Тесные объятья смерти

Пролог

Усадьбой Воронцова-Дашкова в селе Быково этим сказочным утром завладел густой белый туман, неотвратимый, таинственный и зловещий, он будто хотел скрыть что-то нехорошее, творимое за его маской-пеленой, от посторонних глаз. Однако любой человек, проникнув под этот молочный покров, увидел бы лишь двоих человек, один из которых стоял на крыльце некогда роскошного, а ныне потихоньку приходящего в упадок дворца из красного кирпича, а второй, лениво зевая, открывал ему дверь. Но, может, дело в том, что обычными человеческими глазами дано увидеть далеко не все? Что, если незримое зло живет в этих старинных стенах?..

– Зовут меня Павел Петрович, – хмуро представился рослый мужик неопределенного возраста. Трехдневная жесткая щетина, отросшие волосы топорщатся на макушке, мешки под глазами и красные прожилки на щеках и носу. Ясно, этот тоже пьянь. У Сашки батя бухает, и алкоголиков, даже бывших, он определяет за версту. Слава богу, от новоприбывшего не разило перегаром, он хотя бы постарался несколько дней не пить перед первой сменой. Но надолго ли его хватит? – Можно просто Павел. Меня старший послал к тебе, Семеныч. Сказал, ты все расскажешь.

– Да, меня зовут Александр. – Сашка посторонился, пропуская мужика внутрь. – Семен Семенович занят сегодня, велел мне инструктаж провести. Но я сам тут пару недель только!

Сашка хмыкнул, чтобы разрядить обстановку, уж больно суров и печален этот верзила, а сам верзила внимательно изучал его заплывшими глазами. Молодой и задорный, лет двадцати – двадцати пяти. Видали мы таких, подумал Павел. Вот узнаешь, что такое жизнь, и по-другому запоешь.

– Шурик, значитца… Ну, будем знакомы. – И неожиданно улыбнулся, обнажив неполный ряд желто-серых зубов.

Сашке такое обращение не понравилось, но он не хотел портить отношения с новым коллегой-сторожем, посему промолчал. Если этот задержится, то он как-нибудь намекнет, что «Шурик» ему не мил. Как и «Саня», и прочие простолюдинские производные от его имени. Не хочешь звать Александром, зови Сашей, что такого? Саша – официальное сокращение, которым ты никого не заденешь.

Он решил вначале проводить новенького в буфет, показать стол, холодильник, чайник и микроволновку.

– Здесь мы обедаем и пьем чай. Тут раньше, в Советское время, был санаторий для туберкулезников, знаете? – Павел Петрович неопределенно пожал плечами: то ли толком не знал, но что-то такое слышал, то ли ему было все равно. – Вот, – Сашка почти не сбился, – в этом просторном помещении была столовая. А там дальше кухня, – показал он рукой. – Но сейчас в ней пусто, просто голые стены. А здесь столы остались с тех пор и стулья, – показал он на мебель. – Не все, конечно, но нам двоим точно хватит, – сызнова хмыкнул Александр и заметил какое-то мимолетное движение мышц лица своего визави. Саша не был силен в невербальном общении, но каким-то внутренним чутьем понял, что сия мимика означала неприязнь, просто верзила тут же попытался это скрыть.

Затем Саша вывел нового сотрудника в коридор и повел к лестнице. На куполообразном потолке оставалась прекрасно сохранившаяся лепнина, под ногами мозаичная плитка с оригинальным рисунком – все с дореволюционных времен, но нового работника это нисколько не интересовало. Он почти не водил по сторонам глазами, весь его индифферентный вид говорил: лишь бы платили, а там – хоть на сеновале спать положите, по фигу.

Александру его прабабка, прожившая долгую жизнь, невзирая на все тяготы судьбы, частенько рассказывала, что они родом из дворян, поэтому с детства Саша любил усадьбы и дворцы, мог часами рассматривать в интернете интерьеры в стиле барокко и классицизм, а попав впервые в «Эрмитаж», подолгу не выходил, медленно бродя по залам, жадным взором окидывая будуары, позолоченные колонны и барельефы, малахитовые вазоны и трон Петра Первого. И здесь он себя чувствовал почти как в музее. Однако, будучи весьма сообразительным парнем, он знал, что культура и искусство важны далеко не для всех.

– Телевизора здесь нет, – на всякий случай сообщил новенькому, и тот очень громко и протяжно вздохнул. Понятно! С ним о псевдоготической церкви в двух шагах от дворца не имеет смысла разговаривать. А Саша почти каждое утро тренировался – бегал вверх-вниз по светло-серым каменным ступеням, окружающим вход с двух сторон и создающим подобие арки. По двадцать пять ступенек с каждого бока. Потренировавшись, он всегда отходил подальше и созерцал высоченный храм, ныне бездействующий ввиду реставрации, архитектором которого, насколько знал Александр, являлся гениальный Баженов. Последний владелец усадьбы граф Николай Ильин построил здесь колокольню (сейчас затянутую сеткой) и много лет был старостой в храме (тогда он имел название Христорождественская церковь), а его жена Екатерина Андреевна основала здесь школу для сельских детишек, единственную на всю округу, снабжала ее учебниками и дровами на зиму, чтобы дети не мерзли. Понятно, что местные буквально молились на эту парочку, особенно на Екатерину. Только вот кончила она плохо: большевики никого не жалели.

– Пойдемте, покажу, где мы тут спим.

Саша провел мужика по парадной лестнице с белыми квадратными колоннами и фигурными балясинами, отлично сочетающимися с нежно-розовыми стенами, на второй этаж, оттуда в конец коридора – в бывшую палату больных туберкулезом, а еще раньше – спальню Лариона, сына графа Воронцова.

– Кровати тоже остались от санатория, – показал Александр на две железные койки с пружинной сеткой, поверх которых лежали тонкие грязно-серые матрасы в красную полоску, по всей видимости, тоже оставшиеся с советских времен. – Подушки и белье убираем в шкаф, – подвел он теперь Павла Петровича к облезлому шифоньеру с криво висящей дверцей.

– Починить бы надо, – с легким озорством, как показалось Саше, сказал мужик.

– Кто ж будет?.. – хмыкнул он, готовясь обороняться. Вот сейчас этот мужлан скажет, что ж вы, мол, тут жили столько времени и не починили, и заставит его звонить начальнику, однако верзила его удивил.

– Инструменты неси, Шурик. Щас все сделаю!

Инструменты нашлись в кладовой. Павел Петрович, правда, долго провозился, и столько мата за один короткий час Сашка еще никогда не слышал. Он был из, как это принято называть, «интеллигентной семьи», несмотря на то, что батя любил выпить. Но тот был мирным алкоголиком, напившись, сразу шел спать и никогда не позволял себе ни единого бранного слова. Однако Саша понимал, что в сторожа редко идут люди с высшим образованием и тяготеющие к искусству и правильной речи, поэтому заранее смирился с любым напарником, которого ему выдаст судьба. А этот, кажется, получше предыдущего будет… Хоть и грубый, и пьющий, и серьезный больно, зато хозяйственный. Вон у них в первую смену Сашкину чайник электрический сломался. Напарник ничего не мог с ним сделать. И Сашка тоже. Но пока дозвонились начальнику, пока он новый привез… Прохладно тут, отопление уже выключили, а влажность здесь высокая из-за прудов и реки. Да и усадьба стоит на холме, обдумываемая всеми ветрами. Они спасались горячим чаем, короче. А по вине непредвиденной поломки та смена выдалась некомфортная. И вот, пока Павел Петрович проверял работоспособность починенной им мебели, Сашка всерьез раздумывал, сумел бы его новый напарник воскресить электрический чайник, случись повторно такая оказия.

– Ну, что тут у вас еще? Показывай.

Это был непонятный вопрос. Вообще весь этот Петрович был непонятым для Сашки. Имелось в виду, что тут из нерабочего и жаждущего починки еще есть или что еще входит в должностные обязанности?

Александр не стал переспрашивать. Просто сам для себя решил, что, скорее всего, второе, и продолжил говорить о работе:

– Каждые три часа мы делаем обход. Здесь много неадекватной молодежи в селе. Заняться им нечем. Бегают сюда и окна бьют.

– Когда? – отрывисто спросил Павел.

«Когда бегают или когда обход?» – реально хотел переспросить Сашка. Странная манера общаться нового напарника начинала понемногу на него давить.

– Обход всегда делаем перед тем, как смену сдать. И потом каждые три часа уже новая смена ходит, и так до ночи. Но знаете, как это бывает… Иногда пропускаем. Если книга интересная попадется. – У Павла глаза на лоб полезли. По всей видимости, он так и хотел переспросить: «Книга?!» – Ну, или за картишками не замечаешь, как время идет…

– В козла умеешь? – тут же осведомился Петрович, подбоченившись. Словно это была какая-то проверка. Сашка робко кивнул. – Сработаемся! – теперь уже хмыкнул новоприбывший и довольно заулыбался.

На улице становилось все холоднее, ветер набирал обороты, словно соревнуясь с Ахиллесом в скорости, однако туман понемногу начал отступать. Когда Павел Петрович только приехал в усадьбу из ближайшего подмосковного городка, где жил с матерью и племянницей, он с трудом различал дорогу впереди. Хорошо, что храм этот готический, или как он там называется, довольно высок, и только по этим башенкам с крестами Павел и сумел ориентироваться, куда ему идти. Возле него как раз были ворота, и на территории усадьбы Петрович уже шел, как на свет маяка во тьме, на другую башню, которая впоследствии оказалась частью дворца.

Сейчас, три часа спустя, они делали обход, и видимость была значительно лучше. Молочно-белая дымка словно поняла, что с ветром тягаться не стоит, и стала быстренько отступать, пока грозный Зефир не намял ей бока.

– А здесь были конюшни, – вдохновенно рассказывал паренек, натягивая пониже на светло-русую челку свою черную кепку. Много ли от нее тепла, задумался Павел, но спрашивать не стал. Зачем лезть не в свое дело? Сам он поначалу пытался прятать голову под капюшоном, но ветер его тут же сдувал. И Павел сдался так же быстро, как туман. Ветер, сам того не зная, победил сегодня во всех боях. – А вон там, – продолжал парень, показывая пальцем на деревянные двухэтажные домики вдалеке, – корпуса, выстроенные уже для санатория. Сейчас пустуют, на дверях амбарные замки. Но молодежь тут уже разрисовала пару стен… – Шурик вздохнул. – В общем, до них обязательно нужно доходить, чтобы распугать хулиганов. Видите, там заросли настоящие. Подростки в них иногда прячутся.

Еще две недели назад все ветки были голые. Однако в какой-то момент резко потеплело, полили дожди, и природа преобразилась. Теперь все эти дикие кустарники, окружающие усадьбу, практически не просматривались, и в них действительно мог находиться кто угодно.

Они медленно дошли до нужных зданий. Шурик показал куда-то в сторону.

– А здесь были оранжереи. До революции то есть. Тут растили ананасы, черешню и спаржу, представляете?

– А я рощу кактус на подоконнике, – невпопад ответил Павел Петрович, будто издеваясь.

Сашка моргнул пару раз, словно не веря такому комментарию. Затем спросил:

– И как? Растет?

Почесав щетину на подбородке, Павел лениво ответил:

– Медленно.

Но Сашку мало что способно смутить. С невозмутимым видом он повернулся на девяносто градусов и опять ткнул куда-то пальцем:

– Вон там был музыкальный салон при графе Воронцове.

Павел же вынужденно вернулся глазами к деревянным корпусам, возле которых они стояли. Что-то выбивалось из колеи, что-то было неправильно… Или ему это только кажется?

Он водил растерянным взглядом по окнам, и тут…

– Кто это? – спросил он Сашку.

В окне второго этажа вырисовывался смутный силуэт женщины в черном.

– Где? – не понял напарник.

– Да вон же! Какой-то человек!

Павел посмотрел на Шурика так строго, как мог, потому что если это месть за кактус, то довольно глупая. Надо понимать, когда можно подтрунивать, а когда уже нет. Все-таки, невзирая на все свои недостатки, к работе Павел относился довольно серьезно. Тем более к этой. Он недавно начал новую жизнь и сразу же схватился за предлагаемое место, наплевав на неудобный график (сутки через сутки) и удаленность от города. Впрочем, второе было даже преимуществом: подальше от города – означало подальше от бывших дружков, с которыми он с некоторых пор не желал иметь ничего общего.

Однако вместо ожидаемой ухмылки он наткнулся на искреннее непонимание. Тогда Павел вновь обернулся к зданию. В окне уже никого не было. Черт… Понадеявшись, что его не примут за сумасшедшего, а тем паче за алкоголика в очередном делириуме, он предположил:

– Наверно, мне показалось. Возвращаемся? Или еще есть объекты, которые мы должны проверить?

– В любом случае нужно осмотреть все замки и окна. Вдруг кто-то реально влез?

Павел одобряюще кивнул. Он был рад, что у мальца ответственный подход к должностным обязанностям, тем не менее он поймал себя на том, что просто не может сделать ни шагу вперед. Ощупав карманы, он нашел сигареты с зажигалкой, и, пока младший ходил проверять, не сбиты ли амбарные замки и целы ли стекла на окнах, он стоял и курил, делая вид, что только поэтому не ходит с ним. Не все любят курить на ходу. К сожалению, пачка была почти пустой. Он долгое время не работал, и сигареты ему покупала мать. Но, отдавая ему в прошлый раз целый блок, она поклялась, что это в последний раз. А в блоке, как он помнил, осталась только одна пачка. Дотянет ли он до зарплаты?

– Шурик, ты куришь? – спросил паренька, когда тот проверил все здания и вернулся к нему с положительной новостью: все цело.

Малец сморщился и покачал головой. Видать, негативно относится к курению, сделал вывод Павел. Иначе чего ему кривляться?

– А в здании нельзя курить? – догадался Петрович.

– Можно у открытого окна. Кирюха из другой смены курит. У нас даже на подоконнике пепельница стоит, вы, наверно, не заметили.

«Лучше бы я с ним в смену попал, – горестно вздыхая, подумал Павел по дороге обратно к главному зданию. – Было бы у кого стрелять!»

Может быть, можно как-то поменяться?

Но Павел знал, что его брали на место напарника Александра, внезапно сбежавшего почти без объяснений прямо посреди ночи. Начальник охраны был шапочным знакомым его бывшего начальника на заводе, где Павел трудился охранником. Когда он понял, что ему срочно нужно менять свою жизнь, полностью перекраивать, как сшитый на другого человека костюм и ему абсолютно не подходящий, он обзвонил всех своих знакомых (нормальных, непьющих) с мольбой о помощи. Он тонул и тащил свою семью на дно. У него осталось только два человека на этой земле, и он портил им жизнь. Было уже не до гордости и не до лени. И вот ночью раздался долгожданный звонок. Ему велели приходить сюда к десяти утра, когда начинается смена. Правда, он долго ждал подходящего автобуса и в итоге приехал в начале одиннадцатого. Прошлая смена, видимо, уже отправилась домой.

– А отчего ушел твой прежний напарник? – спросил он Шурика.

Тот отвечал неохотно.

– Да вот… Такой… произошло. – Сильный порыв ветра проглотил часть реплики его собеседника.

– Чего? – пришлось ему переспрашивать.

– Зайдем…

Так как они подходили уже к дворцу, Александр решил закончить историю внутри, без посторонних шумов.

Включая новенький электрический чайник, он нехотя продолжил:

– Филипп Матвеевич часто кричал по ночам. Будил меня… – Саша вздохнул, будто собирался произнести нехорошее слово, но сдержался. – Выслеживал все какую-то Черную Женщину…

– Что? – Павел дернул рукой и перевернул кружку. Хорошо, что она пока была пуста.

Ему вспомнился тонкий, гибкий силуэт в окне второго этажа за закрытыми на амбарный замок дверями.

– М-да, он ее так называл.

По спине Павла пробежал неприятный холодок.

– А где он ее видел?

– Да везде. Чаще во дворце. Говорил, что стоит тень в проходе. Я говорю, ночь, темно, вам померещилось. А он: «Дежурный свет в коридоре горит! Я ее прекрасно вижу!» Как-то раз я встал – не поленился – и подошел, моя-то кровать возле окна, и мне не видно, кто там в проходе. И что вы думаете?

– Что? – затаив дыхание, спросил Павел.

– А ничего! Не было там никого!

– Ясно. А около деревянных зданий не видел он ее?

Павел попытался выдать вопрос за праздное любопытство, но по лицу Шурика стало понятно, что ему не удалось. Слишком много конкретики. Жаль, что Павел звезд с неба не хватает, простоват он и немного тугодум. Во всяком случае, так ему говорили в школе добрые учителя. Став взрослым, он, конечно, от людей такое не слышал в лицо, но знал, что некоторые умники говорили так о нем за глаза. Павел был уверен, что от многого ума толку мало, одни неприятности, и в разговорах со всеми этими выпендрежниками он всегда ссылался на заголовок самого известного произведения Грибоедова, а вот сейчас, во второй половине жизни, впервые пожалел о своем недостатке. Другой бы человек смог вытащить информацию из безобидного паренька таким образом, чтобы тот ничего не понял. И только Павел, дурень, додумался спрашивать в лоб.

– Не помню точно. А что? Вы что-то видели? – В глазах Шурика появился испуг.

– Да не знаю я, что видел! – нервно отозвался Павел. – Я ж говорю, показалось, что кто-то там в окне был… – Но это же правда! И выдумывать не пришлось. Просто он не стал уточнять, что видел там какую-то черную женщину. Вопрос – та ли эта самая, что мучила его предшественника?

– А, ну это… просто показалось, наверно, – неуверенным тоном прокомментировал Александр и вернулся к рассказу. – Так вот, в последний раз ночью он так орал, что я уж подумывал вызвать неотложку. Брыкался, бил по одеялу, по стене, будто… – Саша на миг замолчал, словно взвешивая рвущиеся наружу слова: достойны ли они быть произнесенными? Как они будут восприняты? – Будто дрался с кем-то, – решился-таки он сказать. – С кем-то невидимым.

– Ты сам наблюдал это? – с придыханием спросил Павел. Почему-то все то, что говорил напарник, он чувствовал на себе, хотя никогда раньше таким впечатлительным не был. Словно не незнакомый ему Филипп Матвеевич боролся с монстром-невидимкой, а он сам.

– Я видел только то, что он бил сам себя! Зрелище то еще, скажу я вам! Я реально хотел его связать, чтобы он не мог причинить себе вред, и так и держать до приезда врачей. Но не успел. Он выбежал на улицу – прямо в чем был. И больше его не видели.

– Что?..

– Во всяком случае мне никто не говорил, что его нашли, если нашли. Начсмены не больно-то словоохотливый человек.

– Знаю, – кивнул Павел. Но тем ему Семеныч и нравился.

– Вам сахару класть?

Быстрая смена темы разговора немного деморализовала его. Павел так глубоко окунулся в повествование о сверхъестественных силах (или всего лишь сумасшествии своего предшественника), что чуть было не спросил: «Куда?» Но он тут же перевел взгляд на кружку, в которую бойкий Саша уже налил кипятка и положил чайный пакетик, и машинально ответил:

– Два куска.

Один за другим кусочки рафинада упали в темную жидкость, за ними последовала чайная ложка с красивым узором. Павел думал, что Сашка за него еще и размешивать будет, но нет: доброта нового знакомого так далеко не распространялась, он просто подвинул ему кружку. Размешивая сахар, Павел посмотрел в окно столовой. Оно выходило на маленький заросший трясиной пруд, посреди которого еще в какие-то стародавние времена (Павел был уверен: если спросить Сашку, он четко назовет год постройки) была водружена белокаменная беседка.

На светлом фоне явственно промелькнула худая черная фигура.

Остаток дня прошел относительно спокойно. Колоды игральных карт нигде не наблюдалось, но Филипп Матвеевич оставил под кроватью стопку журналов и газет с кроссвордами, и Павлу было чем заняться. Саша читал книги. Они сделали последний обход около десяти вечера, вооружившись фонариками, так как уже стемнело, и стали готовиться ко сну. На улице Павел старался не водить глазами по сторонам, молча шел за Шуриком и слушал его болтовню, глядя исключительно себе под ноги. Он поймал себя на том, что боится. Здоровый сорокапятилетний мужик элементарно боялся увидеть какую-то нечисть. Ему было совестно за свои мысли, но он ничего не мог с собой поделать. Градус стыда повышал тот факт, что этот малец, похоже, ничего странного здесь не видит, а он – да.

И вот они вернулись в здание. Стены и дверь с могучим засовом создавали иллюзию безопасности. Невзирая на рассказы о Филиппе Матвеевиче, в доме Павел Петрович пока ничего странного не замечал.

Они постелили белье и улеглись. В коридоре горел приглушенный свет стареньких люминесцентных ламп. У Шурика на подоконнике стояла допотопная лампа с черной гибкой ножкой, светло-коричневыми металлическими подставкой и абажуром, и в ее неярком свете он умудрялся читать бумажную книжку с мелкими буковками (да, Павел проявил любопытство и заглянул ему через плечо).

– Глаза не сломаешь? – почти с отеческой заботой поинтересовался он.

– Не-а.

– Эх, молодежь…

– Не мешает?

Павел привык спать со светом, поэтому заверил пацана, что ему фиолетово. Однако Шурик вскоре отложил книгу и лампу выключил, видать, не поверил, решил, что Павел говорит это из любезности и альтруизма.

Комната была огромна, между кроватями – метров пять, а то и больше. При этом Сашкина – возле окна, как было упомянуто раньше, а вторая, та, что теперь безраздельно принадлежит Павлу, напротив дверей. Изголовье прижато к стене, и вышло так, что он спит ногами к выходу.

«Как покойник какой-то», – подумалось ему.

Несмотря на неприятные мысли, пугающие истории, которыми потчевал его напарник, и собственное разыгравшееся не на шутку воображение, на чей счет он теперь списывал все эти черные силуэты, видимые им на улице, Павел довольно быстро начал засыпать. Уходящим сознанием он успел схватиться за мысль, что нужно прикрыть дверь в помещение, потому что со своего места видел длинный коридор, в котором, как в каком-то дурном фильме ужасов, помигивала одна из лампочек. Она раздражала глаза, но вставать было лень – какая-то загадочная нега царствовала в его организме, расслабляя все его члены и не позволяя шевелиться. В итоге он так и заснул с открытой дверью.

Размеренные шаги врывались в его сон, как назойливый комар, твердо решивший употребить его крови. В какой-то момент Павел четко осознал, что это происходит не во сне и уже не мог отмахиваться от этих звуков. Нужно установить их природу.

Он открыл глаза. Проклятая мигающая лампочка – первое, что он увидел. «Нужно починить», – подумал он и хотел было встать, но затем перевел уставшие глаза на соседнюю койку. Пуста. Напарник где-то гуляет.

«Понятно», – подумал Павел, поворачиваясь на бок. У коллеги бессонница.

Он попытался повторно уснуть, но не смог. То ли мешал дежурный свет, то ли что-то другое – Павел не мог понять. А сосед все не возвращался. Может, в этом причина тревожности, мешающей спокойно видеть сны? Петрович поворочался в постели еще немного и решил встать. Вдруг напарнику плохо? Вдруг кто-то влез на охраняемую территорию, и Сашка, не желая его будить, пошел разбираться в одиночку? Непорядок!

Павел нехотя обулся, встал с пружинящей кровати и отправился на поиски второго сторожа. Лампа громко щелкнула прямо над ним, словно только и ждала, когда он пройдет мимо, и Павел едва не подпрыгнул. Не от испуга, конечно, он не считал себя пугливым (черный силуэт не в счет), а от неожиданности. Посмотрев на потолок, он ожидал увидеть черную ячейку, но нет – лампа горела. К чему относился сей щелчок, было совершенно неясно. Похоже, все предметы, находящиеся в этом доме, сговорились его попугать. Дворец словно отвергал его.

«Шурик ведь из дворян, а ты нет», – будто кто-то шепнул ему внутри его головы. Ну да, обстановка располагала к мысленным экскурсиям в прошлое, только вот аристократии в стране не существует уже век, а здание долгое время функционировало как санаторий, если верить Сашке (сам Павел и не думал интересоваться историей места, куда его привела судьба), поэтому странно с точки зрения дома охотиться за простолюдинами. Этак его защищать некому будет.

– Я тебя защищаю, – на всякий случай сказал в пространство Павел, сворачивая к лестнице, и подивился сам себе.

На первом этаже он сразу ощутил сквозняк, будто кто-то открыл все окна с какой-то неясной целью. Проветрить? Но зачем? В доме ничем не пахло, а ночевали они на втором этаже, и для притока свежего воздуха логичнее было бы именно там открыть форточку.

Он быстро достиг холла и увидел, что входные двери распахнуты.

– Шурик! – позвал Павел, но никто ему не ответил. Ясно, вышел на ночную прогулку. Не спится человеку. Восхищается архитектурой или медитирует на том самом месте, где когда-то, в стародавние времена, стояло какое-то особенное здание. С него станется.

И все-таки какой-то червь сомнения грыз его. Вдруг первая догадка окажется верна? По территории кто-то бродит, а Сашка увидел его в окно. Иначе зачем оставлять дверь открытой? Только если он в спешке за кем-то погнался.

Павел вышел на крыльцо. Посмотрел по сторонам. Никого. Похлопал себя по карманам, но вспомнил, что сигареты остались в куртке. А он сейчас в трениках и тельняшке. Надо возвращаться.