– К сожалению, – отвёл глаза Фегелейн, – недостаток средств сказывается и на моей работе. Информаторы нынче стоят дорого. Как и соратники по партии. Увы, преданность в наше время – самый дорогостоящий товар.
– Неужели их не волнует будущее Германии? – удивился Гитлер.
– Только если это принесёт им персональные дивиденды. Борцов за идею найти всё сложнее. За эту информацию, – Фегелейн протянул купленные у Шмидта листы, – мне пришлось вывернуть до дна собственные карманы. Замечу – их мне продал член партии с тридцать третьего года. Подвернись что ещё интересное о золоте, и мне придётся заложить наградные часы.
Протяжно застонав, Ева сняла с шеи сверкающее колье и вложила в ладонь Фегелейну.
– Возьми на нужды партии. И на поиски её золота.
– Ева, ты не должна этого делать, – насупился Гитлер. – При первой же встрече я потребую от Бормана доступ к счетам и отчёт обо всех затратах, а также о золоте.
– Боюсь, что Борман теперь для нас станет недоступен. Не будет ни первой встречи, ни второй. Через своих клерков твой преданный Мартин передаст, чтобы мы помалкивали и были благодарны за то, что он до сих пор оплачивает эту виллу. А ещё вскоре прилетит самолёт и увезёт нас в такую глушь, откуда мы не сможем выбраться до конца жизни.
Ева представила нарисованную собственным воображением картину, и её губы задрожали.
– Герман, найди золото! Умоляю, найди это чёртово золото! Как только оно окажется в наших руках, Борман сам приползёт, вымаливая прощение. Вот тогда мы будем вить из него верёвки. Только лишь золото вернёт нам власть. Больше этого не сделает никто!
– Немцы пойдут только за мной!
– Я их видела в Хаймате, больше не хочу. Герман, ищи золото. Если понадобится, я отдам и серьги! – руки Евы потянулись к бриллиантам в ушах.
– Не смей! – вскочил Гитлер. – Это же мой свадебный подарок!
Чувствуя, что назревает семейный скандал, Фегелейн попятился спиной к двери.
– Это лишнее, – торопливо заверил он Еву. – Я уже почти взял след. Я познакомился с нужными людьми и скоро узнаю о золоте всё.
Он хотел ещё сказать, что почти внедрился в окружение Бормана, но увидел, что Ева уже изготовилась пустить в ход главное женское оружие – истерику, щедро сдобренную промокшими носовыми платками. «Ну уж нет! – подумал он, переступив порог и прикрывая дверь. – Это не для меня! Такое зрелище пусть по праву принадлежит её мужу».
Группенфюрер СС Герман Отто Фегелейн был бы крайне удивлён, узнай он, что что-то подобное в данную минуту происходило и в кабинете Вольфа Хоффмана. С той лишь разницей, что обошлось без слёз и заламывания рук, но накал страстей не уступал ни на градус. Он звенел в воздухе натянутой струной.
– Почему?! – угрюмо повторил в очередной раз вопрос Хоффман стоявшим перед ним агентам. – Как такое могло произойти?
– Всё случилось внезапно, герр Шмидт, – отважился вставить старший из трёх филёров, чтобы хоть как-то скрасить собственный провал. – Это лишь подтверждает, что исчезновение тщательно готовилось. Вместе с Борманом исчез его глава охраны Тиллесен и ещё несколько доверенных людей из близкого окружения.
– Может, Борман снова уехал в Буэнос-Айрес? – задумчиво спросил Хоффман. – А вы не отследили его отъезда?
– Нет. Все автомобили Бормана на месте, а поезда мы проверяем не хуже самих кондукторов. Если бы они наняли самолёт, то я бы узнал об этом первым. Однако ночью в их гостиничных номерах не зажглось ни одно окно, и это показалось странным. Мы сунулись к портье, но он был предупреждён и наотрез отказался разговаривать. Тогда Ганс пробрался по трубе к окнам, но на этаже была лишь прислуга. Борман обманул всех. К сожалению, только сегодня стало известно, что незадолго до исчезновения Тиллесен купил с десяток мулов, арендовал в порту три грузовика и нанял проводника.
– Проводника?
– Из местных. Братья Наварро считаются лучшими в знании северной сельвы. Тиллесен нанял старшего – Пабло.
– Какое мне дело до какого-то туземного проводника?! – разозлился Хоффман. – Где Борман, я спрашиваю?
И вдруг его осенило. Он почувствовал, как под ногами качнулся пол, и невольно вжался в кресло. Внезапно он понял, что произошло ужасное, и всему виновником оказался он сам. Оторвав пуговицу, Хоффман дёрнул ворот рубашки и потянулся к стакану с водой. Его агенты переглянулись, однако продолжали хранить молчание. Тогда, не удостоив их взглядом, он вяло махнул рукой:
– Проваливайте. Пёшель, никому ни слова. Отвечаешь головой.
Оставшись в одиночестве, Хоффман сжал кулаки и тихо застонал. Месяц работы, равносильной хождению по лезвию ножа, – коту под хвост! Узнай об его самодеятельности Мюллер, и лежать бы Хоффману в придорожной канаве с простреленной головой. Но ставки были слишком высоки, и Вольф Хоффман решил рискнуть. Пока что ему неплохо удавалось водить группенфюрера за нос, изображая преданного служаку. Он добросовестно собирал информацию о местных чиновниках, их степени продажности и стоимости, налаживал связи, также накапливал сведения о прибывающих на побережье немцах, настроениях в диаспорах. На особо интересных заводил досье, делал аналитические обзоры, и всё это скрупулёзно ложилось Мюллеру на стол. При всём при том он старательно делал вид, будто то главное, что интересует Мюллера, ему, оберштурмбаннфюреру СС Хоффману, совершенно не интересно и занимается он этой работой исключительно из чувства долга. А больше всего группенфюрера Генриха Мюллера интересовало золото Бормана. Выполняя приказ, Хоффман искал его, но делал это весьма своеобразно. Напоказ, нехотя, кое-что недоговаривая, – всего лишь мелочи, но без этих мелочей общая картина приобретала совершенно иной вид. Да, именно его люди выследили грузовики с золотом, которое Борман перебросил с побережья вглубь горных пампасов. Но хитрый Хоффман умолчал об одной детали – что перед отбытием груз упаковали в водонепроницаемые контейнеры, а из обрисованной им Мюллеру картины складывалось впечатление, будто все ценности спрятали в горах. И лишь Хоффман знал, что искать следует в низине. Вероятней всего, сокровища утопили в озере или болоте. Он даже обрисовал круг поисков, и с каждым днём его радиус уменьшался. Ещё он предусмотрительно промолчал, что в окружении Бормана давно работает его крот. Ценный крот, которого Хоффман берёг, как своё собственное здоровье. Но накануне вечером с огромным трудом внедрённый агент Клюбер глупо погиб под колёсами машины пьяного портового докера. Увидав своего крота в сводках происшествий, Хоффман понадеялся, что это досадная случайность, хотя всю ночь его точил червячок сомнения. Но когда утром он узнал об исчезновении Бормана, жестокая реальность расставила всё по своим местам. Именно он, Хоффман, спугнул партайгеноссе и вынудил снова перепрятывать сокровища. Клюбер провалился в самый неподходящий момент. Когда клад уже, казалось, почти в руках. И узнай об этом Мюллер, останется только застрелиться. Хоффман сдавил виски, словно пытаясь выдавить изо лба спасительный выход. Сейчас ему придётся ехать на дачу с докладом, но, как назло, в голову не приходило ничего стоящего. И вдруг он вспомнил о Фегелейне! От неожиданности у Хоффмана даже вспотели ладони и перехватило дыхание. Вот он, виновник всех бед! Именно Мюллер предложил его привлечь, а ему, Хоффману, конюх сразу не понравился! Сам же Хоффман изначально был против, хотя и промолчал, но был вынужден подчиниться приказу. А вот когда он уже был готов доложить группенфюреру местонахождение клада, то всё испортил навязанный ему Фегелейн. Повеселев, Хоффман сложил документы в сейф, запер его и, нажав кнопку звонка, вызвал машину.
На этот раз, словно предчувствуя нехорошие новости, группенфюрер встречал его уже не так радушно, как в прошлый раз. Плотно заперев дверь, Мюллер не предложил Хоффману сесть, а подойдя к окну, стал разглядывать в приоткрытую портьеру его автомобиль.
– Надеюсь вы не для того запросили внеплановую встречу, чтобы пожаловаться на своего водителя? Глядя на мятый бампер, можно подумать, что он у вас ездит как пьяный извозчик.
– Это верно, – улыбнулся Хоффман, дав понять своему боссу, что оценил его шутку. – Давно хочу найти замену Йордану. Но я здесь по другому поводу. Произошли более неприятные события.
– Ещё не так давно вы уверяли меня, что всё идёт неплохо. Ах да, кажется, вам досаждал мэр? Это из-за него у вас такой унылый вид? Кабрера устроил вам с комиссаром взбучку?
– Герр группенфюрер, дело касается Бормана.
Мюллер потемнел лицом. До последнего мгновения он надеялся, что Хоффман приехал с очередной жалобой на трудности в работе или, как обычно, просьбой дать денег или кого-нибудь убрать. Что угодно, но только не Борман!
– Я слушаю, – произнёс он упавшим голосом.
– Борман исчез.
Задёрнув портьеру, Мюллер вернулся за стол и, наконец, предложил Хоффману сесть.
– Занятно. Так рассказывайте, что вы молчите, вам же есть что сказать? У вас наверняка имеются какие-то версии?
– Одна, но я уверен – самая правильная. К сожалению, было ошибкой посвятить в наши дела Фегелейна. Конюх – он и есть конюх. Мы запустили в ювелирный магазин взбесившегося жеребца, и он не оставил целой ни одной витрины.
– Мы? – с интересом посмотрел на Хоффмана Мюллер. – Вольф, я приказал вам всего лишь подружиться с Фегелейном и держать его под присмотром. Не такой уж он и тяжёлый человек, чтобы его дружба была вам в тягость. Так во что вы успели его посвятить?
– Я сообщил самую малость, но этого оказалось достаточно. Как вы и велели, я передал ему список присвоенных Борманом средств партии и намекнул, что знаю, где всё это искать. Ещё посетовал на то, что с нами нет настоящего лидера, такого, как был наш фюрер. Фегелейн легко проглотил наживку и тут же выложил мне о Гитлере всё, хотя мы с ним познакомились всего три дня назад. Мой группенфюрер, Фегелейн что дырявое ведро, ему я бы не доверил даже проверять пропуска на входе в полицейский участок. Ещё он не в меру импульсивен и невыдержан. Он тут же развёл бурную деятельность, чем и спугнул Бормана.
Протянув руку к телефону, Мюллер набрал номер гостиницы, где партайгеноссе снимал целый этаж. Дождавшись гудка, он прикрыл ладонью диск и набрал ещё известные только ему добавочные цифры. Трубку на том конце долго не поднимали, и Мюллер уже хотел дать отбой, как вдруг ответил женский голос, и группенфюрер сразу догадался, чей.
– Слушаю.
– Сеньорита Катарина, будьте любезны пригласить господина Риккардо Бауэра.
– Господина Риккардо Бауэра нет.
– Погодите, не кладите трубку. Господина Риккардо Бауэра хотел бы услышать сеньор Винсенте Эстадос.
Это был пароль, по которому Бормана должны были немедленно разыскать и пригласить на связь. Но на том конце провода, казалось, слова Мюллера не произвели никакой реакции.
– Сожалею, сеньор Эстадос, но господин Бауэр в отъезде.
– Когда же он уехал?
– Вчера. Прошу простить, но больше мне ничего не известно.
Мюллер отстранил запищавшую короткими гудками трубку и посмотрел на неё задумчивым взглядом. Возможно, любовница партайгеноссе Катарина Лопес не была посвящена в тонкости их с Борманом связи, но тогда трубку должен был взять кто-то из посвящённых. Теперь же складывалось впечатление, что на весь этаж осталась лишь скучающая любовница да её прислуга.
Но если бы Борман уехал в Буэнос-Айрес, как он делал не раз, размышлял Мюллер, – то прихватил бы с собой креолку Лопес и обязательно поставил в известность его, Мюллера. А это значит, что дружище Борман уже не находит нужным его предупреждать. Почему? Разве что больше не считает необходимым изображать дружбу. Когда-то это должно было произойти, но Мюллер был уверен, что время прямой конфронтации ещё не настало. Теперь у него закралось подозрение, что его переиграли.
– Хоффман, так что вы говорили о Фегелейне?
– Своей неуёмной энергией он спугнул Бормана. Допускаю, что Фегелейн слишком много распространялся о золоте, возможно, даже приврал, что знает, где оно находится, чем и заставил нашего партайгеноссе пойти на крайние меры. Тайно, в сжатые сроки, Борман, никому не передоверив, лично снарядил экспедицию, чтобы перепрятать клад в другое место.
– Как на него похоже. Всё делает сам. Если это так, то вся наша работа оказалась напрасной?
– Верно. Поиски придётся начинать сначала. А Фегелейн должен замолчать, иначе никому не известно, что ещё он может выкинуть. Увы, как бы жестоко ни звучало, но его тоже придётся убрать.
– Однако, как вы кардинально привыкли решать вопросы – «убрать». Если убрать Фегелейна, то кто знает, как поведёт себя Гитлер? Пока что он сидит тихо, и это хорошо. Их время ещё не настало.
– Ещё я подозреваю, что через Штейбера, друга Фегелейна, нашего конюха водят за нос люди Бормана.
– А вот это как раз неплохо. Этот трюк всегда работает безошибочно. Ненавязчиво, через наивного Генриха мы получим канал, по которому будем сливать Борману дезинформацию.
– И всё же я настаиваю на том, что с Фегелейном необходимо покончить. Пока от него только вред, и контролировать его дальше будет ещё сложнее. Мы уже потеряли всё, когда до цели было не дальше протянутой руки. И на этот раз Борман спрячет золото так, что найти его снова будет гораздо сложнее.
Мюллер поднялся и задумчиво обошёл вокруг стола. Хоффман понял, что сумел его поколебать. Теперь Фегелейн становился для него опасен. Встреться он с Мюллером, начни говорить, оправдываться – и всплывёт двойная игра Хоффмана.
– Хорошо, Вольф, – вдруг согласился Мюллер.
– Отдаю вам Фегелейна. Но уберёте вы его не здесь. Собирайтесь пока ещё по свежим следам Бормана и пригласите с собой нашего конюха. Если Борман решил идти ва-банк, то мы ответим ему тем же. Экстренно наберите группу – и в путь. Налегке вы их быстро догоните.
– Мне – в джунгли?! – напрягся Хоффман.
– Ну не мне же! Пораскиньте мозгами, кто бы мог вам помочь? – продолжал, ухмыльнувшись, Мюллер.
– Хотя бы направить по правильному пути. Но думаю, что выбор у Бормана не так и велик. Борман наверняка взял местного проводника. Вероятней всего, он потащится на северо-запад, дальше в джунгли, в сторону Парагвая. Вот там и сводите счёты с Фегелейном, раз уж вам так приспичило. На подготовку экспедиции даю сутки.
– Как мне следует поступить, когда мы догоним людей Бормана?
– Как обычно поступают на войне. Но не питайте иллюзий, что всё пройдёт гладко и за вами будет первенство. Я знаю Тиллесена, у него богатый опыт засад и диверсий в карпатских лесах. Вам, Хоффман, ещё придётся постараться, чтобы получить право на первый выстрел. Я дам вам своего проверенного бойца. Айземанн поможет и с Фегелейном, и с людьми Бормана.
«А ещё Айземанн будет присматривать за мной», – догадался Хоффман об истинной роли навязанного помощника.
– Мои люди тоже имеют боевой опыт… – сделал он слабую попытку возразить.
– Боевой опыт?! – перебил Мюллер, швырнув по столу ручку. – Вы бредите? Ваши костоломы способны лишь выбить душу из невинной жертвы! Зарубите на носу, Вольф! Это ваш единственный шанс. Вы или вернётесь с золотом, или можете не возвращаться вообще. Если я дал вам Айземанна, значит, понимаю, что вас ждёт. Ваша задача – добыть золото, а не изображать передо мною диверсанта Скорценни. Там – Мюллер безошибочно указал в сторону парагвайской границы, – каждый человек будет на счету, а штурмбаннфюрер Айземанн стоит десятка ваших бездельников.
– Но у меня свои принципы работы, – не сдавался Хоффман.
– Принципы?! – удивился Мюллер. – Что вы, чёрт побери, несёте? Что вы можете знать о принципах? Сейчас их нет ни у кого! Или вы думаете, что они есть у меня? Разочарую. Я чуть ли не единственный член СС, у которого нет под мышкой татуировки со знаками и группой крови. А ведь это главное правило, или, если хотите, принцип моего СС. Или принципы есть у Гитлера?! – выкрикнул Мюллер. – Вот уж кто должен быть как скала. А что мы имеем в сухом остатке? Как только запахло жареным, ещё за год до поражения, наш непоколебимый фюрер начинает готовить план бегства! Но он был бы не он, если бы напоследок не закатил комедию – ах, уговорите меня бежать, а то застрелюсь! Клоун, которому мы же вылизали до блеска ботинки, а он до сих пор в них любуется и никак не уймётся.
Кажется, выговорившись, группенфюрер начал успокаиваться. Во время всего разговора у него дрожали веки, но Хоффман знал, что это не так страшно, как если бы Мюллер вдруг стал подчёркнуто вежлив и внимателен. Он уже понял – на этот раз пронесло, и скоро его отпустят.
Покидал дачу Хоффман с двояким чувством. С одной стороны, он удачно свалил провал на Фегелейна, и даже добился разрешения на его устранение, но с другой… С другой – ему придётся покинуть на время тёплое кресло и тащиться в джунгли, о которых Хоффман имел представление лишь по рассказам аргентинцев. И если хотя бы половина из всего, что наговорили местные, выпив забродившей хинебры, было правдой, то это последнее место на планете, где Хоффман хотел бы оказаться.
Вечер настраивал на минорное настроение. Утихли в кронах попугаи, от озера потянуло влажной прохладой. Смолкли цикады, замерли шорохи в овивающем террасу плюще. И даже Ольга Павловна, предавшаяся воспоминаниям о жизни в дореволюционной России, неожиданно почувствовав повисшее в воздухе настроение, тоже впала в ностальгическое молчание. Воспользовавшись паузой, Клим хотел сказать главное, но не знал, с чего начать. Он никак не решался произнести вслух то, что способно огорчить эту прекрасную, так привязавшуюся к нему пару. Однако их опека начинала напоминать заботу Октябрины Захаровны, пытавшейся каждому встречному ребёнку вытереть фартуком нос. Если Сергей Ильич ещё напоказ сохранял мужскую сдержанность, то Ольга Павловна уже вот-вот была готова назвать его сыном. Копившаяся годами нерастраченная материнская любовь всё это время искала выход, как скованная каменными берегами река, и неожиданно нашла.
– Климушка, как мои блинчики? – улыбнулась Ольга Павловна.
– Они чудесны! – благодарно кивнул Клим.
И вдруг он понял, как повернуть разговор в нужное ему русло.
– Можно, я завтра возьму немного с собой? Пусть их попробуют мои новые друзья.
– Герман? – оторвался от газеты Сергей Ильич. – Судя по твоим рассказам, он типичный немецкий аристократ. Клим, тебя как комсомольца не смущает такое знакомство?
– Аристократ? – возмутился Клим. – Помилуйте, Сергей Ильич, Герман, скорее, типичный баварский труженик. Да, он немец, но я не сужу о людях по их национальности. Родись он в нашем Советском Союзе, мог бы стать передовиком труда. Он постоянно в движении, поиске. Создал свою компанию, теперь хочет заниматься разведкой ископаемых. Разве это не достойно уважения?
– Ископаемых? – удивилась Ольга Павловна.
– Да, он снаряжает экспедицию на поиски серебряных рудников. Герман говорит, что их здесь тьма, и потом, это выгодное дело.
– Клим, все серебряные рудники давно разведаны и уже истощены, – заметил Сергей Ильич. – Поверь, я знаю, о чём говорю.
– Но не на западе, в джунглях!
– Он хочет идти на запад?
– Да, на северо-запад, в сторону парагвайской границы. Герман зовёт и меня. И я дал согласие.
Ольга Павловна и Сергей Ильич переглянулись, и по их лицам Клим понял, что с оглашением главной новости он явно поторопился.
– Это всего несколько дней! Лёгкая прогулка. И за эту прогулку Герман обещает мне пять тысяч песо. Поймите, я не хочу больше сидеть у вас на шее!
– Клим, ну если уж ты так серьёзно настроен, то я мог бы подыскать тебе работу у нас в порту.
– Но не за такие деньги! Я хочу вас отблагодарить, а не отрабатывать завтраки.
– Клим… – опешила Ольга Павловна.
– Простите, Ольга Павловна, но всё решено.
– Когда же вы собираетесь на «лёгкую прогулку»?
– поинтересовался Сергей Ильич.
– Завтра.
– Теперь хотя бы понятно, почему ты вернулся так поздно.
– Да, мы были заняты сборами.
– Поверь, мой мальчик, фальшь в отношениях между людьми – не бог весть какое искусство, потому позволь мне бестактный вопрос, – отложил в сторону газету Сергей Ильич. – А что тебе ещё известно о Германе? Да, ты пропадал в городе все эти дни, и что-то да должен был о нём узнать. Я имею в виду, кроме того, что он охотник за серебром. Чем он занимался раньше? Год, два, пять лет назад?
– Он говорил, что торговлей.
– В Германии война, а крепкий молодой человек занимается торговлей? – усмехнулся Сергей Ильич.
– Любопытно. Так он геолог?
– Не уверен, – смутился Клим. – Герман сказал, что мы присоединимся к группе профессионалов, которая знает, что и где искать.
– Какая же роль отведена вам в этой экспедиции? Или профессионалы не знают, с кем поделиться добытым серебром? Допускаю, что вас хотят использовать как переносчиков грузов.
– А хоть бы и так. Если это научная экспедиция, то я не вижу ничего зазорного в том, чтобы нести рюкзаки с инструментом.
– Да-да… – вздохнул Сергей Ильич. – Теперь о том, куда вы собрались на «лёгкую прогулку». Аргентинская сельва до сих пор практически не исследована. Но что известно точно, так это то, что в её дебрях всё подчинено исключительно единственному рефлексу – убийству.
– Я всё понимаю, – перебил Клим, – и не боюсь. Возможно, весь мой предыдущий путь был проделан только для того, чтобы я сейчас себя испытал. Как мне понять, чего я стою? И где это сделать, как не здесь – в джунглях? Вы с Маннергеймом разведывали Гималаи, мёрзли на перевалах, отстреливались от бандитов – так почему я не могу испытать себя, как это делали вы, Сергей Ильич? Иногда мне кажется, что я иду предначертанным мне путём. Этот путь швыряет меня из стороны в сторону, подрывает на мине, погружает под воду, приводит к вам, теперь он требует, чтобы я отправился в джунгли. Опасный путь! Но он мой. Предрассудки, скажете вы? А я так не думаю. Всё в нашей жизни случается не просто так, а для чего-то. Всё имеет свой смысл и предназначение.
Напоминание о бурной молодости качнуло Сергея Ильича на философский лад. Он выслушал Клима подчёркнуто внимательно, затем медленно поднял руки и сложил ладоши, изобразив бесшумный хлопок.
– Браво, мой мальчик. Если ты, в твои-то годы, задаёшься такими вопросами: как, что и для чего, – то я вижу, что жизнь тебя не жалела. Но не надейся найти ответ – нам её не понять. Раньше я тоже думал, что Наполеон пришёл в Россию только для того, чтобы граф Лев Толстой написал «Войну и мир». Но после того, как оказался здесь, в Аргентине, понял, что ничего-то я не понимаю. Хочешь, расскажу притчу?
Клим осторожно кивнул.
– Мне её рассказал служивший под моим началом казак. В его родной станице жил есаул, у которого в конюшне был прекрасный конь. Он им гордился, берёг, не привлекал к работе, а слава о скакуне тем временем разлеталась далеко за пределы казацких степей. Да так взлетела молва, что прослышал о коне император и прислал своих конюхов. Те поглядели и решили, что такому красавцу самое место в царской конюшне. Но казак и не думал продавать коня. Какие деньги ни предлагали, даже слушать не хотел. Осудили его станичники. Мол, и сам мог разбогатеть, да и станицу прославить. Но, как на грех, вскоре конь перемахнул ограду и убежал в степь. Тут уж и вовсе его подняли на смех. Дескать, за жадность наказан. Конь же нагулялся, порезвился на свободе, а потом привёл казаку целый табун. Вот тут-то станичники зубами и заскрипели. Но скоро опять обрадовались. Сын казака хотел объездить коня, да свалился и переломал ноги. Решили – так ему и надо. За упрямство наказание. Однако дальше началась война. Всех забрали, одного сына есаула из-за ног не тронули. А из тех, кого забрали, никто не вернулся. Вот и решай, что да для чего.
Сергей Ильич встал и, оставив на террасе растерянного Клима, вошёл в дом. Вернулся он, держа на ладони небольшой чёрный пистолет со звездой на коричневой рукоятке.
– Держи. Из моей коллекции. Наш ТК Коровина. Редкость большая, в Советах выдавался только высшему командному составу. Сам поначалу не поверил, что подлинный, когда увидал у местных торговцев. Жаль, что у меня к нему всего две обоймы. Но и ты не на войну собрался. Иди, Клим, раз решил. Решай свою дилемму с жизнью. А нас с Ольгой Павловной не слушай. Возрастная это сентиментальность – имеем право. Там, в джунглях, придерживайся открытых троп, спи ближе к костру и держись подальше от всего яркого. Чем красивей цветок, тем больше в нём яда. Это же правило касается и прочих тварей. А уж людям верь в самую последнюю очередь.
Глава третья
Тяжёлый трёхосный американец «Джимми» взбирался по пологому склону, чадя из-под кузова чёрным дымом. Деревянный, наполовину закрытый брезентовым тентом кузов раскачивало, и Клим, склонив голову, раскачивался ему в такт. Кажется, вот-вот должен начаться дождь. Клим поднял обожжённое солнцем лицо навстречу опускавшейся с неба влажной росе, но в полноценные капли она так и не превратилась. Он облизал пересохшие губы и вновь уткнулся в стоявший между коленей рюкзак. Весь день они гнали грузовик по пыльной, едва угадывающейся в красных пампасах дороге, и лишь после полудня на горизонте показалась зелёная полоска джунглей. Справа, не выпуская из рук лежавший поперёк живота карабин, полулежал Герман, обычно ни на минуту не умолкающий. Но сейчас лицо его было на удивление задумчиво. Он искоса поглядывал на расположившегося напротив громилу Айземанна и нервно поглаживал приклад. Представился Айземанн авантюристом, охочим до приключений и путешествий. Странно представился, с вызовом, даже не пожав никому руку, а потому Климу Айземанн сразу не понравился. Отталкивающая личность. Полный рот зубов из нержавейки, выбритая, без единого волоска голова на мощной, с выпуклыми венами шее. Тонкий шрам, начинавшийся с уголка рта и уходящий под подбородок. Оттого, когда Айземанн улыбался, становилось жутковато. Всё это могло принадлежать кому угодно, но только не учёному-геологу.