Карнакки – охотник за привидениями (сборник)
Пока обе пластинки сохли, мы с фотографом отпечатали увеличенное изображение с пластинки, отснятой мной при дневном свете, а после поступили аналогичным образом с двумя только что проявленными и поскорее промыли и вынули отпечатки, так как меня не заботило их закрепление. Проделав это, я вынес отпечатки на свет и тщательным образом обследовал их, начиная с того, на котором угадывались смутные очертания кинжала; впрочем, глядя на увеличенный отпечаток, я не ощущал особенной уверенности в том, что не дал излишней воли своему воображению, позволив ему создать контуры оружия из расплывчатых пятен. С неким непонятным разочарованием я отложил снимок и принялся сравнивать два других.
С минуту я переводил взгляд с одного снимка на другой, не находя в них ни малейшего отличия, и вдруг меня словно током ударило: таковое нашлось! На втором снимке кинжала в ножнах не оказалось, хотя я был уверен в обратном.
После этого я начал сравнивать два снимка уже другим способом, пользуясь штангенциркулем и вовсю напрягая внимание, и наконец обнаружил нечто, наполнившее меня волнением.
Заплатив фотографу, я взял три отпечатка под мышку, не дожидаясь, пока их упакуют, и поспешил назад в замок.
Оставив снимки у себя в комнате, я отправился на поиски сэра Альфреда, однако попавшийся мне навстречу мистер Джордж Джарнок сказал мне, что его отец слишком неважно себя чувствует, чтобы вставать, и при этом предпочтет, чтобы без него никто не входил в капеллу. Мистер Джордж принялся извиняться за, пожалуй, излишнюю осторожность отца, однако упомянул, что и до происшедшего несчастья сэр Альфред всегда проявлял подобную предосторожность и держал ключ при себе, никогда не позволяя отпирать дверь, кроме тех случаев, когда капелла использовалась по своему прямому назначению. Как сказал мне с кривой улыбкой молодой человек, нападение на дворецкого явным образом оправдало суеверное отношение сэра Альфреда к капелле.
Расставшись с молодым человеком, я взял свою копию ключа и направился прямо в капеллу, а потом, не забыв запереть за собой дверь, погрузился в чрезвычайно интересные и весьма хитроумные эксперименты. Они оказались настолько успешными, что я вышел из капеллы уже в легкой степени лихорадочного возбуждения. Я спросил, где находится мистер Джордж Джарнок, и мне ответили, что он пребывает в утренней гостиной.
– Пойдемте со мной, – проговорил я, выковыряв его из кресла. – Мне нужна ваша помощь.
Он явно был озадачен, однако пошел со мной, задавая на ходу вопросы, отвечать на которые я отказался, попросив его подождать несколько минут.
Я привел его в оружейную комнату, попросил взять с одной стороны манекен, облаченный в полный панцирь, а сам взялся за него с другой стороны. Мистер Джарнок повиновался, не скрывая явного недоумения, и мы направились к двери капеллы. Увидев ее открытой, он еще более удивился, однако не стал ничего говорить, ожидая моих пояснений. Я запер за нами дверь, и мы пронесли облаченный в панцирь манекен к дверце на солее.
– Назад! – крикнул я, заметив, что мистер Джордж собирается открыть дверцу. – Боже милостивый, не надо этого делать!
– Что делать? – спросил он, отчасти испуганный, отчасти раздраженный моими словами и действиями.
– Станьте сейчас в сторонку и смотрите! – сказал я, и он выполнил мое распоряжение. Взявшись за манекен, я развернул его лицом к алтарю, оставив непосредственно возле дверцы. А потом, отступив в сторону, наклонил манекен вперед, так что он прикоснулся к дверце и раскрыл ее. И в этот же самый миг жестокий удар отбросил громыхнувшую доспехами по каменному полу фигуру на середину прохода.
– Боже мой! – проговорил Джарнок испуганным тоном. – Кинжал! Так, значит, Паркер получил рану подобным образом!
– Да, – ответил я, заметив, что мой помощник бросил быстрый взгляд в сторону входной двери; однако, следует справедливости ради заметить, что он не стронулся с места ни на дюйм.
– А теперь подойдите ближе и посмотрите, как это было сделано, – сказал я, подводя его к поручню ограды. От стены, находившейся слева от алтаря, я опустил вниз длинный, украшенный любопытным орнаментом инструмент, несколько напоминавший короткое копье. Заостренный конец его я вставил в отверстие в левом столбике дверцы, потянул, и часть столба, находившаяся сверху от пола, наклонилась к солее, словно бы на шарнире, оставив часть столбика стоящей. Когда подвижная часть опустилась еще ниже, часть пола отъехала в сторону, открывая длинную и узкую полость как раз по размеру столбика. Я опустил его в нишу, и что-то защелкнулось, задержав столб на месте. После этого я подошел к манекену и извлек из него кинжал. Взяв старый клинок, я поместил его рукоять в отверстие возле макушки столба, где он и остался стоять острием вверх. Потом я подошел к рычагу, и нажал еще раз, так что столб опустился примерно на фут к дну полости, также защелкнувшись там. Затем я убрал рычаг, и плита пола скользнула на место, закрывая столб и кинжал и ничем не отличаясь по виду от соседних плиток.
Потом я закрыл дверцу, и оба мы отступили вбок. Взяв похожий на копье рычаг, я толкнул дверцу так, что она отворилась. Раздался глухой удар, и что-то пропело в воздухе, ударившись о боковую стену капеллы. Это и был кинжал. После этого я показал молодому Джарноку, что часть столбика возвратилась на место, и он обрел тот же вид, что и правый столб дверцы.
– Вот та невидимая тварь, которая мечет кинжал! – проговорил я, похлопав по столбу. – Но кто, скажите на милость, настораживает этот капкан?
И я многозначительно посмотрел на молодого человека.
– Ключ есть только у моего отца, – ответил он, – поэтому я не знаю, кто еще может воспользоваться им.
Я снова посмотрел на него.
– Послушайте-ка, мистер Джарнок, – произнес я, быть может, несколько более резким тоном, чем требовали мои слова. – Вы вполне уверены в том, что сэр Альфред находится… в здравом состоянии духа?
Он посмотрел на меня с легким испугом и после недолгой паузы, чуть покраснев, промолвил:
– Я… я не знаю.
– Будьте откровенны, – посоветовал я. – Неужели вы не замечали за ним каких-нибудь странностей? Не опасайтесь меня.
– Ну что ж, откровенно говоря, временами мне казалось, что он действительно вел себя несколько… странновато, – признал он, – но я всегда пытался замять подобные случаи, особенно в присутствии чужих людей. Все-таки он – мой отец.
Я кивнул.
– Вы совершенно правы; и, на мой взгляд, нет никакой необходимости поднимать скандал по этому поводу… тем не менее, что-то сделать необходимо – без особого шума. Вам придется сходить к отцу и рассказать ему, что вы обнаружили составной столбик, и что я прикоснулся к нему.
Молодой Джарнок был весьма благодарен за совет и, с пылом пожав мне руку, взял мой ключ и направился прочь из капеллы. Вернулся он примерно через час, несколько более бледный, но внешне спокойный. Догадка моя оказалась справедливой. Действительно каждую ночь старый сэр Альфред настораживал этот капкан, узнав из какого-то старинного манускрипта о его существовании и устройстве. В прежние времена им пользовались для защиты золотых церковных сосудов, которые держали в потайной нише в задней части алтаря. Этой нишей сэр Альфред воспользовался для хранения драгоценностей своей жены, скончавшейся лет двенадцать назад… молодой Джарнок отмечал, что отец с той поры стал каким-то другим.
Я выразил недоумение в отношении того, что механизм был приведен в действие перед службой, во время которой получил ранение дворецкий; поскольку, если я правильно все понял, сэр Альфред имел привычку каждый вечер заново готовить свою ловушку и разряжать ее по утрам еще до того, как кто-нибудь войдет в капеллу. Мистер Джордж ответил мне, что его отец, должно быть, по забывчивости насторожил капкан слишком рано, и это едва не привело к трагедии.
Вот, собственно, и всё. Я не думаю, чтобы старый джентльмен действительно сошел с ума. Скорее причины всему нужно видеть в ипохондрии, постоянных размышлениях о смерти жены и в глубоком одиночестве. Молодой Джарнок рассказал мне, что отец его подчас проводил за молитвой в капелле долгие часы.
– Но вы так и не рассказали нам, каким образом вам удалось обнаружить секрет, – проговорил я от лица всех четверых слушателей.
– Ах, это! – произнес Карнакки. – Сравнивая фотоснимки, я обнаружил, что левый столбик у двери на снимке, полученном днем, кажется толще, чем на отснятом при свете вспышки. Это навело меня на мысль, что здесь следует поискать механическое устройство и не морочить себе голову никакими привидениями. Я принялся изучать столб и немедленно обнаружил причину. Это оказалось достаточно просто, как только я натолкнулся на правильный след… Кстати, – продолжил он, вставая и подходя к каминной доске, – возможно, вас заинтересует сам Горестный кинжал. Молодой Джарнок проявил любезность и подарил мне его в память о приключении.
Карнакки передал кинжал нам и, пока мы разглядывали его, набил и раскурил трубку, не забыв предупредить между затяжками, чтобы мы ни в коем случае не предавали историю огласке.
– Видите ли, – сказал он, – мы с молодым Джарноком привели механизм в нерабочее состояние, и я увез с собой кинжал, так что всю историю можно спокойно замять, особенно потому, что дворецкий уже на ногах. Однако, – продолжил Карнакки с суровой улыбкой, – на мой взгляд, капелла не должна расстаться со своей репутацией опасного места… не правда ли? Такого, чтобы в нем можно было хранить драгоценности. Что касается старого сэра, я порекомендовал, чтобы к нему приставили надежного слугу. Это самое лучшее, что можно сделать в такой ситуации.
– Однако, Карнакки, вы еще не ответили на два вопроса, – заметил я. – Что, по вашему мнению, вызвало два металлических звука, которые вы слышали, находясь в темной капелле? И те негромкие шаги – вы считаете их настоящими или порожденными вашей напряженной фантазией?
– Насчет звяканья не могу сказать ничего определенного, – ответил он. – Оно приводит в недоумение и меня самого. Могу только предположить, что это чуть подалась приводящая в движение столбик пружина. Поскольку к ней было приложено изрядное усилие, она действительно могла бы стать источником металлического звука. А всякий негромкий звук далеко слышен в полной темноте, когда посреди ночи ты думаешь о… привидениях. Надеюсь, вы согласитесь со мной?
– Да, – сказал я. – А как насчет прочих звуков?
– Ну что ж, их можно объяснить тем же самым, то есть чрезвычайной тишиной. Это могли быть вполне обыкновенные звуки, которые при обычных условиях так и остались бы незамеченными… или порождения моей фантазии. Не рискну утверждать наверняка. Что касается шелеста, я почти уверен в том, что его произвела соскользнувшая ножка треноги моего аппарата, и если она чуть поехала, то при этом могла свалиться и крышка объектива, которая, конечно, стукнулась бы при этом об пол. Во всяком случае, в таком объяснении я попытался уверить себя самого.
– А кинжал был на месте в ту ночь, когда вы впервые вошли в капеллу? – поинтересовался я.
– Нет, я принял крестообразные ножны за само оружие.
Я кивнул.
– А теперь, ребята, – проговорил Карнакки, – выметайтесь: я хочу спать.
Мы поднялись, обменялись с хозяином рукопожатиями и вышли в ночь, направляясь по домам; и по пути каждый из нас размышлял об услышанной странной истории, ибо воистину каждая непридуманная повесть необыкновенна! Совершенно необыкновенна!
Врата Чудовища
Согласно обыкновению, получив от Карнакки открытку с приглашением явиться к обеду и выслушать новую историю, я поспешил явиться в дом № 427 по Чейни Вок и обнаружил, что трое других его приятелей, которых всегда приглашали на эти увлекательные встречи, уже там. По прошествии каких-то пяти минут Карнакки, Аркрайт, Джессоп, Тейлор и я уже приступили к неизменно приятному занятию – обеду.
– Похоже, на сей раз вы отсутствовали недолго, – заметил я, доедая суп и на мгновение позабыв о том, что Карнакки терпеть не может даже самых поверхностных расспросов на тему предстоящего рассказа – до тех пор, пока сам не приготовится к нему. Тогда он не будет цедить слова.
– Недолго, – бросил он короткую реплику, и я переменил тему, заметив, что покупаю очередное ружье, на каковую новость он отозвался вполне разумным кивком и улыбкой, в которой я усмотрел одобрение предпринятой мной преднамеренно смены темы разговора.
Когда обед завершился, Карнакки с трубкой в руке уютно устроился в своем объемистом кресле и уже без всяких предисловий приступил к рассказу.
– Как недавно подметил Доджсон, я отсутствовал недолгое время и по вполне разумной причине – поездка моя оказалась на сей раз недалекой. Боюсь, что точный адрес мне называть не следует, однако место это находится менее чем в двадцати милях отсюда, и если переменить имя, истории это не испортит. И какой истории! Одной из наиболее странных среди тех, на которые мне когда-либо приходилось наталкиваться.
Пару недель назад я получил письмо от человека, – назовем его Андерсоном, – попросившего меня о встрече. Я назначил ему время. Когда мой гость пришел, оказалось, что он хочет, чтобы я провел расследование и выяснил, что можно сделать с застарелым – и слишком похожим на правду – случаем того, что по его определению называлось словом «наваждение». Он предоставил мне все необходимые подробности, и, поскольку случай явно собирался стать уникальным, я решил взяться за дело.
Через два дня, вечером, я подъехал к дому. Сооружение выглядело весьма старым и располагалось особняком, на собственных землях. Оказалось, что Андерсон оставил у дворецкого письмо с извинениями за собственное отсутствие, предоставляя тем самым дом в мое распоряжение, дабы способствовать расследованию. Дворецкий определенно знал о цели моего визита, и я старательно порасспросил его за обедом, который пришлось вкушать в одиночестве. Этот старый привилегированный слуга знал историю Серой комнаты во всех деталях.
От него я подробнее узнал о двух вещах, о которых Андерсон упомянул лишь мимоходом. Во-первых, оказалось, что в середине ночи слышно, как дверь Серой комнаты распахивается и громко хлопает, причем даже в тех случаях, когда дворецкому точно известно о том, что она заперта, и ключ от нее висит на кухне, вместе со всей связкой. Во-вторых, выяснилось, что постельное белье всякий раз оказывается сорванным с кровати на пол и скомканным в углу комнаты.
Однако старика-дворецкого смущала в первую очередь дверь. Много раз, по его собственным словам, он лежал, не смыкая глаз и сотрясаясь от страха, заслышав громкое хлопанье двери, гулко ударявшей раз за разом так, что уснуть было просто немыслимо.
От Андерсона я уже знал, что история комнаты уходит в прошлое более чем на сто пятьдесят лет. В ней задушили троих – хозяина дома, одного из предков Андерсона, и жену его вместе с ребенком. Факт этот действительно имел место, как мне удалось с большими трудами выяснить; поэтому, как вы можете представить себе, ощущая, что мне предстоит удивительное дело, после обеда я отправился наверх – взглянуть на Серую комнату.
Старик-дворецкий, которого звали Питером, пришел в изрядное волнение, услышав о моем намерении, и с великой торжественностью попытался заверить меня в том, что за те двадцать лет, что он работает в доме, никто и никогда не дерзал входить в эту комнату после наступления темноты. Он с отеческой заботой попросил меня подождать до утра, когда не будет настолько опасно, и когда сам он сможет сопровождать меня.
Я, конечно, ответил ему улыбкой и попросил не беспокоиться обо мне. Пояснил, что просто осмотрюсь и, быть может, поставлю несколько печатей, и сказал, что волноваться не о чем, так как я человек привычный к подобного рода вещам. Но, услышав такие слова, он только покачал головой.
– Сэр, таких призраков, как у нас, на свете немного, – заверил он меня со скорбной гордостью и, клянусь Юпитером, оказался прав, как вы еще сами увидите.
Я взял с собой пару свечей, и Питер, гремя ключами, последовал за мной. Он отпер дверь, но не стал входить. Дворецкий явно был испуган и повторил свою просьбу перенести обследование на утро, когда рассветет. Я только усмехнулся и предложил ему стать возле двери и ловить там то, что может попытаться выскочить из комнаты.
– Оно никогда не выходит наружу, сэр, – проговорил он в своей забавной старинной и торжественной манере.
Тем не менее, дворецкий заставил меня ощутить, что ужас уже ждет меня за дверью. В любом случае таково было его собственное мнение.
Оставив его у двери, я принялся обследовать комнату. Помещение оказалось просторным и обставленным достаточно пышно; изголовьем к дальней стене стояла огромная кровать с балдахином на четырех столбиках. На каминной доске и на каждом из трех оставленных в комнате столов находились по две свечи. Я зажег их, и после этого царившая в комнате бесчеловечная скука несколько отступила; хотя имейте в виду, что воздух в ней оказался свежим, и все вокруг было аккуратно прибрано.
Как следует оглядевшись, я принялся протягивать поперек окон, картин и камина, вдоль стен и поперек стенных шкафов принесенные с собой ленточки. Все время, пока я работал, дворецкий стоял за дверью, и я никак не мог уговорить его войти внутрь, хотя и подшучивал над ним, перемещаясь по комнате. Он же то и дело повторял: «Простите меня, сэр, но я прошу вас выйти наружу. У меня вся душа трясется за вас».
Я сказал ему, что он может больше не ждать меня; однако Питер проявил верность тому, что считал своим долгом, и ответил, что не может уйти и оставить меня здесь в одиночестве.
Невзирая на все извинения, он дал понять, что я не осознаю всей степени опасности, которой подвергаю себя; его испуг был, можно сказать, заметен невооруженным глазом. Тем не менее, я должен был обработать комнату таким образом, чтобы знать, входило ли в нее нечто материальное; поэтому я попросил его не беспокоить меня попусту, пока он не заметит и не услышит чего-либо. Причитания дворецкого уже начинали действовать мне на нервы, да и сама комната производила достаточно скверное впечатление, которое незачем было ухудшать еще больше.
Какое-то время я натягивал ленты поперек пола и крепил так, чтобы их оборвало даже легкое прикосновение в том случае, если кто-то ввалится в комнату впотьмах, чтобы разыграть меня. Занятие это потребовало больше времени, чем я предполагал; и тут вдруг до слуха моего донесся бой часов, прозвонивших одиннадцать вечера. Приступив к работе, я снял сюртук и теперь, практически уже закончив с делами, подошел к канапе, на котором его оставил, и взял сюртук в руки. И тут старый дворецкий, который за последний час не проронил ни слова, вдруг произнес встревоженным и резким тоном:
– Скорей выходите оттуда, сэр! Сейчас что-то произойдет!
Боже мой! Я просто подскочил на месте, и тут, в это же самое мгновение, одна из свечей, стоявших на левом от меня столике, погасла. Не знаю, погасил ли ее ветер или что-то другое, но на мгновение я испугался настолько, что едва не бросился бегом к двери; впрочем, могу с удовольствием отметить, что взял себя в руки прежде, чем сошел с места. Попросту говоря, я не мог вылететь из двери бегом после того, как прочитал остававшемуся возле нее дворецкому лекцию на тему, что надо-де быть храбрым. Поэтому я просто повернулся на месте, снял с каминной доски две свечи и подошел к столику, стоявшему возле постели. Ничего не увидев, я задул ту свечу, которая еще горела, а потом подошел к остававшимся на других столах и тоже погасил их. В этот миг стоявший за дверью старик вновь воскликнул:
– О, сэр, скорее! Я же сказал вам!
– Сейчас, Питер, – отозвался я, и, ей-богу, голос мой был не столь спокойным, как мне хотелось бы! Я наконец направился к двери, и мне пришлось изрядно постараться, чтобы заставить себя не побежать, но шаги мои, как вы можете себе представить, сделались весьма длинными. Возле двери мне вдруг показалось, что по комнате прошло дуновение холодного ветра. Ну, как если бы в комнате вдруг приоткрыли окно. Я уже был около двери, и старик-дворецкий инстинктивно отшатнулся на шаг.
– Возьмите свечи, Питер! – достаточно резким тоном скомандовал я и ткнул подсвечник ему в руки. Обернувшись, я вцепился в ручку и резким движением захлопнул дверь. Знаете, в это самое мгновение мне показалось, что нечто мешает мне это сделать; однако, возможно, это было только моей фантазией. Я повернул ключ в замке, повторив это движение еще раз, чтобы надежнее запереть его. Ощутив некоторое облегчение, я опечатал дверь, а напоследок приложил к замочной скважине мою карточку и прикрепил ее там, после чего опустил ключ в карман и направился вниз. Питер, взволнованный и молчаливый, шел первым. Бедный старик! До этого мне даже не приходило в голову, что за последние два-три часа ему пришлось изрядно натерпеться.
Я отправился спать около полуночи. Моя комната находилась в конце коридора, в который выходила и Серая комната. Сосчитав двери, я установил, что нас разделяют пять комнат. Конечно же, вы понимаете, что я вовсе не был опечален этим обстоятельством. Потом, когда я уже начал раздеваться, мне в голову пришла удачная мысль, и, взяв свечу и воск, я опечатал двери всех пяти комнат. Если ночью начнет хлопать хотя бы одна из них, я сразу пойму, какая именно. Сделав так, я вернулся в свою комнату, запер дверь и лег спать.
От глубокого сна меня пробудил донесшийся из коридора громкий треск. Я сел в постели и прислушался, но ничего не услышал и зажег свечу. И в этот самый момент из коридора донесся громкий стук захлопнувшейся двери. Выскочив из постели, я схватил револьвер и, отперев дверь, выглянул в коридор, приподнимая свечу повыше и держа оружие наготове. А потом со мной произошло нечто странное: я не мог сделать даже шага к Серой комнате. Вам известно, что я далеко не трус: слишком уж часто мне приходилось иметь дело с призраками, чтобы меня можно было обвинить в этом. Однако скажу честно, в тот миг я откровенно струсил, струсил, как мальчишка, поскольку в коридоре явно сквозила какая-то дьявольщина. Вбежав назад в свою комнату, я захлопнул дверь и запер ее, а потом всю ночь просидел на постели, прислушиваясь к зловещему хлопанью двери в коридоре. Эхо этого звука, казалось, гуляло по всему дому.
Наконец стало светать, и я умылся и оделся. Дверь не хлопала уже почти час, так что я вновь обрел уверенность в себе. Мне было стыдно за собственное поведение, хотя это в известной мере было глупо: имея дело с вещами подобного рода, рано или поздно все равно теряешь самообладание, и тогда остается только сесть где-нибудь и до самого утра называть себя трусом. Подчас в этом, на мой взгляд, кроется нечто большее, чем осторожность. Нечто как бы предупреждает тебя и борется, стараясь тебя выручить. Но, тем не менее, после подобных мгновений я всегда кажусь себе жалким ничтожеством.
Когда достаточно рассвело, я открыл дверь и, держа пистолет наготове, крадучись направился по коридору. Мне пришлось идти мимо лестницы, и кого же я увидел на ней? Конечно же старого дворецкого с чашкой кофе в руке. Он только заправил в брюки ночную рубашку и вставил ноги в шлепанцы.
– Привет, Питер! – сказал я, ощутив внезапный прилив бодрости: увидев рядом с собой живого человека, я почувствовал себя истинно счастливым. – Куда же вы запропастились с завтраком?
Дворецкий вздрогнул и пролил немного кофе, а когда он обратил ко мне лицо, и я заметил, как старик побледнел и осунулся. Поднявшись по лестнице, Питер протянул мне небольшой поднос.
– Я подлинно счастлив, сэр, видеть вас в добром здравии, – сказал он. – Я даже опасался одно время, что вы рискнете войти в Серую комнату, сэр. Я пролежал без сна всю ночь, прислушиваясь к хлопанью двери, а когда рассвело, подумал, что неплохо бы принести вам чашечку кофе. Конечно, вы захотите осмотреть все печати, и, на мой взгляд, безопаснее это делать вдвоем, сэр.
– Питер, – сказал я, принимая кофе, – вы молодчина. Очень любезно с вашей стороны.
Выпив кофе, я передал ему назад поднос и сказал:
– Пойдемте. Я намереваюсь посмотреть, что там натворили эти чудища. Ночью мне просто не хватило отваги.
– Весьма благодарен, сэр, – ответил он. – Плоть и кровь бессильны против бесов, сэр, а ведь именно они посещают Серую комнату после наступления темноты.
Я осмотрел печати на всех дверях и нашел их в полном порядке, однако на двери в Серую комнату печать была сломана, хотя карточка моя оставалась на замочной скважине. Сорвав ее, я отпер дверь и вошел внутрь – достаточно осторожно, как вы можете себе представить; однако во всей комнате не было ничего такого, что могло бы испугать меня… И потом она была буквально залита светом. Я проверил все натянутые мной ленты – потревоженных не обнаружилось. Старый дворецкий последовал за мной, а потом вдруг воскликнул:
– Постельное белье, сэр!
Я подбежал к постели и увидел, что все белье скомкано и лежит в углу слева от кровати. Боже, вы и представить не можете, насколько странно это было! Итак, нечто все-таки побывало в этой комнате. Я не сразу подошел к лежавшим на полу простыням. У меня не было никакого желания прикасаться к ним, как, впрочем, и к самой постели. Старина Питер, однако, не испытывал подобного стеснения. Он нагнулся к покрывалам, собираясь поднять их, как, вне всякого сомнения, делал каждый день все эти двадцать лет, но я остановил его. Не следовало ничего трогать, пока я не закончил свое обследование. На него я и потратил, наверное, целый час, а потом позволил Питеру застелить постель. Потом мы вышли наружу, и я запер дверь. Клянусь, эта комната начинала действовать мне на нервы.