Британские СС

И все-таки даже коренной лондонец мог пройти по Керзон-стрит и не увидеть в городе никаких изменений – если не особенно глазеть по сторонам. Знак «Soldatenkino» на кинотеатре «Керзон-синема» был скромный и незаметный, и только если вы попытаетесь войти в «Мирабель», швейцар в цилиндре шепнет вам на ухо, что ресторан теперь обслуживает исключительно господ офицеров штаба Восьмой воздушной дивизии, расположенного через дорогу в бывшем здании министерства образования. И так же легко можно было пропустить значки «еврейское предприятие» на дверях заведений, весьма эффективно отпугивающие всех клиентов, кроме самых отважных. В ноябре сорок первого Дуглас Арчер, как и большинство его соотечественников, старался поменьше глазеть по сторонам.

Убийство, расследовать которое, как и предполагал сержант Гарри Вудс, их в тот же день пригласили, произошло в районе Шепард-Маркет – маленьком лабиринте нешироких улиц, где проживали лондонские рабочие, итальянские лавочники и богатые туристы, находившие в этих кривых переулках и скрипучих старых домах тот Лондон, о котором читали у Диккенса, не сильно удаляясь при этом от модных магазинов и ресторанов.

Дом, в который направлялся Дуглас, выглядел вполне типичным для названного района. У входа уже дежурили полисмены в униформах, они о чем-то спорили с парой репортеров. На первом этаже располагалась убогая антикварная лавчонка – настолько тесная, что, раскинув в стороны руки, посетитель мог достать до противоположных стен. Второй этаж занимали жилые комнаты, размерами напоминающие кукольный домик. К ним вела винтовая лестница, на которой буквально негде было повернуться, не смахнув со стен украшавшие их репродукции в рамочках.

Полицейский доктор сидел на обитом ситцем диване. Британская форменная шинель застегнута на все пуговицы, руки в карманах, молодой – лет двадцать пять, пожалуй, – но в глазах уже та самая жуткая обреченность, с которой многие приняли поражение в войне.

На полу перед ним лежал убитый. Лысоватый бледный мужчина лет тридцати пяти. Встретив такого на улице, можно было бы принять его за успешного ученого, рассеянного профессора, какими их любят изображать в комедийных кинолентах.

На жилете, залитом кровью, темнело широкое бурое пятно. Какой-то порошок. Дуглас тронул его кончиками пальцев, но, даже не успев поднести их к носу, уже почуял запах нюхательного табака. Бурые следы виднелись и под ногтями убитого. С тех пор как цены на сигареты взлетели, популярность нюхательного табака стала расти – тем более он все еще продавался не по карточкам.

Жестянка с табаком обнаружилась в жилетном кармане. Пули сбили с нее крышку. Там же лежала наполовину выкуренная сигара, марка «Ромео и Джульета», по нынешним временам безумная роскошь. Неудивительно, что окурок он приберег.

Костюм тоже дорогой, из тонкой ткани, швы ручные. Однако для сшитого на заказ сидит мешковато – как будто хозяин вдруг решил сесть на жесткую диету и сильно похудел. Лицо осунувшееся, в морщинах – тоже свидетельство резкой потери веса. Дуглас тронул пальцами проплешины на голове убитого.

– Очаговая алопеция, – сказал доктор. – Распространенная штука.

Дуглас заглянул в рот. Денег на дантиста у покойного явно хватало. Во рту были золотые коронки. А еще – кровь.

– У него кровь во рту.

– Вероятно, ударился лицом при падении.

Дуглас сомневался, что дело именно в этом, но спорить не стал. Он отметил на лице трупа мелкие язвы и кровоподтеки. Закатал рукав и обнаружил, что кожа красная и воспаленная до самого плеча.

– И где в это время года можно так сильно обгореть на солнце? – удивился доктор.

Дуглас быстро набросал в блокноте, как расположено тело. Вероятно, в момент выстрела мужчина находился в дверном проеме и рухнул навзничь. Дуглас потрогал пятна крови, оценивая, насколько она успела запечься, затем положил ладонь на грудь трупа. Совершенно холодный. Мертв уже не менее шести часов. Доктор наблюдал за действиями инспектора, однако никак не вмешивался.

Дуглас встал и оглядел помещение. Маленькая комнатка, оклеенная помпезными обоями, на стенах репродукции Пикассо, на столе светильники, сделанные из оплетенных бутылок «кьянти». Ореховый секретер стоял раскрытым – похоже, в нем рылись. Старинный латунный светильник был повернут таким образом, чтобы свет попадал на обитую зеленой кожей поверхность для письма, но лампа из патрона была выкручена и засунута в один из ящичков вместе с пачкой дешевых конвертов.

Ни книг, ни фотокарточек, ничего, что могло бы хоть что-то рассказать о личности владельца. Помещение напоминало скорее дорогой гостиничный номер. В открытом камине лежали поленья, и наружу через решетку высыпалась горка пепла от сожженной бумаги.

– Патологоанатом здесь? – спросил Дуглас.

Он вкрутил лампочку в патрон, включил и подождал. Лампочка была исправна. Он снова щелкнул выключателем и подошел к камину. Потрогал пепел – холодный, прогорел полностью, ни клочка не уцелело. Меж тем бумаги тут сожгли очень много, на это потребовалось время. Дуглас вытер пальцы носовым платком.

– Еще не появлялся, – ответил доктор уныло.

Очевидно, ему уже очень надоело здесь торчать.

– А вы что можете сказать нам, док?

– Может, у вас сигаретка найдется? Раз с немцами работаете…

Дуглас вынул золотой портсигар – свою единственную драгоценность. Доктор взял сигарету, благодарно кивнул и принялся рассматривать. Две красные полоски свидетельствовали о том, что сигарета из пайка вермахта. Доктор сунул ее в зубы, достал зажигалку и закурил, не меняя выражения лица и позы.

Один из дежурящих на месте преступления сержантов молча наблюдал за всем этим через дверной проем, стоя на крошечной лестничной площадке. Почуяв, что в разговоре наступила пауза, он сунул голову в дверь и отрапортовал:

– Прошу прощения, сэр! Патологоанатом велел передать, что будет только к вечеру.

Услышав сообщение, Дуглас не мог не переглянуться с Гарри, и тот кивнул, признавая, что задержать полицейского медика было хорошей идеей. Патологоанатомов теперь всегда приходилось дожидаться подолгу.

– Так какие ваши впечатления, доктор? – еще раз спросил Дуглас.

Они оба посмотрели на труп. Дуглас подергал его за ботинки – ступни всегда коченели в последнюю очередь.

– Фотографы все отсняли и ждут патологоанатома, – сообщил Гарри, разворачивая мешок для транспортировки.

Дуглас расстегнул на убитом сорочку и обнаружил темно-лиловые синяки вокруг двух дыр с коркой запекшейся крови.

– Какие мои впечатления… – проговорил доктор. – Смерть наступила от пулевых ранений в область груди. Первая пуля попала в сердце, вторая – в верхнюю долю легкого. Умер практически мгновенно. Могу я теперь быть свободен?

– Я не задержу вас дольше необходимого, – холодно произнес Дуглас, присев на корточки перед трупом.

Он посмотрел туда, где должен был находиться убийца. У стены под креслом в самом углу блеснуло что-то металлическое. Дуглас подошел взглянуть и выудил из-под кресла маленькую деталь из какого-то сплава с обшитым кожей краем. Спрятав ее в жилетный карман, он уточнил:

– Так, значит, сердце пробила первая пуля, не вторая?

Доктор по-прежнему сидел, вальяжно развалившись на диване, только теперь скрестил стопы вытянутых ног.

– Да. Если бы сердце еще билось, было бы больше кровавой пены из пробитого легкого.

– Вот как, – произнес Дуглас.

– Он уже падал, когда убийца выстрелил во второй раз. Вероятно, поэтому пуля и прошла выше.

– Ясно.

– За последний год я насмотрелся достаточно огнестрельных ран, чтобы стать в этой области почти экспертом. Орудие – пистолет, девятимиллиметровые пули вы достанете, когда поковыряетесь под этими чудовищными полосатыми обоями. Я считаю, искать надо отставного военного, который часто бывает в этом доме и открывает своим ключом. И наверняка он левша.

– Неплохо, доктор.

Уловив сарказм, Гарри Вудс на секунду оторвался от изучения содержимого карманов убитого.

– Вы знаете мои методы, Ватсон, – ответил доктор.

– Значит, раз убитый в верхней одежде, вы решили, что он вошел с улицы и нарвался на убийцу, поджидавшего в кресле у камина. По тому, как прошла пуля, вы сделали вывод, что убийца левша.

– Хороший табак, – констатировал доктор, держа сигарету перед собой и любуясь на струйку дыма, поднимающуюся к потолку. – Не скупятся для вас немцы, чего уж там.

– А к отставным военным вы его приписали, потому что он попал в сердце с первого выстрела.

Доктор затянулся и кивнул.

– А вы не обратили внимания, что мы все сейчас в верхней одежде? Потому что тут холод собачий, газового отопления нет и не предвидится. К тому же не всякий солдат настолько хорошо стреляет. Из пистолета таких стрелков вообще один на миллион. Вы утверждаете, что у преступника был ключ, потому что на двери нет следов взлома. Но любой мой сержант вскроет такую дверь с помощью полоски целлулоида быстрее, чем ключом, и вообще без шума.

– О… – только и сказал доктор.

– Каково было время смерти, по вашим оценкам?

Все медики ненавидят гадать о времени смерти, и этот постарался выразить досаду всем своим видом.

– Ну я могу назвать цифру, – протянул он, пожимая плечами, – и накинуть еще сверху для спокойствия.

– Давайте-ка вы назовете нам цифру, док, и ничего не будете накидывать, – предложил Дуглас.

Не вставая с дивана, доктор затушил сигарету пальцами и отправил окурок в помятую табачную жестянку.

– Я измерил температуру тела сразу по прибытии. Обычно считают так: в час тело остывает на полтора градуса по Фаренгейту.

– Да, слыхал о таком, – произнес Дуглас.

Доктор невесело усмехнулся, убрал жестянку в карман шинели и уставился на свои вытянутые ноги.

– Получается, между шестью и семью часами утра, – заключил он.

Дуглас взглянул на дежурного сержанта.

– Кто сообщил о трупе?

– Сосед снизу каждое утро приносит ему бутылку молока, – с готовностью отрапортовал сержант. – Дверь была не заперта. Кордитом не пахло.

Доктор фыркнул со смеху, закашлялся и постучал себя по груди.

– Кордитом не пахло, – повторил он. – Неплохо, неплохо. Это надо запомнить.

– Вы поразительно мало знаете о полицейской работе, док, – сказал Дуглас. – Особенно для штатного медика. Позвольте, я вам объясню. Вот этот сержант – офицер, которого я впервые вижу, – тактично намекает мне, что, по его мнению, смерть наступила раньше. Гораздо раньше, док.

Дуглас прошел к расписному буфету и открыл дверцы. Внутри обнаружилась впечатляющая коллекция спиртных напитков. Дуглас взял бутылку виски, без удивления отметил на большинстве этикеток надпись «Разлито специально для вермахта», поставил бутылку на место и закрыл буфет.

– Вам знаком термин «трупные пятна», док? – поинтересовался он.

– Смерть могла наступить раньше, – признал доктор еле слышно.

Разумеется, от него не укрылись синюшные пятна от перемещения крови под воздействием силы тяжести. Теперь он собрал ноги и сидел прямо.

– Раньше, но не ранее полуночи?

– Не ранее полуночи.

– Другими словами, смерть наступила во время комендантского часа.

– Весьма вероятно.

– Весьма вероятно, – саркастично повторил Дуглас.

– Определенно во время комендантского часа, – подтвердил доктор.

– В какую игру вы тут пытаетесь играть, док? – спросил Дуглас, не глядя на него.

Он прошел к камину и стал рассматривать груду сожженной бумаги. До блеска начищенная медная кочерга была перемазана в саже. Кто-то очень постарался, чтобы каждый листок сгорел дотла. Дуглас опять сунул руку в ворох перистой золы. Толстенная пачка писчей бумаги. Полностью прогорела и полностью остыла.

– Что у него в карманах, Гарри?

– Удостоверение личности, восемь фунтов, три шиллинга и десять пенсов, связка ключей, перочинный нож, дорогая авторучка, носовой платок без отметок прачечной и железнодорожный билет из Брингл-Сэндс до Лондона и обратно.

– Это все?

Гарри знал, что далее напарник пожелает взглянуть на удостоверение личности, и передал его, не дожидаясь просьбы.

– Путешествует налегке, – заметил он.

– Или карманы уже обчистили, – вставил доктор со своего дивана.

Гарри встретился взглядом с Дугласом, в его глазах был намек на улыбку.

– Ну да, или карманы уже обчистили, – сказал ему Дуглас.

– Или так, – согласился Гарри.

Дуглас раскрыл удостоверение личности. В нем значилось, что его владелец является бухгалтером в возрасте тридцати двух лет, проживающим в городе Кингстон, графство Суррей.

– Кингстон, – проговорил Дуглас.

– Ну да, – кивнул Гарри.

Они оба понимали, что это может означать. Государственный архив Кингстона был уничтожен в ходе боев, и теперь этот город очень любили вписывать в свои произведения умельцы, промышляющие подделкой документов.

Спрятав удостоверение в карман, Дуглас повторил вопрос:

– В какую игру вы тут пытаетесь играть, док? – Он посмотрел на доктора, ожидая ответа. – Зачем вводить меня в заблуждение насчет времени смерти?

– Да так, по глупости. Просто если кто-то приходит или выходит после полуночи, соседи обязаны докладывать в полевую жандармерию.

– А откуда вам знать, что они не доложили?

Доктор поднял обе руки и улыбнулся.

– Просто догадка.

– Видимо, на основании того, что ваши соседи в таких случаях обходятся без доклада? А какие еще правила они имеют привычку игнорировать?

– Ну вы народ! – возмутился доктор. – Хуже чертовой немчуры! Да я бы лучше с гестапо перемолвился, чем со сволочью вроде вас! Они хоть не будут выворачивать наизнанку все мои слова!

– Не в моей власти лишить вас шанса перемолвиться с гестапо, – заметил Дуглас. – Однако просто ради удовлетворения моего праздного любопытства скажите, доктор: откуда ваша уверенность в том, что методики допроса, принятые в этом ведомстве, понравятся вам больше? Основывается ли она на вашем личном опыте или вы опираетесь на свидетельства третьих лиц?

– Ладно, ладно, – вздохнул доктор. – Предположим, три часа ночи.

– Так-то лучше, – одобрил Дуглас. – Теперь будьте любезны осмотреть труп как следует, чтобы нам не сидеть тут впустую в ожидании патологоанатома, а я забуду все глупости, которые вы тут успели наговорить. Но если умолчите хоть о чем-то, я доставлю вас в Скотленд-Ярд, и уж там вами займутся по полной программе. Вам ясно?

– Мне ясно.

– Внизу какая-то дама, – сообщил дежурный сержант. – Пришла забрать что-то из антикварной лавки. Я велел констеблю попросить ее дождаться вас.

– Очень хорошо, – похвалил Дуглас.

Доктора он оставил осматривать труп, пока Гарри Вудс изучал содержимое секретера.

Сотни подобных антикварных лавок расцвели пышным цветом после бомбежек и массового бегства из графств Кент и Суррей во время долгих ожесточенных боев. Курс немецкой марки был искусственно задран, и оккупанты слали антиквариат домой чуть ли не вагонами. Люди предприимчивые неплохо на этом наживались, однако не требовалось разбираться в экономике, чтобы понимать: богатство утекает из страны.

В лавке на первом этаже стояла весьма изысканная мебель. Дуглас не мог не задаться вопросом, что из этого было честно куплено, а что просто утащено из опустевших домов. Очевидно, владелец держал часть своей коллекции в крохотных квартирках наверху, тем самым оправдывая высокую арендную плату.

Посетительница ожидала, сидя на элегантном виндзорском стуле. Очень красивая – высокий лоб, точеные скулы, широкое лицо с идеальной формы ртом, привыкшим улыбаться.

– Ну, может, хоть от вас я наконец получу прямой ответ, – проговорила она с легким американским акцентом, достала из большой кожаной сумки американский паспорт и раскрыла его перед Дугласом.

Дуглас кивнул, завороженный. Он в жизни не видел более привлекательной особы.

– Чем могу вам помочь, мадам?

– «Мисс», – поправила она. – В моей стране девушки не любят, когда их по ошибке принимают за «мадам».

Смущение Дугласа ее с очевидностью забавляло. Она улыбалась с непринужденным видом, свойственным очень богатым и очень красивым.

– Чем могу быть полезен, мисс?

Костюм-двойка из розовой шерсти, строгий и практичный, моментально выдавал в ней американку. Она бы не осталась незамеченной где угодно, однако в покрытом копотью войны городе, где многие носили военную форму или одежду, кое-как из этой формы переделанную, дама в хорошо сидящем розовом костюме однозначно воспринималась как состоятельная. На плече у нее висела новенькая фотокамера «Роллейфлекс». Немцы продавали такие без налога военным и всем, кто был готов платить американскими долларами.

– Барбара Барга. Я пишу колонку, которая выходит в сорока двух американских газетах и журналах. Пресс-атташе немецкого посольства в Вашингтоне предложил мне билет на первый рейс «Люфтганзы» из Нью-Йорка в Лондон. Я согласилась – и вот я здесь.

– Добро пожаловать, – сухо произнес Дуглас.

Ловко она ввернула про первый рейс авиалайнера «Фокке-Вульф». Одно из самых шумных событий года, этим рейсом летели Геринг и Геббельс. Чтобы журналистка вот так получила билет, у нее должен быть немалый авторитет в своей профессии.

– Ну а теперь расскажите мне, что у вас тут происходит, – с улыбкой предложила Барбара.

Дуглас Арчер на своем веку видел не так много американцев, и уж точно среди них никто не мог сравниться с этой девушкой. Когда она улыбалась, на ее лице появлялись очень обаятельные морщинки, и Дуглас, сам того не желая, заулыбался в ответ.

– Поймите меня правильно, я вообще спокойно отношусь к копам, – заверила она, – просто не ожидала вдруг увидеть их сразу так много у Питера в лавке.

– У Питера?

– Ну у Питера Томаса! Ой, да бросьте вы, мистер сыщик, у него же табличка на двери! «Питер Томас, антиквариат»!

– Вы знакомы с мистером Томасом?

– У него какие-то неприятности?

– Мисс, мы быстрее управимся, если вы будете отвечать на мои вопросы.

– А кто вам сказал, что я тороплюсь?.. Ну хорошо. Я его знаю.

– Можете описать в двух словах?

– Лет тридцать восемь, может, меньше. Бледный, редкие волосы, крупного телосложения, низкий голос. Маленькие усики. Хорошо одевается.

Дуглас кивнул. Вполне четкое описание убитого.

– А в каких отношениях вы с мистером Томасом?

– О, мы общались строго по делу. А теперь, будьте любезны, представьтесь и вы, дружок.

– Прошу прощения, – спохватился Дуглас.

Он чувствовал, что держится не лучшим образом, но американку его смущение лишь веселило.

– Я инспектор уголовного розыска, возглавляю расследование. Сегодня утром мистер Томас был найден мертвым.

– Это ведь не самоубийство? Едва ли Питер на такое способен…

– Он погиб от огнестрельного ранения.

– И у вас есть основания заподозрить, как у вас тут принято говорить, «злой умысел»?

– А по какому делу вы с ним общались, мисс?

– Он помогал мне со статьей. Я пишу об американцах, которые находились здесь во время боев. А познакомилась я с ним, когда зашла сюда прицениться к мебели. У него были обширные связи – в том числе среди проживающих в Лондоне иностранцев.

– Вот как…

– Питер был человек очень умный. Он мог откопать вам все, что пожелаете, если ему от этого причиталась выгода. – Девушка окинула взглядом серебряные и костяные безделушки, выставленные на полочке над кассой. – Собственно, я зашла к нему за фотопленкой. У меня вчера кончилась, а он обещал достать. Наверняка она у него в кармане.

– Никакой пленки мы на трупе не нашли.

– Ну не важно. Достану где-нибудь.

Она стояла так близко, что Дуглас чувствовал аромат ее духов. Представил, как обнимает ее, – и она, словно прочитав его мысли, взглянула ему прямо в глаза и улыбнулась.

– Как мы можем связаться с вами, мисс Барга?

– До конца недели я живу в отеле «Дорчестер». Потом остановлюсь у друзей.

– Так «Дорчестер» снова открыли?

– Сдаются всего несколько номеров со стороны черного хода. Парковую часть будут восстанавливать еще долго.

– Не забудьте сообщить нам адрес ваших друзей, – велел Дуглас, хотя знал, что она обязательно будет зарегистрирована как иностранка, а также как журналистка, в пресс-бюро военной комендатуры.

Она не спешила уходить.

– Питер мог достать вообще все. Начиная с мраморов Элгина с запиской от того, кто откопал их из-под руин Британского музея, до приказа о демобилизации с присвоением категории «один-а»: ариец, квалифицированный работник, нет ограничений для перемещения – как территориально, так и в комендантский час. Короче, Питер был жуликом, инспектор. Такие часто навлекают на себя неприятности. И плакать по нему никто не станет.

– Спасибо, мисс Барга, вы нам очень помогли, – сказал Дуглас и, когда она уже выходила, добавил: – Кстати! А вы не в курсе, не был ли он в недавнее время в стране с жарким климатом?

Она обернулась.

– Почему вы спрашиваете?

– У него руки обгорели до плеч. Как будто заснул на солнцепеке.

– Я знакома с ним всего пару недель. – Барбара пожала плечами. – Он мог пользоваться ультрафиолетовой лампой.

– Ну… в принципе, такое возможно, – проговорил Дуглас с сомнением.

Наверху Гарри Вудс допрашивал единственного соседа жертвы. Тот подтвердил, что убитый – именно Питер Томас, и сообщил, что Питер Томас был далеко не образцовым соседом.

– К нему ходил один фельдфебель люфтваффе… здоровый такой детина в очечках, не знаю, в каком звании, но служил он на интендантских складах на Мэрилебон-роуд. Таскал ему все на свете – консервы всякие, табак, медикаменты… Думаю, они наркотиками торговали. Вечно устраивали тут дебоши. И вы бы видели, каких к себе водили девок! Размалеванные, пьяные. Иногда ко мне в дверь долбились по ошибке. Кошмарные люди. Имейте в виду, не в моем обычае говорить плохо об усопших, но это человек якшался с очень дурной компанией.

– Не знаете, была ли у мистера Томаса ультрафиолетовая лампа? – спросил Дуглас.

– Господи, да чего у него только не было! Не квартира, а пещера Аладдинова! Вы поройтесь в ящиках, вас ждет масса сюрпризов. И про чердак не забудьте.

– Благодарю вас, не забуду.

Отпустив соседа, Дуглас извлек из кармана металлический предмет, найденный ранее под креслом. Он был сделан из какого-то легкого сплава, однако для своего размера имел неожиданно большой вес. Край покрывала полоска светло-коричневой кожи. Кроме того, в нем было просверлено четвертьдюймовое отверстие с припаянной к нему гайкой, а изнутри всей этой конструкции добавляла прочности металлическая трубка. Судя по форме, размеру и примитивному исполнению, Дуглас предположил, что это часть металлического протеза, которые в последние годы в его стране клепались сотнями. Если это часть металлической правой руки, то гипотеза доктора может оказаться весьма точна и разыскивать следует леворукого отставного военного стрелка.

Когда подошел Гарри, Дуглас спрятал металлическую деталь обратно в карман.

– Что там наш доктор? – спросил Дуглас. – Отпустил?

– Жестко ты с ним, Дуг.

– Что он еще сказал?

– Что смерть точно наступила в три часа ночи. Думаю, надо поискать этого фельдфебеля люфтваффе.

– А что насчет ожогов на руках?

– Ультрафиолетовая лампа.

– Это доктор тебе сказал? – удивился Дуглас.

– Нет. Это я тебе говорю. Доктор, как всегда, мямлил что-то нечленораздельное, знаешь ты эту породу.

– По словам соседа, убитый промышлял на черном рынке. И американская журналистка предположила то же самое.

– Все сходится.

– Слишком хорошо все сходится. Настолько хорошо, что нехорошо пахнет…

Гарри не ответил.

– Ты ультрафиолетовую лампу нашел? – спросил Дуглас.

– Нет, но остается еще чердак.

– Ладно, Гарри, иди перерой чердак, а потом отправляйся в полевую жандармерию и получи разрешение на допрос этого фельдфебеля.

– В каком смысле нехорошо пахнет? – спросил Гарри.

– А в таком, что сосед выложил мне про этого чертова фельдфебеля все, кроме разве что полного имени. И очень кстати забежала на огонек американская журналистка и спросила, не нашел ли я в карманах убитого фотопленки. Якобы этот Питер Томас обещал ей добыть, а то у нее, видите ли, кончилась! Да эта девица должна была с собой чемодан пленки притащить, а в случае нехватки легко получить еще хоть в любом новостном агентстве, хоть в том же американском посольстве! Да что там, немецкое пресс-бюро с радостью бы ее обеспечило, всем известно, на что их пропаганда готова ради американских репортеров! Не было у нее никакой надобности связываться с черным рынком.

– Так, может, она как раз хотела связаться с черным рынком? Может, хотела выйти на контакт с Сопротивлением? Для статьи?

– Вот именно об этом я и думаю, Гарри.

– А еще что не так?

– Я проверил связку его ключей. Ни один не подходит ни к одному из замков внизу. А также к уличной двери и к двери в квартиру. Маленькие, похоже, от какого-то архивного шкафа. Если он тут и есть, то невероятно хорошо запрятан.