Я – легенда (сборник)
Больше часа он просидел, как парализованный, уставившись на ее лицо.
И вдруг с глухим хрипом вскочил с кровати и вышел из комнаты.
Половина виски пролилась мимо стакана, в раковину. То, что каким-то образом все-таки попало в стакан, он выпил залпом. Тонкая огненная струйка юркнула в желудок, обжигая онемелое, обратившееся в полярный лед тело. Припадая на один бок, он неловко оперся о раковину. Дрожащими руками снова наполнил стакан доверху и осушил большими судорожными глотками.
«Это только сон», – тщетно пытался он протестовать. В его мозгу словно гудел чей-то голос.
– Вирджиния…
Он все время вертел головой, обшаривая взглядом комнату, словно искал что-то потерянное, словно пытался понять, куда же подевался выход из этого дома кошмаров. Из его горла вырывалось еле слышное недоверчивое ворчание. Он решительно сцепил трясущиеся руки.
Но они задрожали так, что глаз не мог уследить за их движениями. Отчаянно, словно спасаясь от удушья, Невилл втянул в себя воздух, разнял руки и прижал их ладонями к бедрам.
– Вир-джи-ни-я.
Он сделал маленький шаг вперед и громко вскрикнул, когда пол встал на дыбы под его ступнями. Вспышка боли в правом колене, и горячие колючки понеслись вверх по бедренным артериям. Подвывая, он поднялся на ноги и доковылял до гостиной. Там он застыл, как статуя посреди землетрясения, бесчувственным взглядом уставившись на дверь в спальню.
Перед его глазами опять предстала сцена из недавнего прошлого.
Гигантский костер трещит, клокочет желтыми языками пламени, шлет в небо густые, жирные клубы дыма. Маленькое тельце Кэти у него на руках. Подходит кто-то, вырывает ее у Невилла грубо, словно узел с тряпьем. Уносит его девочку, ныряет в темную мглу. А сам Невилл стоит и стоит, пока ужас не входит в него, точно свая в землю под методичными ударами горя.
Внезапно он с безумным воплем ринулся вперед.
– Кэти!
Чьи-то пальцы вцепились в его плечо, люди в масках и холщовых балахонах оттащили его обратно. Его волокли прочь от котлована, и ботинки неистово вгрызались в землю, оставляя на ней две ровные борозды. Его мозг взорвался, из горла вырвался крик.
Тут его челюсть онемела от неожиданного удара, дневное небо застлала ночная тьма. Виски горячо защекотал горло, он закашлялся, а потом оказался в машине Бена Кортмана. Безмолвный, закаменевший, Невилл глазел на великанскую дымную мантию, парящую над землей, как черный призрак отчаяния рода человеческого.
Отдавшись воспоминаниям, он вдруг зажмурился и до боли стиснул зубы.
– НЕТ.
Он не положит туда Вирджинию. Даже если за это убьют его самого.
Медленно переставляя негнущиеся ноги, он дошагал до парадной двери и вышел на крыльцо. Соскочив на вянущую траву, двинулся вдоль улицы к дому Бена Кортмана.
От сияющего солнечного света его зрачки сузились, стали блестящими черными зернышками. Руки болтались по бокам, онемевшие и бесполезные.
Музыкальный звонок по-прежнему играл мелодию.
«Ах, как я трезв».
От абсурдности всего происходящего Невиллу захотелось что-нибудь разломать на части. Он вспомнил, как Бен устанавливал этот звонок, упиваясь своим остроумием.
Прямой – точно аршин проглотил – Невилл стоял перед дверью, и в его голове еще гремело: «Мне плевать, что таков закон, плевать, что отказ равнозначен смертному приговору, я не позволю бросить ее туда!»
Его кулак забарабанил в дверь.
– Бе-е-ен!
В доме Бена Кортмана стояла тишина. Белые занавески в окнах, выходящих на улицу, не колыхнулись. Он различал за окнами красную кушетку, торшер с украшенным бахромой абажуром, пианино фирмы «Кнабе», за которое Фрида садилась воскресными вечерами, когда хотела подурачиться. Он моргнул. А сегодня, какой сегодня день недели? Забыл, потерял счет дням. Невилл пожал плечами. Нетерпеливая ярость переполняла его жилы, жгучая, как соляная кислота.
– Бе-е-е-е-ен!
Снова его крепкий кулак заколотил по двери, кожа вокруг побелевших губ собралась в уродливые складки. Где же он, будь он проклят! Невилл нажал на кнопку своим нетвердым, ломким, как стекло, пальцем, и звонок снова завел песню пьянчуги: «Ах, как я трезв, ох, как я трезв, ах, как я трезв, ох, как я…»
С бешеным сопением он бросился всем телом на дверь, и та, распахнувшись настежь, стукнулась о стену. Она была не заперта.
Роберт Невилл вошел в тихую гостиную.
– Бен, – сказал он громко. – Бен, мне нужна твоя машина.
Они были в спальне, затихшие и недвижные, скованные дневной комой; лежа поодаль друг от друга на своей двуспальной кровати – Бен в пижаме, Фрида в шелковой ночной рубашке. Мощные грудные клетки ритмично колебались от тяжелого дыхания.
Несколько минут он простоял, глядя на них. На белой шее Фриды темнело несколько ранок, покрытых корочкой запекшейся крови. Он перевел взгляд на Бена. У Бена на горле ранок не было. И Невилл услышал в своей голове голос, сказавший: «Скорей бы проснуться».
Он встряхнул головой. Нет, от этого сна пробуждения не будет.
Ключи от машины он нашел на комоде. Забрал, повернулся на каблуках, и тихий дом остался у него за спиной. Это был последний раз, когда он видел Бена и Фриду живыми.
Мотор, кашлянув, ожил, Невилл дал ему несколько минут проработать вхолостую и заглохнуть. А сам сидел, уставившись на улицу через пыльное ветровое стекло. Жирная муха с жужжанием кружилась вокруг его головы. В машине стояла такая духота, что нечем было дышать. Он глядел, созерцал зеленоватое блестящее тельце мухи, чувствовал, как нетерпеливо трепещет автомобиль.
Через какое-то время Невилл опустил заслонку карбюратора и выехал на улицу. Поставил машину на дорожке перед своим гаражом, заглушил мотор.
Дома было прохладно и тихо. Его подошвы еле слышно прошаркали по ковру, потом застучали по половицам коридора.
Он застыл на пороге, глядя на жену. Она по-прежнему лежала на спине, прижав руки к бокам, слегка согнув белые пальцы. И казалась просто спящей.
Он вернулся в гостиную. Что ему делать дальше? Выбирать, взвешивать варианты – все это теперь, похоже, ни к чему. Какая разница, так он поступит или эдак? Что бы он ни решил, смысла в его жизни не прибавится.
Роберт Невилл остановился у окна, глядя на тихую, прокаленную солнцем улицу – глядя глазами мертвеца.
«А зачем я тогда доставал машину?» – спросил он себя.
Его кадык ходил ходуном, пока он глотал виски.
«Я не могу ее сжечь, – думал он. – И НЕ СОЖГУ».
Но что еще можно предпринять? Похоронные бюро закрыты. Тем немногим гробовщикам, у которых еще хватило бы физических сил заниматься своим ремеслом, запрещает это делать закон. Немедленно после смерти все без исключения покойники должны быть преданы огню в котловане. То был единственный известный способ предотвратить заражение. Только пламя могло уничтожить бактерии, вызывавшие чуму.
Он знал об этом. Он знал, что таков закон. Но много ли людей выполняет его? Над этим он тоже ломал голову. Многие ли мужья соглашаются кинуть в пламя своих жен – своих спутниц жизни, своих любимых? Многие ли родители соглашаются кремировать своих обожаемых детей, многие ли дети – швырнуть дорогих родителей на костер в сто ярдов площадью, в сто футов глубиной?
Нет, если от мира что-то и осталось, так это клятва Невилла, что Вирджиния не будет сожжена в котловане.
Прошел час, пока он наконец не набрел на решение.
Роберт Невилл отыскал иголку и нитки.
Он шил и шил без отдыха, пока на виду не осталось только ее лицо. Затем, дрожащими пальцами, чувствуя в желудке тяжелый ком, он сшил края одеяла над ее губами. Над ее носом. Над глазами.
Завершив работу, пошел на кухню и выпил еще стакан виски. Казалось, алкоголь вообще не подействовал.
В конце концов он на подгибающихся ногах вернулся в спальню. Одну нескончаемую минуту простоял над ней, хрипло дыша. Потом наклонился, подсунул руки под ватное тело.
– Пойдем, малыш, – прошептал он.
Казалось, от этих слов открылись все шлюзы. Невилл почувствовал, что дрожит, почувствовал, что слезы сбегают у него по щекам, – а сам тем временем пронес Вирджинию через гостиную и вышел с ней из дома. Положил ее на заднее сиденье, сел за руль. Набрав в грудь воздуха, потянулся к кнопке стартера.
Отдернул руку. Снова вылез из машины, пошел в гараж и взял лопату.
Выйдя из гаража, он вздрогнул – по улице в его сторону медленно брел человек. Невилл бросил лопату на заднее сиденье и влез в машину.
– Подождите!
Голос у прохожего был хриплый. Мужчина пытался перейти на бег, но у него не хватало сил.
Роберт Невилл молча сидел и ждал, пока прохожий не добрел до него.
– Вы мне… не позволите… отвезти и мою мать… тоже? – сказал мужчина, задыхаясь.
– Я… я… я…
Мозг Невилла отказывался работать. Ему показалось, что сейчас он снова расплачется, но он совладал с собой и выпрямился.
– Я еду не… не туда, – сказал он.
Мужчина непонимающе уставился на него:
– Но ваша…
– Я не еду к костру, я уже сказал! – выпалил Невилл и вдавил в щиток кнопку стартера.
– Но ваша жена, – сказал мужчина. – Жена у вас…
Роберт Невилл рванул рычаг коробки передач, поставив его на задний ход.
– Ради бога, – взмолился мужчина.
– Да не еду я туда! – крикнул Невилл, не глядя на мужчину.
– А как же закон?! – завопил тот в ответ, внезапно разозлившись.
Машина быстро выкатилась задним ходом на улицу, Невилл неуклюже развернулся, поехал к Комптонскому бульвару. Напоследок увидел, что мужчина стоит на бровке тротуара, провожая его взглядом.
«Идиот! – процедил его внутренний голос. – Думаешь, я брошу свою жену в огонь?»
Улицы были пустынны. Выехав на бульвар, он повернул налево и направился на запад, разглядывая обширную пустошь, что тянулась справа от дороги. Ни одним из кладбищ он воспользоваться не мог. Они закрыты и охраняются. Бывало, что люди, пытавшиеся похоронить родных и близких, получали пулю в лоб.
На следующем перекрестке он свернул направо и миновал еще квартал, а там снова свернул направо, на тихую улицу, которая вела прямо к пустоши. На полдороге заглушил мотор, остаток пути проехал по инерции, чтобы не было слышно шума автомобиля.
Никто не видел, как он вытащил ее из машины, никто не видел, как он понес ее вглубь пустоши, заросшей высоким бурьяном. Никто не видел, как он уложил ее на землю поодаль от зарослей, а сам пропал из виду, опустившись на колени.
Копал он медленно, глубоко вонзая лопату в мягкую землю. Яркое солнце лило жаркий свет на маленькую полянку, и воздух плавился, будто собранный вогнутым зеркалом. Струйки пота сбегали по щекам и лбу Невилла, пока он копал, а перед глазами все плыло, как при головокружении. Запах свежевскопанной земли, горячий и едкий, щипал ноздри.
Наконец яма была готова. Он положил лопату и снова опустился на колени. Его тело содрогалось, лицо покрылось испариной. Ему страшно было заканчивать свой труд.
Но он знал, что медлить нельзя. Если его увидят, то придут и расправятся с ним. Плевать, пусть его застрелят. Но тогда ее сожгут.
Он поджал губы. Нет.
Со всей нежностью и осторожностью, на какие он только был способен, Невилл опустил ее в неглубокую могилу, следя за тем, чтобы она не стукнулась головой о землю.
Выпрямился, поглядел на недвижное тело, зашитое в одеяло.
«В последний раз, – подумал он. – Больше ни поговорить, ни поцеловать. Одиннадцать чудесных лет закончились в наспех вырытой яме. Нет, – вздрогнув, приказал он сам себе, – на это времени нет».
Бесполезно. Окружающий мир искривился, замерцал за пеленой слез, набежавших на глаза, пока Невилл онемелыми пальцами трамбовал горячую землю над ее недвижным телом.
Полностью одетый, Роберт Невилл лежал на своей постели, пялясь на черный потолок. Он был полупьян, и темнота вращалась, как колесо с ободом из светляков.
Правая рука, нерешительно потянувшись к столу, смахнула бутылку. Он слишком поздно дал пальцам приказ сомкнуться. Невилл расслабился и продолжал лежать в ночной тишине, слушая, как виски с бульканьем льется из горлышка бутылки на пол.
Нечесаные волосы зашуршали о подушку, когда он покосился на будильник. Два часа утра. Два дня назад он похоронил ее. Два глаза смотрят на часы, два уха ловят электрический гул механизма, измеряющего время, две губы закушены, две руки лежат на одеяле.
Он попытался выбросить эту непрошеную теорию из головы, но внезапно весь мир, казалось, рухнул в ловчую яму двойственности, пал жертвой двоичной системы. Две ушедшие, две кровати в комнате, два окна, два комода, два ковра, два сердца, которые…
Грудь Невилла наполнилась ночным воздухом, подержала его в себе, потом вытолкнула и резко опала. Два дня, две руки, два глаза, две ноги, две ступни…
Роберт Невилл сел и спустил ноги с кровати. Ступил в лужу виски и почувствовал, как носки намокают. Жалюзи дребезжали от холодного ветерка.
Он уставился в темноту.
«Что у меня осталось? – спрашивал он себя. – Осталось ли хоть что-нибудь?»
Устало поднялся и зашлепал в ванную, цепочка мокрых следов потянулась за ним. Подставил лицо под струю воды и ощупью нашел полотенце.
Что осталось? Что…
Внезапно он, распрямившись, замер посреди холодной тьмы.
Кто-то поворачивал ручку парадной двери.
Невилл почувствовал, как по затылку поползли холодные мурашки, волосы встали дыбом.
«Это Бен, – услышал он утешительную подсказку разума. – Это Бен пришел за ключами от машины».
Полотенце выскользнуло из пальцев и зашуршало по кафелю пола. Его тело судорожно затряслось.
В парадную дверь ударил кулак – бессильно, как будто рука просто упала на филенку.
Невилл медленно, с громко колотящимся сердцем прошел в гостиную.
Дверь задребезжала – другой кулак слабо забарабанил по ней. Невилл почувствовал, что от этого звука его бьет судорога.
«В чем, собственно, дело? – подумал он. – Дверь не заперта».
Его лицо обдала струя холодного ветерка из открытого окна. Темнота подтолкнула к двери.
– Кто… – пробормотал он… и не смог договорить.
Его рука отдернулась от дверной щеколды, повернувшейся под нажимом его пальцев. Одним прыжком он отскочил к стене и, вжавшись в нее, замер, хрипло дыша и выкатив глаза.
Ничего не произошло. Он стоял у стены, силясь держаться прямо.
И тут у него перехватило дыхание. На крыльце кто-то бормотал, заплетающимся языком произносил слова, которые невозможно было расслышать. Он взял себя в руки и одним рывком распахнул дверь, впустив в прихожую лунный свет.
Невилл не смог даже вскрикнуть. Он просто стоял как вкопанный, тупо уставившись на Вирджинию.
– Ро… берт, – произнесла она.
10
Научный зал располагался на втором этаже. Каблуки Роберта Невилла глухо застучали по мраморным ступеням Лос-Анджелесской публичной библиотеки. Было седьмое апреля 1976 года.
После нескольких дней пьянства, отвращения ко всему на свете и бессистемных опытов ему стало ясно, что он только зря теряет время. Не связанные между собой эксперименты ни к чему не ведут, это очевидно. Если у загадки есть рациональное объяснение (а приходилось верить, что таковое существует), он может найти его только одним способом – путем вдумчивых исследований.
В качестве предварительной гипотезы он, за неимением лучшего, избрал предположение, что все дело в крови. По крайней мере, теперь у него была отправная точка. Следовательно, задача номер один – почитать книги о крови.
В библиотеке царила абсолютная тишина. Ее нарушал лишь стук его каблуков, пока он шел по коридору второго этажа. На улице иногда шумят птицы, а если даже нет птиц, всегда что-нибудь да слышишь. Удивительно, но на открытом воздухе никогда не бывает такого мертвенного безмолвия, как в помещениях.
Особенно здесь, в этом гигантском, сложенном из серого камня здании, хранящем литературу мертвецов со всего мира.
«Возможно, потому, что вокруг меня стены, – подумал он, – какая-нибудь чисто психологическая фобия».
Но от знания причин легче не становилось. На свете не осталось психиатров, которые нашептали бы ему в уши о беспочвенных неврозах и слуховых галлюцинациях. Последний человек на земле накрепко увяз в своих кошмарах.
Невилл вошел в Научный зал.
Это была комната с высоким потолком и большими окнами. Напротив дверей стояла конторка, где регистрировали выдаваемые книги в те дни, когда книги еще выдавали и регистрировали.
Он замешкался, оглядывая безмолвную комнату, медленно качая головой.
«Все эти книги, – думал он, – осадок интеллекта планеты, объедки верхоглядов, рукава от жилетки, компот из артефактов, – они не смогли спасти человечество от гибели».
Его башмаки заклацали по темным плиткам, устилающим пол. Он пошел налево, где начинались полки. Взгляд скользил по табличкам между стеллажами. «Астрономия», прочел он. Та-ак, книги о небесах. Прошел мимо. Небеса его не интересовали. Тяга к звездам умерла вместе с человечеством. «Физика», «Химия», «Инженерное дело». Миновав эти стеллажи, он вошел в главную читальню Научного зала.
Остановившись, Невилл поднял глаза на высокий потолок. Над головой тянулись два ряда мертвых светильников, а сам потолок членился на большие квадратные выемки, каждую из которых украшало что-то вроде индийской мозаики. Свет утреннего солнца просачивался сквозь грязные окна; в лучах роились пылинки.
Он взглянул на вереницу длинных деревянных столов, перед которыми в одну линию выстроились стулья. Кто-то очень аккуратно расставил их по местам.
«В день закрытия библиотеки, – подумал он, – какая-нибудь сотрудница, старая дева, обошла комнату, пододвинув каждый стул к соответствующему столу. Любовно, с прилежной аккуратностью, которой только и выделялась среди прочего персонала».
Он стал думать об этой призрачной даме. Умереть, так и не узнав неистовой радости и заботливой ласки, которую даруют объятия любимого. Погрузиться в это отвратительное забытье, а потом – в смерть и, возможно, вернуться к бессмысленным, омерзительным скитаниям по земле. Не изведав, что такое – любить и быть любимой.
Трагедия пострашней превращения в вампира.
Невилл покачал головой.
«Ладно, хватит, – сказал он себе, – у тебя нет времени на слезливые фантазии».
Он скользил мимо стеллажей, пока не добрался до «Медицины». Вот то, что ему нужно. Он читал название за названием. Книги по гигиене, по анатомии, по физиологии – общей и отдельных органов, по практической медицине. Дальше – литература по бактериологии.
Он вытащил пять книг по общей физиологии и еще несколько – о крови. Положил их стопкой на один из запыленных столов. Взять что-нибудь по бактериологии? Минуту он простоял, нерешительно глядя на клеенчатые корешки.
Потом пожал плечами. Какая, собственно, разница? Лишний пяток книг не помешает. Он вытянул первые попавшиеся книги со стеллажа и добавил их к стопке. Теперь на столе было с дюжину книг. Для затравки хватит. Он рассчитывал еще вернуться сюда.
Выходя из Научного зала, он покосился на часы над дверью.
Красные стрелки застыли на четырех двадцати семи. Невилл задумался, какого же числа это случилось. Спускаясь по лестнице с охапкой книг, он все думал, в какой же момент остановились часы. В четыре двадцать семь утра или дня? Ясно было или пасмурно? Находился ли кто-то в библиотеке, когда они встали?
Роберт Невилл раздосадованно передернул плечами.
«Господи ты боже мой, какая разница?» – спросил он себя. Его начинала раздражать эта крепнущая в нем ностальгическая зацикленность на прошлом. Он знал, что это слабость – слабость, которую он вряд ли может себе позволить, если намеревается остаться в живых. И все же то и дело ловил себя на долгих раздумьях о подробностях минувшего. Никак не мог с собой совладать. И все сильнее сам на себя злился.
Открыть массивные двери центрального входа изнутри тоже не удалось – замки надежные. Пришлось снова лезть тем путем, которым он вошел, – через разбитое окно. Вначале пошвырял на тротуар книги, одну за другой, а потом прыгнул сам. Отнес книги в машину, сел за руль.
Уже запустив мотор, он заметил, что припарковался у красной бровки, к тому же улица с односторонним движением, а капот смотрит в сторону, противоположную разрешенной. Невилл огляделся по сторонам.
– Полицейский! – услышал он собственный вскрик. – А если полицейский…
Целую милю он безудержно хохотал, сам удивляясь, почему ему так смешно.
Невилл отложил книгу. Он снова взялся читать о лимфатической системе, смутно припоминая что-то подобное, прочитанное несколько месяцев назад, в пору его «помешательства», как Невилл теперь называл тот период. Но тогда прочтенное не оставляло в памяти никакого следа, знания не находили практического приложения.
А теперь казалось, что это возможно.
Тонкие стенки кровеносных капилляров позволяют плазме вместе с клетками крови – красными и бесцветными – просачиваться в ткани. Эти потерянные кровеносной системой вещества со временем возвращаются в нее через лимфатические сосуды – их приносит водянистая жидкость, называемая лимфой.
На обратном пути в кровеносную систему лимфа проходит через лимфатические узлы, в которых течение прерывается. Из лимфы извлекаются твердые частицы – отходы обмена веществ, что предотвращает их попадание в кровь.
Теперь главное.
Работу лимфатической системы активируют два фактора: а) дыхание, заставляющее диафрагму давить на содержимое брюшной полости, нагнетающее кровь и лимфу вверх по организму, вопреки гравитации; б) физическая нагрузка, благодаря которой скелетные мышцы сдавливают лимфатические сосуды, вынуждая лимфу течь. Замысловатая система клапанов полностью исключает вероятность того, что лимфа вдруг потечет в обратную сторону.
Но вампиры не дышат – точнее, не дышат те из них, кто мертв. Грубо говоря, это означает, что их лимфатическая система наполовину отключена. Отсюда также следует, что в организме вампира оседает значительная часть отбросов его жизнедеятельности.
Тут Роберту Невиллу вспомнилось, как воняют вампиры.
Он продолжил чтение.
«…Бактерии попадают в кровеносную систему, где…
…Белые тельца, имеющие жизненно важное значение для нашей защиты от бактерий…
…Яркий солнечный цвет быстро убивает очень многих микробов…
…Многие бактериальные заболевания человека могут распространяться механическим путем, благодаря переносчикам – мухам, москитам…
…Где, в ответ на натиск бактерий, фабрики фагоцитов выбрасывают в кровеносную систему дополнительные бактерицидные клетки…»
Он уронил книгу на колени. Та соскользнула по ногам и стукнулась о ковер.
Сопротивляться становилось все труднее и труднее, поскольку, какую бы книгу он ни начинал читать, везде фигурировала взаимосвязь между бактериями и порчей крови. Но он же с самого начала откровенно презирал всех, кто когда-то до смертного часа отстаивал бактериальную теорию и глумился над россказнями о вампирах.
Невилл встал, смешал себе коктейль. Но бокал остался нетронутым, а сам он застыл перед баром. Медленно, ритмично, колотил правым кулаком по верхушке бара, глаза мрачно уставились в стену.
Микробы.
Он скорчил гримасу.
«Ну, ради бога, – устало прикрикнул он сам на себя, – это слово что, кусается?»
Он набрал в грудь воздуха.
«Ладно, – приказал он себе, – микробы так микробы. Есть ли хоть какие-то основания утверждать, что микробы ни при чем?»
Он отвернулся от бара, как будто мог так же легко отвернуться и от вопроса. Но вопрос не книжка, на полку его не положишь. Куда бы ты ни шел, он последует за тобой.
Невилл сидел на кухне, глядя в чашку с дымящимся кофе. Микробы. Бактерии. Вирусы. Вампиры.
«Почему я так противлюсь этой теории? – спросил он себя. – Что это, простое упрямство, дух противоречия – или предчувствие, что если дело в микробах, то проблема окажется мне не по плечу?»
Он не знал ответа. И поэтому избрал новую тактику – тактику компромисса. Зачем отбрасывать какую-то одну теорию? Не факт, что они взаимоисключающие. «Да царит здесь взаимотерпимость и взаимосвязь».
Может быть, разгадка тайны вампиров – именно бактерии.
И тут его словно сбило с ног океанской волной.
Он, как тот маленький голландский мальчик, затыкал пальцем отверстие в плотине, закрывая доступ морю здравого смысла. Да, он сидел на плотине, согнувшись в три погибели, вполне довольный своей твердокаменной теорией. А теперь распрямился, выдернул палец. Море ответов уже хлынуло сквозь дырку.
Чума распространилась очень быстро. Могло ли это произойти, если бы ее разносили только вампиры? Разве их ночная охота могла настолько ускорить процесс?
Он вздрогнул: ответ пришел нежданно. Только бактериальная гипотеза может объяснить фантастические темпы чумы, то, что количество ее жертв росло в геометрической прогрессии.
Невилл отпихнул чашку с кофе. Его мозг развивал одновременно дюжину различных идей.