Бомба за пазухой

«Какая вторая и третья линии обороны? – поймал себя на привычных мыслях пехотинца Алексей. – Здесь, где высаживалась 255-я бригада, нет сплошной береговой линии обороны. Да и негде ее здесь построить. Немецкие позиции будут дальше, а здесь скалы, осыпи, мелкие речные долины, редкая растительность. Ну и наверняка наблюдательные посты, боевое охранение немцев. Отсюда они буду наводить артиллерию на советский морской десант».

Плечистый старший лейтенант, командир роты, откинул капюшон и посмотрел на своих бойцов. В его взгляде напряжение и решимость. Бойцы готовы, с ними он не раз ходил в десантные вылазки. Обстрелянные опытные ребята. Много новых, но все они прошли огонь и воду. Сомневаться не приходилось. И даже в темноте Зыков ощутил взгляд командира, который тот бросил в сторону особиста. Не нравилось ротному, что с ним увязался оперативник из Смерша. Ничего хорошего он от такого спутника не ждал. А может быть, у них тут какие-то приметы есть? Ну как, например, встретить бабу с пустыми ведрами. А здесь в атаку иди под надзором особиста.

Алексей поежился. Морские брызги попали за воротник. Так же вот и от взгляда ротного командира. Знал бы он, сколько пришлось и как пришлось повоевать Зыкову. Но придется терпеть и делать свое дело. Вон и Самохин сидит на корточках, что-то говорит на ухо соседу. Капюшоны плащ-палаток покачиваются, то и дело наклоняясь друг к другу. Алексей поудобнее перехватил автомат, поправил за спиной вещмешок с НЗ и тройным боекомплектом. Пистолет на ремне в кобуре, с левой стороны финка в ножнах. Сзади в чехле малая пехотная лопатка. Это на случай, если придется окапываться. Черт его знает, как в этих камнях окапываться. Лучше бы вообще до этого дело не дошло.

Алексей вспомнил, как они контратаковали под Смоленском. Бросок вперед, почти на открытой местности. А через двести метров кинжальный огонь немецких пулеметов. И тут же в воздухе засвистели мины. И тогда бойцы рванули лопатки и стали окапываться как бешеные. На ровной местности от мин защиты нет, только окопаться, зарыться, выкопать себе ячейку. И работали до остервенения, до крови на руках, со скрипом зубов, матерясь на чем свет стоит. Кто успел, тот остался жив. А потом через головы полетели наши снаряды. С закрытых позиций вела огонь крупнокалиберная артиллерия. Немецкие позиции вспучились черными фонтанами земли, полетели вверх доски, бревна, комья земли и какое-то тряпье. Алексей тогда уже знал, что это не тряпье, это все, что остается от людей под огнем артиллерии. Разносит в клочья! И им, если добегут, еще предстоит увидеть разбросанные взрывами внутренности и конечности. Не зря же говорят, что артиллеристам нельзя показывать результаты их работы. Свихнуться можно. И от этого спасет только ненависть к врагу. А потом снова приказ вперед, и еще двести метров. Если повезет, то пятьсот, и снова пехота падает под огнем пулеметов, и снова окапываться. И так несколько раз за атаку, пока не добежишь до первых строений, до стволов деревьев, до хоть какого-то естественного укрытия. И сколько раз было, что не добегали. Что откатывались назад. А потом снова и второй, и третий раз шли брать село. И каждый раз лопатка в твоей руке – единственное спасение под гибельным огнем.

Берег надвинулся неожиданно всей своей темной массой в пасмурной ночи. Граница прибоя хорошо видна даже без звезд и луны. Светлая пена хорошо окаймляет берег. Вся масса десантников на палубе торпедного катера шевельнулась, напряглась. Сейчас толчок корпуса, когда катер ткнется в берег, зароется носом в прибрежную гальку. Хорошо, когда есть такая возможность прыгать не в воду, а сразу на берег. Катера избавятся от груза, и мощные моторы стянут их с берега, и понесутся они за новой группой десантников. А они сейчас первая волна. И это не хорошо и не плохо. Бывает, что первая волна вся ложится на берегу и только потом, когда удастся подавить выявленные огневые точки, вторая волна выживает и пробивается вперед.

А бывает и иначе. Первая волна прорывается, закрепляется, а вторую высадить не удается. Немцы открывают огонь и топят катера, усеивают берег телами советских моряков, которым уже не добежать до нужной точки. Что ждет их впереди, не знает никто. Разведка дала приблизительные сведения, что-то могло ведь измениться. Выявить всю систему огневых точек может только бой. Но больше успокаивало то, что невозможно все побережье от Новороссийска до Керченского пролива сделать оборонительным рубежом. Немцы устроили оборонительные позиции в местах, удобных для высадки советского десанта. Значит, сейчас бригада высаживается в месте, крайне неудобном для этого.

Сильный толчок, да такой, что почти половина десантников повалилась на палубу. Но бойцы мгновенно вскочили и бросились на нос катера. Сходни упали на берег, но большинство десантников не воспользовались деревянными сходнями, а просто прыгали на берег, прыгали и в воду. Всплеск, топот ног по палубе, и тут же бойцы исчезали в ночи, сливались с рельефом берега. Зыков тоже вскочил, столкнулся с одним бойцом, с другим. Он пытался не потерять в этой суете Самохина.

Спрыгнуть удалось все же на сухое место, не набрав в сапоги воды. Вокруг прыгали десантники, лязгало оружие, слышалось хриплое дыхание, негромкие возгласы и команды. Люди бежали подальше от воды к склонам, кто-то уже карабкался вверх, торопливо поднимались по промоинам и неглубоким оврагам, прорезавшим склоны. Зыков бежал за Самохиным, слушая, как отваливают катера, как взревывают их двигатели. Наверняка на подходе следующая волна десанта. И тут ночной воздух разорвали взрывы. Грохотать начало спереди и слева, в небо взлетели осветительные ракеты, и на некоторое время показался шевелящийся берег. Множество людей бежали, карабкались. Сверху начали бить пулеметы, ночь прорезали трассирующие очереди. Со стороны моря тут же ответили крупнокалиберные пулеметы с катеров. Несколько раз гулко ответили пушки с «морских охотников».

«Обходи справа, там колючая проволока, – прокричал чей-то голос, – крючьями растаскивай, гранатами огонь!» Алексей бежал за всеми, то и дело пытаясь увидеть впереди Самохина. Он падал, снова вставал. Вокруг стреляли, рвались снаряды, кто-то бросал гранаты. Слева неожиданно разнеслось раскатистое «ура». Там грохот взрывов и автоматных очередей стал сильнее.

Небо светлело, и стали видны камни, кустарник, несколько рядов колючей проволоки, растащенной уже в стороны. Задыхаясь от напряжения, Зыков с другими бойцами наконец поднялся наверх. Это была равнина, не очень высокая, но изрезанная водными потоками, выветренная. Небольшой поселок на краю этого плато, дорога, уходящая на восток к Новороссийску и на запад в сторону к Дюрсо. «Значит, их роте повезло, – понял Зыков. – Другим тяжелее». Слева гремел нешуточный бой, там десантники столкнулись с хорошо оборудованными позициями. Здесь же сплошной обороны не было: колючая проволока с пустыми консервными банками. Немцы надеялись, что русские здесь не поднимутся, а если появятся, то они подавят их огнем. Но немцы не рассчитывали, что десантирование на этом участке пройдет таким широким фронтом. И, опасаясь окружения, гитлеровские подразделения постепенно стали оттягиваться к горным склонам, уходить за дорогу.

Рота, вместе с которой карабкался по склону Зыков, сделала невозможное. Надо отдать должное, командиры провели немало тренировок на похожем рельефе, чтобы научить солдат подниматься именно по таким формам рельефа, по камням и осыпям. Как гласит армейская мудрость, чем больше пота на тренировках, тем меньше крови в бою. И когда рота взобралась наверх и оказалась на плато почти в тылу немцев, это оказалось для врага полной неожиданностью.

И снова мощное «ура» разнеслось среди скал. У Зыкова на глаза навернулись слезы восторга и радости, когда он увидел, как десантники роты снимали на бегу каски, совали под ремень пилотки и надевали бескозырки. Как многие сбрасывали гимнастерки и, оставшись в одних тельняшках, бежали вперед. Немцы, отстреливаясь, пятились. Зрелище было ужасающим. Это была атака не безумцев, это была атака людей, презирающих смерть, это была атака сильных духом солдат, которые готовы снести любые препятствия ради свободы своей Родины. Они шли в полный рост, потому что за ними были их семьи, была земля, на которой жили их предки. И эти предки так же сражались с врагом. И это придавало силы.

И немцы не выдержали, когда волна моряков нахлынула и завязалась рукопашная схватка. Алексей бежал вместе со всеми. Он стрелял и дважды схватывался с гитлеровцами врукопашную. Одного немца он умудрился оттолкнуть и расстрелять в упор из автомата, со вторым они упали и покатились по земле. Потеряв в схватке автомат, Алексей сумел схватить камень и разбить немцу лицо. И потом уже, выхватив финку, он дважды ударил ею врага в грудь.

Лейтенант давно уже потерял из вида Самохина. Бой кипел повсюду, почти не было выстрелов, раздавались только хриплые крики, яростный мат, удары, стоны раненых и умирающих. Разгоряченные десантники бросились за убегающими немцами к дороге, но тут же попали под огонь вражеских пулеметов. Пришлось залечь и отползать к разрушенным домам поселка. И только теперь Алексей сумел осмотреться по сторонам. Повсюду лежали тела немецких солдат, но немало было и тел погибших моряков. Сердце сжалось. Какой же ценой достается победа! Победа? Но до нее еще далеко. Это ведь только захват плацдарма для высадки основного десанта. «Нет, – решительно оборвал ненужную мысль Зыков. – Победа! Обязательно победа, потому что иначе и быть не может!»

А потом немцы атаковали. Остатки роты зарывались в каменистую землю возле поселка, чувствуя за спиной только обрыв и волны побережья Черного моря. Откуда-то из-за скал появились бронетранспортеры. Они шли по дороге, потом развернулись и пошли в сторону поселка, разворачиваясь в цепь. Сзади машин стали выпрыгивать солдаты в серых мундирах. Заговорили пулеметы, поливая свинцом позиции моряков. Пока до врага было около четырехсот метров. По рядам обороняющихся пронесся приказ «без команды не стрелять». Да, приходилось уже экономить патроны. Сколько еще будет длиться бой? Часы, дни? Немцы не успокоятся, пока не сбросят десант в море. Для них потеря этого участка побережья означает гибель. Разорванная оборона, перерезанные пути снабжения частей, возможность нанесения Красной армией фланговых ударов и окончательный прорыв к северу от Новороссийска к Гайдуку.

– В укрытие! – закричал Зыков нескольким бойцам, которые залегли за камнями. – Быстро за стены!

«Ребята горячатся, – понимал Алексей. – Думают подпустить немцев и гранатами поджечь бронетранспортеры, неожиданным огнем покосить пехоту. Так эту груду камней немцы видят хорошо, они сейчас будут прочесывать огнем все возможные укрытия, подавлять огневые точки. – Он поднял автомат, прицелился и дал несколько очередей в сторону атакующих фашистов. – Тоже горячусь, – спохватился лейтенант. – Приказано же было огня не открывать».

Невольно Зыков повернул голову в сторону позиции командира роты и увидел бешеный взгляд командира и его поднятый вибрирующий кулак. Но случайно взгляд Алексея наткнулся и на маленькую группу десантников, которым он советовал укрыться за развалинами хаты. Он увидел Самохина и даже обрадовался, что не потерял его в горячке боя. Но дальше случилось невероятное и неожиданное. Самохин зло оскалился, быстро глянул по сторонам и навел на Зыкова автомат. Алексей со стороны десантников был открыт, он настолько не ожидал этого, что не успел бы броситься в сторону, как-то защититься. Но тут другой боец, с рябым лицом, испещренными следами оспин, вдруг ударил по автомату Самохина, задирая ствол вверх.

И тут раздалась команда «огонь». Алексей похолодел, увидев, что отбитый в сторону автомат все же успел выстрелить. Только пули ушли в небо. Близкий разрыв снаряда, комья земли и влетевшие вверх камни вперемешку с чахлой травой закрыли от лейтенанта бойцов. Он упал на землю и пополз в укрытие. Мины рвались так часто и порой так близко, что Зыков ждал осколка, который вот-вот вопьется в его тело. Но каким-то чудом ему удалось доползти до бревен, валявшихся безобразной грудой. Он лег на бок, положил ствол автомата на крайнее бревно и прицелился.

Десантники стреляли короткими расчетливыми очередями. Длинно хлестал только ручной пулемет, прижимая немецкую пехоту к земле. Бронетранспортеры были уже на расстоянии трехсот метров от крайних развалин, когда по ним ударили бронебойные ружья. Их в роте оставалось всего два. Бронебойщики работали слаженно. Они знаками договаривались о новой цели и били вместе по одной машине. Как правило, те загорались после первых же попаданий. Немцы поняли, что рискуют лишиться всех машин, и стали оттягиваться назад, пропуская пехоту. Немцы поднимались и шли в атаку, но тут же ложились под плотным огнем десантников. Снова в воздухе зашелестели мины, снова пришлось падать лицом в траву, вжиматься в землю, в камни, в развалины чьих-то хат.

Сколько длился бой, Зыков уже не понимал. Его вещмешок валялся рядом. Он нащупывал в нем новый магазин для автомата и не находил. Пустые валились у его ног. Под руку попался брезентовый мешок с патронами россыпью, но времени заряжать пустые магазины не было. Немцы все ближе. Алексей вытащил и положил рядом четыре гранаты «Ф‑1». Шевеление чьего-то тела совсем рядом заставило вскинуть руку с пистолетом. Оказалось, что к его позиции подползал раненый моряк. Он со стоном вытягивал руку, вцеплялся пальцами в камни и подтягивал свое тело, отталкиваясь одной ногой. Плечо и другая нога у него были в крови.

Алексей бросился на помощь раненому и втянул его в укрытие. Несколько осколков врезались в бревна, осыпая людей щепой. Пули постоянно свистели над головой, но к этому Алексей успел привыкнуть. Подоспевший санинструктор склонился над бойцом и принялся перевязывать его. И тут до Зыкова дошло, что этот боец был из той группы, которая находилась чуть ближе к немцам. Это им лейтенант в начале боя кричал, чтобы отползли назад в укрытие. И там должен быть Самохин. Подняв голову, Алексей не заметил никого впереди. В голове забилась мысль, что он здесь не для того, чтобы отражать атаки фашистов, а наблюдать, следить в том числе и за Самохиным. Да, Самохин. Он был там.

Рассовав гранаты по карманам, Алексей пополз вперед. Ползти было неудобно, гранаты давили на бедра, но нельзя было даже подумать, чтобы подняться. Пули свистели, некоторые вгрызались в землю рядом с лейтенантом, рикошетили от камней. Вот и та самая ямка, где недавно лежали четверо десантников. Сжимая рукоятку пистолета и посматривая вперед на цепи немецкой пехоты, которые были уже близко, Алексей перекатился несколько раз и упал вниз. Он снова ударился бедром, так, что граната вдавилась в его ногу, и из глаз едва не полетели искры от боли.

Один боец лежал на спине, и вместо глаза у него зияло окровавленное пулевое отверстие. Второй, уткнувшись лицом в землю, стонал и пытался подняться. Повсюду валялись пустые магазины от автомата. Зыков приподнялся над камнями и осмотрелся. Он хорошо помнил, что десантников было четверо. Где же четвертый? Повернув раненого на бок, он увидел, что это Самохин. Штанина бойца пропиталась кровью. Алексей вытащил из валявшегося рядом вещмешка индивидуальный пакет, разорвал зубами бумажную упаковку и стал перетягивать ногу бойцу выше раны, пытаясь остановить кровь. Потом он смотал плотный тампон из бинта, приложил к рваной ране и стал бинтовать Самохину ногу. Странно, но боец не потерял сознания и смотрел на действия лейтенанта, стискивая зубы и тихо постанывая.

– Ты откуда тут взялся, лейтенант? – хриплым голосом спросил Самохин, после того как отпил несколько глотков воды из фляжки, которую ему протянул Алексей.

– Твой товарищ приполз к нам вон туда, – кивнул Зыков назад. – Я решил проверить, может, еще кто живой. Я же кричал вам, чтобы отползали под прикрытие развалин!

Над головой снова стали проноситься снаряды, и десантники пригнулись. Но теперь снаряды летели с моря и рвались среди контратаковавших немцев. Это ударили орудия с кораблей поддержки. Земля летела на голову, рядом падали камни и горячие осколки. Алексей машинально накрыл раненого своим телом, старясь защитить его рану. Постепенно артналет прекратился.

– Ну, давай выбираться, – отряхивая голову от земли и отплевываясь, сказал Зыков.

– Погоди, лейтенант. Дай отдышаться. Я сам поползу. Ты меня не дотянешь – вешу много. Все-таки бывший цирковой борец, а там вес тела играет большую роль.

– Ничего, я справлюсь, – усмехнулся Алексей.

– Ты, может, подумал тогда, что я в тебя стрелять хотел, – вдруг сказал Самохин и внимательно посмотрел лейтенанту в глаза.

– Мне показалось, – нахмурился Зыков, вспомнив этот странный момент.

– Да нет, не показалось, – морщась от боли, отозвался раненый. – Хотел. Да только теперь вот засомневался, ты ли это. Уж больно молод ты для того случая.

– Какого случая? – насторожился Алексей.

– В августе сорок второго под Калачом не ты ли расстрелял собственноручно бойца Федосеева? Паренька из нашего взвода, у которого сдали нервы.

– Меня в июле сорок второго ранило под Москвой, – грустно улыбнулся Зыков. – В августе я уже валялся в госпитале. И был я тогда рядовым. Это после госпиталя меня направили на офицерские курсы.

– Вижу теперь, что не ты, – кивнул Самохин. – Ход, значит, дашь этому делу?

– Слушай, Самохин, – разозлился Алексей. – Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Крови много потерял, бредишь, что ли? А ну, хватайся за меня, поползли к своим. Сейчас немцы опять в атаку пойдут. Бугай!

Зыков полз, а Самохин, держась за его плечо, старался помочь, помогая здоровой ногой. Они проползли не больше десятка метров, когда немцы снова открыли огонь. Кроме орудийных снарядов на плацдарм обрушились еще и бомбы. В воздухе развернулось настоящее сражение. Советские истребители то прорывались через защиту «Мессершмитов», то снова устраивали бешеную карусель. Алексей понимал, что фашисты бросают в бой все резервы, включая и всю имеющуюся авиацию, лишь бы сбросить в море советских морских пехотинцев. Несколько «Юнкерсов» прорвались, и на участке соседнего батальона взметнулись огромные фонтаны разрывов.

Затащив Самохина в небольшую воронку от снаряда, Алексей снова накрыл его своим телом, пережидая обстрел. Земля дрожала и подпрыгивала. Казалось, что она даже стонала от разрывов, изнемогая от боли еще больше, чем от боли и усталости изнемогали люди, сражавшиеся на ней. Самохин шевелился под Алексеем и что-то говорил, хрипло кашляя. Потом разрывов стало меньше, и Зыков снова ухватился за ремень солдата.

– Не мучайся, лейтенант! – наконец разобрал он слова раненого. – Оставь, уходи! Фрицы в атаку пойдут, там каждый автомат на счету. Что ты со мной возишься!

– Молчи! – огрызнулся Зыков и стал вытягивать солдата из воронки. – Я тебя дотащу, сдохну, а дотащу. Зачем тогда все это, если я тебя брошу. Один бросит, другой. Нельзя так, браток, нельзя.

Алексей хрипел, плевался, откашливался и снова принимался тащить раненого. Он уже не понимал, говорит ли он эти слова или просто шевелятся его губы. Или ему вообще только кажется, что они куда-то ползут из последних сил. А может, они просто лежат, потеряв сознание, потеряв всякое представление о реальности. А вокруг снова все рвалось и подпрыгивало, и нечем было дышать от кислой вони сгоревшей взрывчатки, от пыли и летящей со всех сторон земли. Почему их еще не убило, Алексей тоже не понимал. А может быть, и убило уже, и все происходящее ему только кажется… умирающему. Ведь он уже никуда не ползет и никого не тащит. Его самого тащат.

И только когда Алексей треснулся головой о край бревна, когда сильно ушиб локоть и зашипел от боли, он понял, что все на месте: и война, и страшный обстрел, и десантники. Его втащили в укрытие, а следом туда же втащили и Самохина. Зыков потряс головой, оглядываясь по сторонам, и увидел, как к нему подсел ротный с перевязанной кистью левой руки. Бинт был в крови и очень грязный.

– Ну ты даешь, парень! – прокричал Алексею в ухо старший лейтенант. – Как ты такого бугая вытащить смог? Не ожидал! Спасибо тебе за моего солдата! Спасибо…