– Мужчины во дворце просто помешаны на разговорах о чистоте своей драгоценной крови, – сказала она. – И конечно же, чести «их» женщин.
– Честь – это великая привилегия, – ответил Батикам. – Мне ее очень не хватает. Я даже завидую реге Тейео.
– Нет, черт возьми! Их честь – это ложное чувство собственного достоинства. Она похожа на мочу, которой собаки метят свою территорию. Если тебе и есть чему завидовать, Батикам, то только свободе.
– Из всех людей, которых я знаю, ты единственная никому не принадлежишь и не являешься собственницей. Вот настоящая свобода. Но мне интересно, понимаешь ли ты это?
– Конечно, понимаю, – ответила она. Макил улыбнулся и стал доедать свой завтрак. Солли уловила в его голосе какие-то новые нотки. Смутная тревога породила догадку, и она тихо спросила:
– Ты скоро оставишь меня?
– О-о! Посланница звезд читает мои мысли. Да, госпожа. Через десять дней наша труппа отправляется в турне по Сорока государствам.
– Ах, Батикам, мне будет не хватать тебя! Ты стал для меня здесь единственной опорой… единственным человеком, с которым я могла поговорить или насладиться сексом…
– А разве это было?
– Было, не часто, – со смехом ответила она. Ее голос немного дрожал. Макил протянул к ней руки. Солли подошла и села к нему на колени. Наброшенный халат упал с ее плеч.
– О, прекрасные груди посланницы, – прошептал он, касаясь их губами и лаская рукой. – Маленький мягкий живот, который так хочется целовать…
Реве вошла с подносом, поставила его на стол и тихо удалилась.
– А вот и твой завтрак, госпожа, – сказал Батикам, и Солли, вскочив с его колен, вернулась в свое кресло.
– Ты свободна и поэтому можешь быть честной, – произнес Батикам, очищая плод пини. – Не сердись на тех из нас, кто лишен всех прав на подобную роскошь.
Макил отрезал ломтик фрукта и передал его Солли.
– Он имеет вкус свободы. Узнай его. Это лишь намек, оттенок, но для нас…
– Через несколько лет ты тоже станешь свободным. Мы не потерпим ваш идиотский рабовладельческий строй. Пусть только Уэрел войдет в союз Экумены, и тогда…
– А если не войдет?
– Как это не войдет?
Батикам пожал плечами и со вздохом сказал:
– Мой дом на Йеове, и лишь там меня ожидает свобода.
– Ты прилетел с Йеове? – спросила Солли.
– Нет, я никогда не был на этой планете и, возможно, никогда не буду, – ответил он. – Какую пользу может принести там макил? Но Йеове – мой дом. Это планета моей свободы. И если бы ты знала…
Батикам сжал кулак так, что хрустнули кости. Но тут же раскрыл ладонь, словно выпуская что-то. Потом улыбнулся и отодвинул от себя тарелку.
– Мне пора возвращаться в театр, – сказал он. – Мы готовим новую программу ко Дню Прощения.
Солли провела весь день во дворце. Она настойчиво пыталась добиться разрешения на посещение правительственных рудников и огромных ферм по ту сторону гор, которые считались источником всех богатств Гатаи. Неделю назад, столкнувшись с бесконечным потоком согласительных протоколов и бюрократией Совета, она решила, что ее пустили по кругу бессмысленных встреч лишь для того, чтобы чиновники могли показать свое мужское превосходство над женщиной-дипломатом. Однако недавно один из бизнесменов намекнул ей об ужасных условиях, царивших на рудниках и фермах. Судя по его словам, правительство скрывало там еще более грубый вид рабства, чем тот, который она видела в столице.
День прошел впустую. Она напрасно ожидала обещанных бесед, которые так и не состоялись. Старик, замещавший Сана, перепутал все даты и часы. Намеренно или по глупости он безбожно перевирал языки Вое-Део и Гатаи, создавая тем самым невыносимые ситуации с недопониманием и взаимными обидами. «Майор» отсутствовал все утро, и его замещал какой-то солдат. Появившись во дворце, рега присоединился к Солли с мрачным и угрюмым видом. В конце концов она отказалась от дальнейших попыток и ушла домой, решив принять ванну и подготовиться к встрече с макилом.
Батикам пришел поздно вечером. В середине любовной игры с переменой поз и ролей, которые возбуждали Солли все сильнее и сильнее, его руки вдруг стали двигаться медленнее, нежно скользя по телу, как перья. Дрожа от неукротимого желания, она прижалась к нему и вдруг поняла, что макил заснул.
– Проснись! – вскричала она и, все еще трепеща от страсти, встряхнула его за плечи.
Батикам открыл глаза, и она увидела в них страх и смущение.
– Прости! Прости, – сказала она. – Спи, если хочешь, и не обращай на меня внимания. Ты устал, и уже довольно поздно. Нет-нет, я как-нибудь справлюсь с этим.
Однако он удовлетворил ее желание, и в нежности макила она впервые уловила не искреннее чувство, а работу хорошего мастера. Утром за завтраком она спросила его:
– Почему ты не видишь во мне человека, равного тебе?
Батикам выглядел более усталым, чем обычно. Улыбка исчезла с его лица.
– Что ты хочешь сказать? – ответил он вопросом на вопрос.
– Считай меня равной.
– Я так и делаю.
– Ты не доверяешь мне, – сказала она со злостью.
– Не забывай, что сегодня День Прощения, – со вздохом произнес макил. – Туал Милосердная пришла к людям Асдока, которые натравили на ее последователей свирепых котов-ищеек. Она проехала среди них на спине огромного огнедышащего кота, и люди пали на землю от ужаса. Но она благословила и простила их.
Его руки совершали плавные движения, как будто сплетали историю из воздуха.
– Вот и ты прости меня, – сказал он.
– Тебе не нужно никакого прощения!
– Оно необходимо каждому из нас. Именно поэтому мы, верные Владыке Камье, время от времени просим милости у Туал Милосердной. Мы просим ее о прощении. Почему бы тебе сегодня не стать настоящей богиней?
– Они позволили мне только зажечь костер, – встревоженно ответила она, и макил с улыбкой погладил ее по щеке.
Прощаясь с ним, Солли пообещала прийти в театр и посмотреть на праздничное выступление.
Ипподром, единственное ровное и достаточно обширное место возле города, заполнялся народом. Продавцы зазывали людей к своим маленьким ларькам, дети размахивали флажками, а королевские мотокары двигались прямо через толпу, которая разбегалась в стороны и смыкалась за ними, как вода. Для знатных персон построили рахитичные трибуны, часть которых была прикрыта занавесами для леди и их служанок.
Солли увидела подъехавшую к трибуне машину. Из кабины вышла фигура, закутанная в красную мантию. Женщина взбежала по ступеням и торопливо проскользнула за занавес. Скорее всего, в ткани имелись прорези, сквозь которые дамы могли смотреть на праздничную церемонию. Толпа горожан наполовину состояла из женщин, но то были наложницы и рабыни. Солли вспомнила, что ей тоже полагалось скрываться от глаз людей до того момента, пока король не объявит выход Туал. В стороне от трибун, неподалеку от огороженного места, где пели жрецы, ее ожидала красная палатка. Она вышла из машины и направилась туда в сопровождении подобострастных придворных.
Рабыни в палатке предложили ей чай и сласти, обступили ее, держа в руках зеркала, косметические принадлежности и масло для волос. Они помогли ей надеть тяжелый наряд из красной и желтой ткани – костюм Солли для краткой роли в обличье Туал. До сих пор никто не сказал ей, что надо делать, и на все вопросы смущенные женщины отвечали:
– Ах, леди! Вам все покажут жрецы. Вы пойдете за ними и зажжете костер. Факел и хворост уже готовы.
У Солли сложилось впечатление, что они знали о церемонии не больше ее самой. К тому же они были придворными рабынями, молоденькими девушками, совершенно безразличными к религии. Участие в празднике возбуждало их, как крепкое вино. Тем не менее они рассказали Солли, что олицетворяет костер, который ей предстояло зажечь. Люди бросали в него свои ошибки и проступки. Их прегрешения сгорали и таким образом прощались. Прекрасная наивная идея.
