Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник)
– Стойте! – Он поднял руку, не дав своей дружине полностью показаться из леса. – Харальд, Ингви, Снорри – со мной, остальным спешиться и затаиться. Сидеть и ждать. Действовать только по моему знаку.
Дружинники молча кивнули и быстро исполнили приказание своего вожака. Сам же Хельги, в сопровождении верных друзей, выехал из-за кустов и медленно поехал к лугу.
Бьярни заметил их, мигнул своим людям, подбоченился и насмешливо ждал. Людей у него было раза в три больше, чем вся дружина Хельги. Старые, испытанные в боях воины, не раз выступавшие верными помощниками Альвсенов в самых неблаговидных делах. Напасть на таких – погубить всю дружину. Ну, если и не всю, то большую часть – точно. И с кем тогда останется Хельги? Хоть и дружина без вожака – толпа бродяг, но и вождь без дружины – пустое место.
– Я вижу, вы по ошибке забрались в чужие земли, – подъехав ближе к Альвсену, вместо приветствия громко произнес Хельги. – Напрасно стараетесь.
– А может, и не напрасно? – Презрительно посмотрел на него Бьярни. – Это ведь давние земли нашего рода, и вам стоит скорее убраться с них подобру-поздорову. – Он цинично ухмыльнулся и бросил красноречивый взгляд на своих воинов, деловито обступивших незваных гостей полукругом.
Сын ярла тоже улыбнулся Альвсену, причем не менее цинично, и, неожиданно для того, негромко свистнул. И тут же – из лесу, из-за кустов, с предгорий – буквально отовсюду раздался ответный разбойничий посвист. Словом, складывалось такое впечатление, что пастбище было полностью окружено изрядным количеством воинов. Люди Альвсена почувствовали себя неуютно. Заоглядывались, загалдели, а некоторые – это было хорошо видно – незаметно подались в противоположную от леса и изгороди сторону. Бьярни недовольно засопел, глаза его налились кровью.
– Ты, Хельги сын Сигурда – вор и жалкий нидинг! – не в силах сдержать злобу, громко выпалил он, вытаскивая из ножен меч.
Хельги вздрогнул. Не такой видилось ему завершение встречи, но… что ж. Оскорбление нанесено, и смывается оно только кровью.
– Я вызываю тебя на бой, Бьярни Альвсен, – гулко сказал он. – На честный поединок. Если победишь ты – эти земли будут твоими, если нет – они останутся в собственности Сигурда-ярла.
Воины из дружины Бьярни одобрительно зашумели. Хорошо сказал сын Сигурда, поступил, как настоящий викинг.
Добровольные помощники с обеих сторон быстро разметили выбранное для поединка место. С трех сторон его ограничивали кусты и серые полукруглые валуны, а с четвертой – глубокий овраг с текущим по каменистому дну узким ручьем.
– Камни, кусты и овраг, – громко возвестил кто-то из воинов Бьярни. – Заходить за них запрещается. Битва до первой крови? До глубокой раны? Насмерть?
– Насмерть! – усмехнувшись, зло прищурился Бьярни, откидывая прочь шлем.
– Насмерть! – эхом повторил Хельги не менее зло. Бьярни нужно было убить – это не вызывало никаких сомнений ни у Хельги, ни… Слишком много зла сотворил младший Альвсен, особенно в последнее время, и за все сотворенное должен был ответить. Ответить именно сейчас. И, если есть на земле справедливость, орудием ее должен был стать Хельги, сын Сигурда-ярла.
Оружием поединка выбрали меч. Хоть Бьярни явно предпочел бы секиру, да, услыхав про меч, согласно махнул рукой, сплюнул презрительно – явно не считал Хельги за опасного соперника. Полетели на траву кольчуги и туники – чтоб все по-честному, без обмана. Да… Сын ярла явно проигрывал младшему Альвсену по комплекции. Тот – здоровенный, с шарами-мускулами, перекатывающимися под бледной, покрытой мелкими веснушками, кожей; со шрамами на груди – славными следами былых битв – с рыжей, буйно развевающейся на ветру бородищей. И Хельги – да, поджар, как хорошая охотничья собака, высок и хорошо сложен и вроде бы тоже мускулист, в общем. Выигрывал бы в сравнении со сверстниками, пусть даже и с Фриддлейвом, но только не с Бьярни. Давид и Голиаф. То есть, наоборот, Голиаф и Давид. Бьярни весело улыбался. Исход боя не вызывал у него никаких сомнений, как не вызывал их и у всех его воинов… и даже у части дружинников юного хевдинга, притихших в ожидании неизбежного. Хельги почувствовал это, обернулся, ободряюще подмигнул своим, а стоящему с похоронным лицом малышу Снорри даже скорчил смешную рожу и показал язык. Снорри не выдержал, улыбнулся. Улыбнулся и толстяк Харальд, он вообще не умел долго грустить, а день без хорошей шутки считал навсегда потерянным. Ингви Рыжий Червь ободряюще хлопнул Хельги по плечу и отошел, кивнув воинам Бьярни. Кто-то из них тоже кивнул в ответ и махнул рукой. Начали…
Бьярни Альвсен медленно и неотвратимо попер на Хельги, словно рыжебородый айсберг. Он больше не смеялся, не щурился презрительно, глаза его – маленькие, глубоко посаженные, злые – излучали смерть. Подобравшись ближе, с ходу нанес молниеносный удар – умел работать мечом, этого не отнимешь – только лезвие сверкнуло в лучах вечернего солнца, запутавшегося в вершинах сосен. Удар был страшен и неминуемо разрубил бы сына Сигурда пополам, от шеи до копчика, если бы Хельги, конечно, стал его дожидаться. Ага, как же! Ищите дурака. Застыл на мгновение, следя за клинком, как учил Велунд, и, когда безжалостное лезвие, ускоряясь, со свистом пошло вниз, быстро, но плавно, переместился вправо, и тут же, в свою очередь, нанес удар… Нет, положительно, Бьярни был отличным бойцом! Как он ухитрился сделать мечом столь хитрый финт – известно одному Локи, коварному богу. Но сумел-таки отбить выпад соперника, лишь на груди осталась тонкая, быстро краснеющая царапина. Альвсен шумно выдохнул, как выдыхает рвущийся в бой бык и, перебросив меч в левую руку, снова бросился в атаку. Меч в руке его засверкал, словно молния, словно жаркое июльское солнце, отражающееся в журчащих водах ручья. Хельги был готов к этому. Недаром Велунд учил его сражаться обеими руками и, что правша, что левша перед ним, не имело для сына ярла никакого определяющего значения. Он лишь усмехнулся про себя да покрепче сжал губы – что ж, верти, верти свои мельницы, рыжая борода, Тупой Котелок, если надеешься здесь кого-то загонять, так это зря. Вряд ли получится. Уроки Эгиля тоже не прошли даром. Хельги пока особо не рыпался, берег дыхание и силы. Однако, когда представлялся удобный случай, немедленно контратаковал. Только делал это незаметно и очень быстро. Удар – отскок. Удар – уклонение. Со стороны могло показаться, что сын ярла начинает понемногу уставать, не в силах вынести яростные непрекращающиеся атаки Бьярни. А тот уже ломился напролом, с такой частотой размахивая клинком, словно косил высокую стерню. После первой же царапины оставив мысль поиграть с соперником, словно кот с мышью, Бьярни решил побыстрее расправиться с ним одним хорошим ударом и был крайне раздосадован – удара-то не получалось! Слишком вертким оказался этот Хельги. Прямо вьюн какой-то, а не воин. Ладно, посмотрим, долго ли ты продержишься…
Хельги сразу почувствовал, когда противник изменил тактику – то шерудил мечом, словно траву косил, а тут вдруг затаился, заходил кругами, словно рысь вокруг попавшей в капкан добычи… Ясненько. Решил взять измором. Ну-ну… Надо бы ему в этом помочь… Нанеся несколько ударов, Хельги тяжело задышал, так, чтобы слышал Бьярни, и нарочно подставил под лезвие вражеского меча левую руку… Подставил-то нарочно… А вот убрать еле успел! Уж слишком проворным оказался Бьярни! Брызнула кровь, упали на вытоптанную траву крупные красные капли. Хельги побледнел. Не рассчитал все-таки. А Бьярни уже торжествовал победу! Уже снова размахался мечом, снова бросился в последний натиск, осталось совсем немного, совсем чуть-чуть, вот-вот…
«Будь внимательным, мальчик, используй местность» – вихрем пронеслись в голове Хельги слова Велунда. Юноша задумался, отбил очередной удар… Вообще, отбивы были не характерны для клинкового боя – клинки были слабые – хоть и верил сын ярла в силу своего меча, да ведь, похоже, и у соперника был не худший, явно работы франкских мастеров, добытый в одном из набегов. Ни на миг не упуская из виду врага, боковым зрением Хельги внимательно осматривал местность. В мозгу словно бы отпечатывались моментальные снимки. Кусты. Камни. Камни. Кусты. Пустошь. А за пустошью что? Кажется, овраг. Овраг…
А вот тут тоже удобные камешек… И трава вон, у лужи… Вроде бы грязная, скользкая. Нет, все же недостаточно скользкая… Ладно.
Словно бы оступившись, сын ярла упал на землю, неловко зацепив рукой лужу, и сразу вскочил на ноги. А в место, где он только что лежал, тут же воткнулся дрожащий клинок. Люди Альвсенов обидно захохотали, посмотрев на забрызганного грязью Хельги, уж слишком жалко тот выглядел.
– Добивай его, Бьярни! – послышались выкрики. – Давай!
Юные дружинники Хельги покрепче стиснули губы:
– Мы сразимся с ними, – обернувшись к Харальду, сквозь зубы прошептал Снорри. – И умрем вместе со своим вождем!
– Твои слова – слова викинга, Малыш, – так же тихо, без всяких обычных ухмылок, ответил Харальд и крепко сжал Снорри плечо. – Мы так и поступим, если… Смотри, смотри! Он заманивает рыжего в овраг!
И действительно, Хельги, время от времени делая резкие выпады, явственно перемещался к оврагу, так, что каменистый обрыв постепенно оказывался за спиной соперника. Это хорошо было видно зрителям, а вот что касаемо Бьярни… Нет, тот вдруг остановился, презрительно хохотнул – видно тоже разгадал нехитрый в общем-то маневр. Поднял меч, отступил влево… И тут вдруг вроде бы выдохшийся Хельги набросился на него боевым соколом! Казалось, откуда и силы взялись? Удар слева. Отскок. Удар справа. Снова слева. И справа… А теперь сверху. На! На! На!
Только звон стоял в воздухе, словно где-нибудь в кузнице делали свое дело кузнецы. Да, оба меча были на диво хороши, плохие давно бы сломались. Хельги вновь зашел справа. Рыжий скосил глаза на овраг, ухмыльнулся и, нанеся удар, резко отпрыгнул влево, к той самой луже, около которой недавно валялся Хельги…
Наконец-то!
Чуть присев – блестящее лезвие со свистом пролетело над самой головой – сын ярла резко ударил ногой в колено соперника. Тот взвыл, поднял над головой меч… И левая нога его предательски скользнула по мокрой от грязи траве. На миг, всего на миг, Бьярни потерял равновесие…
Этого мига оказалось вполне достаточно Хельги. Еще бы, уж слишком долго он его ждал и слишком тщательно готовил.
Резкий выпад вперед. Без всякого замаха, удар, скорее, характерный для копья или рогатины, нежели для меча… И с противным хлюпаньем лезвие погрузилось в бледное брюхо Бьярни Альвсена. Тот удивленно захлопал глазами, а затем повалился в траву, грузно, словно копна сена. Из распоротого живота его вывалились наружу дымящиеся сизые внутренности. Бьярни чуть приподнялся на локте, дернулся, словно бы хотел что-то сказать, и затих, устремив недвижный взгляд в синее вечернее небо.
– Это честная победа, – помолчав, произнес один из дружинников Бьярни, густобородый, пожилой, со шрамом на левой щеке. – Мы все подтвердим это. А ты, парень… – Он повернулся к тяжело дышащему, но счастливому Хельги. – У Сигурда-ярла – достойный сын. Вполне достойный, чтобы стать ярлом.
Солнце садилось в темно-синих водах фьорда, и алеющая за деревьями заря занимала полнеба. Воины Альвсенов забрали мертвое тело вождя, чтобы похоронить его с честью. Хорошо умер Бьярни, славно, как и подобает настоящему викингу. Осталось лишь похоронить его с честью, достойной этого великого воина.
– Не расслабляйтесь, – вытирая кровь с руки, тихо приказал своим Хельги. – Снорри, пробегись по тем, кто остался в лесу. Пусть не спускают глаз и не ослабляют тетивы луков.
– Сделаю. – Чуть посерьезнев, кивнул Снорри и, снова широко улыбнувшись, исчез за деревьями.
– Молодец, парень, – послышался рядом знакомый чуть хрипловатый голос. – Правда, слишком долго возился.
Хельги обернулся:
– Велунд!
Старый кузнец, улыбаясь, смотрел на ученика, и налетевший ветер играл его длинной седой бородой.
Глава 15
Сельма
Нет ее крашеВ целой вселенной!Хоть и красивейХьерварда женыВоинам кажутся…«Старшая Эдда». Песнь о Хельги, сыне ХьервардаИюнь 856 г. Бильрест-фьордСовсем не стало покоя жителям дальних хуторов в это жаркое лето. И дело было не только в участившихся нападениях нидингов – хотя, каких участившихся, всего-то два и было! – нет, не только в этом. Снова обнаглели волки, снова повадились к людским местам быстрые серые тени, лишая спокойного сна людей и животных. На этот раз волки не резали коров и овец, не задирали собак, а, налетев стремительной молнией, хватали детей, унося их с собой неведомо для каких целей. Нет, не пожрать сразу, наполнив желудок сладкой человечьей кровью – для утоления голода серым бестиям вполне хватило бы и овец, и дичи. Да и детских костей не видали в окрестных лесах, хоть и разорили там разъяренные бонды не одно волчье логовище. Нехорошие слухи поползли по окраинам Бильрест-фьорда, от хутора к хутору, от усадьбы к усадьбе. По слухам этим, вожак волчьей стаи был оборотнем. Многие мельком видели его – большого темно-серого зверя со светлой полосой на спине, от хвоста до загривка. Огромный был тот волк, страшный. Один из пастухов со Снольди-Хольма рассказывал: видал как-то этого зверя, бежал тот к лесу большими прыжками, да остановился вдруг на пути, оглянулся… и словно бы ожег пастуха горящим колдовским глазом. Обмер пастух, застыл, не шевелясь, изваянием, а волк отвернул голову и скрылся в лесной чаще. Ни жив, ни мертв, вернулся пастух с верхних лугов на усадьбу Торкеля-бонда. Рассказал о встрече, и, выслушав его, решили люди: не обычный волк это – оборотень. И детей таскает для своих мерзких обрядов. Да и не только детей – третьего дня, как раз тогда, когда люди спесивого Хастейна – а больше некому! – сожгли и разграбили хутор хозяйки Курид, пропала Сельма, младшая дочка Торкеля. Пошла навестить тетку Курид и до сих пор не вернулась. И не нашли ее ни средь убитых на сожженном хуторе, ни – истерзанную – рядом, в лесах. Видно, уволок оборотень. Торкель аж посерел весь, исхудал, три дня проведя в безуспешных поисках. Потом вздохнул – на все воля богов – да, на всякий случай, решил съездить к дальнему кузнецу Велунду, что считался в округе обладателем колдовской силы. Побаивались Велунда люди, без особой нужды не ездили к старой кузнице.
А волк и вправду не ел детей. Налетал серокрылой птицей, хватал ребенка и, закинув на загривок легкое тело, быстро уносился в чащу. Один – без стаи, терпеливо ждущей вожака в одном из тайных логовищ – несся по урочищам, стремясь к ведомой только ему одному цели. Целью этой был Черный лес, что совсем не близко от Снольди-Хольма и других северных хуторов. Однако именно там, в Черном лесу, присыпанные хвоей, лежали под старой елью пузатые смешные кувшины. Лежали, дожидаясь своего часа. То были жертвенные кувшины самого Крома Кройха, жестокого кельтского бога, давно потерявшего былую силу у себя дома, в Ирландии, и надеющегося обрести ее вновь с помощью верных друидов. Конхобар Ирландец, младший жрец древних богов, по возможности, подпитывал черную ауру Крома свежей дымящейся кровью. Но то была не та кровь. Кром хотел человека. Об этом всегда помнил Форгайл Коэл, друид, обретающийся в теле волка. Для того и нужны были ему дети. Взрослого, несмотря на всю свою силу, не дотащил бы оборотень-волкодлак до места будущей жертвы. Поэтому – крал детей. Да и детская невинная кровь – куда уж угодней Крому!
Подтащив очередную жертву к кувшинам, Волк-Форгайл дожидался тьмы, а перегрызал ей горло острыми, как бритвы, зубами, стараясь, чтобы хотя бы часть хлынувшей крови попала в жерло кувшина. Затем, пожрав еще трепыхающуюся теплую плоть, поднимал окровавленную пасть к небу и выл на луну, долго, надрывно и страшно. В такие минуты, злобно рыча, вскакивали на ноги сторожевые псы на ближайших пастбищах, а пастухи, просыпаясь, молили богов о защите. А волк выл, надеясь обрести благоволение своего кровавого бога, знал и чувствовал Черный друид Форгайл, что все больше превращается в зверя. Все меньше человеческого с каждым днем оставалось в нем и все больше волчьего. Нет, не хотел друид окончательно превратиться в волка, но все больше нравилось ему находиться в шкуре сильного, наводящего ужас, зверя. И даже уже не мог бы ответить самому себе, что больше заставляет его красть детей – необходимость священной жертвы или огромное желание вгрызться в теплую плоть, чувствуя, как рвутся под рядом зубов сухожилия, как трещат тонкие кости и приятно щекочет ноздри пряный запах крови. Волк убивал и уже не мог остановиться.
Дождь, свежий летний дождь прошелестел над лесом, над полями, лугами и пастбищами, полными сладкого клевера и ромашки, напоил влагой деревья, кусты и травы, наполнил водой лужи и изошел парящей дымкой в лучах жаркого солнца, вспыхнув на сиреневом небосводе многоцветной сверкающей радугой. Радужная полоса – синяя, красная, желтая, еще, бог знает, какая – гигантским коромыслом растянулась через весть Бильрест-фьорд, от водопада до кузницы Велунда, уходя вниз где-то за лесным озером.
– Да, скорее всего, это необычный волк, – выслушав Торкеля, покачал головой Велунд. Старый кузнец знал, что говорил – уже не раз и не два выслушивал он рассказы о страшном чудовище в образе огромного волка. И то, что волк принялся красть детей, наводило Велунда на весьма нехорошие мысли.
– Это чье-то древнее колдовство, – твердо произнес кузнец. – Я могу только догадываться, чьи боги собирают в нашей округе свою кровавую жатву. И не в волке тут дело, вернее, не только в волке… Что же касается твоей дочери… – Велунд помолчал, задумчиво посмотрев вдаль, где за дальним лесом снова собирались тучи. – Думаю, что к ее исчезновению волк не приччастен, – продолжал он, чуть погодя. Полагаю, это людских рук дело…
– Так кому ж было надо? – Торкель, седоватый, плотный, с вислыми усами на круглом лице, напоминал в этот момент рассерженного тюленя. – Кому ж? Может быть, скоро потребуют выкуп?
– Может быть. – Кивнул Велунд. – Если же нет… Я помогу тебе, Торкель, в твоих поисках. Не благодари сейчас, не надо. Ступай, и жди вестника. Помни, дочь твоя отнюдь не в лапах злобного оборотня.
Торкель уехал к себе на хутор, по пути собирая от встретившихся пастухов очередные скорбные вести о пропавших детях. Сельма… Любимая младшая дочь. Вот о чем с грустью в глазах думал сейчас Торкель. И еще подумал: даже, если и волкодлак не имеет никакого отношения к ее пропаже, с этим зверем – кем бы он ни был – нужно кончать. И, чем быстрее, тем лучше. С этими мыслями его согласились бы все жители хуторов. Вздохнув, бонд пришпорил коня, сворачивая на дорогу к Снольди-Хольму. Остро пахло иван-чаем и жимолостью, белели на кочках цветы голубики, а из близкого леса, прямо из-за кустов можжевельника, смотрели в спину несчастному бонду черные пронзительные глаза, горящие недобрым огнем глаза огромного волка. Волк снова задумал убийство.
А старый кузнец и колдун – ох, не зря его побаивались в округе! – Велунд, проводив гостя, оседлал вороного коня и быстро поскакал вниз, к фьорду. Правда, не доезжая ручья, свернул вдруг влево, оставив за собой священную рощу, проехал по старой дороге, поросшей травою и папоротниками почти до холки коня, еще раз свернул и оказался в Черном лесу. Темном, непроезжем, опасном. Снова пошел дождь, и первые капли его застряли в высоких сосновых кронах, зашумели в верхушках сизовато-голубых елей, оросили пыльную каменистую тропку, сворачивающую от дороги.
Велунд спешился, привязал коня – тот всхрапывал, прядал ушами, почему-то не нравилось ему это место – и скрылся за вересковыми кустами. Черный мох мягко запружинил под ногами, вылетели из кустов, поднявшись на ветку сосны, какие-то мелкие птахи. Старый кузнец шел, огибая встречающиеся на пути кусты и деревья, шел, не останавливаясь, словно точно знал – куда. Да и, если хорошо присмотреться, видна была чуть заметная – видно, что давно не пользовались – заросшая высокими папоротниками тропка, не разберешь, людская или звериная. Велунд прошел по ней немного, остановился, шумно вдыхая воздух. Почти полная тьма сгустилась вокруг мокрым колдовским покрывалом, а впереди, буквально в нескольких шагах, почувствовал – скорее, почуял – старый кузнец что-то нехорошее, чужое, злое. Постояв, Велунд глубоко вздохнул и, раздвинув тяжелым посохом тяжелые ветви елей, сделал пару шагов. Затем нагнулся… И обнаружил под старой елью странные нелепые кувшины с широким горлом. Провел рукой по горловине… И тут же отдернул – кувшины были покрыты липкой запекшейся кровью. Рядом, в кустах, обнаружились обглоданные детские кости. Старый кузнец посмотрел на все это, плюнул и, повернувшись, быстро зашагал обратно. В глаза его горел огонь, и, если б огонь тот мог хоть на миг увидеть оборотень, то, наверное, сразу бы и покинул эти места навсегда. Правда, может, и не покинул бы. Может, еще бы посопротивлялся.
Поговорив с Сигурдом и выпив предложенной медовой браги, Велунд вытер усы и попросил позвать Хельги. В очаге, над красными углями, жарилась насаженная на вертела рыба – треска и скумбрия. Стекающий с рыбьих туш жир, падая на угли, вспыхивал на миг маленькими трескучими звездочками. Старый кузнец протянул к огню руки и обернулся.
– Звал, отец? – вбежав в дом, обратился к Сигурду Хельги.
– Звал. – Кивнул тот. – Учитель Велунд хочет говорить с тобой, сын.
Хельги почтительно поклонился.
– У меня к тебе два дела. – Не тратя времени на предисловия, коротко пояснил старый кузнец. – Первое – в Черном лесу, второе – пока не знаю, где. Первое не терпит. Второе, впрочем, тоже. У тебя, я надеюсь, уже имеются верные люди, на которых можно полностью положиться?
Сын ярла молча кивнул.
– Пусть возьмут с собой секиры и лопаты, скачут в священную рощу, принесут в жертву богам белого петуха и нарубят ветвей с ясеня, того, что растет сразу за камнем с волшебными рунами. Не перепутают?
– Да вроде не пили еще. – Усмехнулся Хельги. – Так я пойду, свистну их?
– Давай. Пускай после ждут нас на старой дороге. Хотя мы, скорее всего, будем там раньше. – Велунд встал с лавки, прощаясь с Сигурдом. Обернулся к вот-вот готовому выбежать на двор Хельги. – О втором деле поговорим по пути. Вели слугам седлать коня.
Сельма! Услышав об ее пропаже, Хельги сильно пожалел, что не узнал об этом раньше. Ведь буквально только что его дружина вернулась из рейда по дальним лесам. Сельма… Неужели, и ее разорвал на куски злобный оборотень? Велунд сказал, что нет, а старому кузнецу можно было верить. Значит, одно из двух – либо девчонку схватили люди спесивого Хастейна, либо… либо это дело рук Альвсенов, вернее, теперь уже одного Альвсена, Скьольда. Бьярни не далее как вчера схоронили, насыпав над сожженной могилой высокий курган. Вместе с младшим Альвсеном в Валгаллу отправились: вороной жеребец по кличке Гром – любимый конь Бьярни, старый слуга, пара наложниц, ну, и всякого рода материальные ценности, типа дорогого оружия, заморских тканей и целого таза серебряных арабских дирхемов. Никто особо не горевал о погибшем, даже Скьольд. Но злобу против Хельги определенно затаил старший братец, затаил, тут и думать нечего, не терпел, когда так нагло вмешиваются в его планы. Значит, вполне, может быть, и Сельма у него. В целях давления на Торкеля, бывшего в большом авторитете среди владельцев дальних хуторов. Если же Сельма у Хастейна, тот явно озаботится выкупом… впрочем, может и подержать, как заложницу, до нападения на Билрест-фьорд. В таком случае освободить девчонку будет труднее… Ладно, главное сейчас – установить точно, где она да что с ней, а уж потом… потом видно будет.
Хельги с Велундом оказались у края Черного леса раньше остальных. Правда, не очень-то намного и опередили: не успели осмотреть-с я, как послышалось гиканье, веселые голоса и смех, и из-за кустов, ломая напрочь сухие ветки, вынеслись на дорогу всадники. Харальд, Ингви, Снорри, парни с хуторов, даже Дирмунд Заика с Приблудой Хрольвом. Вся дружина Хельги. У каждого поперек седла перекинута лопата и связка ясеневых веток – все, как и наказывал Велунд. Увидав кузнеца, молодежь попритихла; спешившись, столпилась вокруг, почтительно склоняясь в поклоне.
– Пошли. – Махнул рукой Велунд. – Коней только привяжите крепче да выставьте охранение.
– Да кому надо… – беспечно протянул было Харальд, но, наткнувшись на яростный взгляд Хельги, сразу осекся. Знал – будущий ярл, хоть и друг с самого детства, а расслабиться не даст, и не зря не даст. Явно была на это причина. Какая? О том он, может быть, и сам скажет.
Сомкнулись над последним молодым воином темные еловые лапы, и все дружина оказалась вдруг в царстве ночи. Настолько густо росли здесь деревья, что дневной свет почти не проникал в чащу, сумрачную, дикую, колдовскую. Идти становилось труднее – все чаще встречались на пути упавшие деревья, то и дело приходилось огибать кучи бурелома. Но пока шли удачно – никто не подвернул ногу, и дерево ни на кого не упало, захрустев ломающимися ветками. Да и Велунд шагал уверенно впереди – видно, хорошо знал дорогу. Ага, наконец, остановился на опушке, со всех сторон окруженной седыми мохнатыми елями. Пришли.