– Скорей! – зову я Гуса, взбегая по ступенькам. Ложки при мне нет – видать, где-то обронила.
Добежав до верха, я берусь за ручку двери и поворачиваю ее. Позади испуганно шагает Гус, хотя надо уже вовсю бежать, и я подгоняю его, а у самой в голове стучит, в ушах звенит. Гус от страха плачет.
Дяденька на полу издает звуки – не крики, а больше стоны; интересно, далеко ли его слыхать. Донесется ли до тетеньки?
Выйдя из подвала, я теряюсь и не знаю, куда податься. Была я тут только раз – когда меня впервые сюда привели, а потом сразу же запихнули вниз и заперли. Ничегошеньки не помню. Тут тоже темно, но не так, как в подвале, – кое-где немножко виден свет.
Я прошу Гуса пошевеливаться. Бросив взгляд назад, вижу, что он немного отстал. Он до смерти перепуган, и я стараюсь убедить его, что все будет хорошо.
– Некогда нам бояться, Гус, – говорю я так, чтобы не слишком сурово, строго. – Надо спешить, ты должен бежать!
Я хватаю Гуса за холодную как лед руку и тяну за собой. Он ничего не говорит, только время от времени всхлипывает.
Вдруг откуда-то раздается полусонный голос тетеньки.
– Эдди? – зовет она удивленно. – Чего там такое, Эдди?
Дяденька тем временем подымается вслед за нами. Сумел как-то встать, хотя до сих пор стонет. Тут он, запыхавшись, со злостью кричит тетеньке в ответ:
– Эта мелкая дрянь вырвалась! Она убегает!
– Что?! Как так, Эдди? Как она смогла сбежать?
– Не знаю я как! – врет дяденька.
Потом он говорит, что нужно меня поймать, не дать нам уйти.
Тут мне кое-как удается разглядеть в тусклом ночном сиянии прямоугольный контур двери. Хватаюсь за ручку. Дверь заперта. Тогда я начинаю шарить вспотевшими ладошками по двери и наконец нащупываю замок.
Дяденька с тетенькой все ближе: кричат, решают, где именно нас с Гусом ловить. Обзывают друг друга тупыми, говорят друг другу врубить свет, а то ничего не видать. Их голоса уже на расстоянии вытянутой руки.
– Если отзовешься, мы тебе печенюшку дадим, – уговаривают они меня, будто дурочку. Ни за какие печенюшки я не останусь тут до конца своих дней.
Неожиданно от уговоров они переходят к злости и сразу после печенюшек опять обзывают меня дрянью.
– Как только найду, укокошу тебя на месте, мелкая тварь! Идиотина!
Они знают, что это моих рук дело и что Гус не такой хулиган, как я, и сам бы не задумал бежать.
Потными руками я отпираю дверь, и та, как по волшебству, открывается. Меня тут же обдает плотным потоком теплого влажного воздуха, и я замираю на месте, потому что за все это время ни разу не чувствовала его – свежего воздуха.
Внешний мир сперва ошарашивает, потом я беру себя в руки. Как только открылась дверь, тут же запиликала сигнализация. Если до этого дяденька с тетенькой еще не были уверены, где нас с Гусом искать, то теперь им известно точно.
Тетенька орет, что мы вот-вот уйдем.
Пересилив себя, я шагаю за порог и бегу. Рука Гуса до сих пор в моей, и я несусь, таща его за собой. Быть на свободе страшно не меньше, чем взаперти. Я очень давно не была на улице. Почти все позабыла.
Жар и темнота проглатывают меня, и я бегу как никогда. Рука Гуса случайно выскальзывает, и я молюсь, только бы он не отстал. Он-то гимнастику не делал, так что как знать, какой из него бегун. Хотя иногда со страху получается то, чего сам от себя не ожидаешь…
Сперва я бегу по мелким камушкам, а потом по траве. Камушки очень больно впиваются в босые ноги, ранят их. А вот трава, наоборот, мягкая и мокрая, щекочет. Но сейчас мне и не до нее, потому что я просто бегу и бегу.
В небе что-то ярко сияет. Луна… Звезды… А я и забыла, что они есть. Вокруг жужжат ночные жучки. Хочется постоять и послушать, да не могу. Пока нельзя.
– Не отставай, Гус! – кричу я назад, ведь нам надо убежать далеко-далеко отсюда, и только тогда можно будет расслабиться. Небось дяденька с тетенькой всего в двадцати шагах и догонят, как только остановимся перевести дух. Я то и дело спрашиваю Гуса, бежит ли он, не сильно ли устал, умоляю не отставать ни на секунду.
– Еще чуть-чуть, Гус, – говорю я. – Еще чуть-чуть, и мы свободны!
Дяденька с тетенькой зовут нас, но не очень громко, чтобы не поднимать переполох. Зато у них с собой фонарики, свет которых шарит сквозь деревья. Бывает, он упадет на Гуса или меня, и тогда я пригибаюсь, уворачиваюсь то в одну сторону, то в другую, и теперь путь к тому дому не смогу найти, даже если захочу.
Спустя время дяденьку с тетенькой больше не слыхать, отчего и облегчение, и ужас одновременно. Неужто мы оторвались? Или они спрятались среди деревьев и выжидают?
На улице ночь, пока еще темно. Дорогу разглядеть помогают луна и звезды, которые ее хоть чуть-чуть да освещают. После жизни в подвале наши глаза уже привыкли к темноте, и в этом дяденька с тетенькой нам уступают.
Понятия не имею, где мы. Улица, дома. Правда, домов не так уж и много, а какие есть – разрушены деревьями, а сами деревья большие, высокие, но не настолько, чтобы мы с Гусом могли за ними спрятаться. В домах темно, свет почти нигде не горит. Трава везде запущенная, до колен высотой, и в ней полным-полно колючих сорняков, которые царапают мне голени и ступни, колют, будто ножички, до крови.
Я бегу сломя голову и вдруг налетаю на ветку, да так, что искры из глаз сыплются. Колени сводит, и я застываю, пережидая боль.
– Что случилось? – спрашивает Гус.
Не успеваю я ответить, как где-то сзади хрустит ветка, и я понимаю, что, если мы хотим выжить, надо бежать дальше.
– Бежим! – говорю я, срываясь с места.
Гус тяжело дышит у меня за спиной, и вскоре мы замолкаем, потому что надо сохранить дыхание для бега.
Я запинаюсь об упавшее дерево и падаю на четвереньки. Больно, особенно коленкам, однако разлеживаться и ныть некогда, поэтому я встаю, отряхиваюсь и снова бегу.
– Тут дерево, осторожно, – шепчу я Гусу, зная, что он где-то в нескольких шагах позади, хотя его дыхание все труднее и труднее услыхать сквозь свое собственное.
Ноги устали, ступни тяжелые, как свинец. От страха и одышки бешено бьется сердце. Страшно до жути от мысли, что дяденька с тетенькой сделают с нами, если поймают. После того как наконец почувствовал свободу, умирать совсем не хочется.
Я несусь мимо домов, срезаю по дворам, бегу по дороге.
Через некоторое время ноги устают вконец. У нас с Гусом не так-то много вариантов: несколько домов тут рядом есть, но откроют ли нам посреди ночи? Наверное, не надо рисковать. Если не пустят, поймать нас будет проще простого.
Спрятаться, по-моему, будет лучше. Я оглядываюсь по сторонам в поисках укромного местечка. Бегу уже помедленнее. Я ж не глупая, ни за что не поверю, что дяденька с тетенькой просто сдались да пошли домой.
Во дворе у одного дома я замечаю под корявым деревом сарай.
– Пошли, Гус! – зову я, потому что больше спрятаться вряд ли где можно будет. – Вот сюда.
Тут я вижу на сарае замок; закрыт он, оказывается, ненадежно, так что зайти получится.
Я тихонечко снимаю замок и открываю дверь. Она жутко скрипит. Влезаю в узкую щелочку и даю место Гусу, но тот не идет. Видать, отстал сильнее, чем мне казалось, – надо дождаться.
Только уже в сарае я немножко расслабляюсь. С замиранием сердца жду, когда из ночной темноты появится Гус, а его все нет и нет.
Я гляжу кругом, тихонько зову его… Без толку.
