Вот идет цивилизация
– Ах, если бы только у меня было лицо, а не рожа из комикса, – всхлипнул он. – Если бы… черт побери!
А затем его сознание, будучи относительно здравым, отказалось работать дальше на таких условиях. «Давай помечтаем, – предложило сознание подсознанию. – Давай помечтаем и представим, каким приятным мог бы оказаться мир».
* * *Он сидел на кровати, блаженно уткнувшись подбородком в поднятое колено, и мечтал о правильно сотворенном мире, где женщины интриговали ради его внимания и дрались за него; где они, не в состоянии завоевать его целиком только для себя, волей-неволей делили его со столь же целеустремленными сестрами. И он привычно бродил по этому блистательному миру, как всегда довольный тем, что правила здесь постоянно менялись в его пользу.
Иногда он становился единственным мужчиной, уцелевшим после атомной катастрофы; иногда откидывался на пурпурные подушки и попыхивал кальяном, окруженный гаремом преисполненных обожания гурий, от красоты которых захватывало дух; а иногда десятки мужчин – все они чем-то напоминали Хамфриса – с отчаянием наблюдали за тем, как Боммер богатый, Боммер преуспевающий, Боммер невероятно красивый провожает их жен, любовниц и особых подружек из просторных лимузинов в свои холостяцкие апартаменты, занимающие целый особняк на Парк-авеню.
Время от времени в его мечтах появлялся пластический хирург – разумеется, работающий абсолютно без боли! – талантливый джентльмен, который, завершив шедевр, умирал от удовлетворения, не успев осквернить свою лучшую работу созданием дубликата. Нередко Ирвинг Боммер откладывал на время трудный выбор между сияющей блондинкой с фигурой классической статуи и пикантной рыжеволосой красавицей и представлял, как его рост увеличивается до шести футов и двух дюймов, плечи расширяются, плоскостопие исчезает, а нос уменьшается и выпрямляется. И даже мысленно наслаждаясь новой звучностью своего голоса и неотразимой сердечностью своего смеха, гордясь своим безупречным и всегда отточенным остроумием и всесторонним образованием, он чаще всего возвращался в мечтах к своей блистательной внешности. О, эта шапка волос, небрежно скрывающая нынешнюю проплешину, третий урожай зубов, чудом вытесняющий из десен обломки пожелтевшей эмали и дешевые мостики, и желудок, более не привлекающий внимание имитацией проглоченного арбуза, а с достоинством скрытый за стеной мышц! Ах, желудок! В нем теперь найдут приют лишь изысканнейшие вина, лишь вкуснейшие блюда, приготовленные опытнейшими поварами, лишь тончайшие деликатесы…
Резко сглотнув накопившуюся во рту слюну, Ирвинг Боммер понял, что жутко голоден.
* * *Судя по часам, кухне сейчас полагается быть темной и пустой: в нее можно было пробраться по проходящей рядом с его комнатой скрипучей лестнице, ведущей к задней двери.
Однако миссис Нэгенбек, обнаружив в кладовой посторонних лиц, имела склонность объединять наиболее значительные черты каждой из трех Фурий в одно гармоничное целое. Ирвинг Боммер даже содрогнулся, представив, что его ждет, если она его застукает…
– Что ж, приятель, это риск, на который тебе придется пойти, – резко вмешался желудок.
Тревожно вздыхая, он спустился на цыпочках по гнусно скрипящей лестнице.
Пошарив в темной кухне, он коснулся ручки холодильника. Ирвинг голодно нахмурился. Осторожные поиски и ободранная голень вознаградили его едва начатой палкой салями, полбуханкой ржаного хлеба и тяжелым ножом с клиновидным лезвием, незаменимым, когда берешь на абордаж испанский галеон.
– Отлично, – пробурчал желудок, вылизывая двенадцатиперстную кишку. – Пора начинать!
В комнате за кухней щелкнул выключатель. Ирвинг замер, не успев отрезать ломоть от краюхи. Тело его было абсолютно неподвижным, но сердце и все еще болтливый желудок принялись стукаться друг о друга, словно пара акробатов в финале дурацкого водевиля. Пугаясь, Ирвинг начинал обильно потеть, и теперь его пятки заскользили по кожаным стелькам, хотя туфли были ему тесноваты.
– Кто там? – послышался голос миссис Нэгенбек. – Есть кто-нибудь в кухне?
Передумав отвечать ей даже отрицательно, Ирвинг Боммер, крадучись, поднялся по лестнице – с едой, ножом и теперь уже полностью сконфуженной внутренней анатомией.
Оказавшись в своей комнате и положив палец на выключатель, он выдохнул, прислушался и улыбнулся. Следов он не оставил.
Он неторопливо подошел к кровати, с поразительной для него храбростью отправив в рот прямо с ножа ломтик салями. Бутылочка лежала на прежнем месте. Жидкость в ней по-прежнему казалась то красной, то синеватой.
Усевшись, он принялся отвинчивать двумя пальцами колпачок, но, столкнувшись с неожиданным затруднением, медленно приподнял брови. Так, подумал он, сейчас мы переместим нож в правую руку, допустим, сунем лезвие под мышку, хорошенько ухватимся за бутылочку левой рукой, а правой энергично повернем колпачок. А сами тем временем будем жевать.
Колпачок заело намертво. Может, его вообще не полагается отвинчивать. Быть может, бутылочку следует разбить и использовать содержимое сразу. Но об этом можно побеспокоиться и позже. А сейчас у него есть салями и хлеб. И два доллара вместо двенадцати.
Он начал опускать бутылочку, продолжая раздраженно покручивать колпачок туда-сюда и показывая тем самым, что еще не отступился окончательно. Внезапно колпачок провернулся. Боммер отвинтил его до конца, более чем слегка изумленный. Он и не знал, что бутылочки для лекарств стали выпускать с левой резьбой.
* * *Странный запах. Напоминает запах только что отмытого и завернутого в свежую пеленку младенца, который внезапно решил, что полный мочевой пузырь доставляет гораздо меньше удовольствия, чем пустой; и жидкость в бутылочке была синей. Он понюхал снова. Нет, больше похоже на запах очень волосатого человека, хорошенько потрудившегося весь день кайлом и лопатой, а потом решившего, что сегодня нет смысла принимать душ, и тем самым нарушившего собственную наиболее уважаемую традицию. И все же когда Боммер задумчиво разглядывал бутылочку, жидкость в ней блеснула яркой краснотой. Поднеся флакончик к носу, чтобы нюхнуть в последний раз, он поразился тому, насколько ошибался, распознавая запах: неприятный, и весьма, но легко узнаваемый. Это… застоявшийся табачный дым, но не совсем… недавно унавоженное поле – почти, но…
Он плеснул чуть-чуть на левую ладонь. Пурпурная.
В дверь замолотили кулаком.
– Эй, там! – взревела миссис Нэгенбек. – Вы, мистер Боммер! Откройте дверь! Я знаю, что у вас там. У вас там мои продукты. Откройте дверь!
Когда Ирвинг вздрогнул, зажатый под мышкой нож совершил отчаянный прыжок к свободе и славе. Он целился на запястье, ведь так, если повезет, можно отсечь всю кисть (а это достижение обязательно поставит на должное место некий весьма заносчивый мясницкий нож!). К несчастью, рука инстинктивно дернулась, засовывая хлеб и салями под подушку, и нож звякнул о пол, удовлетворившись – но не чувствуя себя счастливым – порезанным кончиком пальца.
– Если вы не откроете эту дверь сейчас, немедленно, сию секунду, – объявила миссис Нэгенбек через замочную скважину, призванную на службу в качестве мегафона, – то я ее вышибу, я ее выломаю. Я ее вышибу и выставлю вам счет за новую дверь, две новые петли и поврежденные косяки. Не говоря уже о продуктах, которые вы принесли к себе и сделали негигиеничными, хватая их грязными руками. Откройте дверь, мистер Боммер!
Ирвинг сунул нож под подушку и накрыл ее одеялом. Затем, завинтив колпачок на бутылочке, направился к двери, посасывая порезанный палец и обливаясь потом.
– Секундочку, – взмолился он заплетающимся от страха языком.
– И еще замок, – принялась размышлять вслух миссис Нэгенбек. – Хороший замок нынче стоит четыре, пять, а то и шесть долларов. А сколько возьмет плотник за его установку? Если мне придется сломать дверь, если придется испортить собственную…
Ее голос стал тише, превратившись в странное бормотание. Отпирая замок, Ирвинг дважды услышал звук, напоминающий шипение выпускающего пар локомотива.
За распахнутой дверью он увидел домохозяйку в лавандовом халате. Ее брови были сведены, а тонкие ноздри подрагивали.
Салями! С ее опытом она, вполне вероятно, сумеет по одному запаху отыскать под подушкой украденную колбасу.
– Какой странный… – неуверенно начала миссис Нэгенбек, с явным сожалением изгоняя враждебность с лица. – Какой странный запах! Такой необычный… такой удивительный, такой… О, мистер Боммер, бедный мальчик, вы ранены?
Он покачал головой, изумленный совершенно несвойственным ей выражением лица – не гнев, но нечто определенно опасное. Ирвинг отступил в комнату. Домохозяйка последовала за ним, ее голос экспериментировал со звуками и остановился на варианте, весьма смахивающем на воркование.
– Дайте-ка мне взглянуть на эти пальчики, на царапину, на порез, на эту рану, – робко попросила она, выдирая левую руку Боммера изо рта с такой силой, что у бедняги зашатались пять зубов. – О-о-о-о, болит? У вас есть антисептик – йод, перекись или меркурохром? А ляписный карандаш? А марлевые бинты?
Ошеломленный поразительной сменой ее настроения, Ирвинг указал носом на аптечку.
Забинтовывая рану, она продолжала издавать странные и тревожные звуки, напоминающие мурлыканье саблезубого тигра. Время от времени, когда ее глаза встречались с глазами Боммера, она улыбалась и быстро вздыхала. Но когда, подняв его руку для завершающего осмотра, хозяйка, страстно застонав, поцеловала его ладонь, Боммер по-настоящему испугался.
Он побрел к двери, ведя за собой миссис Нэгенбек, которая так и не выпустила его драгоценную руку.
– Огромное спасибо, – пробормотал он. – Но уже поздно. Мне пора ложиться.
Миссис Нэгенбек выпустила его руку.
– Вы хотите, чтобы я ушла, – с упреком произнесла она.
Увидев его кивок, она сглотнула, храбро улыбнулась и бочком протиснулась в дверь, едва не оторвав ему пуговицы на пиджаке.
– Не работайте слишком много, – с грустью попросила она, когда Боммер закрывал дверь. – Таким, как вы, нельзя изматывать себя до смерти на работе. Спокойной ночи, мистер Боммер.
* * *Яркий пурпур бутылочки подмигнул ему с кровати. Приворотное зелье! Ведь он вылил каплю на ладонь, а порезавшись, невольно сжал пальцы в кулак. Цыганка говорила, что капля крови, смешанная с каплей зелья, делает эту каплю его собственной, личной. Очевидно, так и произошло: миссис Нэгенбек воспламенилась. Он содрогнулся. Миссис Нэгенбек. Ничего себе любовное зелье…
Но то, что подействовало на домохозяйку, несомненно, подействует и на других, более молодых и привлекательных женщин. Например, на девушку с томными глазами в отделе столовых приборов или на дерзкую кокетку в отделе салатниц и кастрюль.
Стук в дверь:
– Это всего лишь я, Хильда Нэгенбек. Послушайте, мистер Боммер, я тут подумала – салями и хлеб трудно есть всухомятку. К тому же от них вам наверняка пить захочется. Вот я и принесла вам две банки пива.
Открыв дверь и взяв пиво, Боммер улыбнулся. Время уже поработало над миссис Нэгенбек. То, что еще несколько минут назад было в ее глазах лишь бутонами, теперь пышно расцвело. Ее душа попрала сковывающие узы и помахивала ему рукой.
– Спасибо, миссис Нэгенбек. А теперь идите спать. Идите, идите.
Она быстро и покорно кивнула и побрела прочь, через каждый шаг томно поглядывая на него.
Гордо расправив плечи, Ирвинг Боммер вскрыл банку пива. Конечно, миссис Нэгенбек не бог весть что, но она подсказала ему дорогу к более интересному будущему.
Теперь он стал привлекательным – для любой женщины с чувствительным носом.
Жаль только, что зелья так немного, уж больно мала бутылочка. Кто знает, долго ли продлится эффект? А ему еще столь многое предстоит проверить и испытать!
Приканчивая вторую банку пива и намного более довольный собой, он внезапно натолкнулся на решение. Превосходное! И такое простое.
Первым делом Ирвинг вылил содержимое бутылочки в пустую пивную банку. Затем, сорвав бинт, сунул раненый палец в треугольное отверстие и соскреб подсохшую на ране корочку о голый металл. Через несколько секунд в банку потекла кровь. Когда струйка начинала иссякать, он вновь теребил ранку.
Решив, что смеси набралось достаточно, он потряс банку, забинтовал онемевший палец и вылил смесь в большой флакон с лосьоном после бритья, купленный неделю назад. Флакон был снабжен распылителем.
– А теперь, – заявил он, швырнув хлеб и нож на бюро, выключив свет, забравшись в постель и откусив кусок салями, – теперь остерегайтесь Ирвинга Боммера!
* * *Он забыл завести будильник и проснулся лишь от шума, который издавал за стеной умывающийся сосед.
– Двадцать минут, чтобы одеться и добраться до работы, – пробормотал он, отбрасывая одеяло и бросаясь к раковине. – И никакого завтрака!
Но внизу миссис Нэгенбек встретила его широкой улыбкой и полным подносом и настояла, несмотря на его протесты, чтобы он «съел хоть кусочек».
Отчаянно забрасывая вилкой яичницу из суповой тарелки в рот, он столь же отчаянно дергал головой, избегая губ миссис Нэгенбек, украдкой пытавшейся его поцеловать, напоминая при этом человека-мишень, увертывающегося от бейсбольного мяча, а сам гадал, что же произошло с его властной хозяйкой со времени их последней встречи.
Со времени их последней встречи…
Воспользовавшись передышкой, когда миссис Нэгенбек вышла за баночкой икры («чтобы вы намазали ее на хлеб, когда будете пить кофе»), он опрометью помчался в свою комнату.
Ирвинг сорвал с себя галстук и рубашку, а затем, немного подумав, и майку. Потом направил на себя форсунку распылителя, сдавил резиновую грушу и опрыскал лицо, волосы, уши, шею, спину, руки и живот. Он даже сунул головку распылителя за пояс брюк и сделал полный круг по талии. Когда мускулы рук стало сводить от непривычного напряжения, он наконец успокоился и начал одеваться. От запаха его едва не стошнило, и все же он ощущал поразительную беззаботность.
Прежде чем выйти из комнаты, он встряхнул флакон. Полон почти на девять десятых. Что ж, пока флакон не опустеет, Боммер со многими и за многое рассчитается!
Когда он проходил мимо, цыганка стояла перед своей лавочкой. Завидев его, она начала было улыбаться, но резко стерла с лица улыбку и цыкнула на детей. Те юркнули в лавку. Попятившись к дверям, цыганка зажала нос и прогундосила:
– Ты взял слишком много! Нельзя все сразу!
Не останавливаясь, Ирвинг помахал ей:
– Я не все потратил. Там еще много осталось!
Его поезд был переполнен, но, еще стоя на платформе подземки, он заметил в вагоне незанятое место. Врезавшись в кучку людей перед входом, он буквально растолкал их, дерзким рывком ворвался в вагон, едва не напевая от самоуверенности и счастья, протиснулся между двумя женщинами, с ловкостью эксперта ткнул в голень какого-то старикана и уже опускался на сиденье, но тут поезд тронулся. Толчок лишил его равновесия и позволил юной леди с фарфоровым личиком лет двадцати или двадцати пяти проскользнуть за его спиной и усесться. Когда он выпрямился и обернулся, она уже хитро улыбалась ему маленьким, но поразительно красным ротиком.
Те, кто часто ездят подземкой, обязательно со временем узнают, что повороты судьбы здесь загадочны и непостижимы и разделяют пассажиров на сидящих и стоящих. Ирвинг ухватился за ручку над головой, приспосабливаясь к суровому вагонному закону спроса и предложения.
Лицо девушки скривилось, словно она собралась заплакать. Она затрясла головой, подняла на него глаза и прикусила губу. Дышала она очень громко.
Внезапно она встала и вежливо указала на сиденье.
– Не хотите ли присесть? – спросила она голосом, полным млека и меда. – У вас усталый вид.
Ирвинг Боммер сел, остро сознавая, что все головы поворачиваются в их сторону. Его соседка, пухленькая девушка лет девятнадцати, тоже принюхалась и медленно, словно удивляясь самой себе, перевела сияющие глаза с исторического романа на лицо Ирвинга.
Девушка, уступившая ему место, придвинулась вплотную, хотя все стоящие пассажиры качнулись в этот момент в другую сторону.
– Я совершенно уверена, что где-то встречала вас прежде, – начала она с некоторой неуверенностью, а затем все быстрее, словно вспоминая слова: – Меня зовут Ифигения Смит, и, если вы скажете мне ваше имя, я обязательно вспомню, где нас познакомили.
Ирвинг Боммер мысленно глубоко вздохнул и откинулся на спинку. Наконец-то биология пришла к нему на свидание.
К служебному входу в «Универмаг Грегворта» он подошел уже в сопровождении стайки женщин. Когда лифтер отказался впустить их в лифт, предназначенный только для персонала, они окружили шахту лифта и смотрели на его вознесение так, словно он был Адонисом, а весеннее равноденствие уже приближалось.
Хамфрис застукал его в тот момент, когда он расписывался в журнале.
– Опоздали на семь минут. Скверно, Боммер, скверно. Мы ведь постараемся вставать вовремя, не так ли? Очень постараемся.
– Забыл завести будильник, – промямлил Боммер.
– Мы ведь больше не станем этим оправдываться, правда? Будем взрослыми, работая в «Грегворте»; признаем свои ошибки и попробуем исправиться. – Заведующий чуть-чуть затянул узел безупречно повязанного галстука и нахмурился. – Что за странный запах? Вы что, Боммер, не мылись?
– Женщина пролила на меня что-то в метро. Это выветрится.
Легко на сей раз отделавшись от заведующего, он прошел мимо кастрюль, сковородок и скороварок к прилавку с терками и машинками для чистки и резки овощей, где находилось его рабочее место. Он только-только начал выкладывать товары на прилавок перед началом работы, как сигнал гонга объявил внешнему миру, что теперь он (мир) может войти и гарантированно купить с повышенной скидкой Грегворта.
Его отвлекла чья-то рука, робко скользнувшая по лацкану пиджака. Дорис, прекрасная блондинка из отдела салатниц и форм для выпечки, нежно ласкала его, перегнувшись через прилавок. Дорис! Та самая, что обычно громко и неприятно фыркала, заметив его восторженный взгляд!
Ирвинг взял ее пальцами за подбородок.
– Дорис, – решительно произнес он, – ты меня любишь?
– Да, – выдохнула она. – Да, дорогой, да. Сильнее всех на свете…
Он поцеловал ее дважды, сперва быстро, а затем более страстно, когда заметил, что она не отпрянула, а вместо этого мечтательно застонала и едва не смахнула с прилавка никелированные терки.
Громкое пощелкивание пальцев заставило его отпрянуть и оттолкнуть Дорис.
– Так-так, так-так, – произнес Хамфрис, бросая на Боммера свирепый взгляд, приправленный легкой неуверенностью. – Мы находим время и место для всего, не так ли? Давайте-ка настроимся по-деловому; нас ждут покупатели. А личными делами займемся после работы.
Девушка метнула в заведующего взгляд, полный откровенной ненависти, но, когда Ирвинг махнул ей рукой, а Хамфрис пощелкал пальцами, медленно пошла на свое место, негромко и настойчиво бормоча:
– Ирвинг, милый, я буду ждать тебя после работы. Я пойду к тебе домой. Куда угодно, навсегда…
– Не понимаю, что с ней случилось, – удивился Хамфрис. – Всегда была лучшей продавщицей салатниц и форм для выпечки. – Он повернулся к Боммеру и после недолгой внутренней борьбы мягко произнес: – В любом случае, Боммер, не будем отвлекаться, так что давайте раскладывать терки и доставать резаки. – Заведующий взял за костяную ручку резак с длинным изогнутым лезвием и продемонстрировал его стайке ранних покупательниц, собравшихся возле прилавка Боммера. – Новейший способ нарезать грейпфруты, апельсины и дыни, дамы. Единственный способ. Вам еще не надоели прямые и грубые ломтики на блюдах? – Его презрительный тон незаметно сменился задумчивым и околдовывающим: – Новым резаком «Голливудская мечта» вы сможете резать грейпфруты, апельсины и дыни легко и эффективно. Вы больше не будете терять драгоценный сок, полный витаминов; позабудете о пятнах от дынь на кружевных скатертях. А кроме того, у всех ломтиков будут привлекательные фигурные края. Детям очень нравится есть интересно разрезанные грейпфруты, апельсины…
– Он именно это продает? – спросила необъятных размеров дама с решительной челюстью. Хамфрис кивнул.
– Тогда я куплю резак. Если он сам мне его даст.
– А я куплю два. Он даст мне два?
– Пять! Я хочу пять. Я первая спросила, только вы не слышали.
– Дамы, успокойтесь, – просиял Хамфрис. – Не будем толкаться, не будем ссориться. Резаков «Голливудская мечта» у нас сколько угодно. Видишь, Боммер, – прошипел он, – какую пользу могут принести несколько слов продавца? Смотри не упусти их; энергичнее надо быть, энергичнее.
И он счастливо зашагал прочь, пощелкивая пальцами возле остальных прилавков, чьи стражи женского пола тревожно топтались на месте, подавшись всем телом вперед в порыве боммеротропизма.
– Выпрямитесь, девочки; смотрите бодрее навстречу Дню Бизнеса. А сегодня, – негромко пробормотал он, подходя к своему офису, чтобы оскорбить первую с утра группу торговых агентов, – сегодня, кажется, великий день для отдела терок и овощечисток.
Он даже не подозревал, насколько оказался прав, пока незадолго до обеденного перерыва к нему не ворвался начальник склада с воплем:
– Нам нужны еще люди, Хамфрис. Складской отдел не справляется с нагрузкой!
– Нагрузкой? Какой еще нагрузкой?
– Мы не успеваем подносить товар к прилавку Боммера, вот с какой нагрузкой! – Начальник склада вырвал клок волос и продолжил, нервно приплясывая возле стола Хамфриса: – Я бросил на это всех своих людей, у меня никого не осталось ни на инвентаризации, ни на приемке, а он продает быстрее, чем мы успеваем подносить. Почему вы меня не предупредили, что сегодня начнется распродажа терок, резаков и овощечисток по сниженным ценам? Я бы тогда заказал больше товара с главного склада и не гонял бы туда людей каждые полчаса. Я смог бы тогда попросить Когена из отдела современной мебели или Блейка из детской спортивной одежды одолжить мне пару человек!
Хамфрис покачал головой:
– Сегодня нет никакой распродажи терок, резаков и овощечисток. Ни по сниженной цене, ни по цене сезонных распродаж, ни даже по оптовой. Возьмите себя в руки; не надо сдаваться перед неожиданными трудностями. Давайте-ка сходим и выясним, что там происходит.
Он открыл дверь кабинета и немедленно продемонстрировал позу человека, охваченного изумлением. Отдел хозтоваров был буквально забит колышущейся толпой задыхающихся женщин, рвущихся к прилавку с терками, резаками и овощечистками. Ирвинга Боммера полностью затопила волна кудряшек и перекосившихся шляпок, но время от времени из того места, где он примерно должен находиться, выплывал пустой картонный ящик и слышался писклявый надтреснутый голос:
– Принесите мне еще резаков! Эй, на складе, принесите еще! У меня кончается товар. Они начинают нервничать!
Все остальные прилавки на этаже оказались заброшенными – и продавцами, и покупателями.
Взревев: «Держись, Боммер, держись, мальчик!», заведующий взметнул в воздух манжеты и бросился в толпу. Проталкиваясь мимо женщин, прижимающих к взволнованно вздымающимся грудям целые упаковки картофелечисток, он заметил, что исходящий от Боммера странный запах теперь ощущается даже на расстоянии. И стал более сильным и насыщенным…
* * *Ирвинг Боммер походил на человека, который спустился в Долину Теней и увидел там столько ужасов, что теперь его не напугать таким пустяком, как просто зло. Воротник у него был расстегнут, галстук лежал на плече, очки свисали с уха, безумные глаза налились краснотой, а пот заливал его столь обильно, что вся его одежда казалась недавно извлеченной из охваченной энтузиазмом стиральной машины.
Он был до смерти напуган. Пока у него был товар, чтобы отвлекать женщин, их обожание оставалось относительно пассивным. Но как только запасы начинали подходить к концу, женщины снова сосредоточивались на его персоне. Среди них не замечалось откровенного соперничества; они лишь расталкивали друг друга, чтобы лучше его видеть. Вначале он попросил нескольких уйти домой, и они подчинились, но теперь, соглашаясь выполнять все, о чем он их просил, они тем не менее категорически отказывались отойти. Проявляемая ими страсть становилась все более навязчивой и решительной – и более согласованной. Ирвинг с трудом понял, что виной тому обильный пот – тот смешивался с приворотным зельем и разбавлял его, вынуждая запах распространяться все шире.
А их ласки! Прежде он даже представить не мог, каким болезненным может оказаться прикосновение женщины. Всякий раз, когда он склонялся к прилавку, выписывая чек, к нему протягивались десятки рук, поглаживая его руки, грудь и любую доступную часть тела. За три часа этого безумия нежные прикосновения начали ощущаться как тычки во время драки в забегаловке.
Когда Хамфрис встал рядом с ним за прилавком, Ирвинг едва не зарыдал.
– Пусть мне принесут побольше товара, мистер Хамфрис, – всхлипнул он. – У меня осталось только несколько терок для круглых овощей и пара резаков для капусты. Когда они кончатся, мне придет конец.