тут Арам почувствовал – скорее, почувствовал, чем услышал – шорох листвы. Из лесу на полосу гальки, отделявшую заросли от песчаного берега, выступило существо – да не одно, а множество! Все они были похожи на собак, покрытых бурой шерстью в желтых подпалинах и черных пятнах, не слишком прямо державшихся на задних лапах, облаченных в рваные одежды из грубой шерстяной ткани и разрозненные детали железных доспехов. Имелось при них и оружие. Множество оружия! Дубины, копья, топоры, боло, и снова дубины, «украшенные» острыми железными навершиями и шипами.

– Кого же мы видим? – спросил Грейдон.

– Гноллов, – почти беззвучно выдохнул Арам.

Обычно он терпеть не мог подобных отцовских вопросов, но в этот миг был зачарован так, что и думать забыл об обидах. С детства Арам слышал много слухов, ходивших об этих чудищах в Приозерье, но живых гноллов не видел еще никогда. Составленному Грейдоном описанию видов они соответствовали исключительно точно – вот только добрый капитан не потрудился указать внушаемую ими разновидность страха.

Грейдон снял поношенный кожаный плащ, позволив ему упасть на песок. Компас, висевший на золотой цепочке вокруг шеи, капитан спрятал под белую рубашку. Затем он сделал шаг вперед и, крякнув, вскинул тяжелую дубину на плечо. В ответ гноллы… рассмеялись. По крайней мере, для ушей Арама это прозвучало, как смех. Начавшись с громкого леденящего душу клекота, звук достиг вершин громкости и пошел на убыль, сменившись разрозненным фырканьем, перешедшим в частое громкое дыхание – точно так же пыхтел их домашний пес Чумаз, примчавшись домой после беготни вдоль берега озера Безмолвия.

Самая крупная из гноллов, самка, мягко шагнула вперед. Ростом она превосходила Арама всего на несколько сантиметров, однако крепка была, словно дуб. Могучие плечи, короткая морда, ухмыляющаяся пасть полна игольно-острых зубов… В одном из ее островерхих ушей красовалось перо, другое было украшено маленьким золотым колечком. Вооружена она была, подобно Грейдону, боевой дубиной из осененного луной дерева, окованной железом, но, в отличие от дубин ее сотоварищей, лишенной заостренных металлических шипов.

– Это Клекоть, матриарх стаи Лютохвостов, – шепнул Грейдон. – Я уже имел удовольствие встречаться с ней.

– И суметь выжить, чтобы рассказать об этом? – усомнился Арам, вызвав лукавую улыбку на лице Грейдона и злобный косой взгляд со стороны Макасы.

Тем временем Клекоть двинулась по кругу влево. Грейдон шагнул вперед и пошел по кругу вправо. Арам заметил, как гарпун Макасы на сантиметр приподнялся над песком, но капитан, тоже заметивший это, едва заметно покачал головой, и Макаса вновь опустила свое метательное оружие с зазубренным железным наконечником к ноге.

Арам попытался сглотнуть, но во рту пересохло, точно в пустыне. Попробовал сделать вдох, но – словно разучился дышать. Не то, чтоб он уж очень заботился о папаше, однако ему вовсе не хотелось, чтобы капитан Грейдон Торн погиб в бою с этим чудищем. В предвкушении схватки сердце в груди Арама пустилось вскачь, но все же взмах дубин и рывок вперед застал его врасплох.

Боевые дубины ударили одна о другую с сокрушительной силой, железо оковки зазвенело громче судового колокола «Волнохода». Крутанувшись на месте, Грейдон ударил еще раз, но Клекоть, толкнувшись мощными задними лапами, подскочила вверх, пропустив под собой подсекающий горизонтальный удар, и тут же, еще до того, как ее лапы коснулись земли, ударила сверху вниз. Но капитан Торн сжался в комок, кувыркнулся вперед, и удар его противницы пришелся в пустоту. Ее дубина врезалась в песок. Песчинки так и брызнули во все стороны, включая разинутый рот и широко распахнутые глаза Арама. Тот поперхнулся, закашлялся и принялся отчаянно отплевываться. Из глаз хлынули слезы. Крепко зажмурившись, он начал протирать глаза и на некоторое время перестал следить за схваткой.

Несколько раз моргнув, Арам прислушался в ожидании глухого, влажного хруста сокрушаемых костей или пронзительного крика боли, но услышал лишь еще один звонкий, точно удар колокола, лязг железа о железо. Наконец в глазах у него прояснилось, и он увидел, как дубина отца взмыла вверх и пронеслась в каком-то миллиметре от подбородка Клекоти. Та отшатнулась, но тут же восстановила равновесие и взмахнула дубиной, направляя сокрушительный удар в грудь капитана, прежде чем он успеет опустить свое оружие и защититься. Но капитан Торн оказался для нее слишком проворен. Его дубина обрушилась вниз и не просто отразила удар, но разнесла оружие матриарха гноллов в щепки и переломилась пополам.

Оба бойца замерли в паре метров друг от друга, сжимая в руках древки сломанных и потому бесполезных дубин, тяжело дыша и яростно сверкая глазами.

– И что теперь? – хотел было шепнуть Арам Макасе, но изо рта, пересохшего от песка, раздался лишь неразборчивый хрип.

Однако Макаса все равно раздраженно цыкнула на него.

Тут капитан Грейдон Торн запрокинул голову и захохотал. Казалось, смех его эхом отдается за спиной. Резко обернувшись, Арам увидел Дургана Однобога, стоявшего у борта и тоже хохотавшего от души. Тогда он снова обернулся – поглядеть, что там с Клекотью. Та, приподняв губу, издала басовитый рык… тут же перешедший в резкий клекот, благодаря которому матриарх, очевидно, и получила свое имя. Вскоре все вышедшие на берег гноллы хохотали, завывали и ухали вместе с Грейдоном, Клекотью и всей командой «Волнохода». Похоже, только ошеломленный Арам да мрачная Макаса не разделяли общего веселья.

Клекоть хлопнула Грейдона по спине – таким же сильным, дружелюбным хлопком, какими награждал Арама Однобог – и указала в сторону Арама обломком дубины. В ответ капитан Торн что-то шепнул ей на ухо. Клекоть кивнула и вновь зашлась в припадке визгливого клекота. Щеки Арама жарко вспыхнули, и, видя, как сын раскраснелся от ярости, отец Арамара Торна подавился остатками смеха. На миг его лицо погрустнело, но эта непонятная Араму боль тут же скрылась под прежней довольной миной.

– Поторгуем?! – оживленно воскликнул он.

– Еще бы! – во весь голос ответила Клекоть между еще одним изумленным взглядом на Арама и новым приступом клекота.

Она махнула своим, и те вынесли на берег объемистые тюки, завернутые в огромные листья гуннеры. Грозный с виду самец с множеством украшений в ушах, веках, ноздрях и губах водрузил один из тюков на бочку и бережно отвернул толстый, но гибкий лист. Внутри оказались длинные полосы копчено-вяленого мяса.

– Вяленый мясо вепря, – пояснила Клекоть. – Самый лучший у Лютохвосты. Шестнадцать тюков. И дюжина – каменношкурый треска.

Капитан Торн поскреб в бороде, а Клекоть стукнула сжатой в кулак лапой по бочонку и прислушалась к плеску рассола внутри. И тут Арам увидел, как из ее пасти потекли слюнки – буквально закапали на песок!

– Тут то, что я думать? – жадно спросила она.

– Оно самое, – кивнул Грейдон, сковыривая крышку с верхнего ящика и извлекая из него выщербленное лезвие топора. – А вот четыре ящика готовых шпор.

Клекоть улыбнулась во всю пасть.

– Торн из Торнов, – сказала она со смехом.

Но в ее взгляде Арам заметил и кое-что, кроме веселья – внезапную нервозность, причину которой он не сумел понять.

Однако отец владел ситуацией намного лучше.

– Итак, матриарх, ты сама видишь, как много сокровищ я привез на продажу. Но шестнадцать и дюжина… Ты ведь понимаешь, что этого мало.

Клекоть зарычала. Арам увидел, что Макаса поудобнее перехватила гарпун. Но рык завершился кряхтеньем и взмахом лапы, и вскоре из джунглей появились новые тюки.

– Двадцать и двадцать, – пролаяла Клекоть. – Ни один больше. Последний слово.

– Идет! – согласился капитан, и все – обе договаривающиеся стороны, включая даже Макасу – разразились радостными возгласами.

Даже Арам поддался общему настроению, но слегка опоздал. Возглас Арама прозвучал секундой или двумя позже остальных, заставив его смутиться. К еще большему его смущению Клекоть снова засмеялась и, указав на него, спросила:

– Твой парнишка малость тугодум?

– Нет. Просто новичок, – ответил Грейдон, взглянув на Арамара.

Скрестив руки на груди, Арам наградил своего старика сердитым взглядом.

– Что? – спросил отец. – Новичок… Что в этом обидного?

Его сын подавил желание закатить глаза, и вместо этого лишь покачал головой.

Тем временем бочонок был вскрыт. От резкой вони маринованных яиц Арама едва не вырвало – и даже несгибаемая Макаса слегка позеленела с лица. Но Клекоть и прочие Лютохвосты взвыли от восторга. Шлепнув по лапе рослого самца, потянувшегося к бочонку, матриарх выпустила когти, запустила лапу в рассол и осторожно извлекла из бочонка первое яйцо. Подняв яйцо ввысь, словно восхитительный бриллиант, она целиком уронила его в пасть и даже головой замотала от наслаждения. Разом забыв о тошноте, Арам изумленно вытаращил глаза.

– Для гноллов эти яйца – настоящий деликатес, – сказал Грейдон.

Арам вздрогнул. Он и не заметил, как отец оказался у него за спиной. Несмотря на свои внушительные размеры, Грейдон Торн был поразительно легок на ногу.

– Сам вижу, – сказал Арам, стараясь говорить как можно холоднее и равнодушнее.

Однако в схватке с мальчишеским любопытством желание отдалиться от отца было заранее обречено на поражение. Увидев, как гноллы, вскрыв ящики, ахают и охают над сломанными лезвиями и старыми гвоздями для лошадиных подков, он не успел вовремя остановиться и вскинул на Грейдона вопросительный взгляд.

– У Лютохвостов нет металлургии, – пояснил Грейдон, продев руки в рукава своего кожаного плаща и вскидывая плечи, чтобы плащ лег, как нужно. – Нет кузниц, как у твоего дружка Глэйда.

Конечно, Грейдону Торну не стоило бы называть Робба Глэйда «дружком» Арама, но на этот раз Арам решил промолчать.

– Однако, – продолжал отец, – вбить гвоздь, или лезвие топора, или острие ножа в боевую дубину и тем утроить наносимый врагам урон им вполне по силам. Для гноллов все эти куски железа – на вес золота.

Арам поднял бровь.

– Значит, ты надуваешь их? Обманом всучиваешь им никчемный хлам в обмен на…

Здесь он запнулся в смущении. В обмен на что? На вяленое мясо вепря? На вяленую треску? На взгляд Арама, сорок тюков того и другого вряд ли стоили дороже бочонка этих мерзких яиц.

– Никто никого не надувает, – ответил Грейдон терпеливее, чем Арам того заслуживал. Вытащив из-под рубашки компас на цепочке, капитан «Волнохода» рассеянно уронил его на грудь. – Что для человека – хлам, то для гнолла – клад.

– А то, что для гнолла – копченое мясо?

– Тоже своего рода клад – для кентавра, таурена и свинобраза из Живодерни.

– Свинобразы едят вяленое мясо вепря?

– Да, некоторые – едят. Но чаще берут треску.

Арам – едва ли не в восхищении – покачал головой.

– Да ты заработаешь на этих сделках целое состояние, ведь правда?

Восхищение вовсе не относилось к типичным реакциям Арама на отца, и Грейдон радостно улыбнулся – на подобные лакомства его сын был скуп.

– Небольшое состояние, – пожав плечами, ответил капитан.

– Но если вы друзья, и все по-честному, зачем вам с Клекотью понадобилось драться?

– Гноллы не любят людей. Возможно, потому, что и многие люди не любят гноллов. Клекоть не может торговать со мной на глазах всей стаи, пока я не докажу, что достоин ее уважения.

– Так, значит… все это было только для виду?

– И да и нет. Знаешь, Арам, любого нужно видеть таким, каков он есть, а не таким, каким его учат считать старики из Приозерья. Гноллы – народ воинов. Весьма своенравных и неуживчивых воинов, кстати сказать. И отличить пантомиму от настоящего боя способны даже их щенки. Вот потому-то мы и бились. Взаправду. Но, как ты мог заметить, на наших боевых дубинах не было ни острых наверший, ни шипов.

– Ага, но все же это были боевые дубины! Тебя все же могли убить!

– Хочешь сказать, тебя это волновало? – сказал Грейдон, все еще улыбаясь.

Но Арам просто принял недовольный вид.

– Я не хочу твоей смерти, Грейдон, – сказал он, прекрасно зная, что отец терпеть не может, когда собственный сын обращается к нему по имени. – Я просто хочу вернуться домой.