Хроники Черного Отряда: Книги Мертвых

Джону Ферраро и всем замечательным утятам.

Это была славная вечеринка

1

В те дни Черного Отряда не существовало. Его гибель была провозглашена соответствующими законами и указами.

Но я-то себя несуществующим не ощущал.

Знамя Отряда, его Капитан и Лейтенант, его знаменосец и все остальные, благодаря кому Отряд внушал такой ужас, сгинули, заживо похороненные посреди огромной каменной пустыни.

– Плато Блистающих Камней, – шептали люди на улицах и в переулках Таглиоса.

– Ушли в Хатовар, – утверждали власть имущие, желая обратить то, чему они столь упорно препятствовали, в свою великую победу.

Кто-то на самом верху – может, Радиша, а может, Протектор – решил внушить народу, будто Черный Отряд исполнил свое предназначение.

Однако те, кому было достаточно лет, чтобы помнить Отряд, прекрасно все понимали. Только пятьдесят человек рискнули отправиться на плато Блистающих Камней, причем половина из них не принадлежала к Отряду. И лишь трое из пятидесяти вернулись. Двое принесли ложную версию случившегося там. Третий мог бы рассказать правду, но он погиб на одной из Кьяулунских войн, далеко от столицы.

Все же уловки Душелов и Плетеного Лебедя никого не ввели в заблуждение – ни тогда, ни сейчас. Люди просто притворялись, что верят, – так было безопаснее.

Они могли бы спросить, почему Могабе понадобилось целых пять лет, чтобы победить Отряд, которого якобы уже не существовало, и загубить тысячи молодых жизней, чтобы привести Кьяулунские территории под власть Радиши, в царство искаженных истин Протектора. А еще они могли бы сослаться на незатухающие разговоры о том, будто Черный Отряд удерживал крепость Вершину на протяжении нескольких лет уже после своего исчезновения, пока его непоколебимая стойкость не вывела из себя Душелов, после чего та, не пожалев ни сил, ни самых мощных чар, превратила огромную крепость в белую пыль, белую гальку, белые кости.

Да, люди могли бы задать все эти вопросы, но вместо этого хранили молчание. Они боялись. И небеспричинно.

Таглиосская империя под протекторатом – это империя страха.

Однажды, в годы открытого неповиновения, некий герой, оставшийся неизвестным, заслужил вечную ненависть Душелов, запечатав Врата Теней, единственный путь, что вел на плато Блистающих Камней. Из ныне здравствующих Душелов была самой могущественной колдуньей. Став Хозяйкой Теней, она затмила монстров, которых когда-то поверг Отряд, защищая Таглиос. Но тот, кто наглухо запер Врата Теней, лишил ее возможности вызвать себе на подмогу самые смертоносные Тени. В ее распоряжении осталась лишь жалкая горстка тварей – те, которые были с ней, когда она заманила Отряд в роковую ловушку.

О да, она смогла бы распечатать Врата Теней. Один раз. Но Душелов понятия не имела, как закрыть их снова. Открой она Врата – и мир окажется во власти чудовищ, вырвавшихся на свободу.

Это означало, что Душелов должна выбирать одно из двух: или все, или почти ничего. Обречь мир на погибель – или довольствоваться тем, что имеешь.

Пока что она предпочитает второе, хоть и ищет без устали выход из тупика. Она Протектор. Империя трепещет перед ней. Никто не смеет бросить вызов ее террору. Но даже она понимает, что этот век мрачного согласия не может длиться бесконечно.

Воды спят.

В домах, в тенистых переулках, в десяти тысячах храмов не смолкает нервный шепоток: Год Черепов. Год Черепов. Боги живы, и даже те, которые спят, беспокойно ворочаются во сне.

В домах, в тенистых переулках, на пшеничных полях и топких рисовых чеках, на пастбищах, в лесах, в вассальных странах всякий раз, когда в небе появляется комета, или внезапно разразившаяся буря несет гибель и разорение или, в особенности, когда случается землетрясение, люди бормочут: «Воды спят». И содрогаются от страха.

2

Меня прозвали Дремой. Еще ребенком при каждом удобном случае, будь то днем или ночью, я убегала от ужасов моего детства в уют грез и кошмаров. В любое время, когда не нужно было работать, я пряталась в тихой гавани, там, куда зло не могло до меня добраться. Я не знала более безопасного места до тех пор, пока Черный Отряд не пришел в Джайкур.

Братья ругали меня за чрезмерную сонливость, им не нравилась моя способность засыпать в любых обстоятельствах. Они не понимали. Они умерли, так ничего и не поняв. А я все спала. На протяжении нескольких лет, уже находясь в Отряде, полностью не пробуждалась никогда.

Теперь я пишу Анналы. Надо же продолжать это дело – а кто еще для него годен, кроме меня? Хотя звание летописца не присваивалось мне официально.

Но ведь прецедент существует.

Книги надо писать. Истина должна быть увековечена, даже если судьба распорядится так, что ни один человек не прочтет начертанных мною слов. Анналы – душа Черного Отряда. Они напоминают о том, кто мы есть. И кем были. О том, что мы продолжаем существовать. И что никакое вероломство – а мы не в первый раз сталкиваемся с ним – не высосет из нас всей крови до последней капли.

Нас больше нет на свете. Об этом твердит Протектор. Ей с жаром вторит Радиша. Могаба, могущественный генерал, увешанный бесчисленными наградами за грязные дела, глумится над нашей памятью и плюет на наше имя. Люди на улицах говорят, что мы – всего лишь преследующие их злые воспоминания. Но только Душелов не озирается то и дело по сторонам и не чувствует, как нечто загадочно-опасное набирает силу.

Мы упрямые призраки. Мы не отступимся, не прекратим охоту. Уже много лет мы сидим тихо, как мыши, но враги боятся нас. Оттого что наше имя произносится шепотом, их вина не становится меньше.

Они и должны бояться.

Каждый день где-нибудь в Таглиосе на стене появляются слова, написанные мелом, или краской, или даже кровью животного. Просто мягкое напоминание: «Воды спят».

Все знают смысл этих слов. И еле слышно повторяют их, понимая, что где-то затаился враг, не ведающий покоя, как ток подземной реки. Этот враг когда-нибудь выберется из своей могилы и нанесет удар тем, кто сделал ставку на предательство. Они знают, что нет силы, способной это предотвратить. Их предупреждали десять тысяч раз, но они все же поддались искушению. И теперь никакое зло не сможет защитить их.

Могаба боится.

Радиша боится.

Плетеный Лебедь боится так сильно, что у него все валится из рук. В точности как у колдуна Копченого, которого он сам когда-то изводил, обвиняя в трусости. Лебедь познакомился с Отрядом еще на севере, задолго до того, как здешний люд понял, что мы нечто большее, чем мрачное напоминание о древнем ужасе. И с годами страх Лебедя нисколько не ослабел.

Боится Пурохита Друпада.

Боится главный инспектор учета Гокле.

Не боится только Протектор. Душелов вообще ничего не боится. Ей сам черт не брат, она смеется в лицо любой опасности. Она будет смеяться и отпускать шуточки даже на костре.

Это бесстрашие заставляет ее приспешников тревожиться еще пуще. Они знают: случись беда, Душелов погонит их перед собой, прямо в скрежещущие челюсти рока.

Время от времени на стенах будет появляться и другое сообщение, куда конкретнее первого: «Их дни сочтены».

Я каждый день бываю на улицах. Иду на работу, подслушиваю, подсматриваю, ловлю слухи или распускаю собственные в безликой толпе завсегдатаев Чор-Багана, Воровского сада, который даже серые пока не смогли уничтожить. Прежде я маскировалась под шлюху, но это, как оказалось, слишком опасно. Здесь хватает людей, по сравнению с которыми Протектор – сущий образец здравомыслия. Миру исключительно повезло, что судьба не дает этим извращенцам достаточной власти, а то бы они с удовольствием вывернули наизнанку свои психозы.

Обычно я выгляжу как парень, и к этой личине давным-давно успела привыкнуть. С тех пор как отбушевали войны, молодых бродяг кругом полно.

Чем нелепее новый слух, тем быстрее он разлетается за пределы Чор-Багана и тем сильнее терзает нервы врагу. В Таглиосе должна всегда царить атмосфера мрачного ожидания. И наша задача – неустанно поддерживать ее соответствующими предзнаменованиями и пророчествами.

Время от времени, в моменты просветления, Протектор устраивает охоту на нас, но пыла ей хватает ненадолго. Она не способна сосредоточиться на чем-то одном. Да и с чего бы ей беспокоиться? Нас больше нет, мы мертвы. Душелов сама заявила об этом – значит, так оно и есть. Как Протектор, она является единственным законодателем реальности на всей территории Таглиосской империи.

Но!

Воды спят.

3

Сейчас Отряд держится на женщине, которая формально никогда не входила в него. Кы Сари – ведунья и жена того, кто до меня вел Анналы, Мургена знаменосца. Умная женщина с волей, подобной отточенному клинку. С ней считаются Гоблин и Одноглазый. Запугать ее невозможно, это никогда не удавалось даже лукавому старику, дядюшке Дою. Она боится Протектора, Радиши и серых не больше, чем капусты на грядке. Злоба отъявленных негодяев, таких как служители смертоносного культа обманников с их мессией Дщерью Ночи и богиней Киной, тоже Сари нипочем. Она заглянула в самое сердце Тьмы, чьи тайны больше не внушают ей страха.

Только одно существо на свете заставляет Сари трепетать. Это ее мать Кы Гота, воплощенное недовольство всем и вся. Горестные жалобы и упреки этой бабищи несут в себе такой мощный заряд, что поневоле задумаешься, уж не аватар ли она некоего капризного древнего божества, пока еще неизвестного людям.

Никто не жалует Кы Готу, за исключением Одноглазого. Но даже он за глаза величает ее Троллихой.

Сари вздрогнула, когда мать медленно заковыляла через комнату, где тотчас воцарилась тишина. С тех пор как для нас наступили нелегкие времена, одни и те же помещения приходилось использовать для разных целей. Совсем недавно эта комната была битком набита людьми, которые просто отдыхали. Некоторые – из Отряда, а в основном те, кто работает у Бань До Транга. Все мы не сводили глаз со старухи, от всей души желая ей поторопиться. И не менее страстно желая, чтобы ей не пришло в голову воспользоваться тишиной для общения.

Старый и больной До Транг, прикованный к креслу на колесах, подкатился к Кы Готе – вероятно, хотел выразить ей сочувствие и тем самым воспрепятствовать ее продвижению.

Такого не бывало, чтобы присутствию Кы Готы кто-нибудь радовался.

В этот раз самопожертвование До Транга оказалось ненапрасным. Правда, Гота испытывала сильнейший дискомфорт, лишившись возможности адресовать гневную обличительную речь всем, кто моложе ее.

Молчание продолжалось до тех пор, пока не вернулся старый купец. Ему принадлежал этот дом, который нам было позволено использовать как штаб-квартиру. Ничем нам не обязанный, До Транг тем не менее делил с нами опасности – поскольку был неравнодушен к Сари. При решении любой проблемы мы прислушивались к его мнению и учитывали его желания.

Вскоре До Транг с утомленным видом прикатил обратно. Казалось чудом, что этот доходяга, весь покрытый печеночными пятнами, способен самостоятельно ездить в кресле.

До Транг был дряхл, но в его глазах горел неукротимый огонь. Он редко вмешивался в разговор, разве что кто-нибудь молол уж совсем несусветную чушь. Замечательный старик.

– Все готово, – сказала Сари. – Каждый этап, каждая деталь проверены и перепроверены. Гоблин и Одноглазый трезвы как стекло. Пришло время Отряду заявить о себе. – Она прошлась взглядом по лицам, предлагая высказываться.

Я не считала, что время пришло. Но я уже выразила свое мнение, когда составляли план. И проиграла голосование. Пришлось напрячь волю, чтобы совладать с досадой.

Поскольку новых возражений не последовало, Сари продолжала:

– Ну что же. Приступаем к первому этапу.

Она махнула рукой сыну. Тобо кивнул и выскользнул из комнаты.

Он был тощим, взъерошенным, пронырливым юнцом. И принадлежал к племени нюень бао, а они, как всем известно, по натуре ловкачи и жулики. Следовательно, за его руками приходилось постоянно наблюдать. Но кто бы ни наблюдал, он не вникал в то, что делает парень, когда его лапки не тянутся к свисающему с пояса кошельку или к ценному товару на прилавке. Люди не высматривают того, чего не ждут.

Мальчик держал руки за спиной, и таким он не вызывал опасений. Никто не замечал маленьких бесцветных шариков, которые он прикреплял, прислоняясь ко всем стенам подряд.

Дети гуннитов смотрели на него во все глаза. Очень уж необычно выглядел этот иноземец в черной одежде, похожей на пижаму. Но никакой враждебности они не проявляли. Гунниты народ миролюбивый, своих чад приучают к вежливости. Иное дело – дети шадаритов, этих воспитывают суровее. В основе их религии философия воина.

Юные шадариты решили хорошенько проучить вора. Конечно, он вор! Всем известно, что нюень бао – воры.

Взрослый шадарит постарше отозвал детей. Пусть воришкой занимаются те, кому положено. Религии шадаритов не чужда бюрократическая упорядоченность.

Даже столь малое нарушение порядка привлекло внимание тех, кому этот порядок было доверено блюсти. Трое долговязых бородачей в серых балахонах и белых тюрбанах двинулись сквозь толпу. Они бдительно озирались, явно считая вполне нормальным то, что постоянно находятся на островке свободного пространства. Улицы Таглиоса забиты народом и днем и ночью, однако люди каким-то образом ухитряются держаться в сторонке от серых. У всех блюстителей суровый взгляд, – должно быть, на эту службу берут только тех, кому чужды терпение и сострадание.

Тобо уже лавировал в толпе – так черная змея скользит среди болотных камышей. К тому моменту, когда серые стали выяснять причину инцидента, мальчик уже исчез, и никто не смог сообщить его точные приметы. Стражи порядка услышали только допущения, основанные на предрассудках. Нюень бао – воры; их засилье – сущее бедствие для таглиосцев. Несчастная столица с некоторых пор набита пришлыми – кого тут только нет! Бездельники, юродивые и прохиндеи стекаются сюда со всех концов империи. С каждым поколением население города утраивается. Несмотря на жестокие и умелые действия серых, в Таглиосе царит хаос, город давно превратился в гиблое болото, в преисподнюю, чей огонь подпитывается нищетой и отчаянием.

Нищеты и отчаяния тут избыток, но дворец не дает мятежам пустить корни. Власти предержащие научились мастерски вынюхивать секреты. У профессиональных преступников век здесь короток, как и у большинства тех, кто пытается устраивать заговоры против Радиши или Протектора. В особенности против Протектора, которая в грош не ставит чужую жизнь.

Во времена не столь уж отдаленные интриги и заговоры цвели махровым цветом и своими миазмами отравляли жизнь без преувеличения всем жителям Таглиоса. Но это почти изжито. Как и все, что не нравится Протектору. А понравиться ей страстно желает большинство таглиосцев. Даже жречество старается не привлекать к себе недобрый взгляд Душелов. В какой-то момент мальчишка в черной пижаме исчез, а на его месте возник такой же, но в гуннитской набедренной повязке, до этого скрывавшейся под одеждой. С виду обычный городской юнец, разве что с желтоватым оттенком кожи. Ему ничто не угрожало. Он вырос в Таглиосе и говорил без малейшего акцента, который мог бы выдать его.

4

Любой серьезной акции предшествует период ожидания и тишины. Делать мне было нечего. Я могла бы расслабиться и сыграть в тонк или просто понаблюдать за тем, как Одноглазый и Гоблин пытаются обжулить друг друга. Вдобавок у меня был писчий спазм, мешающий работать над Анналами.

– Тобо! – позвала я. – Хочешь сходить и посмотреть, как это произойдет?

Тобо четырнадцать лет, он у нас самый младший. Вырос в Черном Отряде. Все, что свойственно юности – азарт, нетерпеливость, абсолютная вера в собственное бессмертие и божественное освобождение от наказаний, – было отмерено ему полной мерой. Задания, которые поручали мальчишке в Отряде, доставляли ему истинное наслаждение. Своего отца он не знал и крайне слабо представлял себе, что это был за человек. Мы немало потрудились над его воспитанием, стараясь не разбаловать ребенка, однако Гоблин упорно обращался с ним как с любимым сыном. И даже пытался наставлять.

Гоблин владеет письменным таглиосским хуже, чем ему кажется. В бытовом языке сотня букв, еще сорок – у жрецов, которые пишут высоким стилем, а это, можно сказать, второй язык – формальный, письменный. Анналы я пишу на смеси того и другого.

С тех пор как Тобо выучил буквы, «дядя» Гоблин заставляет его читать вслух все подряд.

– Дрема, может, я еще «катышков» прилеплю? Мама считает: чем больше их будет, тем скорее это привлечет внимание дворца.

Меня удивило, что он обсуждал с Сари этот вопрос. У мальчишек в его возрасте отношения с родителями трудные. Он постоянно грубил матери. Он бы хамил и дерзил еще пуще, если бы судьба не одарила его таким множеством «дядей», которые не желали мириться с подобным поведением. Естественно, Тобо все это воспринимал как грандиозный заговор взрослых. На людях он был само упрямство, при общении же с глазу на глаз поддавался доводам разума – если собеседник вел себя деликатно и если это была не мать.

– Несколько штук, пожалуй, лишними не будут. Но уже скоро стемнеет – и начнется представление.

– Кем мы будем на этот раз? Мне не нравится, когда ты изображаешь шлюху.

– Беспризорниками.

Хотя это тоже рискованно. Можно угодить под насильственную вербовку отправиться в армию Могабы. Положение у его солдат сейчас немногим лучше, чем у рабов, дисциплина там свирепая. Многие из этих несчастных – мелкие преступники, которым был предоставлен выбор: или не знающее снисхождения правосудие, или военная служба. Остальные – дети бедняков, которым просто некуда больше податься.

Таковы все профессиональные армии. Мурген это понял далеко на севере, задолго до знакомства со мной.

– Почему ты всегда так заботишься о маскировке?

– Если не показываться дважды в одном и том же облике, наши враги не будут знать, кого им искать. Нельзя их недооценивать. В особенности Протектора. Ей не раз удавалось перехитрить саму смерть.

Тобо еще не созрел для того, чтобы поверить в это, так же как и во многое другое из нашей экзотической истории. Он совсем неплохой ребенок, уж точно получше многих, но на этом этапе взросления человек уверен: он уже знает все, что полезно знать, а слова старших, и тем более поучения, можно смело пропускать мимо ушей. Тобо не смог бы вести себя иначе, даже если бы и захотел. Такое проходит только с возрастом.

Я же, на моем собственном этапе взросления, не могла не произнести слов, от которых не будет пользы:

– Об этом сказано в Анналах. Твой отец и Капитан ничего не выдумывали.

Он и в это не желал поверить. Я решила не продолжать разговор. Каждый из нас научится уважать Анналы, но придет к этому своим путем и в свое время. В слишком уж плачевном мы оказались положении, чтобы должным образом чтить традицию. Старая Команда угодила в ловушку на каменном плато Блистающих Камней, только двоим братьям удалось пережить эту катастрофу, а потом еще и Кьяулунские войны. Гоблин и Одноглазый плохо годятся для того, чтобы передавать новобранцам отрядную мистику. Одноглазый слишком ленив, а Гоблин – косноязычен. Я же была еще практически салажонком, когда Старая Команда, осуществляя давнюю мечту Капитана, рискнула отправиться на плато в поисках Хатовара.

Но старик Хатовара не нашел. Думаю, на самом деле он там искал что-то другое.

Дивные дела: мне всего-то-навсего двадцать лет, а я уже ветеран Отряда. Мне едва исполнилось четырнадцать, когда Бадья взял меня под свое крыло… Но я никогда не была похожа на Тобо. В четырнадцать я уже была древней старухой. За годы, прошедшие после того, как Бадья спас меня, я только помолодела…

– Что?

– У тебя глаза вдруг стали злыми. Я спросил почему.

– Вспоминала себя четырнадцатилетнюю.

– Девчонки все переживают легче…

Тобо прикусил язык. Его лицо мгновенно вытянулось, более заметны стали черты, доставшиеся от отца-северянина. Хоть он и самонадеянный маленький засранец, с мозгами у него порядок. Способен понять, что не стоит ворошить гнездо ядовитых змей.

– Когда мне было четырнадцать, Отряд и нюень вместе сидели в Джайкуре. – Я не сказала мальчику ничего нового. – Или в Дежагоре, как его называли местные. – Остальное уже не имело значения, оно благополучно кануло в прошлое. – У меня теперь почти не бывает кошмаров.

Рассказов об осаде Джайкура Тобо уже наслушался досыта. Его мать, бабка и дядюшка Дой тоже побывали там.

– Гоблин обещает, что эти «катышки» нам понравятся, – прошептал Тобо. – Не только ведьминых огней понаделают, но и разбудят кое у кого совесть.

– Значит, это и впрямь нечто из ряда вон.

В наших диспутах совесть упоминалась крайне редко. С любой стороны.

– Ты правда знала моего папашу?

Рассказы о знаменосце Отряда Тобо слышал на протяжении всей своей жизни, но в последнее время проявлял к этой теме повышенный интерес. Мурген для него уже не просто символ, не вызывающий никаких чувств.

Я повторила сказанное не единожды:

– Он был моим командиром. Научил меня читать и писать. Хороший был человек. – Я негромко рассмеялась. – Насколько можно быть хорошим, принадлежа к Черному Отряду.

Тобо замер. Глубоко вздохнул. И спросил, глядя куда-то в сумрак над моим левым плечом:

– Вы были любовниками?

– Нет, Тобо. Мы были друзьями. Почти. Он и узнал-то, что я женщина, аккурат перед тем, как отправился на плато Блистающих Камней. А я не догадывалась об этом, пока не прочла его Анналы. Никто не знал. Все считали меня смазливым пареньком, которому не повезло вырасти повыше. Я не разубеждала. Считала, что так безопаснее.

– Угу…

Голос у него был настолько бесцветный, что я просто не могла не поинтересоваться:

– Почему спрашиваешь?

Конечно, у него не было причин полагать, что до нашего знакомства я вела себя не так, как сейчас. Он пожал плечами:

– Просто хотел узнать.

Просто, да не просто… Небось у Гоблина и Одноглазого эту манеру перенял. Любят они приговаривать: «Посмотрим, что из этого выйдет» – например, когда испытывают самодельные яды в слоновьих дозах.

– Ладно, это твое дело. Ты оставил «катышки» за театром теней?

– Все сделал, как мне велели.

В театре теней используют плоских кукол на палках. У артистов есть движущиеся конечности с бечевками. Свеча, расположенная позади, отбрасывает тени на белую ткань. Кукловод манипулирует куклами и говорит за них разными голосами. Если зрители останутся довольны, ему бросят несколько монет.

Этот кукловод давал представления на одном и том же месте уже больше двадцати лет. Ночевал он у себя под сценой. И вообще жил припеваючи – по сравнению с большинством бездомных обитателей Таглиоса.

Он был стукачом. В Черном Отряде его не любили.

Его пьесы по большей части основывались на мифах и так или иначе были связаны с циклом Кади. В каждой непременно участвовала эта многорукая богиня, без устали пожиравшая демонов.

Конечно, демон был один, он лишь появлялся в разных сценах. Почти как в реальной жизни, где демон приходит снова и снова.

Сначала чуть окрасилось небо над крышами на западе. Потом раздался душераздираюший крик. Люди останавливались, чтобы поглазеть на разгорающийся оранжевый свет и подсвеченный оранжевым дым, который повалил из-за кукольного театра. Жгуты дыма сплетались в известную всем эмблему Черного Отряда – клыкастый череп без нижней челюсти, выдыхающий пламя. В левой глазнице тлел огонь – будто алый зрак заглядывал в самую душу зрителя, выискивая то, чего человек боялся пуще всего.