Онтологический трагизм бытия
Именно культура выступает продуктом собственно человеческой жизнедеятельности, «средством» осуществления функции человечества в мире и тем самым интегральным «способом» заполнения «экзистенциального вакуума». «Культура и есть выход из безвыходных перипетий человеческого бытия» (В. Библер). Более того, по мнению С. Беликовского, «первично-сущностной клеточкой» всякого культуротворчества выступает способ полагания смысла. Ибо «что такое культура… как не вновь и вновь, каждый раз и в каждом своем проявлении осознанно или непроизвольно предпринимаемая человеком попытка вскрыть и утвердить смысл человеческой жизни в соотнесенности его со смыслом сущего». Другое дело, что это лишь бесконечные попытки…
Если потребности людей (витальные, социальные, идеальные, по И. Симонову) относительно одинаковы, то возможности их удовлетворения принципиально не равны и зависят от места, занимаемого человеком (социальной группой) в структуре общества. Социальное неравенство служит источником активности, порождающей и высшие достижения человеческого духа, и самые страшные преступления, а также «уход» неудачников в алкоголь, наркотики или в петлю.
Иначе говоря, если естественная ограниченность средств удовлетворения потребностей приводит на биологическом уровне к борьбе за существование, то аналогом на социальном уровне выступает «борьба за лучшее существование». Естественная дифференциация биологических особей модифицируется в социальную дифференциацию как следствие общественного разделения труда. Степень (а иногда и сама возможность) удовлетворения потребностей становится функцией места индивида в социальной структуре. Социальное неравенство, осознаваемое как несправедливость, является важнейшим фактором, порождающим зависть и преступления, внутривидовую борьбу, войны и революции. Высшие социальные и идеальные потребности – в статусе, престиже, самоутверждении и др., не удовлетворенные посредством Творчества или иной легальной созидательной деятельности, – удовлетворяются путем Насилия, Богатства, Власти (Т. Веблен). При этом насилие является самым простым, «первичным» средством самоутверждения, а власть и богатство – «вторичными», опосредованными. Надо ли говорить, что всякая революция против власти и насилия оканчивается новой властью и новым насилием (так что, по словам X. Ортеги-и-Гассета, «каждая революция выдвигает пустую химеру более или менее полно осуществить какую-либо утопию. Эта попытка неизбежно проваливается»).
И пожалуй, последнее в связи с обществом и закономерностями его развития. Мы уже знаем, что энтропия и негэнтропия, организация и дезорганизация, «добро» и «зло» идут рука об руку и что – увы! – побеждает отнюдь не добро. Разумеется, люди испокон веков мечтают об обществе без зла, о счастливом обществе, о рае на Земле, о светлом будущем… И хотя, быть может, бесчеловечно разрушать эту веру (блажен, кто верует!), следует для сильных духом уяснить абсолютную ее утопичность. Принципиально невозможно создание общества без социальной патологии, без социального «зла», без борьбы и побежденных, как нельзя «отрезать» один полюс магнита, сохранив другой (получим два новых магнита, каждый с двумя полюсами), или же раскачивать маятник в одну только сторону (он тут же остановится). Попытки же осуществить царство Божие на Земле кончались до сих пор и не могут кончаться иначе впредь, как морем крови, еще большими мучениями и несчастьями – будь то крестовые походы Средневековья, гитлеровский «тысячелетний рейх» или же наше «светлое будущее»… История – не сказка со счастливым концом.
Итак, во-первых, существование Человека и Общества – лишь фрагмент, элемент, момент Единого мирового процесса самоорганизации материи. Во-вторых, человечество и общество конечны, преходящи, «смертны», как всё без исключения в этом лучшем из миров… В-третьих, существование каждой системы, включая человека, человечество, общество, возможно лишь за счет иных систем (человека – за счет других людей, природы, общества; общества – за счет человека, людей, природы, других обществ). За сверхорганизацию расплачиваемся насилием, жестокостью, тоталитаризмом и т. п. За Гегеля, Гёте, Гейне человечество расплачивается Гитлером, Герингом, Гиммлером, за НТР и ЭВМ – Хиросимой и Чернобылем… В-четвертых, если и существует какой-то объективный «смысл» человеческого существования, то он не в идеальных фантомах, а в выполнении онтологических функций: негэнтропийной и «самопознания» Мира. В-пятых, онтологический трагизм бытия, заключающийся в конечности, смертности и индивидуального, и родового, и социального существования, усугубляется социальным злом (внутривидовой борьбой «на уничтожение», социальным неравенством, несправедливостью, завистью, нищетой и т. д. и т. п.). Ибо основной закон социальности – урвать побольше кусок от общественного пирога, меньше дать и больше взять (А. Зиновьев).
По ту сторону отчаяния…
Настоящая человеческая жизнь начинается по ту сторону отчаяния.
Ж.-П. СартрЧеловек небытия мужествен. Его мужество – это мужество быть, несмотря на ничто, а не только несмотря ни на что.
А. Н. Чанышев«Несчастный? А почему, собственно говоря, вы вообще решили, что вы должны быть счастливы?.. Почему вы вообще решили, что вы будете единственным счастливым исключением из всеобщего правила?» Это обращение к великому Гёте в пьесе Н. Шмелева. И действительно – откуда убеждение, что человек рожден для счастья (как птица для полета…)? Как пропагандистский миф – другое дело. Но реальная жизнь очень далека от мифического счастья. Скорее уж, «человек рождается на страдания» (Иов) и «дни… бегут скорее челнока и кончаются без надежды» (Иов). «И люди будут издыхать от страха и ожиданий бедствий, грядущих на вселенную» (Лк.). «И возвратится прах в землю, чем он и был» (Екклесиаст)…
Вся история человечества, история каждой человеческой жизни – муки, страдания, горе, несчастье. Правда, с искорками счастливых мгновений. Но суть-то ведь не в сведении баланса времени «счастливых» и «несчастливых» минут, часов, дней. Суть – в неизбывном онтологическом трагизме бытия: в его преходящести, конечности, смертности. Да еще, пожалуй, и в заданности существования: «Здесь я могу быть, но не хочу; там хочу, но не могу; и здесь, и там я несчастен» (Августин); «Не понимаю, что делаю: ибо не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то и делаю» (ап. Павел); и вообще, «Вашей долей было то, что вы ненавидели, и, что вы любили, не было вашей долей» (Будда).
Смертно все живое (и неживое тоже). Но человек – единственное существо, осознающее свою смертность (высшие животные нередко предчувствуют Нечто, что есть их смерть).
Осознание обреченности (и заданности) суть отчаяние. Отчаяние как осознание трагичности бытия.
И тщетно человек мучительно бьется всю жизнь – осознанно или же нет – над смыслом своего существования.
Но человек, как правило, не в состоянии вынести обреченности, заданности, бессмысленности существования. И тогда – осознанно или же нет – он ищет утешение в радостях и развлечениях (carpe diem!), в религии или мистике, в «самоувековечении» (в творчестве, деяниях) или же в утопиях типа коммунизма: «…эта милая сердцу угнетенных и обездоленных сказка о потерянном и возвращенном рае» (М. Киссель). Все это, с точки зрения автора – малицириста, – есть страусизм.
Вопрос о смысле жизни – это и вопрос о смерти. Сам поиск смысла жизни – реакция на знание о смерти. «Осознание смертности – важнейший импульс человеческой активности» (О. Борецкий), страх смерти – источник философии, науки, искусства, вообще творчества (не в этом ли еще одна «хитрость мирового разума»: дать человеку знание своей смертности, чтобы побудить добросовестнее выполнять антиэнтропийную функцию?!). Томас Манн так объяснял творчество Льва Толстого: «Что же было всему основой? Плотский страх смерти». О страхе смерти как источнике искусства пишет академик Дмитрий Лихачев. И не является ли текст статьи, лежащей перед вами, уважаемые читатели, плодом подсознательного желания автора (скептика, малицириста, гордящегося своим не-страусизмом…) продлить бытие после смерти?!
Во всяком случае, единственно достойная «подготовка» к смерти – полнота жизни, раскрытие и реализация потенций, самоосуществление в созидании. Как заметил великий знаток трагизма бытия и его абсурдности Ф. Кафка: «Тот, кто познал всю полноту жизни, тот не знает страха смерти. Страх перед смертью – лишь результат неосуществившейся жизни».
И все же…
Достойная человека, осмысленная жизнь возможна лишь по ту сторону отчаяния, при полном и осознанном избавлении от иллюзий и надежд, жизнь – Вопреки (бренности и бессмысленности). Идея достойной и мужественной жизни «вопреки», «наперекор», без надежд и иллюзий наиболее плодотворно развивается французскими экзистенциалистами Ж.-П. Сартром, А. Камю, А. Мальро. В сопротивлении Судьбе, существовании «наперекор громадной тяжести судьбы» (А. Мальро) видят они долг Человека. Но такой Человек («человек небытия», по А. Чанышеву) – мужественный человек. «Он понимает, что всякая ситуация преходяща, он видит ничтожество всякой ситуации на фоне просвечивающего сквозь нее небытия, он смело смотрит вперед без надежды и отчаяния».
«Стоицизм – мировоззрение мужественных людей. Не все люди таковы», – возразил Ю. Булычев автору, выступившему с докладом в марте 1990 г. на заседании клуба «Сизиф». Да, конечно. Но ведь я и не претендую на решение проблемы. Моя задача – лишь попытаться высветить ее, представив некий ход авторских рассуждений. И только.
Non sequiter, или Рассудку вопреки
Верую, ибо абсурдно.
ТертуллианИ еще несколько «вопреки». Пока и поскольку человек существует – вопреки обреченности и бессмысленности существования, но и именно в силу этой своей обреченности – нелишне помнить, что жизнь каждого – его единственная жизнь. И все, чем обладает человек, – это время собственного существования («Ибо жизнь моя есть день мой – и он именно мой день», – писал В. Розанов). А отсюда – самоценность каждого мига бытия. Чем бесследнее исчезновение, тем ценнее каждое мгновение существования. И «ценность» индивидуального бытия человеческого определяется не столько его длительностью, сколько наполненностью.
Пока и поскольку человек существует, он сосуществует с себе подобными и «меньшими братьями» (вина наша перед которыми безмерна). Не пора ли оценить принцип veneratio vitae А. Швейцера? И дело не только в альтруизме и гуманизме, но и в реализме и эгоизме: благоговение перед жизнью – любой жизнью, включая свою собственную.
Пока и поскольку человек существует (и сосуществует), не есть ли основа нашего сосуществования сосочувствие обреченных? Вспомним у Марины Цветаевой:
– Еще меня любитеЗа то,Что я умру…И может быть, тогда – Вопреки всему – будет легче встретить Конец с мудрым пониманием: «Достиг кончины, ради которой родился». Это уже Аристотель.
Размышления постороннего[6]
Я с детства (!) – либерал (не по В. Жириновскому), космополит (и, как говорил К. Маркс, «горжусь этим»), принципиальный противник смертной казни. Я не политик и не политолог (отсюда – название текста). Голосовал я всегда за «Яблоко» и «яблоковцев», что неудивительно, ибо я – «интеллигент со стоптанными ботинками», по совершенно верному определению г-на Рогозина. Мой девиз: «Свободный человек в свободной стране!»
Лучшее время моей жизни – горбачевская перестройка (с «Московскими новостями» Е. Яковлева, «Огоньком» В. Коротича и т. п.). В 1990 г. меня первый раз в жизни (в 56 лет) выпустили в «капиталистическую» страну, Швецию. Я в это не мог поверить, пока самолет не поднялся в воздух, а когда оказался в Стокгольме, не было человека счастливее меня… С тех пор я побывал почти во всех европейских странах, а также в Японии и Корее, в Австралии и Новой Зеландии, в Бразилии и Чили, в США и Таиланде, но воспоминания о первом глотке свободы остались навсегда.
Но и в самый разгар перестроечной эйфории я знал и говорил ближним (прежде всего, другу, жене, помощнику – Наташе), что это ненадолго, ибо в этой стране никогда ничего хорошего быть не может. Тем не менее была маленькая надежда: на мой век хватит; может быть, чаша возврата к привычному российскому рабскому существованию минует меня. Не миновала.
Поражение «Яблока» и СПС, конечно, трагично. Но оно лишний раз подтвердило «своеобразный» характер России и менталитета ее народа.
Трагедия современной России имеет давние корни. Россия никогда не была демократическим государством, никогда не была правовым государством. Менялись деспотические режимы – княжеский, царский, императорский, советский, но народ оставался бесправным, забитым, нищим, влача рабское существование. Это понимали лучшие представители российской интеллигенции. П. Чаадаев писал в 1854 г.: «По своему происхождению и по своим отличительным чертам русское рабство представляет собой единственный пример в истории: в современном состоянии человеческого общества она не знает подобного»[7]. М. Лермонтов писал в 1841 г., уезжая на Кавказ: «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ»[8]. А. Чехов, как известно, в одном из своих писем конца XIX в. говорил о необходимости «каплю за каплей выдавливать из себя раба». Даже представитель российского славянофильства А. Хомяков, которого трудно заподозрить в «западничестве» и отсутствии патриотизма, с горечью отмечал: «Ничего доброго, ничего благородного, ничего достойного уважения или подражания не было в России. Везде и всегда были безграмотность, неправосудие, разбой, крамолы, угнетение, бедность, неустройство, непросвещение и разврат. Взгляд не останавливается ни на одной светлой минуте в жизни народной, ни на одной эпохе утешительной»[9]. Все прогрессивные реформы, попытки вывести страну из рабского состояния заканчивались возвратом к авторитарному или тоталитарному режиму.
Вот почему, правы, как это ни ужасно, Жириновский и Рогозин, утверждая, вполне обоснованно, что населению России не нужны свобода и демократия, что результаты выборов в Думу 7 декабря 2003 г. отражают подлинные «чаяния» российского народа. Впрочем, о «вреде» свободы для народа мы знаем еще от Великого Инквизитора Ф. Достоевского…
Но если это все так, то ничего и нельзя было сделать? Победа тоталитаризма, национализма неизбежна? Наши «правые», демократы ничего и не могли сделать? Не совсем так. У современной, посттоталитарной России был шанс замедлить откат, отойти на заранее заготовленные позиции, закрепить завоевания, если не полной демократии, не вполне цивилизованности, то хотя бы сохранить свободу слова и прессы, бизнеса и Личности, не допустить разгула национализма, милитаризма, восстановления всевластия КГБ (под какими бы тремя буквами это ни скрывалось). Всё проиграли, всё сделали своими руками.
Если «Яблоко» «виновато», так сказать, «пассивно» – недоработали, не учли, не сумели, не успели, то СПС «виновен» активно. Находясь у власти de jure или de facto, «кинули» десятки миллионов людей ваучерной приватизацией; плодя десятки олигархов (дай бог им здоровья), откровенно наплевали на «униженных и оскорбленных», коими оказалось большинство населения. Обеспечив возможности для десятков долларовых миллиардеров, оставили на грани или за гранью нищеты не только миллионы пенсионеров, но и инженеров, врачей, учителей, милиционеров (кроме генералов), военных (кроме генералов), ученых, квалифицированных рабочих. Беря пример с Запада (и это – правильно!), забыли, что современное общество сильно благополучием масс, большинства, а не безумным сверхбогатством одиночек. Официальный фондовый (децильный) коэффициент 1:15 (по данным экспертов, 1:25) – гарантия нестабильности, конфликтности общества. Заигрались, господа.
В результате мы сегодня имеем в России:
• третье место в мире по уровню убийств (после Колумбии и ЮАР);
• второе место в мире по уровню самоубийств (после Литвы);
• первое место в мире по душевому потреблению алкоголя (обогнав традиционного лидера – винодельческую Францию);
• самый высокий в мире уровень смертности (15 на 1000 жителей) после Восточной и Центральной Африки (16 на 1000 жителей);
• 147-е место в мире по продолжительности жизни, и то только благодаря женщинам (72 года), ибо продолжительность жизни мужчин – 59 лет – одна из самых низких в мире (ниже только в странах Африки, в Папуа – Новой Гвинее, Судане, Бенине и т. п.);
• 36 миллионов, или четверть населения страны, бедняков, чьи доходы ниже нищенского прожиточного минимума (по данным директора ИСЭПН РАН профессора Наталии Римашевской, «Новая газета», 16–19 октября 2003 г.) и полунищенское существование как минимум еще двух четвертей населения;
• вымирающую (правда, еще с советских времен) деревню;
• тотальную коррумпированность всех уровней всех ветвей власти;
• как следствие – наступление на несговорчивый бизнес;
• армию, опасную разве что для собственной страны;
• абсолютно беззаконную Генеральную прокуратуру и неправосудные суды.
Какие варианты развития ситуации и возможного выбора поведения остаются для «не патриотов» после 7 декабря?
• Надежда на «разумную» «сильную руку», которая поднимет страну за шиворот и втащит ее, сильно сопротивляющуюся, в цивилизованный европейский мир. Шансы призрачно малы, да и Петром Великим поблизости не пахнет.
• Смиренно выживать («не верь, не бойся, не проси»…).
• Всем сидеть…
Валить отсюда, пока не поздно.
«Сеять разумное, доброе, вечное», авось, лет через пятьсот Россия дорастет до идеалов свободы и демократии… («жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придется…»).
Толерантность в России: возможность и невозможность[10]
Существующий в России веками рабский, холопский дух, сочетающийся с презрением к иноземцам, инородцам и иноверцам, я считаю величайшей бедой, а не национальным здоровьем.
Андрей СахаровНа прошлой конференции «Пределы толерантности в современном обществе» я выступил с несколько провокационным сообщением – «Толерантность без границ». Я и сегодня убежден, что без высокого уровня толерантности само существование человечества является проблематичным, а вместо поисков в России «национальной идеи» следует обратиться к так называемым «общечеловеческим ценностям», хорошо известным цивилизованному миру. Это либеральные, демократические ценности.
При сегодняшней активной дискуссии о либерализме в России следует подчеркнуть, что проблемы либерализма и толерантности тесно связаны.
Этимологически и исторически либерализм ассоциируется со свободой (лат. libertas – свобода)[11]. Как всякое понятие, либерализм имеет множество значений и смыслов в зависимости от эпохи, политической ориентации исследователя, сферы знаний (для социологов либерализм связан с утверждением свободы личности, для юристов – с равенством прав, соблюдением прав личности, для экономистов – это, прежде всего, свобода предпринимательства – laissez faire и т. д.)[12]. Не будучи четко определен, он интуитивно понятен. Как утверждает «Энциклопедия Британника», «мы все, не сознавая этого, дышим воздухом либерализма вот уже четыре столетия». И этот воздух – «дух свободы». Либерализм же выступает политическим, социальным, философским, правовым отражением, осознанием неразрывности Человека и Свободы, свободы как необходимой предпосылки человечности. Либерализм включает отстаивание свободы человека, его прав и политических, социальных, экономических свобод, равенства всех, толерантности (терпимости) по отношению к инакомыслящим и инакодействующим, свободы действий, пока и поскольку это не нарушает свободы и прав других. Либерализм – «это убеждение в том, что каждый человек имеет право жить так, как хочет, если уважает права других»[13]. А отношение к «иным» – лучший показатель цивилизованности/нецивилизованности общества.
Либерализм как интеллектуальное, политическое (а не только экономическое – свобода предпринимательства – laissez faire) явление включает толерантность, терпимость к инакомыслию и инакодействию как неотъемлемую составляющую. Из либерально-демократических ценностей особенно актуальны сегодня:
• ненасилие (ибо без него – гибель, как индивидуальная, так и в конечном итоге человечества как рода);
• толерантность, терпимость – политическая, расовая, этническая, конфессиональная, идеологическая (ибо без этого невозможно «ненасилие»);
• интернационализм или космополитизм (ибо без него – нетерпимость).
Национализм влечет за собой нетерпимость, ксенофобию, а она ведет к насилию.
Другое дело – фактическая реализация этих «вечных» ценностей в современном мире. Увы, в России не эти ценности нынче в моде.
И это неудивительно, ибо за тысячелетнюю историю российского рабства и нищеты выработался соответствующий национальный менталитет. Коллективизм, общинность вместо культа Индивидуальности; православная соборность вместо протестантской этики сильной личности, человека, «делающего себя сам» (во избежание недоразумений замечу, что автор – атеист и вышесказанное не является «пропагандой» одной конфессии в ущерб другой; будучи либералом, автор терпим ко всем религиям и конфессиям); национальная ограниченность, «патриотизм», переходящий в национализм и ксенофобию вместо интернационализма или космополитизма; вера в «доброго царя» (барина, губернатора, президента) вместо отстаивания демократических, либеральных условий существования; ожидание «манны небесной» вместо упорного труда за достойное вознаграждение (а отсюда – зависть к тем, кто богат, даже если богатство достигнуто напряженным трудом).
За годы тоталитарного правления произошли депрофессионализация, деквалификация, маргинализация, да и алкоголизация значительной части населения. Где уж тут до либерализма, демократии и терпимости.
‹…›[14]
Власть все больше делает ставку на силу, единомыслие, поиск «козлов отпущения» за собственную импотенцию и «усиление борьбы» с ними. Соответственно, нетерпимость и насилие рождают ответную нетерпимость и насилие (кстати говоря, терроризм есть, как правило, реакция неимущих и безвластных на террор богатых и власть имущих)[15].
В стране буйствуют скинхеды, националисты, неофашисты. Убийство в Санкт-Петербурге («культурной столице»!) азербайджанского торговца, затем 9-летней таджикской девочки, вьетнамского студента, осквернение еврейских кладбищ, мусульманских мечетей.
Власти Дагестана, а затем Тюмени запретили гастроли Бориса Моисеева по мотиву: «в защиту православной нравственности». Отменен концерт шведского квартета Army of lovers. А вот отклики жителей Тюмени на эти запреты: «Бориса Моисеева я вообще не переношу, правильно сделали, что отменили». Горожане предложили также отменить концерты группы «Ленинград» (они поют «все бабы твари»), Кати Лель («лицом она немного не вышла»).
Единственный в Москве храм кришнаитов сносят, а против строительства нового категорически возражают «возмущенные граждане».
В Москве «Свидетели Иеговы» запрещены судебным решением (не случайно в одном из газетных откликов на это сообщение прозвучало напоминание, что в гитлеровской Германии преследование «Свидетелей Иеговы» предшествовало так называемому «окончательному решению еврейского вопроса»…).
А вот некоторые объективные показатели как нетолерантности в современной России, так и ее (нетолерантности) последствий.
• В 1987 г. погибло от рук преступников 25 706 человек, в 2001 г. – 78 697 человек (более чем в 3 раза), а всего за 17 лет – свыше 1190 000 наших сограждан (табл. 1); только убитых (не считая жертв других преступлений) было в 2002 г. свыше 40 400 человек, в 2003 г. – свыше 38 800 человек[16];
• уровень убийств с покушениями (на 100 000 населения) вырос С 6,3 тыс. в 1987 г. до 23,2 ТЫС. В 2001 Г. (22,5 в 2002 г., 22,1 – в 2003 г.). И это – по милицейским данным, по медицинской статистике уровень убийств составил в 2002 г. – 30,8, в 2003 г. – 29,5. Для сравнения: в 1999–2001 гг. уровень убийств в некоторых странах составил: Австралия – 1,9; Австрия – 1,2; Венгрия – 2,3; Германия – 1,1; Дания – 1,о; Испания -1,1; Италия – 1,5; Канада – 1,8; Нидерланды – 1,5; Норвегия – 0,9; Польша – 2,0; США – 5,6; Финляндия – 2,9; Франция – 1,7; Япония – 1,0[17]1. Начиная с 1990-х гг. Россия прочно занимает третье место в мире по уровню убийств после Колумбии и ЮАР;