Город Бездны

– Все в порядке, – заверил я, изучая ее лицо.

Мне еще не доводилось видеть столь бледной кожи. Глаза тоже были почти лишены пигмента, а брови-ниточки как будто вычерчены кистью умелого каллиграфа.

– О, прекрасно. – (Кажется, я ее не убедил.) – Вы еще что-нибудь вспомнили?

– Вроде бы вспомнил, откуда появился. Неплохо для начала.

– Не торопите события. Душа, наш специалист-невролог, сказала, что скоро память начнет восстанавливаться. Только не нервничайте, если это будет происходить не быстро.

Амелия присела на край кровати, где всего несколько минут назад спал я. Поправив одеяло, я прикрыл кровавые пятнышки. Почему-то я стыдился раны на своей ладони и не хотел, чтобы ее увидела Амелия.

– Подозреваю, ждать придется долго.

– Но вы уже вспомнили, что сюда вас доставили ультра. Большинству, как я говорила, даже это не удается. А помните, откуда вы прилетели?

– Кажется, с Окраины Неба.

– Правильно. Шестьдесят один, система Альфы Лебедя.

Я кивнул.

– Но мы привыкли называть наше солнце Суоном. Так гораздо короче.

– Верно, другие тоже так говорят. Пожалуй, мне стоит запоминать такие подробности… Люди попадают к нам отовсюду. Иногда я пытаюсь свести это в систему, но только запутываюсь.

– Понимаю. Однако я до сих пор не понял, где мы находимся. И видимо, не буду уверен, что понимаю, пока ко мне не вернется память. В любом случае сомневаюсь, что когда-либо слышал о вашей организации…

– Орден ледяных нищенствующих.

– Все равно не помню.

– Это объяснимо. Кажется, у нашего ордена нет представительства в системе Суона. Мы присутствуем лишь в системах с оживленными внутренними и внешними коммуникациями.

Хотелось спросить, в какой из этих систем мы находимся, но я удержался. Не стоит спешить.

– Амелия, кажется, вы хотите рассказать мне чуть больше.

– Не возражаю. Только прошу меня извинить в том случае, если рассказ покажется заранее подготовленной речью. Вы не первый, кому приходится все объяснять, и, боюсь, не последний.

Я узнал, что ордену нищенствующих около полутораста лет, – он основан в середине двадцать четвертого века. Примерно тогда межзвездные перелеты перестали быть прерогативой сверхдержав, вышли из-под контроля их правительств и сделались чуть ли не рядовым явлением. К тому времени ультра объявили о своей независимости. Они не просто использовали звездолеты для перемещения в пространстве. Они рождались и умирали на борту, а срок их жизни, благодаря эффектам растяжения времени, значительно превосходил срок жизни обычных людей. Ультра активно зарабатывали переброской пассажиров из системы в систему, но особой щепетильностью не славились. Случалось им увозить людей за десятки светолет от заявленного места назначения и высаживать на планете, которая интересовала лишь самих ультра. Иногда они применяли откровенно устаревшие технологии замораживания или выполняли эту процедуру так небрежно, что пассажиры приходили в сознание сильно одряхлевшими или полностью утратившими память.

В сфере обслуживания образовалась своего рода лакуна, и ее заполнили ледяные нищенствующие. Они основали хосписы во множестве систем, чтобы помогать людям, чье «оживление» прошло не слишком гладко. Далеко не одни пассажиры звездолетов становились их клиентами. Куда больше было тех, кто ложился на десятки лет в криокапсулу, чтобы пережить экономические спады или периоды политической нестабильности. Нередко в момент пробуждения выяснялось, что клиент лишился всех своих накоплений, его личное имущество конфисковано, а память нарушена.

– Кажется, я догадываюсь, как попался к вам в сети, – сказал я.

– Прежде всего необходимо понять: никто вас ни в какие сети не ловил. Мы заботимся о пациенте, пока он не поправляется настолько, чтобы улететь. Захотите покинуть нас раньше – удерживать не будем. Пожелаете побыть здесь дольше – что ж, нам не помешает лишняя пара рук для работы в поле. Мы ни к чему вас не обязываем и никогда более не напомним о себе, если не понадобимся снова.

– В таком случае почему вы до сих пор не разорились?

– Да как-то удается сводить концы с концами. Большинство пациентов после выздоровления делают пожертвования – абсолютно добровольно, и мы на это особенно не рассчитываем. Наши текущие затраты крайне незначительны, а за строительство «Айдлвилда» мы никому не должны.

– Амелия, такой приют должен был обойтись недешево. Все стоит денег, даже материал, который производят стада безмозглых роботов.

– Он обошелся блаженно дешевле, чем вы думаете, хотя мы были вынуждены пойти на некоторые компромиссы относительно базового проекта.

– Интересно, почему выбрана такая форма – веретено?

– Я вам кое-что покажу, когда немножко поправитесь. Сами все поймете.

Она умолкла и велела роботу налить воды в стаканчик.

– Пейте. Вас, верно, мучит жажда. Понимаю, хочется узнать побольше. Хотя бы о том, как вы попали к нам и где именно мы находимся.

Я принял стакан и с благодарностью осушил. Вода имела странный привкус, но он не показался неприятным.

– Очевидно, я не в системе Суона. Но где-то неподалеку от главных транспортных путей, иначе бы вас здесь не было.

– Да. Мы на орбите Йеллоустона, система Эпсилона Эридана. – Амелия следила за моей реакцией. – А вы не слишком удивлены.

– Я примерно так и думал. Только не помню, что мне здесь понадобилось.

– Вы все вспомните. В некотором роде вам повезло. Кое-кто из наших клиентов абсолютно здоров, но слишком беден, чтобы иммигрировать сюда на законных основаниях. Мы разрешаем подрабатывать, пока они не смогут оплатить хотя бы маршрут до Ржавого Пояса. Либо условливаемся, что они проведут определенное время в другой организации, – так получается быстрее, но не столь приятно. Вам же, Таннер, не понадобится ни то ни другое. Судя по найденной при вас сумме, вы человек обеспеченный. И… весьма неординарная личность. Допускаю, что вам это безразлично, но Окраину Неба вы покидали героем.

– Неужели?

– Да. Там произошла катастрофа, и благодаря вам было спасено несколько человеческих жизней.

– Не помню, хоть убейте.

– Не помните Нуэва-Вальпараисо?

В названии угадывалось что-то знакомое. Так бывает, когда в памяти всплывет цитата из прочитанной давным-давно книги или увиденной пьесы. Но сюжет и действующие лица, не говоря уже о финале… Все покрыто мраком неизвестности.

– Увы, все равно не помню. Скажите хотя бы, как я попал сюда. Как назывался корабль?

– «Орвието». Он покинул вашу систему лет пятнадцать назад.

– Наверное, у меня был серьезный повод, чтобы лететь на нем. Я путешествовал один?

– Насколько нам известно, да. Мы все еще обрабатываем его груз. На борту находилось двадцать тысяч «спящих», и пока удалось «отогреть» примерно четверть из них, не более. Однако вам некуда спешить. Когда собираешься провести пятнадцать лет в космосе, не стоит беспокоиться из-за нескольких недель проволочки на старте… или на финише.

В этот миг я почувствовал: необходимо что-то срочно сделать. Как будто сон, забытый после пробуждения, продолжал тревожить меня.

– Расскажите, что знаете о Таннере Мирабеле.

– Далеко не все, что хотелось, но пусть это вас не беспокоит. Таннер, на вашей планете идет война, вот уже несколько веков. В корабельном архиве безумный беспорядок, наш архив не лучше. Ультра все равно кого возить, лишь бы платили.

Название казалось привычным, словно старая перчатка. Да и сочетание неплохое. Таннер – в самый раз для рабочего человека, жесткого и прямолинейного, способного делать дело. Мирабель по контрасту звучит с намеком на аристократизм.

Таннер Мирабель так Таннер Мирабель. Жить можно.

– А почему в ваших архивах путаница? Только не говорите, что вы тоже воюете.

– Нет, – осторожно ответила Амелия. – Дело совсем в другом. Постойте, мне показалось или действительно слово «воюете» вы произнесли с легкостью?

– Возможно, я был солдатом.

– Который сбежал с поля боя, совершив зверские преступления?

– Я так похож на преступника и садиста?

Она улыбнулась, но лицо оставалось абсолютно серьезным.

– Таннер, вы не поверите, но у нас кого только не бывает! Вы можете быть кем угодно и чем угодно – внешность не имеет к этому отношения. – Она вдруг нахмурилась. – Погодите, в доме же нет зеркала! Вы видели себя после того, как проснулись?

Я покачал головой.

– Тогда следуйте за мной. Небольшая прогулка пойдет вам на пользу.

Мы покинули домик и направились по извилистой тропе к равнине. Робот бежал впереди, словно резвый щенок. Несомненно, Амелия полностью контролировала его, но я не мог избавиться от неприятного чувства, будто она разгуливает с ядовитой змеей. И первой непроизвольной реакцией на его появление было желание стрелять.

Это был не театральный жест, а движение, отработанное до рефлекса. Я даже ощутил тяжесть пистолета, ладонь привычно обхватила несуществующую рукоять, и где-то в подсознании шевельнулись профессиональные навыки специалиста по баллистике.

Я разбирался в оружии и не любил роботов.

– Расскажите еще что-нибудь, – попросил я. – О том, как я сюда попал.

– Я уже сказала, что вас доставил «Орвието», – ответила Амелия. – Он находится в системе, поскольку разгрузка затянулась. Если хотите, покажу вам его.

– Так вы же вроде собирались показать мое отражение.

– Не беспокойтесь, Таннер, мы это совместим.

Тропа, петляя, спускалась в темную расселину, скрытую завесой буйной зелени. Должно быть, именно ее я видел в низине под своим домиком.

Амелия была права. Я добирался сюда несколько лет, так что можно потерпеть неделю-другую, пока не восстановится память. И все же я не хотел ждать. С момента пробуждения меня не оставляло беспокойство. Что-то надо сделать – настолько срочно, что даже пять минут могут оказаться решающими.

– Куда мы идем? – спросил я.

– В одно тайное местечко. Конечно, не надо бы вести вас туда, но не могу устоять перед искушением. Вы ведь никому не скажете?

– Я заинтригован.

Темная расселина привела нас на дно долины – в точку, наиболее отдаленную от оси гостиницы «Амнезия». Мы находились как раз на стыке двух конусов. Здесь сила тяжести достигла максимума, и движения требовали от человека дополнительных усилий.

Робот остановился, яйцевидная голова повернулась на шарнирах, к нам обратилась невыразительная физиономия.

– Что это с ним?

– Он не пойдет дальше, это запрещено программой.

Машина загораживала нам тропу, поэтому Амелия сошла с нее и побрела по колено в высокой траве.

– Он не хочет, чтобы мы шли дальше, потому что заботится о нашей безопасности, но не станет мешать, если мы его обойдем. Верно, малыш?

Я проворно обогнул робота.

– Вы что-то говорили о моем подвиге.

– Вы спасли пять жизней, когда обрушился мост в Нуэва-Вальпараисо. Репортаж передавали в новостях по всем сетям, даже здесь.

Снова что-то знакомое. Еще немного, и я вспомнил. Мост был рассечен ядерным взрывом в верхних слоях атмосферы, отчего нижняя часть спирали обрушилась на землю, а верхняя отпружинила. Официально ответственность возложили на какую-то амбициозную группировку, которая проводила в тот день учебные стрельбы. Одна из ракет потеряла цель и пробила защитный экран вокруг моста. Но мне почему-то показалось, что дело не только в этом. И то, что я в тот момент находился в лифте, не было простым совпадением.

– Что именно случилось?

– Ваша кабина оказалась выше места обрыва, поэтому осталась на нити. Она бы уцелела, но снизу мчалась еще одна. Вы поняли это и убедили своих спутников, что спастись можно только одним способом – выпрыгнув в космос.

– Выбора все равно не было. Тем более что они уже надели скафандры.

– Безусловно, но вы знали, что для них это единственный шанс. Кабина находилась высоко над верхними слоями атмосферы, и вам предстояло падать более одиннадцати минут.

– Замечательно. Но что толку в лишних одиннадцати минутах, если все равно умрешь?

– Жизнь – это дар Божий, Таннер. Целых одиннадцать блаженных минут… К тому же спасательным катерам этого хватило, чтобы подобрать вас. Конечно, им пришлось пошарить в атмосфере, но нашли всех до единого – даже человека, который уже был мертв.

Я пожал плечами:

– Наверное, я думал только о самосохранении.

– Возможно, но лишь настоящий герой способен признаться в подобных мыслях. Вот почему я считаю, что вы действительно Таннер Мирабель.

– Но сотни людей, должно быть, погибли, – сказал я. – Какое уж тут геройство.

– Вы сделали все, что могли.

Следующие несколько минут мы шли молча по траве, которой все прибывало, и в ней почти терялась тропа, превратившись в узкую канавку на дне долины. Постоянная перегрузка начинала изматывать.

Теперь я шагал впереди. Амелия то и дело отставала, словно кого-то поджидая, потом обогнала меня и вышла вперед. Заросли сомкнулись у нас над головой, образовав сплошной полог, – мы как будто пробирались по темному тоннелю. Проводница моя двигалась не в пример увереннее. Вскоре она включила миниатюрный фонарик. Его узкий луч прорезал темноту, и я подозревал, что это сделано прежде всего ради моего удобства. Что-то подсказывало мне: она бывает здесь достаточно часто и помнит каждую ямку.

Спустя какое-то время необходимость в фонаре отпала. Впереди забрезжил молочный свет. Через равные промежутки времени он то затухал, то разгорался снова.

– Что это за место? – осведомился я.

– Эксплуатационный тоннель, он остался еще со времен постройки «Айдлвилда». Большинство старых тоннелей закупорили, но про этот, кажется, забыли. Я часто здесь бываю, когда хочется поразмышлять в уединении.

– Благодарю за доверие.

Она посмотрела на меня, ее лицо почти растворилось во мраке.

– Вы не первый, кого я привела сюда. Но я действительно доверяю вам, Таннер. Это странно… и вряд ли связано с вашим подвигом. Но вы кажетесь добрым человеком. Вас окружает аура спокойствия.

– О психопатах говорят то же самое.

– Что ж, благодарю за жемчужину мудрости.

– Извините. Наверное, мне стоит заткнуться.

Мы продолжали путь молча. Еще несколько минут – и тоннель закончился, за ним открывалось помещение, похожее на пещеру с искусственным плоским полом. Осторожно шагнув на его гладкую поверхность, я посмотрел под ноги. Пол был стеклянным, под ним что-то двигалось.

Звезды. И миры.

«Веретено» вращалось, у меня под ногами плыла желто-коричневая планета, вокруг нее перемещалась небольшая красноватая луна. Это было восхитительное зрелище. Теперь я знал, как возникают ритмичные вспышки света.

– Это Йеллоустон, – пояснила Амелия, указывая на планету. – Луна с цепью больших кратеров – Глаз Марко, она названа так в честь Марко Ферриса, человека, который открыл Бездну.

Повинуясь внезапному порыву, я опустился на колени, чтобы вглядеться:

– Значит, мы совсем недалеко от Йеллоустона.

– Да. Мы в движущейся точке Лагранжа относительно луны и планеты – в точке гравитационного равновесия, на орбите Глаза Марко, в шестидесяти градусах позади. А вот причальная платформа, там стоит большинство кораблей. – Помолчав, она добавила: – Смотрите, вон они.

Кораблей действительно было множество. В оболочке из алмаза и льда они сверкали подобно ритуальным кинжалам. Каждый из них – это целый городок. Длина сооружения от трех до четырех километров, но на таком расстоянии оно напоминает стайку крошечных тропических рыбок. Они облепили плавающий в пространстве анклав; корабли поменьше щетинились на приколе вдоль обода подобно иглам морского ежа. Все это находилось в двух-трех сотнях километров от нас.

Прежде чем гостиница «Амнезия» повернулась вокруг своей оси, Амелия указала на доставивший меня корабль:

– Вон тот, что с краю, кажется, «Орвието».

Я представил себе, как эта сверкающая игла пронзает межзвездное пространство. Корабль мчится с околосветовой скоростью, покрывая невообразимое расстояние от Окраины Неба до Йеллоустона. И все эти пятнадцать лет втиснуты в несколько субъективных мгновений беспробудного сна… У меня похолодело в животе.

– Назад пути нет, – заметил я. – Даже если один из этих кораблей сейчас полетит на Окраину Неба, а я найду средства оплатить место на борту. Кому нужен герой тридцатилетней давности? В лучшем случае про меня уже и не вспомнят. А в худшем… кому-нибудь придет в голову объявить меня военным преступником и казнить в момент моего пробуждения.

Амелия медленно кивнула:

– Вы правы. Мало кто возвращается домой. Даже если война закончилась, все равно слишком многое изменилось. И большинство еще до отлета знают, что не вернутся.

– А я знал, как думаете?

– Не могу сказать, Таннер. Вы не такой, как все. – Неожиданно она оживилась. – Смотрите! Сброшенная оболочка!

– Что?

Я проследил за ее взглядом и увидел пустую коническую «раковину». Возможно, мне только показалось, но в нее мог поместиться любой из кораблей, пристыкованных к причалу.

– Я не очень разбираюсь в этих кораблях, – сказала Амелия. – Знаю, что они почти живые и способны со временем изменяться и совершенствоваться, а потому никогда не устаревают. Чаще это внутренние изменения, но иногда они влияют на форму корабля – например, он вырастает или обводы становятся более сглаженными, чтобы корабль мог выйти на околосветовую скорость. При этом ему проще скинуть старую алмазную оболочку целиком, нежели заменять по частям. Это называют «линькой» – словно змея сбрасывает кожу.

– Понятно. А потом ненужную броню можно продать по сходной цене?

– Продать? Это никому и в голову не приходит. «Кожа» будет просто вращаться на орбите, пока кто-нибудь в нее не врежется. Мы захватываем оболочку, стабилизируем орбиту… Одну такую мы обложили скальными породами с Глаза Марко. Потом пришлось ждать, пока не появится еще одна, подходящего размера, и тогда мы их соединили. Так наконец был построен «Айдлвилд».

– Сэкономили, стало быть.

– На самом деле это огромный труд. Но проект оправдывает себя. Во-первых, для заполнения цилиндрического анклава такой же длины требуется куда больше воздуха. А во-вторых… Как и все люди, мы стареем. Нам все тяжелее находиться там, где соединяются раковины, и выполнять свои основные обязанности. Мы все больше времени проводим на возвышенностях с низкой гравитацией и постепенно переселяемся к концам «веретена». Можно сказать, ближе к небесам.

– Надеюсь, не слишком близко.

– Наверху не так уж плохо, – улыбнулась Амелия. – Во всяком случае, наши «божьи одуванчики» с полным правом поглядывают на остальных свысока.

Позади нас раздались тихие шаги. Я застыл – и моя рука снова сжала несуществующее оружие. Потом чья-то фигура, почти неразличимая в темноте, скользнула в пещеру. Я увидел, как насторожилась Амелия. На минуту пришелец замер, и я слышал только его дыхание. Я тоже молчал и терпеливо ждал, пока пещера снова не осветится, и я тогда смогу его рассмотреть.

Он заговорил первым:

– Амелия, тебе ведь запрещено сюда приходить.

– Брат Алексей, – проговорила она, – ты же знаешь: я не одна.

Его наигранный смех отразился эхом от стен пещеры.

– Неплохо сказано, Амелия. Но я знаю, что ты шла одна. Еще не поняла, что я следил за тобой?

– Нет, не одна. Просто я шла последней. Я догадывалась, что ты следил за нами, но не была уверена.

Я молчал.

– Амелия, ты никогда не умела лгать.

– Возможно. Но сейчас я говорю правду. Верно, Таннер?

– Она говорит правду, – подтвердил я.

В этот момент свет снова хлынул в пещеру, и я увидел нашего собеседника. Судя по тому, как к нему обращалась Амелия, он тоже принадлежал к нищенствующим, но был одет чуть иначе. Простую черную хламиду с капюшоном украшал орнаментальный узор на груди – снежинки словно покоились на скрещенных руках. Парень не излучал монашеской безмятежности, в его глазах я заметил голодный блеск. Брат Алексей вообще казался недокормленным – мертвенная бледность кожи, тени на впалых щеках, заострившийся подбородок.

– Она говорит правду, – повторил я.

Парень шагнул к нам:

– Дай-ка я тебя рассмотрю как следует, слякоть. – Брат Алексей пялился на меня мерцающими ввалившимися глазами. – Давно разморозился?

– Пару часов назад.

Я стоял неподвижно. Пусть смотрит, если ему интересно. Он был выше меня, но весил примерно столько же.

– Наверное, это немного… но достаточно, чтобы понять: мне не нравится, когда меня называют слякотью. Странный у вас, у ледяных нищенствующих, жаргон. Сдается, вы совсем не такие святоши, какими прикидываетесь.

Алексей ухмыльнулся:

– С чего ты взял, что мы прикидываемся?

Я шагнул к нему. Под моими ногами за стеклом медленно вращались звезды. Ситуация как будто прояснялась.

– Что, нравится донимать Амелию? Небось, пока следил за ней, чуть в штаны не кончил? А если бы ее одну застал? А? Что бы сделал тогда?

– Побеседовал бы с ней о божественном, – ухмыльнулся он.

Теперь я понял, почему Амелия так мешкала. Она позволяла Алексею шпионить за собой и при этом делала вид, что идет одна. Ей было нужно, чтобы он увязался, потому что я рядом. Как давно началась их вражда? Сколько ей пришлось ждать, пока не оживили человека, которому, по ее мнению, можно довериться?

– Осторожно, Алексей, – предупредила Амелия. – Это герой Нуэва-Вальпараисо, он спасал там людей. Не какой-нибудь жалкий турист, который все стерпит.

– Не турист, говоришь? Тогда в каком же качестве он здесь находится?

– Сам не знаю, – ответил я за Амелию.

С этими словами я в два шага пересек разделявшее нас с Алексеем расстояние и притиснул его к стене пещеры.

Мое предплечье легло на кадык брату Алексею, и я слегка надавил – пусть думает, будто его хотят задушить. Движение было легким и плавным, как зевок.

– Перестань… – простонал он. – Пожалуйста… Мне больно.

Из его руки выпал какой-то сельскохозяйственный инструмент с острой кромкой. Я отшвырнул его ногой:

– И кто из нас слякоть? Если взял в руки оружие, так не бросай.

– Ты меня задушишь!

– Если бы я тебя душил, ты бы сейчас не разговаривал, а валялся в отключке.

Однако я чуть ослабил нажим, а потом толкнул Алексея в тоннель. Парень запнулся и тяжело рухнул на пол. Что-то выкатилось из его кармана – видимо, очередное самодельное оружие.

– Пожалуйста…

– Послушай меня, Алексей. Это было предупреждение. Когда встретимся в следующий раз, руку сломаю, понял? Я не желаю тебя здесь видеть.

Подняв мотыжку, я швырнул ее Алексею:

– Займись-ка лучше прополкой.

Под нашими взглядами он поднялся, что-то пробурчал и исчез в темноте.

– И давно это началось?

– Несколько месяцев назад. – Амелия снова говорила спокойно. Йеллоустон и рой кораблей на причале, вращаясь, проплывали под нами. – Он грозил… намекал… Правда, пока Алексей только запугивал меня. Но каждый раз он заходит чуть дальше. Таннер, я его боюсь. Рада, что вы здесь, со мной.

– Так, значит, вы это нарочно подстроили? Надеялись, что он сегодня еще дальше зайдет?

– Потом я испугалась, что вы убьете его. Ведь вы бы смогли, если бы захотели?

Я сам задавал себе этот вопрос… и ответ был очевиден. Убить Алексея не составляло труда – достаточно нажать чуть по-другому. И я бы, конечно, остался таким же спокойным, как и в начале инцидента.

– Запросто, – подтвердил я и нагнулся за предметом, выпавшим у Алексея из кармана.

Это было не оружие – по крайней мере, в моем представлении оружие так выглядеть не могло, – а что-то вроде шприца для подкожных инъекций. Внутри темнела жидкость, не то черная, не то темно-красная – скорее, последнее.

– Что это?

– Это… вещь, запрещенная в «Айдлвилде». Отдайте, пожалуйста, я ее уничтожу.

Я охотно подчинился – мне штуковина была ни к чему, – и Амелия с отвращением сунула ее в карман.

– Таннер, – проговорила она, – когда вы покинете нас, он снова примется за свое.

– Займемся этим позже. Мне, вообще-то, некуда торопиться, тем более с такой памятью.

Чтобы отвлечь Амелию от дурных мыслей, я напомнил, что мне обещали показать мое лицо.

Неохотно кивнув, она достала из кармана крошечный фонарик:

– Встаньте на колени и внимательно посмотрите в стекло.

Когда Йеллоустон и его луна ушли и в пещере опять стемнело, Амелия направила луч мне в лицо. Я увидел свое отражение в стекле.

Никакого шокирующего ощущения неузнаваемости. Да и откуда ему взяться? Я уже сто раз ощупывал лицо после пробуждения. Как и ожидалось, я оказался далеко не красавцем. Подобную внешность может иметь не слишком популярный актер или политик, которому заслуженно не доверяют. Темноволосый мужчина возрастом чуть за сорок… Интересно, откуда я такой взялся? Но я знал, что примерно так же выглядел и на Окраине Неба, поскольку в вопросах продления жизни мы лет на сто отстали от человечества.