Пилот ракетоносца

Низкий старт спортсмены заимствовали у кенгуру. Сжимаясь, как пружина, бегун после выстрела или команды стремительно выбрасывает тело вперёд.

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Макс Мах, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Глава 1

Случай

Перед стыковкой, грузопассажирский транспорт, на котором на станцию «Птицелов» перебрасывали 3-й взвод 6-й роты, прошел мимо легкого крейсера «Наутилус». Кроме Эрика, никто из тридцати двух курсантов не читал Жюля Верна. Они о нем даже не слышали. Поэтому неудивительно, что название корабля заставило их гадать, что бы это могло быть: личное имя, инструмент – вроде пробойника или пневмосверла, звезда или планета. Еще это мог быть спутник, астероид или, скажем, гора на любой из трех десятков планет, входящих в состав империи Торбенов. Вариантов много, и не факт, что на самом деле «Наутилус» не является «потомственным» именем, переходящим от корабля к кораблю не одну сотню лет. Такое случается довольно часто, но о такой возможности подумал только Эрик, потому что читал книгу про капитана Немо и его подводный корабль. Он даже помнил сноску, в которой разъяснялось, что наутилус – это головоногий моллюск. Другое дело, что Эрик не знал, сохранились ли еще где-нибудь на Старой Земле эти существа, и, если все-таки сохранились, как они должны выглядеть.

В любом случае он – по обычной своей привычке – не стал принимать участие в разговоре. Сидел молча, смотрел, как по экрану внешнего обзора проплывают хищные очертания ударного крейсера, заточенного, как он помнил из курса «Боевой состав флота», на «взлом» планетарной обороны, и думал о том, какому умнику пришло в голову назвать современный боевой корабль именем, которое практически ни у кого не вызывает никаких ассоциаций.

– А ты, Счастливчик, чего молчишь?

Счастливчиком Эрика назвал инспектор учебных заведений округа при переводе в училище пилотов. Назвал с иронией, подразумевающей законченного неудачника. Вьюн истории этой не знает и не может знать, – слышал что-то краем уха, и все, – но вот прикапываться к Эрику это ему совершенно не мешает. Штефан Бирн, как и большинство других курсантов, вырос в семье, а семьи на Иль-де-Франс обычно большие, – знает своих родителей, имеет множество братьев и кузенов. Кроме того, он попал в училище по реестровому набору рекрутов из колонии Новая Швабия – одной из пяти основных колоний континента Промисленд[1], – и это делает его здесь, да и везде на планете, «своим». А Эрик, мало того что штрафник, он везде – на планете, на континенте и в училище – чужак, да еще и безродный сирота ко всему. Глумиться над такими, как он, легко и просто. Никто за него не вступится, потому что некому.

– Молчу, потому что сказать нечего, – ответил на подначку Эрик. – Извини.

Сказал спокойно, без агрессии. Равнодушным тоном «снулой рыбы», так как по опыту знал, что это лучший способ отделаться от Штефа и его подпевал, и снова оказался прав. Вьюн смерил его презрительным взглядом – типа «ну что с тебя взять, с калечного» – и вернулся к обсуждению названия крейсера, который он, к слову, опознал не как ударный, а как сторожевой. Судя по тому, что никто ему не возразил, большинство курсантов думали точно так же, – люди и вообще по большей части не любопытны и ленивы, – а те, кто знал правильный ответ, просто не захотели связываться, и Эрик их хорошо понимал. Бирн, как и большинство неумных задавал, критику не любит и никому никогда ничего не забывает. При этом парень он крупный – крупнее даже Эрика, – да и дерется хорошо. Во всяком случае, лучше многих. Так что связываться с ним себе дороже.

Впрочем, у Эрика мотив «не связываться» совсем другой. Если бы он захотел, то избил бы Вьюна до полусмерти, – и его, и его шавок, – но, наученный горьким опытом, делать этого не станет. Училище пилотов москитного флота не Смоляной городок, здесь калечить противника, тем более убивать – нельзя. Мигом вышвырнут на свалку или запишут в «черный десант». И то, и другое означает конец, причем конец быстрый и печальный.

«Ладно, – решил Эрик, стараясь на всякий случай держать Вьюна в поле зрения, – терпеть осталось недолго: всего полтора года. Сущие пустяки! Я выдержу, я смогу…»

Он уже совершил однажды ошибку, замахнувшись не на того, на кого следует, и вот результат: вместо третьего курса звездной академии шестой курс в училище пилотов «москитных сил». И добро бы речь шла о настоящих москитниках – истребителях планетарных сил обороны или палубных истребителях тяжелых кораблей. С гораздо большей вероятностью всех их распределят на нижние палубы крейсеров и «носителей» или на такие вот орбитальные крепости, как «Птицелов», один из сегментов которого возник сейчас на обзорном экране. Кто-то же должен рулить на шаттлах, ремонтниках и прочей невооруженной мелюзге. Печально, разумеется, но Эрик умел принимать мир таким, каков он есть: лучше таскать почту и вывозить корабельный мусор, чем идти в первой волне десанта или «дрочить» на каторжных работах. Какой-никакой, а пилот и зауряд-офицер. Возможно, даже гардемарин[2]. И потолок совсем неплохой: если повезет, в отставку выйдет мичманом, а то и лейтенантом. Это уж как сложится. Во всяком случае, на нижних палубах будет ходить «гоголем», поплевывая на работяг через плечо, да и офицеры обычно относятся к пилотам нижнего звена вполне лояльно. Надо только знать свое место и не высовываться. Во всяком случае, до тех пор, пока не представится случай переиграть судьбу.

Если честно, Эрик редко предавался такого рода размышлениям. Ему не надо было себя ни в чем убеждать. Не склонный к пессимизму и унынию, он являлся человеком дела и всегда был сам по себе и себе на уме. Таким его сделала жизнь. Скрытным, осторожным и предельно внимательным. Он не станет лезть на рожон, и предаваться иллюзиям не будет тоже. Главное – выжить и не упустить случай. Возможности, как не раз убеждался Эрик, обычно открываются вдруг, и использовать их надо сразу. Если упустил свой шанс – вини только себя, потому что положиться тебе не на кого. Один раз он отступил от этого правила, понадеявшись на справедливость одних и благородство других, и ничего хорошего из этого не вышло. А ведь, если бы не расслаблялся, перспективы у него сейчас могли быть совершенно другие…

Вообще, если разобраться, Эрик невероятно везучий человек. Не зря его позже прозвали Счастливчиком. Первый раз ему повезло, когда самодельный нож какого-то мелкого негодяя из стаи Рыжих псов распорол Эрику кожу и тощую плоть, но застрял в ребрах. Не дошел, в общем, ни до сердца, ни до легкого. То есть, наверное, Эрику везло и раньше. Все-таки дожить в Смоляном городке до шестилетнего возраста, не имея при этом семьи и не являясь членом стаи, задача, как говорят математики, отнюдь не тривиальная. Тем не менее как-то же выжил!

Эрик не помнил, как ему это удалось, но факт, как говорится, налицо. Детских воспоминаний у него почти не осталось, хотя кое-что время от времени всплывало в памяти. Он помнил, например, подвал сгоревшего дома, где какой-то беззубый старик в лохмотьях учил детей грамоте и счету. Воспоминание было туманным и включало в себя запах гари и чувство голода. Однако, как ни крути, читать-то он тогда все-таки научился и, значит, провел в том подвале не день и не два.

Еще вспоминались помойки. Не одна, а много разных. Еды там практически не было – разве что крысу прибьешь, – но можно было найти что-то, за что старьевщики платили настоящие деньги. Немного. Грош или два, что бы это ни было и сколько бы ни стоило на самом деле. Но два грошика – это полбуханки суррогатного хлеба, а для такого маленького мальчика, каким был тогда Эрик, это еда на два дня. Или даже на три, если наступала голодная полоса.

Голод, боль и холод. Вот что вспоминалось отчетливо. Остальное, как в тумане. Драки. Драк, похоже, было много. Боль и кровь, злость и страх. А еще чердаки и подвалы Смоляного городка. Другие дети. Кое-кто из них говорил на ланге, но большинство – на местных диалектах дойча и руза[3]. Это Эрик помнил твердо, а вот лица и события не запомнились. Все смутно и нечетко – память ребенка, медленно умирающего от голода. И все-таки главное в этой истории не страдания и невзгоды, которые он претерпел, а то, что там и тогда Эрик выжил. По-видимому, ему очень сильно повезло, как повезло и в тот день, когда заточка рыжего сучонка застряла у него в ребрах. Тогда его пожалел какой-то старьевщик. Отогнал стаю. Кажется, даже стрелял поверх голов из дробовика. Притащил истекающего кровью Эрика в свою берлогу – вспоминалось темное, задымленное, но при этом пахнущее едой помещение, – вытащил из тела нож, обработал рану. Зашил. А потом сдал Эрика в детский дом, что, наверное, было совсем непросто. Слишком много беспризорников пряталось по щелям в руинах Старого порта и в трущобах Смоляного городка.

Детский дом, в который попал Эрик, был ужасным местом. Там тоже все время было холодно, голодно и страшно. Чего конкретно боялись дети, Эрик теперь вспомнить не мог, хотя и догадывался. И еще там постоянно дрались. За еду, за место у печки, за всё. Но вскоре ему повезло снова. Новый губернатор – подоплеку событий он узнал много позже – начал наводить порядок в Смоляном городке. Детский дом, а по сути, обычный работный дом для мелких трудяг, был упразднен, и Эрик с несколькими другими мальчиками и девочками попал в «Новый сад» – сиротский приют, расположенный на окраине Туманной долины – маленького городка, затерявшегося в горах водораздела. О том, как ему повезло, Эрик догадался не сразу. Но зимой разразился чудовищный экономический кризис, и на Северном материке от холода – не хватало топлива, – голода и эпидемий вымерло до шестидесяти процентов населения.

Детям в «Новом саде» тоже пришлось туго. Но эпидемии так высоко в горы не добрались. Топлива хватало – городок располагался в самом сердце реликтовых эндемических лесов, покрывавших тысячи квадратных километров незаселенной горной местности. Здания приюта, больше похожие на тюремные бараки, стояли на берегу большого горного озера, а это чистая вода, рыба, которую ловили сами дети, и кормильные угодья сирен[4], на которых старшие дети во главе с воспитателями пытались охотиться прямо с лодок, вооружившись топорами и самодельными острогами. Ну и горожане, как ни странно, помогали чем могли. Охотники иногда притаскивали в «Новый сад» подстреленных ими оленей и кабанов – каждый второй в городе был браконьером или контрабандистом, – а мельник отдал сиротам несколько мешков тронутого морозом зерна. Поэтому в приюте никто той зимой не умер. А в Смоляном городке, как рассказывали, не выжил практически никто.

Эрик прожил в «Новом саде» четыре года. Не самое счастливое время в его жизни, но и не самое поганое. Во всяком случае, здесь его не преследовали голод и холод, а драться приходилось не больше, чем в других местах. Учителей как таковых в приюте, разумеется, не было, одни наставники, но зато в городе имелась библиотека бумажных книг, которыми практически никто не пользовался. Эрик читал на ланге и на рузе, а потом выучил еще и дойч, на котором в приюте говорило большинство детей и воспитателей, и стал едва ли не единственным пользователем городской библиотеки. Там, к слову, он и наткнулся на записанный с чьих-то слов пересказ романа Жюля Верна «Наутилус капитана Немо». Первоисточник, по-видимому, не пережил Долгую ночь, но Эрик умел довольствоваться малым.

Жизнь в «Новом саде» подчинялась строгому распорядку. Шесть часов в день дети работали на благо приюта – уборка территории, ремонт помещений, заготовка дров и многое другое, – два часа разучивали под руководством рукоположенного пастора молитвы и псалмы и еще четыре часа учились. Эрик не был уверен, что верит в Бога, но даже если бы верил, он не знал, к какой именно конфессии принадлежит по праву рождения. Поэтому – и от нечего делать – на уроках Закона Божия он тихо сидел в самом дальнем углу и читал все подряд, что попадало под руку на полках в шкафу пастора: католическую Библию на ланге, православный требник и еврейский молитвенник на рузе, Талмуд и Коран на дойче. Но главное, он не мешал остальным детям петь псалмы, и пастор его за это по-своему уважал.

На других уроках наставники учили детей писать, читать и считать – большинство из сирот вне зависимости от их возраста были неграмотными – и пытались рассказывать им об истории и географии Эвра и империи Торбенов. Эрику все это было ни к чему. В библиотеке нашлось несколько весьма полезных для расширения кругозора книг: «Династия Торбенов», «Империя превыше всего», «Звездный атлас с комментариями», «Имперская провинция Эвр», «Всеобщая история» Герлиха и довольно много учебников по математике, физике и химии. Вот их он и читал. И, как оказалось, не напрасно.

Эрик прожил в «Новом саде» четыре года. На самом деле чуть больше, но в данном случае можно и округлить. А потом к ним нагрянула инспекция. Внезапно и неожиданно, поскольку до этого если кому и было дело до сирот, так только городскому голове. Приют находился на городском бюджете. Вот их никто и не проверял. Все, что следует, в городе знали и без проверок. Но, как оказалось, теперь про «несчастных сирот» вспомнили в руководстве лёна, и не без причины.

Губернатор провинции Эвр приказал развернуть полтора десятка новых военно-технических школ, поскольку армия, флот и промышленность неожиданно ощутили дефицит квалифицированных кадров низшего звена. Попросту говоря, всем нужны были обученные и вымуштрованные на солдатский манер работяги, и первым делом в администрации губернатора вспомнили про детские дома. Кадры небезупречные и в чем-то даже проблемные, но зато их можно рекрутировать, не вызвав принудительным набором политических волнений в городских и сельских коммунах. Так Эрик попал в Праг – крупный промышленный центр на Южном континенте.

Проверку рекрутов производили в ускоренном режиме, поэтому, выяснив, что Эрик говорит и читает на нескольких языках и знаком с основами естественных наук – на всё про всё ушло круглым счетом пять минут, – его послали в школу младших техников ВКС[5]. А поскольку разговаривавшая с ним дама из комиссии не захотела затруднять себя лишними вопросами, Эрик, во-первых, попал сразу в третий класс, где учились в основном двенадцатилетние дети, а во-вторых, вместо клички Крепыш, под которой прожил предыдущие четыре года, получил фамилию Минц. Ни одно, ни другое его не возмутило. Минц так Минц, третий год обучения, значит так и будет. Эрику было не привыкать встраиваться в новую для него систему отношений, и он в нее встроился.

Может быть, для кого-то учеба в государственной технической школе казалась наказанием, вроде тюрьмы или каторги, но для Эрика это была настоящая удача. Казенная форма, продовольственное и вещевое довольствие, собственная кровать в казарме – о чем еще можно мечтать после того, через что он прошел? А то, что ребята в основном старше его по возрасту, так и Эрик не лыком шит. Парень он от природы крупный, драться умел и правила выживания знал наизусть, как «Отче наш».

Первым делом Эрик внимательно изучил «доставшийся» ему по случаю коллектив. Класс – сорок человек, поток – сто шестьдесят. Учатся вместе с самого начала и за прошедшие два года успели притереться и определились с тем, кто у них главный, а кто шестерит. Эрик «рулить» не хотел, но и в «рабство» попадать не желал. Пришлось драться. Сначала бить, потом объяснять свою позицию словами. Кулаки оказались убедительнее слов, но и слова не пропали втуне. Разобрались, перетерли, пришли к соглашению. Эрик на власть «элиты» не посягает, а они его не прессуют. Пусть живет, как хочет, а это значит, сам по себе.

Это Эрика вполне устраивало, ему ни друзья, ни компания не нужны, и статус – без надобности. Так что устроился он совсем неплохо: койка в дальнем углу казармы и место в любой очереди – за едой, в душевую, везде – в середине строя. Не первый, но и не последний. Кому другому такое могло не понравиться, а ему в самый раз. Он и учился, следуя тому же принципу: не выставляться, но и не «проседать».

Учиться в технической школе оказалось нетрудно. Математику и физику, как вскоре выяснилось, Эрик знал гораздо лучше одноклассников, а то, чего не знал, легко наверстывал. Руки у него тоже росли из правильного места. Посмотрит разок, как обращается со станком или прибором профессионал, и сразу же может эти действия повторить. Сначала, правда, кое-как, но через день-два – так, как надо. По-настоящему трудным для Эрика оказалось только одно – научиться пользоваться компьютерами. Он ведь вырос в настоящей глуши, где электроники было мало, и уж точно, что ее не было в приюте, в котором он жил. В том мире, откуда Эрик прибыл в Праг, даже телевидение имелось еще не везде, а в технической школе, где он теперь учился, напротив, не оказалось ни одной бумажной книги. Вся информация только на носителях, в сети, куда можно попасть не иначе как через терминал, или в архивных блоках. У него заняло достаточно много времени, чтобы понять принцип работы всех этих приборов, но, как только он разобрался, дело пошло легко и быстро. Через год он уже работал с компьютерами лучше всех на потоке, хотя знал об этом только он сам. Но ему не слава была нужна, а возможность учиться, и он учился.

Прошло еще немного времени, и Эрик с удивлением обнаружил «границы дозволенного». В сети существовали барьеры, через которые просто так не пройдешь, потому что доступ к хранящейся за ними информации строго ограничен. Получить туда допуск можно, только если имеешь специальные коды, выполняющие в электронных сетях роль особых ключей к весьма сложно устроенным замкам. Ну, а где есть ключ и замок, должны быть и отмычки. Для Эрика это было очевидно, но на то, чтобы «подобрать отмычки» и научиться ими пользоваться, ушел еще один год. Впрочем, ничего особенно ценного для себя Эрик во вскрытых им «сейфах и тайниках» не нашел. Ему эта информация была без надобности. Ни использовать, ни продать ее он не мог. Оставалось пожать плечами и заняться чем-нибудь другим.

Однако вскоре в голову Эрика пришла одна многообещающая идея, и приобретенные навыки в работе с электронными сетями оказались востребованы. К этому времени он уже учился в пятом классе и, значит, заканчивал школу. По имперским законам с пятнадцати лет можно уже работать, а то, что Эрику всего тринадцать, никого, в сущности, не волновало. Закончил курс? Может работать? Милости просим в ВКС, господин технический специалист 3-го класса. На корабли по возрасту еще нельзя, но кто мешает мальчику вкалывать на планетарной базе? Вопрос, где именно?

Для начала Эрик попытался выяснить, куда его собираются распределить. Оказалось, на орбитальную станцию «Часовой-2», здесь же на Эвре. Это было не хорошо и не плохо. Техник 3-го класса, он везде относится к младшим чинам. Но вот если попробовать реализовать ту идею, что пришла Эрику в голову, то распределение на Эвр следовало сразу же отмести как негодное. Ну, Эрик его и отменил, послав себя на Иль-де-Франс, служить на орбитальной крепости «Вобан», защищающей вторую по важности планету империи. Задача оказалась не из простых. Эрик потратил на взлом системы и замену данных девять ночей, но результат того стоил. В тот же момент, как одни данные были заменены на другие, программа кадрового отдела флота автоматически внесла все необходимые изменения. Замена вещевого довольствия типа Б23 на тип В9, проездные документы до точки назначения, само назначение и, наконец, подъемные. Ему же почти месяц добираться с Эвра на Иль-де-Франс. Флотские его, конечно, обеспечат солдатским рационом на любом транспорте, но все-таки без денег тоже нельзя. Есть правила, а правилам обязаны следовать все. Тем более если ты не человек, а компьютерная программа.

Следующий этап потребовал от Эрика высшего напряжения всех его сил и занял почти два месяца. Однако в результате среди несметного количества документов кадрового отдела ВКС возник и тут же спрятался в тени файл с личным делом Эрика Минца. Вот только этому Эрику и в самом деле недавно исполнилось пятнадцать лет, и он заканчивал обучение не в технической школе ВКС для младших чинов, а трехлетний подготовительный курс для поступления в высшие учебные заведения флота. Соответственно, и распределение у этого Эрика Минца было иным – прямиком в Космическую академию на Иль-де-Франс.

Завершив эту тонкую и крайне сложную работу по изменению своей собственной судьбы, Эрик взялся изучать все то, что – согласно учебным планам и требованиям отдела высших учебных заведений ВКС – должен знать выпускник подготовительных курсов. Пришлось по-быстрому наверстать «пропущенное»: кое-что в программе по математике и физике, значительно больше в астрономии и звездной картографии, и, разумеется, следовало навести на Эрика Минца некоторый необходимый в элитном учебном заведении лоск. Эрик совершенно не знал протоколов поведения в тех или иных ситуациях, не умел пользоваться столовыми приборами, не был знаком с этикетом, да и культуру речи следовало подтянуть. Знание четырех языков – а Эрик за прошедшие два года выучил еще и франк[6] – не означало, что он умеет говорить и писать на них грамотно. Это следовало исправить, прежде всего, для того, чтобы не привлекать к себе внимание. Та еще задача, но Эрик к этому времени уже знал, что он умнее большинства встреченных им в жизни людей, обладает сильной памятью и способен учиться быстро и эффективно.

30 июня 2529 года Эрик завершил обучение в технической школе, получил направление на Иль-де-Франс, деньги и проездные документы и отправился в путь. Однако, добравшись до космопорта Эвр-2, он предпринял ряд действий, вследствие которых один Эрик Минц исчез, а другой – возник. Первым делом, воспользовавшись деньгами, которые он потихоньку – малыми суммами – выигрывал у одноклассников в карты, Эрик выкупил на почте заказ, сделанный им еще месяц назад от имени замдиректора подготовительных курсов флота «Эвр ВКС УК». Получив новую форму, Эрик переоделся и пошел в Транзитное бюро. Там он доложился старенькому лейтенанту, ведавшему транзитными документами военнослужащих, и попросил об одолжении: распечатать со служебного терминала бумаги, которые он утром не успел оформить на курсах. Боялся, дескать, опоздать на свой борт, а на курсах, как назло, полетел генератор и зависли все компы.

Разумеется, это являлось нарушением правил, но, насколько знал Эрик, нарушением мелким, каких делается огромное множество в силу того бардака, который творится с документами на периферийных планетах. И Эвр, на счастье, был одной из таких планет. Лейтенант это тоже знал, а потому пустил вежливого, одетого по форме молодого человека за свой терминал. Получив доступ, Эрик ввел все необходимые пароли и коды и буквально в три движения вытащил из тени один файл и отправил вместо него «в тень» – другой. Отдав приказ на распечатку, он сразу же встал из-за терминала, вежливо поблагодарил старичка, взял из принтера направление и проездные документы и отправился в путь.

До старта челнока еще оставалось время, и Эрик успел получить положенные его новой личности деньги. Кассовый автомат узнал введенный Эриком код, сопоставив его с тем личным делом, которое возникло в кадровом управлении флота буквально полчаса назад, и без проблем выдал требуемую сумму. Так что путешествие получилось хоть и долгим, но в некотором смысле даже приятным. Эрик ведь до сих пор никуда не летал, а тут одних транспортов ВКС он сменил три. Побывал в двух космопортах и в первый раз в жизни посмотрел те голофильмы, про которые до сих пор только читал.

Дорога заняла сорок два стандартных дня, и в середине августа – за две недели до начала учебного года – Эрик вошел в двери Космической академии Иль-де-Франс. Там его приходу сначала удивились – из такой глуши, как Эвр, никто к ним давным-давно не поступал, если когда-нибудь поступал вообще, – но, проверив документы в кадровом управлении флота, были вынуждены признать, что чудеса еще случаются. И Эрик был зачислен на первый курс тактического факультета. Собственно, на это он и рассчитывал. С одной стороны, факт зачисления на факультет провинциала был не настолько уж вопиющим, чтобы поднимать из-за этого шум и выяснять отношения с кадровиками ВКС. А с другой стороны, Эрик мог быть уверен, что не встретит здесь ни одного выпускника подготовительных курсов флота на планете Эвр. Их сюда просто не пошлют. Но если руководство академии лишь недоуменно пожало плечами, то курсанты-первокурсники молчать не стали.

Слушатели академии считались элитой военно-учебных заведений флота. Это были парни и девушки из хороших – и зачастую хорошо известных в империи – фамилий, получившие к тому же блестящую подготовку в лучших гимназиях и лицеях планеты. Со временем, закончив курс обучения в космической академии – на тактическом, навигационном или логистическом факультетах, – они должны были пополнить ряды офицеров «пилотажной линии», то есть распределиться на тяжелые корабли ВКС и начать восхождение к высшим флотским должностям. Соответственно, эти ребята цену себе знали и положением своим гордились. Так что их реакцию на появление в академии жалкого – да к тому же безродного – провинциала было легко предугадать. Ну, Эрик, на самом деле, ничего другого от них не ждал, поэтому не удивился и не расстроился, когда курсанты первого курса – не все, разумеется, а лишь некоторые, что по большому счету ничего не меняло, – попробовали довести его до позорного бегства. Не на того напали.