Анти-Горбачев
Кунаев разлил боржоми по стаканам, все трое отпили немного, и тогда Романов продолжил.
– По информации моего источника Константин Устинович скончается 10 марта… завтра, значит… в первой половине дня.
– Откуда такие точные данные? – спросил поражённый Щербицкий, – он господь бог, ваш источник?
– Не совсем, но близко к тому, – ушёл от ответа Романов. – Расклад сил в Политбюро на сегодня такой – пятеро за Горбачёва, пятеро против.
– Кто же за – уточните? – попросил Кунаев.
– Мы трое плюс Тихонов и Гришин. При этом Воротникова на совещании точно не будет, он просто не успеет вернуться из Америки.
– А кандидаты и секретари? – задал наводящий вопрос Щербицкий.
– Они решающей роли не сыграют, но можно предположить, что на нашей стороне могли бы выступить Демичев, Капитонов, Русаков, Зимянин и Кузнецов. Пономарёв под вопросом.
– Григорий Васильевич, – вдруг задал сложный вопрос Кунаев, – а что такого плохого в Михаиле Сергеевиче? Может мы зря устраиваем эти шпионские игры, а надо просто согласиться с мнением партии? Горбачев же почти полгода исполняет обязанности генсека, и неплохо исполняет.
Романов встал, подошёл к окну, потом включил свет в кабинете, потому что наступали сумерки, а затем ответил:
– Горбачёв это страшный человек, вот что в нём плохого. Знаете, как размножаются паразиты?
Щербицкий вздрогнул:
– Какое-то вы неаппетитное сравнение подобрали, Григорий Васильевич.
– Какое уж придумал, – вздохнул он, – самое точное, подходящее к Горбачёву. Так вот, паразиты откладывают яйца в тело других животных, эти яйца там и развиваются, высасывая жизненные соки из хозяев. Некоторые умирают, чтобы дать жизнь новому поколению паразитов. Михаил Сергеевич один из них, из паразитов… завёлся в здоровом теле партии и государства, сейчас растёт, а когда окончательно сформируется, разорвёт в клочья и партию, и страну.
– Страшные вы вещи рассказываете, – поёжился Кунаев, – а доказательства этому его паразитизму какие-то есть?
– Поверьте на слово, – Романов вернулся на свое место. – Тем более, что лично я даю вам обоим твёрдые гарантии на ближайшую пятилетку. А Горбачев что вам даст – переговоры какие-то на этот счёт наверняка были ведь?
– Не получилось у нас договориться, – ответил за обоих Щербицкий.
– Вот видите…
– А кого же вы видите на посту генсека? – озвучил главную мысль Кунаев.
– Гришина, – немедленно вылетело из уст Романова. – Да, ему тоже немало лет, но политик он очень опытный и вменяемый, в отличие от. А вы кого-то ещё можете предложить?
– А что насчёт вас, Григорий Васильевич? – закинул удочку Щербицкий.
– Моё время пока не пришло, – отрезал тот, – предлагаю такую программу действий на сегодняшний вечер и завтрашнюю первую половину дня – я беру на себя Гришина, Капитонова и Соломенцева, возможно, удастся перетянуть его на нашу сторону. Владимир Васильевич займётся Тихоновым и Зимяниным. А вам, Динмухаммед Ахмедович, поручаются Кузнецов и Пономарёв.
– Вы уверены? – удивился Кунаев, – Пономарёв же заведующий международным отделом ЦК? Он намертво завязан на существующий статус-кво…
– И тем не менее можно попытаться, – на этом Романов закруглил беседу.
Лирическое отступление 1. СССР в 1985 году
Безусловно в умах как высокого начальства, так и обычных советских граждан было ощущение кризиса. Серьёзного кризиса, но до катастрофы от него было далеко. Экономический рост прекратился примерно в 80-81 годах, затем его немного оживил Андропов, но в 84 году он упал до 1-1,5%. Ничего хорошего не наблюдалось и в сельском хозяйстве, несмотря на огромные вливания ресурсов – валовые сборы зерна топтались у отметки 200 млн т, а в неурожайные годы даже резко проваливались и ниже. Поэтому зерно приходилось закупать у капиталистов, в некоторые годы эти закупки доходили до 25-27 млн т, как например в прошлом 84 году. А в животноводстве и совсем всё было грустно.
Приток нефтедолларов за экспортные энергоресурсы, конечно, облегчал положение страны, но и здесь имелись свои подводные камни.
Но полностью, как тупиковую, ситуацию в экономике никто не оценивал – в обществе не сформировался запрос на радикальное исправление положения не то что на уровне рыночных подходов, но даже и в таком облегчённом варианте, который проводил Китай под мудрым водительством Дэн Сяопина.
Но экономика экономикой, но настроения в народе определяются не только ей – ждали ли люди радикальных перемен в 1985 году? Ответ будет «категорическое нет»… да, на кухнях и в курилках ругали власти и постоянный дефицит, да, геронтократия Политбюро ничего, кроме насмешек не вызывало. Однако даже анекдоты про наших вождей были скорее беззлобными шутками… вспомните например «Что там впереди? Да всё по-брежнему, всё черненько» или «Я стар. Я очень стар. Я суперстар».
Да и неофициальное диссидентство к 85 году практически выдохлось – Сахаров с Боннер сидели в Горьком и никаких инфо-поводов не давали, Буковского обменяли на Луиса Корвалана, Алексеева, Орлов, Аксенов, Войнович эмигрировали. Новодворская с Григоренко пребывали в недрах психиатрической системы. «Хроники текущих событий», подпольно издававшиеся в 70-х, влачили жалкое существование.
Просто вся тогдашняя жизнь не настраивала как-то на борьбу с режимом. Сами собой сформировались жёсткие жизненные правила, которые в общем и целом устраивали практически всех. Учись в школе, потом иди в институт или на завод, семья-дети-квартира от государства, а оно тебя в обиде не оставит, государство это, даст зарплату, вполне достаточную для приличной жизни, а в конце пути каждого ждёт достойная пенсия. Все и приспособились.
И что бы там не говорили про отсутствие социальных лифтов, они были и в 80-е… не такие, конечно, как при Сталине, но тоже довольно крепкие и скоростные. Либо комсомольско-партийная линия (школьный комитет комсомола-районный комитет-учеба-райком партии-далее, как получится, но в целом все выходило неплохо), либо силовые структуры, армия-КГБ-милиция (тут и высокие зарплаты, и льготы, и квартиры в первую очередь, да и с социальный статус силовиков всегда оценивался очень высоко), либо производственно-хозяйственная линия. Хлопотно, да, не слишком престижно, точно, но здесь можно было взлететь до небес в самые короткие сроки – см биографии Катушева, Рыжкова или того же Черномырдина.
Кто там у нас остался? Научная и творческая интеллигенция – у этих всё было гораздо сложнее, зарплаты мизерные (если ты не пролез наверх или не выгрыз зубами диссертацию), престижность тоже не очень (учись, сынок – вырастешь, будешь инженегром), маялись они короче говоря, от безделья в своих НИИ и мечтали о лучшей жизни без КПСС. А если взять творческую элиту, то там совсем всё грустно было… но об этом чуть попозже.
10 марта 1985 года, утро. Москва, здание Моссовета
Романов договорился о встрече с Гришиным на полдень – раньше тот никак не мог освободиться от срочных дел.
– Виктор Васильевич, – без всяких предисловий начал он разговор, – вы наверно и сами понимаете всю сложность текущего момента.
– Григорий Васильевич, – поморщился Гришин, – выражайтесь пожалуйста яснее, абстрактными рассуждениями я уже сыт по горло.
– Хорошо, тогда сразу к конкретике – по данным моих источников вакантное место генерального секретаря освободится сегодня… примерно через два-три часа, может даже раньше.
– Интересные у вас источники, – Гришин пошарил в столе, вытащил пачку «Союз-Аполлон», предложил собеседнику, а когда тот отказался, закурил сам. – Вы им доверяете?
– Абсолютно, – отрезал Романов. – Более того, тот же самый источник сообщает, что в умах большей части Политбюро уже устоялась кандидатура нового генсека…
– И кто же это? Неужели Горбачёв? – ехидно усмехнулся Гришин.
– Да, это он… зашёл вот побеседовать на эту тему – как вам видится Горбачев в должности генсека?
– Кандидат как кандидат, – ответил Гришин, пуская дым в потолок, – молодой по крайней мере, не придётся хоронить через пару лет.
– Молодой это неплохо… а остальные его достоинства?
– Григорий Васильевич, – прямо сказал Гришин, – заканчивайте со своими туманными заходами и формулируйте уже то, что планировали сформулировать, когда шли ко мне.
– Формулирую, – подчинился тот, – Виктор Васильевич, а вы не хотите побороться за пост главного? Опыта у вас хоть отбавляй, сколько лет руководили самой крупной в Союзе парторганизацией. Сторонников тоже немало. Сил и энергии хватит на десятерых…
– Вы знаете, сколько мне лет?
– Семьдесят, а что?
– Семьдесят один уже. Я не хочу продолжить пятилетку пышных похорон – пусть молодёжь отдувается. Однако у меня есть встречное предложение, Григорий Васильевич.
– Какое?
– Выдвинуть вас на этот пост… не надо перебивать. Да, вы старше Горбачева на 6… нет, на 7 лет, но и моложе меня на столько же. Ленинградская партийная организация немногим меньше московской, а кроме того вы получили немалый опыт государственного управления в последние годы. Что скажете?
Романов откинулся в кресле, закрыл глаза, потом вытащил из кармана коробку с леденцами и бросил один в рот.
– Извините, это мне помогает в ответственных ситуациях… – проговорил он, – то есть вы меня поддержите на сегодняшнем заседании?
– На каком заседании? – уточнил Гришин.
– На заседании Политбюро… оно состоится по информации всё того же источника в районе девяти часов вечера, будет решаться вопрос о чрезвычайном пленуме, месте и времени похорон, ну и естественно предварительно будет обсуждаться тема преемника…
– Надо же какой у вас информированный источник, – удивлённо ответил Гришин, – а давайте так сделаем – если все данные вашего источника подтвердятся и заседание действительно будет в девять часов, тогда да, поддержу.
– А если не подтвердятся?
– Там видно будет, – улыбнулся Гришин, – но если что, я буду рассчитывать на вашу поддержку в случае назначения меня на пост предсовмина.
– Договорились, – пожал ему руку Романов.
10 марта 1985 года. Здание ЦК КПСС на Старой площади, 23.00
– Я так полагаю, – сказал после ещё одной продолжительной паузы престарелый Тихонов (самый старый член Политбюро, 80 лет, Предсовмина СССР), у которого с трудом двигался язык, – что мнения у нас разделились, и в соответствии с ленинским принципом демократического централизма нам сейчас предстоит голосование по кандидатуре председателя комиссии.
– Голосовать будем тайно? – буднично перешёл на практические рельсы Соломенцев.
– Нам тут скрывать от своих коллег нечего, – высказался Громыко. – Давайте каждый выскажет свою точку зрения честно и открыто. Поднимите руки, кто за Михаила Сергеевича в роли председателя комиссии по организации похорон.
Насчиталось 10 голосов: сам Горбачёв, Громыко, Соломенцев и Алиев из действующих членов Политбюро, Пономарёв, Чебриков и Шеварднадзе из кандидатов и Капитонов, Лигачёв и Рыжков из секретарей.
– Теперь поднимите руки, кто за Григория Васильевича, – продолжил Громыко.
Тут получилось тоже 10 человек: Романов, Щербицкий, Кунаев, Гришин и Тихонов – члены Политбюро, Долгих, Демичев и Кузнецов из кандидатов и Зимянин и Русаков из секретарей.
– Итого у нас получилось полное равенство, – меланхолично подвёл итог Громыко, – что будем делать, товарищи?
– Позвольте, позвольте, – раздался негодующий голос Шеварднадзе, – у нас отсутствует Воротников, он сейчас в Америке, но может быть с ним как-то связаться и узнать его мнение?
– Это технически невозможно, – подал голос Чебриков, – тем более по такому важному вопросу необходимо голосовать лично, а не по телефону.
– И что мы будем делать? – немного растерянно спросил Горбачёв, – надо принять какое-то согласованное решение, время идёт…
– У меня есть предложение, – поднял руку Кунаев, – давайте не будем назначать старшего… такие прецеденты бывали – когда хоронили Владимира Ильича, не было вообще никакого председателя комиссии по похоронам, все руководители партии и государства были равны.
– Это выход, – согласился Громыко, – есть предложение дать в газеты информацию в виде «в комиссию по организации похорон включены следующие товарищи…».
Все собравшиеся без исключения обрадовались такому простому разрешению возникшей патовой ситуации, но Громыко тут же продолжил:
– Тем не менее вопрос о преемнике Константина Устиновича остаётся открытым – предлагаю собраться завтра в этом же месте не позднее десяти часов утра.
11 марта 1985 года. Вашингтон, округ Колумбия, 21.00 (5 часов утра по Москве)
– Мистер президент, – сказала в переговорник секретарша, – к вам Уильям Кейси (директор ЦРУ с 81 года).
– Я его не вызывал, – недовольно ответил Рейган.
– Он говорит, что дело очень срочное, связано с Москвой.
– Ладно, – скрипнув зубами, отозвался президент, – пусть заходит.
– Как поживаешь, Вилли? – первым делом сказал Рейган, когда тот переступил порог овального кабинета, – как жена, как дети?
– Спасибо, всё хорошо, Ронни (между собой они общались без титулов), приношу свои извинения за неурочный визит, но дело довольно срочное.
– Китти сказала, что ты по русскому вопросу?
– Точно, – Кейси уселся на диванчик, аккуратно расположив свои длинные ноги подальше от герба. – Я относительно Советов.
– Если это про Черненко, то я уже знаю, в утренней сводке было сообщение.
– Нет, не про Черненко, – продолжил, закуривая, Кейси (борьба с никотином пока не дошла здесь до нужной кондиции), – точнее, не совсем про него, а про его преемника…
– Так-так-так, – проговорил Рейган, откусывая кончик у гаванской сигары, – это уже значительно интереснее – слушаю со всем вниманием.
– Наш источник в Кремле только что сообщил о затруднениях при выборе этого преемника. Обычно же как бывало – помнишь наверно предыдущие случаи? В день смерти генерального секретаря на совещании в Кремле определялся следующий руководитель, верно?
– Да, – сказал Рейган, – вспоминаю, что так было и в 82, и в 84-м. А сейчас что-то изменилось?
– Изменилось… сегодня кремлёвские старцы не смогли выбрать самого достойного. Голоса разлеглись поровну, 50 на 50.
– Надо же, – удивился Рейган, – прямо как у нас – у меня с конкурентами тоже очень небольшой разрыв был и в 80-м, и в 84-м. А кто у них соперничал?
– Основная борьба идёт между Горбачёвым и Романовым.
– Романов-Романов… – пробормотал Рональд, – к царской фамилии он не имеет отношения?
– Ничего общего, – вежливо отрезал Кейси, – это в России такая же распространённая фамилия, как у нас Джонсон или Браун. И вот только что пришло подтверждение словам нашего источника, – и Кейси передал президенту слепой факс.
– Что это?
– Это гранки завтрашней газеты Правда… по московскому времени уже сегодняшней – сообщение о смерти генсека и перевод. Не объявлен руководитель комиссии по организации похорон, просто перечислили состав и всё. Горбачёв, правда первым номером идёт, а Романов вторым.
– Любопытно, – Рейган прочитал факс и отложил его в сторону. – Справочку по кандидатам можешь дать?
– Конечно, Ронни, – и Кейси положил на стол перед президентом кожаную папку с вытесненной эмблемой ЦРУ. – Для того и пришёл.
– Хм, – Рейган полистал содержимое папки, – а если на словах? Кто из них более выгоден для нас?
– По согласованному мнению наших аналитиков – Горбачёв. И я с ними согласен.
– Почему?
– Романов из старой гвардии, ветеран второй мировой, он жёсткий и авторитарный лидер, долго был первым лицом в Ленинграде, втором по значимости русском городе. Наверняка он будет укреплять дисциплину, как Андропов, закручивать гайки и совать нам палки в колёса при любой возможности.
– А Горбачёв?
– Он моложе, на войне не был, всё детство и юность провёл под Ставрополем…
– Где это?
– Юг России, рядом с Кавказом… так вот, с ним скорее всего удастся договориться по большему кругу вопросов, чем с Романовым. К тому же в прошлом году он ездил в Лондон, и Маргарет…
– Да-да, припоминаю, – тут же встрепенулся Рейган, – это было недавно в сводке.
– И Маргарет, – продолжил Кейси, – отозвалась о нём достаточно комплиментарно. К тому же в личной беседе с нашим послом она добавила, что на Горбачёва оказывает большое влияние его жена. А ты наверняка знаешь, что с подкаблучниками работать проще.
– Надо же, как интересно у нас дела закручиваются, – произнёс Рейган. – Оказать какое-то влияние на выборы нового генсека мы, как я понимаю, не в состоянии?
– Это уж точно, – ответил Кейси, – возможности нашего источника в Москве так далеко не заходят.
– А пожалуй, я съезжу на похороны Черненко, – объявил после недолгого размышления Рейган, – сейчас внесём изменения в состав нашей делегации – когда уж они там состоятся?
– Послезавтра, сначала у них идёт трёхдневный траур, а потом уж пройдут похороны.
– На Красной площади?
– Да, как обычно.
– Всё, решено – я еду в Москву, – и Рейган решительно набрал номер госсекретаря Шульца.
– Хелло, Джо, – сказал он в трубку, – у меня важный вопрос к тебе – зайдёшь?
Рейган выслушал ответ, потом оттранслировал его Кейси:
– Через десять минут будет – останешься послушать?
– Зачем? – удивился Кейси, – мы кажется все вопросы обсудили…
– А ты не хочешь прогуляться в логово русских медведей? – предложил ему Рональд.
– Не уверен, что это будет воспринято правильно нашими русскими коллегами… представь, что вместе с Брежневым к нам приехал бы тогдашний председатель КГБ… как его… Берия.
– Берию расстреляли тридцать лет назад, – меланхолично поправил его Рейган, – но в целом ты прав, наверно твоё присутствие преждевременно.
Лирическое отступление 2. Проблемы СССР 1985 года
Творческая интеллигенция, в общем, копила злобу, выплёскивая её на кухонных посиделках и первомайских шашлыках. Что её, интеллигенцию, затирают и кошмарят цензурой. А если б не затирали и не кошмарили, она бы, интеллигенция ого-го бы что выдала на поверхность, так что все рты раскрыли бы от изумления.
Но если вглядеться в существо проблемы, то получится совсем даже обратное – вспомним угар перестройки и вольно-незалежные 90-е годы. Много ли мировых шедевров мы получили из освобождённой от цензурно-партийных пут творческой прослойки? Да ни хрена подобного, по пальцам двух рук пересчитать можно, что достойной литературы, что кино-произведений (Балабанов-Пелевин… да и всё на этом). К тому же, если совсем честно, то упадок в этих областях начался уже с началом 80-х, примерно в это время закончился творческий толчок, который дала оттепель. Что там можно вспомнить из искусства 80-х? Разве что «Иди и смотри» да «Кин-дза-дзу»… ну «Собачье сердце» ещё возможно, каким-то чудом вышедшее от беспросветного в общем и целом Бортко.
Так что уныние творческой прослойки имело под собой не только мелко-субъективные но и жёстко-объективные основания.
Про коммунистическую идею уже никто не вспоминал даже в юмористическом ключе, все сроки обещанного наступления коммунизма закончились. А с кончиной Суслова об этом перестали говорить и в официальных выступлениях. КПСС медленно, но верно вырождалась в закрытую секту, приём в которую стоил рубль, а выход два – никто оттуда не выходил… ну не считая экстраординарных случаев, когда вдруг партиец совершал совсем уж выдающийся поступок, который покрыть никак было невозможно. Таких быстренько и тихо исключали, иногда задним числом.
Таким образом, общая картина общественного поведения была такой – рабочие ковали чего-то железного, а после работы баловались зелёным змием на троих. Крестьяне в общем занимались тем же самым, пахали-сеяли-жали, а в промежутках гнали самогон из приватизированного в колхозе зерна. Интеллигенты наливались злобой, но в какие-то действия это выливалось у очень малого процента. Руководители ритуально произносили правильные речи с трибун и строили планы на будущее. В дважды в год, 1 мая и 7 ноября, все коллективно посещали праздничные демонстрации… вот за эти строго следили, если не пошёл туда без объективной причины, оргвыводы самые неприятные могли последовать. А народ в общем-то и не отлынивал – после раздавленной в подворотне поллитры ноги сами несли к трибуне в первым секретарем, да и лозунги кричались как-то веселеее.
Система, короче говоря, закостенела и устоялась, дерево 20-30 летнего возраста. Пока оно молодое, это дерево, его можно гнуть и ломать во все стороны, а по истечении некоторого времени ничем его уже не возьмёшь, кроме бензопилы «Дружба». Но кто же знал, что дерево советского строя оказалось совсем не дубом и даже не сосной, а совсем наоборот тополем. Растёт быстро, но каждое лето досаждает аллергическим пухом, плюс к тому очень хрупкие они, тополя, от сильного ветра, не говоря уж про ураган, запросто может сломаться пополам. Доставляя много лишних хлопот коммунальным службам и обычным гражданам…
Однако всё вышесказанное никоим образом не относилось к советскому ВПК, здесь наоборот наблюдался расцвет и многочисленные прорывы в будущее. Вспомнить хотя бы Ту-160 или «Белый лебедь», впервые полетевший в 81, или Су-27, вставший на боевое дежурство в том самом 85-м, он опередил всех конкурентов на две голову и стал образцом для подражания в последующие 20 лет. В вертолетостроении также никакого застоя не наблюдалось – Ми-24 и Ми-8 были самыми покупаемыми моделями в мире. На выходе был прорывной Ка-50.
В космической отрасли на выходе была тяжелая ракета «Энергия» и многоразовый «Буран», а ещё вот-вот должна быть выведена на орбиту станция «Мир», тогда как у американцев, основных наших конкурентов в этой области, даже проекта орбитальной станции не имелось.
Вышла на накатанные рельсы программа строительства советских авианосцев (стыдливо называемых тяжелыми авианесущими крейсерами) – заложены «Рига», позднее переименованная в «Варяг» и «Ульяновск». Зенитные ракетные комплексы С-300 успешно прошли полевые испытания и стояли на вооружении с конца 70-х.
11 марта 1985 года. Москва, улица Косыгина.
Романов вернулся в свою квартиру на Косыгина, предоставленную ему управделами Совмина, уже в первом часу ночи. Жена вчера уехала в Ленинград повидаться с дочкой, так что он один был в этих огромных трехкомнатных аппартаментах на третьем этаже. Он полистал сегодняшнюю прессу и сводку новостей, составленную его помощником, задержался на ситуации в Афганистане…
К марту 85-го стало совершенно очевидно, что советское руководство совершило большую ошибку, введя войска в эту страну в морозном декабре 79 года. Случилось ожесточённое противостояние двух внутриафганских группировок, в котором не было видно никаких просветов на ближайшие годы. Бабрак Кармаль при этом вёл себя так, как будто наши войска собираются прикрывать его вечно. В феврале были две успешные атаки оппозиции – на авиабазе Шиндант сгорели 11 бомбардировщиков Ил-28. А в Рухе Ахмад-Шах разгромил базу ДРА, так что в живых совсем никого не осталось.
С Афганом надо что-то делать, подумал Романов, причём чем скорее, тем лучше, иначе мы получим то же, что получили американцы во Вьетнаме. Полное поражение, экстренная эвакуация и позор на весь земной шар. И Бабрака надо бы поменять на более гибкого политика… и командующего 40-й армией тоже хорошо бы сменить, Генералов, хоть и носил соответствующую фамилию, обстановку контролировал слабо. Надо сразу Громова туда поставить, вот что…
В этот момент зазвенел аппарат правительственной связи АТС-1 с гербом страны на диске.
– Слушаю, – сказал в трубку Романов, затем выслушал несколько предложений, говорившихся быстро и сбивчиво, сдвинул брови и набрал другой номер, который знал и без справочника.
– Сергей Леонидович, – сказал он министру обороны, – прошу прощения за поздний звонок… ситуация экстренная… да, угрожает… девятка может не справиться, прошу подбросить подкрепление… взвода вполне будет достаточно… хорошо, жду.
И вслед за этим он оповестил своих союзников по текущей борьбе, которые проживали в этом же доме, но на других этажах, и предупредил их о нововведениях.
– Я сейчас к тебе зайду, – сказал Щербицкий, – мне недалеко.
И через буквально пару минут в квартире Романова прозвенел дверной звонок.
– Что стряслось? – спросил Щербицкий, – зачем десантники?
– Мне только что позвонил один доброжелатель, которому я доверяю, – ответил Романов, – по его информации сегодня ночью возможны разные провокации.
– Стой-стой, – притормозил его Щербицкий, – что за провокации, от кого исходят, почему против нас?
– Начну с последних вопросов, – усмехнулся Романов, – потому что мы главные соперники товарища Горбачёва, и исходит всё это естественно от него. А насчёт деталей мой источник ничего сказать не смог… могу только предположить, что нас могут например аккуратно вывезти куда-нибудь и не допустить на завтрашний пленум.