– Знаешь, – сказал немного запыхавшийся Никита, садясь с нею рядом, – Мне кажется, что здесь делать нечего. Ключа у меня нет, там тоже никого нет. Это совершенно точно. Если бы там кто-то был, я бы услышал из-за двери хоть что-нибудь. А значит и оставаться здесь нет никаких причин. Можно идти дальше. Вот только куда и зачем?
– Ты можешь показать мне город. А если повезет, мы что-нибудь найдем или кого-нибудь встретим.
– Согласен. Тогда пойдем? Тем более, что дождь и ветер перестали?
Все в той же кромешной темноте они спустились вниз и вышли на улицу, дошли до угла и повернули на Шевченко. В этот раз Наташа уже не держала Никиту за руку, а держалась за перила сама. Перед тем как выйти из двора Никита остановился и некоторое время пристально вглядывался в свои окна, чернеющие в сумерках также, как и любые другие окна в городе.
Двинулись в сторону набережных. Шли проулками и дворами, направляясь к Большому проспекту. Никита шел на автопилоте и думал. Наташа молча шла рядом. Получается, что они застряли в этом непонятном мире абсолютно без понимания, куда двигаться дальше. Во дворе справа промелькнула рыжая тень. Стоп! Что?
Никита повернул во двор дома, стоявшего одним углом на Большом проспекте, а вторым на улице Шевченко. Дождь уже прошел, ветер подсушил асфальт и затих. Потеплело. Облака теперь закрывали небо ровной плотной серой светящейся сумрачным светом коркой, создавая ощущение потолка, висящего низко над головой.
Кот! Это был его кот! Никита знал наверняка, что это он. Кот потерялся еще до переезда, когда к дому были приставлены строительные леса. Он убежал в форточку и не вернулся. Тогда Никита сильно переживал по этому поводу. Потом забыл. А сейчас он встретил здесь того самого Кота! Это казалось невероятным. Особенно радовало то, что это была хоть какая-то живая душа кроме них двоих. Причем такая, которая знала Никиту, а Никита знал ее.
Осторожно дойдя до угла флигеля, за которым скрылся Кот, Никита заглянул за него. Кот сидел неподалеку и смотрел на него.
– Кеша? – спросил Никита.
– Пррривет! – ответил Кот, – Устал?
– Немножко.
– Приляг, отдохни с дороги, – Кот смотрел на Никиту желтыми как огонь глазами.
– А где мы?
– Ты что, ничего не помнишь?
– Не особо.
– Ты ведь сам наколдовал это место. Возомнил себя великим магом. Сказал, что теперь будешь создавать миры, и начнешь отсюда.
Рыжий, размером с небольшую собачку, с огромным пушистым хвостом и ярко-желтыми глазами – это был он. Кот, который прожил в доме Никиты всю свою жизнь, без малого тринадцать лет.
– Ты говорящий? – спросил Никита.
– Здесь да, – ответил кот.
– И как ты здесь очутился?
– Не помню.
– Домой заходил?
– Я не смог его найти, я же не запомнил как он выглядит снаружи.
– Может быть пойдешь с нами? Знакомьтесь – это Наташа.
– Привет, – сказала Наташа.
– Привет, – ответил кот, – Пожалуй пойду. Какая мне разница, куда идти.
Уже втроем свернули на Большой проспект и пошли в сторону мостов и набережных, к Кадетской линии. «В целом», – продолжал свои мысли Никита, – «Это не самое плохое место, в котором можно было оказаться. Прогуляемся немного, а там решим, что делать дальше».
***
– Глаза устроены так, что преобразуют отраженные волны света видимого спектра, позволяя нам видеть предметы. Это называется волновое зрение. Лампочка любого типа по сути является пульсаром и излучает волновые колебания в видимой части спектра. Так работают все системы освещения.
– К чему ты это? – спросила Наташа.
– Здесь нет лампочек, нет видимых источников света. Но мы видим мир вокруг нас. Более того, он как будто подсвечивается изнутри. И я не очень понимаю, как такое возможно. Хотя это не единственное, что я здесь не понимаю. Например, говорящий Кот вызывает у меня не меньше вопросов.
– А что толку от этих вопросов? – Кот говорил непонятно как, но слышно его было хорошо.
– Слушай, а чем ты вообще занимался до того, как попал сюда? – спросила Наташа.
– Чем я только не занимался, – ответил Никита.
Они сидели на вершине бомбоубежища, возле которого Никита когда-то потерял кольцо с синим камнем, и просто болтали. Было не очень понятно, куда и зачем идти дальше. Да и стоило ли вообще это делать. Никита решил навестить этот двор, так как проводил здесь много времени в детстве. Про колечко он рассказал, они даже поискали его вместе. Но разве найдешь драгоценность потерянную неизвестно когда.
– Последнее время писал, – продолжил он.
– Картины?
– Нет, статьи.
– Интересно?
– По-разному. Попадались интересные проекты и темы. Буквы построенные рядами, подвешенные полотнами, скользящие вдоль границ сознания, цепляющиеся за знакомые вехи, рождающие знакомые нотки, складывающиеся в приятные аккорды и рождающие новую или уже знакомую музыку.
Иногда кажется, что ты особенный, со своим ни на что не похожим восприятием. Один на миллионы. Но на самом все мы ракушки, просто отражающие от своих стенок звуки приходящие извне. Про это важно помнить. Ракушки или каньоны, в которых каждый поток звуков, отражаясь от стен, оставляет следы, изменяя свое построение. И каждый новый звук звук превращается в эхо, которым отзывается каньон на потоки звуков, входящих в него.
Мы отражаемся друг в друге, посылая звук вовне и надеясь поймать эхо из чужой пустоты, чтобы понять, что она похожа на нашу. Великую тишину вселенной нарушают плотные ряды звуков, отражающихся от множества пустот. Так первый человек играл когда-то со своей погремушкой. Так играем мы и будут играть наши дети. Любая мысль – это всего лишь еще один аккорд рожденный созвучием знаков, отраженных от стен чьего-то сознания и встреченный нами по дороге в вечность. Прямо как волны света от лампочки, – Никита улыбнулся, – Прости, меня что-то занесло.
– Ничего, – смущенно улыбнулась Наташа. Зато теперь я понимаю, что ты действительно хорошо пишешь. По другому просто быть не может.
– В самом деле? Тогда я закончу мысль. Давайте отбросим в сторону все, что могло нас когда-то удерживать и погремим на славу! Ведь это великий дар и великая игра, которая дается каждому только один раз… – от возбуждения Никита вскочил на ноги, глаза его загорелись.
Однако оглянувшись по сторонам он смутился. Жизнь дается, это верно. А сейчас – жизнь? Кот смотрел на Никиту глазами, которые казались бесконечно глубокими и хрустальными. Его зрачки были расширены от полумрака, рыжий хвост слегка бил по земле.
– И что ты думаешь? – спросил Кот, будто угадав мысли Никиты.
– Я думаю, что мы засиделись на этом холме и самое время двигаться дальше.
– Куда мы направимся? – спросила Наташа.
– В центр.
«Лучше просто воспринимать происходящее как сон», – решил Никита, – «Если уж от меня здесь ничего не зависит, то я могу по крайней мере прогуляться по знакомым местам и развеяться. А что будет дальше – загадывать нечего».
Они прошли довольно далеко и приближались девятой линии, когда Кот заволновался:
– Мурр, мы ведь не пойдем дворами, верно?
– А что не так со здешними дворами? – спросила Наташа.
– Судя по тому, что я вижу, они все пустые и заброшенные, – сказал Никита, – Хотя тебя, Кот, мы встретили как раз в одном из таких дворов. Возможно, не такие они и заброшенные.
– Большинство из них пусты. Но в один, что за аптекой, я бы заходить не рискнул. Чувствую, что там сидит что-то большое и страшное, – ответил Кот.
– Напротив рынка? – оживился Никита, – Тогда я могу предположить, кто там сидит.
– Мы пойдем туда? – спросила Наташа.
– Я нет, – отрезал Кот.
– А я да, – сказал Никита, – Но я никого не принуждаю идти со мной. Просто было бы непростительно отказать себе в удовольствии увидеть Грифонов.
– Грифо-нов? – Наташа осторожно попробовала произнести новое для себя слово.
– Да, Грифонов. Это красивые и опасные мифические существа. А еще, возможно, они тоже говорящие и смогут объяснить нам, что это за место.
– Я пойду с тобой, – сказала Наташа, – Хочу посмотреть на Гри-фо-нов.
– В таком случае предлагаю разделиться и встретиться в условленном месте. Например, возле Андреевского собора на Седьмой линии. Это как раз недалеко отсюда.
Кот принял предложение Никиты и компания разделилась. Никита с Наташей довольно быстро добрались до Аптеки Пеля и свернули во дворы. Никита точно знал куда идти. Про башню Грифонов в Питере знали все. Это была красивая городская легенда. Разумеется, никаких Грифонов в обычном Питере не было.
В том мире аптека принадлежала доктору Пелю и его сыновьям, о которых ходили мистические слухи. Башню во дворе, возле которой и жили легендарные Грифоны, несколько десятилетий назад расписал уличный художник. Это только усилило слухи о ее особом назначении. Местные жители не любили гостей, так как акустика двора усиливала даже самые тихие звуки и веселые компании праздно шатающихся туристов не доставляли жильцам окружающих домов никакого удовольствия.
Но все это было в обычном Питере. А сейчас Никита отчетливо услышал шорох и замер на полпути в арке, ведущей во двор. Теперь и ему стало страшно. Будь он один, то непременно отступил бы. Но с ним оказалась Наташа и позориться не хотелось. Поэтому Никита осторожно начал пробираться вдоль стены, стараясь заглянуть во двор и остаться незамеченным.
– Ну привеет! – сказала голова Грифона, показавшаяся из-за угла, – Мы уж думали сами за тобой лететь.
Как-то само получилось так, что Никита отлепился от стены, встал на одно колено и склонил голову:
– Приветствую вас, древние существа.
– Ой, это так мило! Что скажешь, древнее существо? – спросил один Грифон у другого. Теперь эти удивительные создания стояли в проеме арки и внимательно изучали склонившегося Никиту и его удивленную спутницу.
– Не такое я и древнее. Подревнее есть, – усмехнулся второй крылатый лев.
– Хотя для него, – он мотнул головой в сторону Никиты, – я и правда довольно древний. Человеки столько не живут.
Грифоны задорно, с клекотом, рассмеялись. Никита встал на ноги, он боялся уже не так сильно, как в момент первой встречи с этими удивительными созданиями. Раз Грифоны смеются они явно в хорошем настроении. И, скорее всего, сегодня никто не умрет. Да и можно ли вообще умереть в этом месте?
– Мы ждали тебя, Путник, – сказал один из грифонов, когда перестал смеяться, – Пойдем с нами.
Они прошли вглубь двора и подошли к башне, исписанной номерами.
– Так, где это, – сказал один из Грифонов и начал водить глазами по цифрам, написанным на кирпичах, – А, вот и он!
Грифон нажал на кирпич и тот сначала поддался, а потом начал двигаться вперед. Никита увидел, что это ящик картотеки. Грифон тем временем сел на задние лапы по-кошачьи подвернув хвост, и нацепил на нос пенсне, неизвестно откуда взявшееся. Передними лапами он перебирал карточки в ящике.
– Ну конечно, вот он, – сказал Грифон извлекая из ящика одну из карточек. Второй Грифон стоял справа от Никиты и с интересом следил за собратом орлиным взором. На лице его казалось блуждала улыбка.
– Так… Ни-ки-таа, верно?
– Никита, – слегка поклонился Никита.
– Добро пожаловать в лабиринт, Никита!
– Ой, – испугано сказала Наташа.
– Лабиринт?
– Лабиринт.
Грифон поправил пенсне и оторвал взгляд от карточки, устремив его на Никиту. Никите показалось, что Грифон стал немного серьезнее, чем был только что.
– Здесь ты путник, ищущий выход. И наша обязанность помогать тебе. Но мы не сможем найти за тебя ответы на главные вопросы и не сможем дать их тебе. С этой задачей ты должен справиться сам.
– Польза от нас обязательно будет, – заговорил Грифон, стоящий по правую руку от Никиты, – Если понадобится мы поможем найти ответы на возникающие у вас вопросы.
– Звучит так, словно мы здесь надолго, – сказал Никита.
– Время, что мы знаем об этом? – задумчиво ответил Грифон.
– Вы знаете, с нами есть еще Кот. Но он побоялся идти сюда.
– Кот нас не интересует и бояться ему нечего.
– В таком случае нам нужно сходить за ним, – Никита сделал легкий поклон, спрашивая себя, зачем он это делает, – но мы обязательно вернемся.
– И не раз, – хихикнул Грифон, стоящий поблизости от Никиты, – Идите, мы никуда не спешим.
И лев с птичьей головой торжественно проследовал к башне, у основания которой он лег на землю, сложив голову на мощные лапы:
– До встречи, Ни-ки-та.
Кот сидел на гранитном бортике газона возле собора и увлеченно вылизывался. Он не сразу заметил Никиту и Наташу и слегка подпрыгнул от неожиданности, когда они подошли слишком близко:
– Все никак не привыкну, что я здесь не один, – сказал он.
– Немного странно, что они словно ждали меня и говорили только со мной, а тебя даже не заметили, – Никита продолжал начатый ранее разговор.
– Удивительные звери, – ответила Наташа, – Мне кажется, что если здесь есть Грифоны, то наверняка найдется и еще кто-то. Возможно, что мои загадочные создания ждут меня в каком-то другом дворе. А может и не ждут вовсе. Кто знает, вдруг мне нужно было оставаться в том лесу возле огня и теперь меня ищут там. Хотя если честно я рада, что пошла с тобой.
– Я тоже рад.
– Я так понимаю, вы кого-то там нашли? – Кот терпеливо дождался окончания разговора, – И, видимо, этот кто-то вас отпустил с миром.
– Да, Кот, отпустил, – улыбнулся Никита, – И под определенным углом, этот кто-то даже может считаться твоим дальним родственником. Только очень дальним.
– И что теперь? – Наташа присела на корточки возле кота и чесала его за ухом, пока тот всячески мурчал и ластился к ней, – Появилось понимание, куда нам нужно идти?
– Пока нет. Возможно Грифоны смогут указать направление, но сначала я хочу пройтись в сторону метро, раз уж мы здесь оказались. Это недалеко и я не вижу причин отказывать себе в таком удовольствии.
Они неторопливо шли в сторону метро и Никита рассказывал Наташе про свое детство.
– Сейчас здесь все убрано и красиво, все аккуратно и чисто. В мое время было не так. Мое время – это длинные зимы и черные ночи. Серый, черный, густой и синий талый снег, съедающий цвет. Серое на несколько часов небо днем и черное ночью – вот главные оттенки моего Питера. А еще остатки ржавых труб, облупленные, грязно-зеленые стены, выбитые окна с некрашеными рамами и люди, потерявшие все.
Уже в семь лет я самостоятельно уходил из дома на весь день и бродил по острову. Мать за мной не следила, я был предоставлен сам себе. Тогда я и увидел этих потерянных людей. Главное, что мне запомнилось – их глаза. Пустые, большие от удивления глаза. Как тени ходили они по улицам в рабочий полдень и не знали, что делать.
В то время еще не было потребительских кредитов, импортных шмоток, работы, денег, продуктов в магазинах – не было ничего. Были только облупленные табуретки, прокуренные кухни и дедушкин будильник, цокающий на закопченной полке. В кастрюлях был воздух.
И в тоже время открылся первый ресторан быстрого питания, открывались первые ларьки – небольшие отдельно стоящие будки с импортным товаром, внутрь которых было не зайти, ведь поверх стекол витрин стояли решетки, а сами ларьки были стальные. Ценники на товар рисовались от руки или озвучивались при покупке. Такие ларьки любили сжигать бандиты. Подопрут дверь, кинут зажигалку в окошко и смеются, пока человек внутри сгорает заживо.
Я стрелял копейки у метро вместе с такой же шпаной и покупал на них конфеты или жвачку. Мать мне купить их не могла и я сам зарабатывал на сладости. Например, собирал бутылки, лом металлов или проволоку.
Когда ты маленький все кажется веселым и интересным. Я облазил тогда весь остров. Общаги, свалки, трамвайные парки, заводы – много где побывал, много людей увидел. И везде было одинаково – серость, бедность, алкоголизм, наркомания, токсикомания, голод, необразованность, обноски вместо нормальной одежды, безработица и безотцовщина. А на фоне всего этого дворцы, кареты, лимузины, международные выставки, круизные лайнеры из Европы, братки с первыми мобилами и золотыми цепями.
Брошенные заводы и предприятия, дефицит всего, бродяги в подвалах и на чердаках, маги и чародеи всех мастей, экстрасенсы и сектанты, маньяки и одичавшие собаки на улицах. Кто-то наслаждался долгожданной свободой, другие молча плакали над копеечной зарплатой, а третьи оперировали сложнейших пациентов с огнестрельными и ножевыми ранениями при помощью спирта, марли, зеленки и такой-то матери.
Тогда же появился «Крокодил» – новый наркотик, хуже героина. Умирали от «Крокодила» сгнивая заживо за 3-4 года. И люди сами кололи его в вены, потому что гниение заживо мало чем отличалось от обычной жизни.
Дедушка работал в институте, мать была няней в детском саду, бабушка работала в универмаге «Гаванский», сделанном в помещении бывшего собора. Когда началось это лихое время дедушке перестали платить зарплату, в магазинах исчезли продукты, бабушка ушла с работы, так как универмаг закрыли, а мать получала копейки.
Потом у бабушки нашли рак и следующие несколько лет прошли в поисках лечения и хождении по инстанциям. Сделали операцию, но рак уже дал метастазы. Еще два года бабушка умирала, ходить она уже не могла. Морфин для обезболивания был на вес золота, ей выписывали его дедушкиными стараниями.
Жили мы крайне бедно. Курица была в доме два раза в год, на Новый Год и на Первое Мая. Птица делилась между членами семьи поровну. В остальное время ели картошку и макароны, лук и ржаной хлеб. Дед начал потихоньку носить в дом вещи с помоек, мать начала носить с работы еду в небольших стеклянных баночках – жидкие супы и макароны с котлетами из хлеба казались самым вкусными блюдами на свете. А худшим временем было лето, когда садик закрывали и есть становилось практически нечего.
За разговором подошли к Среднему проспекту, в конец пешеходной зоны 7-й линии. Слева была стекляшка метро, а прямо через дорогу возвышались два здания с башнями. На навершии башни левого здания колыхался большой плакат с изображением женщины в белых одеждах, молитвенно сложившей руки, в которых были зажаты анкх и посох – символы высшей власти фараонов древнего Египта. Башня справа, украшенная часами, была для Никиты привычнее, поэтому он не сразу заметил плакат на левой башне.
– Это один из первых ресторанов быстрого питания. Сюда меня пару раз возили поесть с племянниками. А что это за? – удивленно спросил он, увидев плакат.
Женщина на нем как будто плыла в прозрачной дымке. Людей кроме них нигде не было. Серое небо и рассеянные тени напоминали пасмурный вечер, в целом создавалось впечатление обыденности и привычности места. На минуту Никита даже забыл, что это не тот Питер, в который он ехал.
Вдруг движения женщины материализовались стали явными – она протянула вперед руку с анкхом и совершила некий жест в сторону друзей, а затем разжала пальцы и анкх плавно опустился вниз, на лету приобретая плотность и вес. Недалеко от земли символ власти египетских Фараонов остановился и замер.
– Не ходи! – сказала Наташа, которая спряталась за спину Никиты.
– Я бы рад не ходить. Но иначе неизвестно, что будет дальше. Ведь эта штука спустилась к нам не просто так? – он поднял голову.
Внезапно налетевший порыв ветра оторвал плакат с улыбающейся женщиной и понес его вверх и прочь от перекрестка.
– Это та самая Мария-Дэви-Христос, лидер секты из моего детства, – сказал он, – Ни разу не слышал про нее чего-то по-настоящему страшного. А значит опасности нет.
Они уже перешли дорогу и стояли возле анкха. Это был золотой амулет, размером с хорошего кота. Никита протянул руку и взялся за нижнюю часть анкха. Амулет неподвижно сиял прямо у него перед носом, но не трогался с места.
– Магия какая-то! – сказал он – Давай попробуем вместе.
Наташа положила свою руку сверху на руку Никиты и внезапная вспышка поразила обоих.
Темнота. Это первое, что он увидел. А потом Никита начал вспоминать.
Глава III. Откровение
Лето в Питере лучшее время года. Весенние дожди смывают зимнюю грязь, распускаются листья на деревьях, подрастает трава. Солнце, такое небрежное весь остальной год, начинает сиять каждый день, заливая светом глубокое синее небо без единого облачка.
Орут коты, бомжи и чайки. С залива пахнет морем. Он чувствует молодость, силу, страсть, энергию, желание жить и двигаться. Ему нужно столько сказать миру, что кажется, словно часов в сутках не хватает.
Еще один день прошел, как это будет просто.
Еще один новый шаг, и никакого роста.
Кажется еще один день будет уже лишним.
И как будто бы моя тень становится ненужной.
Эй, Земля, прием!
Он затягивается сигаретой, отпивает обжигающе-крепкий напиток из красивого бокала, открывает браузер на домашнем компьютере и через диал-ап запускает в сеть сообщение:
«Ищу музыкантов!».
Время летит быстро. Буквально через несколько дней он уже едет знакомиться с милыми девушками – басисткой и барабанщицей. Музыканты. Кажется, весь город состоит из музыкантов, артистов, художников или писателей и почитателей их талантов.
Солнце заливает город, попадая в каждый закуток. Уходить оно не собирается, как будто возвращая долг за долгие и темные зимние дни – в Питере Белые Ночи.
– А в каком стиле ты играешь?
– Напой что-нибудь?
– Есть точки для репетиций на Синопской, Советской и Треугольнике.
– Какое вступление делать во втором квадрате?
– В целом хорошо, но в конце чего-то не хватает.
– У тебя есть шнур с большим джеком? Надо подключить усилитель к микшерному пульту.
– Сегодня на Камчатке будет сборный концерт. Давайте сходим?
Лето, небо, вино молодость. Они словно попали в межвременье и стали пеной дней. Ребята не были звездами, у которых есть продюсеры, контракты, туры, клипы, фан-база и постоянные выступления. Они и играли музыку, которая отгремела десять или даже двадцать лет назад. Но они были молодыми, энергичными, стремящимися, бойкими, яркими, открытыми и пульсирующими – это лето и этот мир принадлежал им.
Большой город, залитый солнцем. Романы, интриги, тусовки, джем-сейшны, алкоголь и наркотики – когда ты маленький, мир кажется огромным и полным возможностей. Еще немного и все мечты исполнятся. Предназначение сделает выбор и начнется совсем другая жизнь.
Сколько раз гулял он по ночному городу с гитарой за спиной, любуясь величественными фасадами роскошных дворцов и особняков, наслаждаясь хрустальным воздухом и свежим ветром, летом, теплом, собой и городом. Пьяный или накуренный, счастливый или расстроенный, предвкушающий, любящий, злой, уставший и все понимающий человек. Человек, который пишет стихи, сочиняет песни, играет в собственной группе, ходит на тусовки и живет 25 часов в сутки, наслаждаясь каждой минутой. Даже если минута эта не приносит радости.
Они репитировали полтора месяца, аранжировали и записали четыре песни, а потом распались. После этого была пауза, потом новый состав и новый материал. И снова, и снова. Менялись музыканты, менялся материал, за процессом стал уже не важен и потерялся окончательный результат.
Постепенно милые привычки превратились в пагубные пристрастия. Начались проблемы с деньгами и здоровьем, страдания о том, что нет успеха и признания, осознание своего места в мире и, наконец, тишина. Долгая звенящая тишина. Смеркалось. Краски становились тусклее. Друзья и приятели оставались в прошлом, вместе с пагубными привычками. Он погрузился в тишину и одиночество, чтобы взять паузу и подумать о вечном.
Только глаза. Глаза басистки из его первого состава. Это были Наташины глаза.
С ними случилось что-то необычное когда они репетировали у него дома, как всегда пьяные и счастливые. Тогда между ними еще ничего не было. У каждого были отношения с другими людьми. Но в какой-то момент пробежала искра и ребята поддались страстному порыву.
Это был короткий, непростой и очень бурный роман. Она использовала его, чтобы стать ближе к своему бывшему. А он использовал ее, чтобы заглушить боль от расставания с другой. И все-таки между ними возникла пусть и короткая, но достаточно сильная связь.
То, что они делали вместе, он не делал ни с одной другой девушкой. Ни до, ни после этого. Например, пьяные кутежи. Причем такой степени и такого градуса, какие он не позволял себе даже с проверенными друзьями. Они мотались по всему городу, попадали в какие-то удивительные места компании, теряли документы, били стекла и срывали огнетушители. Как-то раз она уплывала от него на куске дощатого настила в Неву, рискуя навсегда покинуть город и раствориться в Финском заливе.
И конечно, была музыка. Были песни, было что-то волшебное. Была группа, был состав, готовилась программа. Но потом что-то пошло не так. Предал ли он ее? Возможно. Ведь в этом мире нет ничего белого или черного, все окрашено в серый цвет.