Алиса

Глава первая

Если запрокинуть голову, пока не упрешься затылком в стену, и чуть наклонить влево, сквозь решетку виднеется краешек луны. Самый краешек, серебристый, он будто совсем рядом, так бы и укусила. Ломтик сыра, кусочек торта, чашечка чаю, как принято в гостях. Однажды ее уже поили чаем, кто-то длинноухий с голубовато-зелеными глазами. Как ни странно, она не помнила его лица. Воспоминания о нем были смутные, как в тумане, вырисовывались лишь глаза и уши, такие длинные и пушистые.

Когда ее нашли, то не смогли добиться ничего, кроме единственного слова:

– Кролик. Кролик. Кролик.

И так без конца.

Вот и решили, что она сошла с ума. Алиса знала, что не рехнулась. Может, самую малость, но не совсем. Но от порошков, которыми ее пичкали, перед глазами все плыло и кружилось, навевая мысли о безумии.

Когда к ней наконец помимо слова «кролик» вернулись и другие слова, все оказалось в точности так, как она рассказала. Они с Дор отправились в Старый город отмечать день рождения. Дор исполнилось шестнадцать. Шестнадцать свечек тебе, моя милая, кусочек торта и чашечку чаю. Уходили они вместе, но вернулась только Алиса. Она объявилась две недели спустя в платье с чужого плеча, вся в крови, бормоча про чай и кролика. По ногам еще текла кровь, а бедра были сплошь в синяках от чьих-то пальцев.

Алиса машинально потрогала длинный широкий шрам на левой щеке, который тянулся по скуле от виска до верхней губы. Когда ее нашли, рваная рана была уже не свежей, сочащаяся кровь запеклась на ней жуткой черной коркой. Где и как она поранилась, так и осталось загадкой. Врачи сделали все, что смогли – так они сказали родителям, но прежнюю красоту было не вернуть.

Сестра же заметила, что сама, мол, виновата. Держалась бы подальше от Старого города, как было велено, ничего бы такого не произошло.

Не зря же они жили в Новом городе, как бы отмежевавшемся от Старого кольцом новеньких сверкающих зданий. Старый город – для всякого отребья, приличным горожанам там не место. Детей обычно предупреждали, что соваться в Старый город опасно. И Алисе там делать нечего.

Больница, где Алиса провела последние десять лет, располагалась в Старом городе. Сестра ошибалась, Алиса в Старом городе была своей.

Изредка, будто отбывая повинность, ее навещали родители, морщились как от дурного запаха, хотя перед каждой встречей санитарки волокли Алису в ненавистную ей душевую. Вода была ледяной, скребли нещадно до боли и никогда не позволяли помыться самой.

Когда Алиса упиралась или кричала, ее лупили щеткой или щипали аж до синяков, причем так, чтобы они не бросались в глаза – за грудь или внизу живота, угрожая добавить, если не образумится.

Теперь родители совсем не показывались. Алиса даже не могла припомнить последнюю встречу, так давно это было. Серые будни медленно тянулись однообразной чередой, книг ей не приносили и заняться было решительно нечем. Тесак предложил тренировки, чтобы не потерять форму, когда она выйдет из больницы, но Алиса в глубине души подозревала, что воли ей не видать. Она была сломлена, а Новый город обломков не принимал. Только целое, с иголочки. Алиса едва помнила те времена, когда была цела и невредима. Казалось, та девчонка – совершенно другой человек, просто какая-то давняя знакомая.

– Алиса? – раздался голос из мышиной норы.

Много лет назад в стене завелась мышь и прогрызла дырку между комнатами Алисы и Тесака. Куда делась эта мышь – неизвестно. Может, попалась в мышеловку на кухне или упала в реку и утонула. Но мышь познакомила ее с Тесаком, грубый голос которого слышался из-за стены. Поначалу Алиса и впрямь решила, что свихнулась, раз мерещатся какие-то голоса.

– Эй, ты, – позвал голос.

Дико озираясь по сторонам, она в ужасе забилась в угол подальше от окна и двери.

– Эй ты. Вниз посмотри, – сказал голос.

Алиса решительно заткнула уши. Слышать голоса – признак помешательства, это общеизвестный факт, а она себе обещала оставаться в здравом уме, что бы там ни говорили, как бы ни было трудно. После нескольких секунд блаженной тишины она опустила руки и уже спокойнее огляделась.

За стеной послышался тяжкий вздох:

– В мышиную нору, балда.

Алиса с тревогой уставилась на небольшое отверстие в противоположном углу. Пожалуй, говорящая мышь будет даже похлеще голосов в голове. Если бывают говорящие мыши, то люди с голубовато-зелеными глазами и длинными пушистыми ушами и подавно. И хоть она не помнила лица, страх в памяти засел накрепко. Она уставилась на мышиную нору, словно ожидая, что оттуда явится какая-нибудь жуткая тварь, или вылезет Кролик, чтобы завершить когда-то начатое.

Еще вздох, резкий, нетерпеливый.

– Да ни черта тебе не мерещится, и никакой мыши тут нет. Это я, в соседней палате, и я тебя вижу через дырку. Ты не чокнулась, это не магия, ну пожалуйста, подойди поближе, давай поговорим, пока я окончательно не взбесился!

– Если это не магия, и ты мне не мерещишься, откуда ты знаешь, о чем я думаю? – подозрительно спросила Алиса.

А вдруг это козни врачей, не заманивают ли ее в ловушку?

С завтраком и обедом ей давали какие-то порошки, так называемое «успокоительное». Но даже после них в ней оставалась частичка прежней Алисы, способной задуматься, помечтать, пытаться вспомнить забытые фрагменты жизни. Когда ее выводили из комнаты в душевую или на свидание с родственниками, изредка на глаза попадались другие пациенты, застывшие, с пустыми глазами, пускающие слюни, вроде живые, но совершенно безучастные. Так называемые «тяжелые». Им вместо порошков делали уколы. Алиса боялась уколов, поэтому старалась ничем не привлекать внимания врачей. Тех самых, что могли заманивать голосами за стеной.

– Я угадываю мысли, потому что на твоем месте думал бы так же, – сказал голос. – Мы ведь в психушке. Ну подойди, загляни в дырку – сама увидишь.

Алиса осторожно поднялась, все еще в сомнениях, вдруг это галлюцинация или проделки врачей, прошла под окном и присела у мышиной норки.

– Так только колени видно, – посетовал голос. – Опустись на пол, пожалуйста.

Алиса легла на живот, держа голову подальше от стены, опасаясь, что из дыры выскочит спица и вонзится ей в глаз.

Прижавшись щекой к полу, она заглянула в узкое отверстие. На той стороне показался свинцово-серый глаз и часть носа с горбинкой. Дальше видно не было, но, судя по всему, этот нос когда-то был сломан.

Никого из знакомых врачей человек не напоминал, но Алиса рисковать не хотела.

– Покажи все лицо, – попросила она.

– Ага, соображаешь, – одобрил серый глаз. – Хорошо. Значит, не просто смазливая мордашка.

Алиса машинально потянулась прикрыть шрам рукою и только тогда вспомнила, что та щека прижата к полу, и его все равно не видно.

Ну и пусть думает, что она симпатичная, раз ему так хочется. Все-таки приятно хоть кому-то показаться симпатичной даже с нечесаными волосами и в шерстяном балахоне на голое тело. Послышалось шуршание шерсти по обивке стены, серый глаз отпрянул от дыры, и появился второй, а с ними длинный перебитый нос и густая черная борода с проседью.

– Ну как, видно? – спросил голос. – Я Тесак.

Так они и познакомились. Тесак был на десять лет старше Алисы, и его никто никогда не навещал.

– За что тебя сюда упекли? – однажды спросила она, когда они стали уже давними приятелями, хотя никогда по-настоящему друг друга не видели.

– Народу много порешил, – ответил он. – Топором. За это Тесаком и прозвали.

– А раньше как звали? – спросила Алиса.

Удивительно, но ее ничуть не потревожило открытие, что новый друг – убийца. Будто те серые глаза и хриплый голос за стеной теперь принадлежали совсем другому человеку.

– Не помню, – вздохнул он. – До того момента совсем ничего. Меня нашли с окровавленным топором в руке, а вокруг пять трупов, изрубленных на куски. Когда приехала полиция, я и на них набросился, так что, наверное, это моих рук дело.

– За что ты их?

– Не помню, – сказал он каким-то севшим голосом. – Словно пелена перед глазами, как будто все заволакивает черным дымом. Помню, как топор оттягивал руку, брызги теплой крови на лице и во рту. И тот звук, когда топор входит в плоть.

– Я тоже это помню, – вдруг ни с того ни с сего вырвалось у Алисы. Хотя на какое-то мгновение ей и правда померещился звук ножа, пронзающего кожу, этот хруст погружающегося лезвия, и чей-то крик.

– А ты много народу прикончила? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Алиса. – Все может быть.

– Это ничего, я бы понял.

– Я правда не знаю, – повторила она. – Помню, что было до и после, но за те две недели просто какое-то затмение, одни обрывки.

– Тот тип с длинными ушами.

– Да, – подтвердила Алиса.

Тот самый, безликий, что являлся в кошмарных снах.

– Вот выберемся отсюда, найдем его, и тогда ты узнаешь, что с тобой случилось, – заверил Тесак.

С тех пор прошло восемь лет, но они по-прежнему томились взаперти в соседних палатах лечебницы, без всякой надежды выбраться на свободу.

– Алиса! – снова позвал Тесак. – Мне не спится.

Она отогнала воспоминания, навеянные луной и звуком его голоса.

– Мне тоже не спится, Тес, – ответила она, подползая к мышиной норе.

На полу было гораздо темнее. Освещения в палатах не было, только серебристый лунный свет сквозь решетки да редкие проблески фонаря в руках санитаров при обходе. В такой темноте цвета глаз было не различить, только влажный блеск.

– Алиса, Бармаглот проснулся, – сообщил Тесак тонким дрожащим голосом. Он редко давал слабину, чаще храбрился, порой даже чересчур.

Целыми днями из его палаты доносилось натужное кряхтение, сопровождавшее тренировки. Каждый раз, когда санитары приходили за ним, чтобы отвести в душевую, без шума, ударов, возни и воплей не обходилось. Алиса не раз слышала хруст костей и ругань санитаров.

Однажды она спросила, почему ему не делают уколы, как другим буйным. Он только с усмешкой прищурился и заявил, что от уколов ему совсем крышу сносит, вот его и не трогают. Даже порошков не дают.

Тесак никогда никого не боялся, если не вспоминал про Бармаглота.

– Да нет никакого Бармаглота, Тес, – успокаивала его Алиса.

Когда-то он уже рассказывал об этом чудовище, но в последнее время вспоминал о нем все чаще.

– Ты в него не веришь, знаю. Но он здесь, Алиса. Его держат в подвале. Я чувствую, когда он пробуждается, – уверял Тесак.

Кроме страха в голосе слышалась мольба, и Алиса сдалась. В конце концов, верила же она в человека с кроличьими ушами, и Тесак принимал это как должное.

– Что ты чувствуешь? – поинтересовалась она.

– Чувствую, как тьма обступает со всех сторон, затмевая луну. Как кровь ручьями струится по стенам, а по улицам – целые реки. Как я оказываюсь у него в пасти. Так будет, если он вырвется на свободу, Алиса. Он томится здесь давно, дольше, чем ты или я.

– Но как можно поймать такое чудовище? – вслух изумлялась Алиса.

Тесак беспокойно завозился на полу. Она слышала, как он ворочался.

– Точно не скажу, – заговорил он, понизив голос, и ей пришлось напрячь слух. – Наверное, это дело рук волшебника.

– Волшебника? – переспросила Алиса.

Такой чуши она от него еще не слыхала.

– Волшебники на свете уж давно перевелись. Их изгнали или уничтожили много веков назад во времена Очищения. Это здание не такое древнее. Как волшебник мог поймать Бармаглота и заточить его здесь?

– На это способен только волшебник, – настаивал Тесак. – Простому человеку с ним не сладить.

Алиса мирилась с его фантазиями о чудовище в подвале, но выдумки про волшебников – это уже чересчур. Хотя что толку спорить? Порошков Тесак не принимал, уколов ему не делали, вот он и начинал иногда бузить – мог выть часами напролет или молотить по стене, разбивая в кровь кулаки.

Поэтому Алиса промолчала, слушая его неровное дыхание и стенания других пациентов, эхом разносящиеся по зданию.

– Жаль, что я не могу взять тебя за руку, – посетовал Тесак. – Я никогда не видел тебя целиком. Только частями через дырку. Я пытаюсь их сложить в единое целое в голове, чтобы представить тебя всю, но как-то не очень получается.

– А я тебя представляю просто серыми глазами с бородой, – поделилась Алиса.

Тесак тихо, но как-то безрадостно засмеялся.

– Как Кролика, только глаза и мех. Интересно, Алиса, если бы мы встретились на улице, поздоровались бы?

Она заколебалась. Не хотелось его обижать, но и врать тоже. Как ее родители. Они могли сказать:

– Ты прекрасно выглядишь. Скоро вернешься домой.

Но Алиса знала, что это ложь.

– Алиса? – снова позвал Тесак, отвлекая ее от раздумий.

– Не знаю, состоялась бы эта встреча, – осторожно сказала она. Ведь я жила в Новом городе, а ты… кажется, из Старого.

– А-а, фу-ты, ну-ты, – жестко протянул Тесак, – звезде не пристало мараться в Старом городе. А оно вишь как обернулось, вывозилась по уши. Теперь мы с тобой одного поля ягоды.

Сказал, будто кулаком врезал, у нее даже дыхание перехватило. Но он был прав, ничего не скажешь. Правда – это все, что у нее осталось. Только правда и Тесак.

– Да, – согласилась она, – мы оба здесь.

Оба надолго замолчали. Алиса затихла во тьме, наблюдая за ползущим по полу пятном лунного света. Похоже, Тесак сегодня ходил по лезвию ножа, не стоило его подталкивать.

– Прости, Алиса, – наконец сказал он, и снова стал похож на привычного знакомого Теса.

– Перестань… – начала она, но он перебил ее.

– Зря я такое ляпнул, – повинился он. – Алиса, ты мой единственный лучик света. Без тебя я бы давно тут загнулся. Просто Бармаглот проснулся, из-за него всякая дрянь в голову лезет.

– Как топор входит в плоть, – вспомнила она его слова.

– И теплая кровь на руках, – добавил Тесак. – Как вспомню – словно в себя прихожу. Словно вот такой я на самом деле.

– По крайней мере, у тебя хоть какие-то мысли на этот счет, – заключила Алиса. – А я так и не успела разобраться, в самом начале запуталась.

За стенкой снова послышалась возня.

– Меня словно клопы заели, – пожаловался он, – спой что-нибудь.

– Да я и песен не знаю, – удивилась она просьбе.

– Нет, знаешь, ты целый день ее напеваешь, а если не поешь, то мурлычешь. Что-то про мотылька.

– Мотылька? – переспросила она, и при этом слове сразу вспомнила, будто услышала мамин голос. Напоминание о навеки утраченной любви было таким мучительным, словно сердце пронзили насквозь. Она запела вслух, чтобы заглушить память собственным голосом:

Горло сдавило от нахлынувшей тоски по утраченной любви, и она затихла. Тесак ничего не сказал, но она слышала, как он задышал ровно и глубоко, и прикрыла веки. Она подстроилась под ритм его дыхания, словно держала его за руку в окутавшей их ночи.

Алисе снилась кровь. Кровь на руках и под ногами, она заполнила рот и текла из глаз. Вся комната в крови. За дверью стоял Тесак, рука об руку с порожденной мраком омерзительной тварью со сверкающими серебристыми зубами.

– Не забирай его, – взмолилась Алиса или попыталась сказать, но, захлебываясь кровью, не могла вымолвить ни слова.

Потом глаза заволокло дымом, и Тес с чудовищем скрылись из виду. Тело окутало теплом, и ничего не осталось, кроме огня.

«Пожар, пожар!»

– Алиса, проснись! Больница горит!

Алиса разлепила веки. Тесак прижался вплотную к мышиной норе, дико сверкая глазом от страха и нетерпения.

– Ну наконец! – вскрикнул он. – Не поднимай голову, там все в дыму, и ползи к двери, только держись от нее сбоку.

Не успела Алиса и глазом моргнуть, как он исчез. Сон еще не отпускал ее, во рту пересохло. Рубашка прилипла к телу, лицо покрылось испариной. В голове наконец начало проясняться, и в нос ударил запах дыма вперемешку с другим… будто жареного мяса. Она старалась не думать, откуда он взялся.

Алиса перевернулась, распластавшись на спине, и над головой совсем близко увидела плотную дымовую завесу. Лежать на раскаленном полу было сущей пыткой, но деваться было некуда.

До нее доносились звуки. Треск пламени, грохот чего-то тяжелого, рухнувшего на землю. Ужасные, душераздирающие крики. А рядом – кряхтение и многократные удары всем телом о стену. Это Тес пытался выбить дверь. Алиса сомневалась, что ему это удастся. Стены, может, и мягкие, но двери-то железные. Он просто убьется. Шум стоял ужасный.

– Тесак, не надо! – кричала она, но он ее не слышал.

Потом что-то затрещало, но Тесак не подал голоса, и все стихло.

– Тесак, – позвала она тихим грустным голосом. Из глаз покатились слезы. Какой смысл вставать, если Тесак погиб. Судя по дыму и реву пламени, пожар разгорался не на шутку. Санитарам и врачам сейчас не до больных, они не станут их выпускать, особенно тех, чьи родственники были бы рады освободиться от обузы. Поэтому все сгорят.

Странно, но от этой мысли она даже не особо расстроилась. Наверное, из-за порошка, добавленного во вчерашний ужин, а может, просто угорела от дыма. Она совсем успокоилась и решила просто лежать на месте и ждать, пока до нее доберется огонь.

Она прикрыла глаза и мыслями унеслась прочь, туда, где ни разу не была на самом деле – к серебристому озеру в укромной лощине, утопающей в зелени, с полевыми цветами по берегам. Там не пахло лекарствами или противным едким мылом, не было ни дыма, ни боли, ни крови, и не щемило так сердце. В этом убежище она пряталась всякий раз, когда не хотелось отвечать на неприятные вопросы врачей или когда родители разочарованно вздыхали.

Вдруг кто-то схватил ее за плечи, и от неожиданности она распахнула глаза. Уже долгие годы к ней прикасались лишь затем, чтобы отвести в душевую. Над ней склонилось сердитое лицо Теса, из раны на его виске сочилась кровь.

– Сказал же, доберись до двери, дуреха, – проворчал он, встряхнув ее и перевернув на живот.

– За мной, – приказал он и пополз к выходу.

К распахнутой двери.

Она машинально подчинилась, стараясь не выпускать из виду голых грязных пяток. Ей хотелось узнать, как ему удалось выбраться, как он не расшибся насмерть. Но он с удивительным проворством выполз в коридор и дожидался ее там. В коридоре кроме них никого не было, лишь другие больные, оставшиеся взаперти, исступленно ломились в двери.

Только теперь она заметила, что он орудовал одной левой рукой, а правая была вевернута под неестественным углом и потому – безвольной.

– Тес, что с рукой? – спросила она.

Даже после недолгого напряжения она совсем выбилась из сил.

– Вывихнул, когда дверь высаживал, – пояснил он. – Потом вправлю. Сейчас некогда. Надо идти. Полы совсем раскалились, и он вот-вот выберется на свободу.

– Кто? – спросила Алиса.

– Бармаглот.

Он опять за свое.

– Тес, – прохрипела она, едва поспевая за ним. Легкие болели, а горло саднило: – Нам в другую сторону. Лестница сзади.

– Там все в огне, – сообщил он. – Я проверил. Придется выбираться другим способом.

– Но Тес… – сказала Алиса, мотая головой, чтобы прогнать дурноту. Все-таки наглоталась дыма: – Мы ведь на третьем этаже.

– Выберемся с обратной стороны, к реке. Не отставай, Алиса.

– Река? – встревоженно переспросила она.

С этой рекой что-то было не так, только не удавалось вспомнить, что именно.

В этот момент они миновали железную дверь, в которую с воплями бился один из больных. Смотровое окошко было скрыто клубами дыма, так что их побег наверняка остался незамеченным. Но, тем не менее, ее не покидало чувство вины.

– А как же остальные? – спросила она. – Может, их выпустить?

– У нас нет времени. И они будут нам обузой. Они безумны, их придется выводить за ручку, как малых детей. А что потом? Брать их с собой? Нет, Алиса, лучше оставить все, как есть. Надо уносить ноги, пока он не вырвался на свободу.

Как ни жестоко это прозвучало, он был прав. Не считая того бреда про Бармаглота. Пытаясь вызволить остальных, они сами окажутся в опасности.

Тесак добрался до конца коридора быстрее Алисы. Он упал на колени, и она заметила в его руке связку ключей.

– Откуда они у тебя? – спросила она.

– Одолжил у санитара наверху. А как бы я открыл твою дверь? – ответил он, по очереди вставляя ключи в замочную скважину.

– Но ведь когда мы выбрались, в коридоре никого не было.

– Я отобрал ключи и сбросил его с лестницы. Так и узнал, что она в огне.

На пятом ключе замок щелкнул, и Тесак распахнул дверь, жестом предлагая Алисе войти. Пока Тесак закрывал дверь, комната наполнилась клубами дыма, но как только открыли окно, он быстро рассеялся. В комнату ворвался спертый городской воздух. Но по сравнению с тем, чем Алисе приходилось дышать все эти годы – вонью немытых тел, опийной настойки, хлороформа, блевотины, крови вперемешку с запахом едкого мыла – этот воздух, отдающий копотью и помоями, казался чистым загородным ветерком.

Вдруг в окне снаружи появилась голова. Она принадлежала рыжему санитару с обрубком вместо носа. При виде Тесака и Алисы он широко раскрыл глаза и полез в комнату.

Но едва он успел занести ногу над подоконником, как Тесак подскочил к нему и несколько раз от души врезал по лицу левым кулаком. Потом пнул в бок так, что хрустнули ребра, и, наконец, вытолкнул уже бесчувственное тело из окна, проводив взглядом его падение до самой реки.

Тесак удовлетворенно кивнул и посмотрел на Алису.

– Это я ему нос отгрыз. Видала? Специально вернулся, чтобы не дать нам выбраться. Он бы никогда не позволил нам уйти.

Глава вторая

Алиса кивнула. Точно не дал бы. Наверное, ее сознание помутилось от дыма – перед глазами все плыло.

– Там снаружи карниз, – сообщил Тесак.

Он отошел от окна, взялся левой рукой за правое запястье, прижал болтающуюся правую руку к стене и на глазах у Алисы проделал какую-то манипуляцию. Когда он повернулся, правая рука снова казалась нормальной. Тесак пошевелил пальцами, проверяя, слушаются они или нет. За все время он не издал ни звука, не подал виду, что ему больно, хотя Алисе и так это было ясно. Он протянул ей руку, приглашая подойти к окну.

Она подошла к нему и ахнула от удивления: Тес взял ее за руку. От этого прикосновения ее будто ударило электрическим током прямо в бешено заколотившееся сердце. Тесак сверкнул глазами и чуть сильнее стиснул ее руку.

В сумасшедшем доме ни к кому не прикасаются просто так, по-доброму, и Алиса понимала, что он потрясен не меньше нее.

Он молча выпустил ее руку и выбрался через окно на карниз. Алиса полезла следом, ведь деваться было некуда.

Перекинув ногу через подоконник, она поежилась от утреннего холода. Пожалуй, снаружи было не так уж холодно, но по сравнению с жаром пылающей больницы казалось, что там настоящий мороз.

Алиса высунула голову из окна и увидела карниз, на который ей предстояло выбраться. Внизу, так далеко, что становилось не по себе, текла мутная зловонная жижа. Увидев ее, Алиса погрузилась в воспоминания.

Тесак посторонился, освободив место на карнизе, и придерживал ее за пояс, пока она выбиралась наружу. Наконец они встали рядом, прижавшись спиной к кирпичной стене больницы. Карниз был такой узкий, что на нем едва умещались ступни Алисы. У Тесака пальцы ног свисали вниз, будто он хватался за край, чтобы не упасть.

Он просто сиял от восторга.

– Мы выбрались, Алиса. Выбрались.

– Да, – согласилась она, хотя от вида реки энтузиазма у нее поубавилось.

На открытом воздухе в голове немного прояснилось, и ей казалось, что безопасней было бы спуститься по объятой пламенем лестнице. От реки тянуло такой вонью, что накатила тошнота.

Тесак схватил ее за руку, чтобы она не оступилась и не упала.

– Прыгаем в реку, – сказал он, – и плывем на тот берег. Скроемся в Старом городе. Там нас никто искать не будет. Подумают, что погибли.

– Да, – снова согласилась она, – но в реку лучше бы не лезть. Из нее не выберешься. Туда стекают отходы со всех заводов. Помню, еще папа рассказывал. Говорил, что это просто возмутительно.

– Дык и тут не останешься, – возразил Тесак. – Если и не сгорим в огне, то поймают и снова засадят в клетки. Алиса, мне назад дороги нет. Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь биться взаперти как мотылек в банке. Лучше уж тогда погибнуть в пасти Бармаглота.

Алиса понимала и всем сердцем чувствовала, что он прав. Ей тоже не хотелось снова оказаться в тесной клетке. Но до реки было так далеко, и в ней столько всякой отравы. А вдруг у них вся кожа облезет?