Пест-серебрушка
– Я его в дом за стол отправил и, как жинка вышла, ее к тебе послал. А сам, как в дом зашел, смотрю, а Пест тарелку в гладь речную вылизал и спит на столе. Я его будить не стал. На лавку уложил, так он до заката и проспал.
– Значит, Лык, мы пока так поступим. Завтра с утра Песта к Руноку отправим, а потом он в полдень у Акилуры будет. После полудня уж ты им займешься. – Староста повернулся к мужику с бородой и русыми волосами. – Ты уж прости, Под, что без тебя сына твоего судьбу решаем, но так надо для всего села.
– Знаю я, старшой. Пест уже не мой сын, – хмуро произнес Под. – Он сын всего села, и мага из него всем миром делать будем…
– Хорошо, что понимаешь. Вир, ты у нас копьем лучше всех владеешь…
Слова старосты прервал хлопок по столу Акилуры.
– Не вздумай, старшой! Аль забыл, что магам оружие в руки брать нельзя? То государев указ, и не надо искушать Песта!
– А как же он будет за себя стоять?
– Кулаки. Только так, а иначе вздёрнут на суку его. Маг может в руки оружие взять только ежели он благородного роду! Так что пусть кулаками махать учится…
Старая дверь скрипнула, и в землянку к Акилуре вошел Пест. С непривычки к сумраку он начал моргать.
– Чего в дверях встал? Проходи, – послышалось из дальнего угла. Пест послушно прошел и уселся на лавку у стола. Послышались шаркающие звуки. К столу подошла старуха и уселась рядом. – Ну, чего ждешь? Доставай камешек и делай, как наказывала.
Пест, не сказав ни слова, достал камень и, вздохнув, положил на стол. Руки он положил рядом так, что ладони были повернуты к камешку.
– Баб Акилура! Может, всё-таки ошибся маг? Нет у меня дара? – тихо спросил Пест старуху. Та отвесила звонкий подзатыльник мальчишке и прокаркала над ухом:
– Не болтай! Делай, как велено было!
Пест сосредоточился и принялся представлять опостылевшую картинку, как из рук часть него перетекает в камешек. Когда это начало даваться с трудом, он услышал голос старухи:
– Делай все так же, только глаза открой!
Открыв глаза, он увидел старуху, которая подслеповато сощурилась, стараясь разглядеть камешек, и сам каменный шарик, который подарил маг, висящий над столом. Концентрация тут же пропала, и шарик плюхнулся на стол. Пест не мог вымолвить и слова, но глаза были широко распахнуты.
– Ох и тянет ворожбой сырой… ох и тянет!.. – Старуха втягивала носом воздух и резко через него выдыхала. – Взлетел камень-то?
– Взлетел, баба Акилура!.. Взлетел! – воскликнул мальчонка. Лицо его излучало неподдельное детское счастье.
– Сядь! На, яблоко съешь, а той, не дай единый, в обморок упадешь! – Старуха протянула ему яблоко. – Сядь и слушай, Пестушка! Выйдет из тебя маг. Незнамо какой силы, но выйдет. И не простой маг. Магия у тебя сырая. Не склонна она ни к огню, ни к земле, ни к воде аль ветру. Сможешь ты всей магией овладеть.
Глаза Песта, словно два разноцветных блюдца, уставились на старуху. Такое выражение лица у детей было, когда Акилура рассказывала детворе сказку или былину.
– Ты уж прости нас, Пестушка, но дар у тебя – это проклятье твое…
– Какое проклятье? – перебил старуху мальчонка. – Баба Акилура, так я ж огню наказывать буду! Я ж как скажу, так весь люд лихой аки кострище полыхать будет!..
– Рот прикрой, когда старшие говорят! – строго сказала Акилура. – Лихой люд он жечь собрался! Ты из нашего люду вышел – тебе и быть магом наместным! Будешь по землям нашему люду дело делать, коли сами не сдюжат. А проклятье сие потому, что себе ты больше не принадлежишь!
– Это как? Я роду своему принадлежу. У меня мамка с папкой есть… – после нескольких секунд молчания задумчиво пробормотал Пест.
– Не сдюжит твой род из тебя мага сделать. И село наше не сдюжит… – старуха говорила это, глядя в глаза Песту. Ее зрачки были белесыми от катаракты, которую некому было вылечить. Лечить в округе умела только она. От этого мальчишке казалось, что на него смотрят белые буркала старухи. – Всей округой будем деньгу немалую собирать да учить тебя всему, что сами умеем. И землю пахать, и травы варить, и железо ковать, и плотничать, и пряжу вить…
– А зачем мне пряжу вить уметь? Не мужицкое это дело, баб Акилура!
– А ты думал в ладоши хлопнешь, да в обычный платок ворожба поселится? Чтобы такой платок спрячь, маг его сам должон делать да ворожбу ворожить, пока делает. А кто за тебя ворожить будет, коли ты платок вязать не умеешь? Кто за тебя отвар целебный варить будет, коли ты варить отвар как не знаешь? Чего умолк? Меч тоже ковать надобно уметь, чтобы на него ворожбу поселить. А кузнецов в селе нашем немае. Сам знать должон. Вот и думай! Вся округа за тебя встанет. Всем миром собирать да учить будем.
– А ты меня ворожбе научишь? – спросил Пест.
– Не умею я ворожить по-мажьи, а что умею – всему обучу и что знаю – все расскажу…
Спустя несколько месяцев
Пест сидел у маленького окна и выводил буквы на дощечку, покрытую воском. При этом он высовывал язык и горбился, стараясь вывести букву как можно сильнее. На мгновение послышался свист, и мальчишке прилетело по спине розгой.
– Спину выпрями, не то будешь кривой, как Акилура! – Рунок довольно строго относился к мальчику. Он заставлял писать его буквы, пока те не получались идеально ровными. Читать у Песта уже получалось, но пока по слогам.
Пест не проронил ни звука, лишь закусил нижнюю губу и выпрямился. Рунок нагнулся над восковой дощечкой и взглянул на писанину мальчишки.
– Ох ты горюшко! Жимолость так не пишется! Нет там буквы «ы»! – Он уже хотел снова отвесить Песту подзатыльника, но заметил, что тот поглядывает в окно. За окном, вид из которого выходил на околицу селения, происходила процедура прощания. Пикард, староста и еще двое мужиков обнимались.
– Дядько Рунок, а куда Пикард уходит? Да еще в латах кожаных?
– В городище он идет. В Вивек. За учебу твою узнавать, да за постой пока учиться будешь.
– А почему Пикард и зачем его в латы одели?
– На дорогах лихого люда хватает, а уж одинокого ходока им раз моргнуть, прирезать. Так, может, он еще ноги унести сумеет. А его отправили, ибо пришлый он, из лихого люда, но смертью не пачканный. Да и долг живота у него. Перед Акилурой живот в долгу держит он. Она его, раненого, выхаживала и сказала, что проклят он. Родовым проклятьем проклят. Не может он наследников иметь. Вот и послали его в городище. Судачат, что сам вызвался… – Рунок отвел взгляд от окна, где Пикард, переобнимавшись со всеми, пошел прочь от селения. У крайнего дома он остановился и, обернувшись, поклонился в пояс, достав рукой земли и прихватив щепотку. Выпрямившись, он посыпал голову землей и, развернувшись, пошел прочь от села.
– А далече до Вивека идти? – спросил Пест, не отрывая взгляда от удаляющейся спины Пикарда.
– Две недели, ежели на коне по тракту. Пикард – не дурак и по тракту не пойдет. Я так мыслю, он по лесу, вдоль тракта пойдет. Он лихой люд знает и на рожон не полезет.
– Это ж ему не две недели ногами идти!
– Месяц в одну сторону и обратно еще месяц, так что к посевной обернуться должон. – Рунок взглянул на задумавшегося Песта. – О чем задумался?
– Боязно за Пикарда, дядько Рунок. Голову сложить может.
– Всегда боязно, Пест. И голову сложить может и ни с чем вернуться. Ты на Акилуру смотри. Ей уж скоро сотня зим будет. Старшой как-то спросил ее, отчего та единому душу не отдает. Знаешь, что она ответила? «На кого я вас оставлю? Перемрете без слова духов местных да совета предков мудрых!» Мамка мне так рассказывала. Вот! То и страшно, Пест. Ежели без нее останемся, то худо совсем будет. Она и зверя голодного от села отводит, и слово о неурожае от духов вещает. Ежели б не она, народ с голоду не раз зимой душу единому отдал бы. Вот это страшно!
– А как мы без Акилуры раньше жили? – задал совсем не детский вопрос Пест.
– Как другие. Так же и жили. Лапти последние да детей на торжище бы везли, чтобы знахарку какую к себе переманить. Без них совсем худо было бы… – Рунок еще раз взглянул в окно и, не найдя спины Пикарда, скомандовал Песту: – Следующую букву пиши. Завтра прописные писать учиться будем…
Спустя несколько месяцев
Едва рассвело, дверь в дом старосты с грохотом открылась. Вошла Акилура, крикнув на весь дом:
– Старшой! Собирай мужиков!
– Чего кричишь? – воскликнул мокрый староста. Он был гол по пояс и вытирал лицо. Под ногами стояло деревянное ведро.
– Пикард на лысом холме лежит! Медведь подрал его! Не успеете – до седьмого колена прокляну!
После этих слов староста подобрался и спешно начал одеваться.
– Пальта! Детей буди! Глав родов и воев ихних нихай ко двору зовут, да с латами и оружием!
Немолодая женщина выскочила из-за печи и, взглянув на супруга, мигом кинулась за печь. Спустя полминуты оттуда пулей выскочили трое ребят и скрылись в дверном проеме, чуть не сбив Акилуру.
– Собирай мужиков, а я к лесу пойду. С хозяина леса долг спрошу, он вас коротким путем проведет. Да не медлите, как соберетесь сразу к лесу идите.
Староста не ответил. Он кивнул и продолжил затягивать шнуровку на нагруднике, а старуха маленькими шагами, но быстро перебирая ногами, вышла из дому…
– Лесничий, дружочек! Возьми пирожочек да ко мне подойди. Помощь мне окажи, – повторяла Акилура как мантру, положив кусок пирога на пень, который находился на границе леса. Сзади послышался топот мужиков. Старуха вытянула назад руку, давая знак им остановиться.
Одетые в кожаную броню мужики остановились на расстоянии ста метров. Акилура умолкла и, замерев, стала вглядываться в лес. Спустя минуту она слегка хлопнула в ладоши. Звук же от такого хлопка вышел оглушительный и эхом разнесся по окрестностям.
– Чего шумишь? Тут я! – послышалось из-под ног старухи. Из травы поднялась кривая ветка.
Используя пару веток как руки, а другую пару – как ноги, она поднялась. – С чем пришла?
– Долг с тебя спросить хочу! – прокаркала та в ответ.
– Долг говоришь? – Писклявый голос ветки приобрел задумчивые нотки. – Чем долг взять хочешь?
– Мужик, что на лысом холме, живой?
– Живой покамест!
– Вот к тому мужику и отведешь старшого села с людьми. И зверя от мужика того отведешь!
– Зверя-то я отведу, а старшой не знает к лысому холму дороги?
– Знает, но ты его своими тропами поведешь!
От этих слов Акилуры ветка зашипела.
– Не бывать тому, чтобы по моей тропе человек шастал!
– Я тебя не просто так прошу! Я с тебя долг живота требую!
– Не бывать, я сказал! – Писк ветки приобрел истеричные нотки.
– Забыл ты, кто тебя из духов лесных вытащил! Забыл, кто тебя кормит! – Акилура протянула руку с разбухшими суставами в сторону ветки и сжала пальцы в кулак. Сжимая кулак до побелевших костяшек, она начала его вращать. От ветки послышался писк, наполненный болью. – Я тебя хозяином леса сделала, я тебя от магов пришлых прятала, я тебя кормлю силою своею! Забыл ты, чье сердце под лавкой у меня лежит! Силу в себе почуял!
– Сделаю! Сделаю, отпусти! – На срыве пищала ветка, изгибаясь в причудливые формы. – Все сделаю!
– Мужиков обратно, вместе с тем, что на холме лежит, так же по своей тропе воротаешь! – со злостью прокаркала Акилура. – Не дай единый, я услышу слово плохое от мужиков! Месяц без еды сидеть будешь!
Ветка выпрямилась до исходного состояния и упала, а старуха повернулась к мужикам и махнула рукой.
– Держи! Это зелье, что с торжища мужики привезли. На раны Пикарду нальешь, а что останется – в рот выльешь. Как воротаетесь – Пикарда ко мне несите. И поищите в округе. Духи предков сказали, не с пустыми руками идет! – Старуха протянула маленький флакончик старосте. Тот кивнул, и они с мужиками двинули к лесу…
Спустя пару дней
– Звала, Акилура? – Староста смотрел на серое, осунувшееся лицо местной ведуньи.
– Звала! Глав родов собрал?
– Здесь мы! – Послышалось из-за спины старосты.
– Песта привел?
– Тут я, баб Акилура! – Послышался голос Песта.
– Заходите тогда, чего встали? Ты, Пест, сядь у печи, да помалкивай и на ус мотай! А ты, староста, и вы, главы родовы, на лавку садитесь.
Пройдя в комнату, мужики уселись на лавку, рядом с лежаком, на котором лежал Пикард. Он лежал на животе и размеренно сопел с закрытыми глазами. На всех места на лавке не хватило, и некоторые остались стоять рядом. Староста сел напротив лица Пикарда.
– Просыпайся, Пикард! Старшой говорить с тобой хочет! – С этими словами Акилура провела рукой по лицу раненого. Глаза Пикарда открылись, уставившись на старосту, и на лице растянулась улыбка.
– Дошел всё-таки я, старшой!
– Добре, что дошел! Рассказывай, что в городище видел! Все рассказывай! – Староста хмурился, глядя на него. Было за что. Пикард вернулся без кожаной брони, без сапог и без единственного в селении клинка. Клинок был среднего качества, и владеть им никто не умел, но это была ценность для всего селения.
– До городища дошел без лиха… – начал Пикард, нахмурившись под взглядом старосты. – В городище попытался люд расспросить, но ты без меня знаешь, что без добра для себя никто пальцем не шевельнет. Я покумекал и так и эдак и пошел в харчевню. Долго искал, где маги ночуют, но найдя – нос повесил. Цены были такие, что тех серебрушек, что ты мне дал, и на ночь постоя не хватит. Приютился я у портовых мужиков в бараке, за бутыль медовой. Слово за слово я им дело рассказал. Они-то мне и рассказали все. И про постой, и про житье городское. Ты прости меня, старшой, но пропил я твои серебрушки. Не сдержался… не гневайся, единым молю!
– Забыл яму холодную да ушат воды ледяной… но не о том речь. Ты говори, что выведал! – староста цедил слова сквозь зубы. Было заметно, что он очень зол.
– Тех, кто у магов учится, студиозусами кличут. Или студентами. Кто как. Так вот те, кто не из благородных и не купчьи дети и деньгой не сорят, они угол у люда городского снимают. Цену все берут разную. Это и от того, есть ли стол да шкаф в комнате, зависит, так и от того, большая ли комната. В порту люд не богатый, но за десяток грошей можно угол с топчаном да столом с табуретом снять. Еще узнал, что студиозусы работают во время учебы. Учатся они с утра, но не с рассвета, а как солнце хорошо над горизонтом встанет. Учатся они до зенита солнца. А дальше сами науку учат или же праздно шатаются. Тех, кто работает, не много. Узнал о троих. Двое у лекаря местного в послушниках ходят, а один – у кузнеца. У магов много благородных учится, посему они простой люд в ученье сильно не жалуют. Своими глазами видел, как благородный у ворот академии простой люд кулаком угощал. Тот даже встать не решился, да как пес дворовый у ног калачом лежал. – Пикард хотел перевернуться на бок, но тут же воскликнула Акилура.
– А ну ляжь обратно на живот! Только кожу нарастила!
Пикард вздохнул и лег обратно на живот, продолжив рассказ.
– Я, значится, подождал, пока солнце в зенит выйдет да студиозусы разбредутся, и к охраннику на воротах в пояс поклонился да грош в руку сунул. Он меня гнать сначала хотел, а потом добро дал. Спросил я, мол, как принимают, чего стоит, а он мне в канцелярию путь указал. Там мне все и рассказали. Маг, что у нас был, не соврал. За обучение, чтоб без контракта на службу государеву на пять зим, деньгу берут в сорок золотых государевой чеканки. Наукам учат их пять зим. Мантию да писчую доску с собой иметь надобно. А то, что у нас Пест силой никакой не отмечен, не страшно. Мол, какие экзамены сдаст, те знаки ему и выдадут. Тут уж от усердия и прилежания его зависит. Что сможет выучить, то и унесет с собой.
– Какие знаки? – спросил староста.
– Так по закону государеву, уж как три зимы, ежели человек даром обладает да обучение прошел, то должен иметь знаки на груди. Их иглами да чернилами с ворожбой делают. И стереть никак нельзя, ибо на коже их делают. – Среди мужиков раздался гомон, так как татуировки никто не делал и все считали это уделом шаманов на севере государства. – И для неблагородных они экзамены проводят. Умеет ли дите писать, читать и считать. Это обязательно. Еще дар проверяют у дитя. Ежели он подходит, его зачисляют. Ежели нет, то от ворот поворот. Еще, старшой, я вот, что узнал. В академию зачисляют до пятнадцати зим. Старше не берут. Архи… рус словом обмолвился, что чем младше дите, тем лучше маг выходит. Вот так вот старшой…
– Что в мешке тащил? И где мешок ворожбой замарал? – спустя несколько минут молчания спросил староста.
– Я когда от пьянки отошел, старшой, думать начал, где поспать да поесть найти. С мужиками портовыми работать начал. Товар грузил да склады охранял. Два месяца так работал и денег немного собрал. – Пикард протянул к мешку руку и начал развязывать горловину. – Я к студиозусу сходил, когда в обратный путь собрался, и в пояс поклонился. Попросил мешок заворожить, чтоб чужой коснуться не мог.
– То, что он в учениках ходит, это ладно. Он так мешок твой заколдовал, что Изунт в штаны наклал, как в руки взял его. Так и шел обратно с мешком и штанами полными! – Староста засмеялся. Его смех поддержали все мужики, кроме одного. Самого Изунта, который покраснел.
– Боялся я, старшой, что лихой люд поймает. Вот и зачаровал на последние гроши. А нес я в нем вот что. – Пикард принялся вытаскивать из мешка книги. – На что хватило. Книги обычные без ворожбы. Мне в канцелярии бумагу написали, какие книги брать, чтобы Песту с них толк был. Два десятка грошей за такую бумагу отдал, – со вздохом произнес Пикард. – У меня не хватило только на одну книгу. Вот еще доску чародейскую купил. С ней палка вот такая. Маг палку даром своим заряжает, и палка эта по доске как перо с чернилами пишет. А еще вот. Архив… Арус… Этот мужик в канцелярии сказал, что Песту еще эти камни нужны будут. Я почти все деньги на них спустил. Пришлось еще три дня в порту работать, чтобы на еду в дорогу набрать.
Пикард достал маленький мешочек и высыпал на ладонь прозрачные камешки.
– Дай сюда! – потребовала Акилура. Взяв в руки камни, она начала их нюхать.
– Куда доспех с мечом дел? – строго спросил староста, пока старуха что-то бормотала над камнями. – Пропил?
– Прости, старшой… виноватый я. Как оклемаюсь, за все ответ держать буду. – Староста хмуро взглянул на Пикарда, но ничего не сказал ему, а обратил взор на Акилуру.
– Что за камни, Акилура?
– Для ворожбы этот камень. В нем часть своего дара хранить можно, а когда ворожбу маг творить будет, он не свой дар тратить будет, а тот, что в камне этом. Зело нужное Песту дело! И книги нужные, но не всему я смогу его научить.
– Добрый поход вышел! Зла я на тебя, Пикард, не держу, но главы родовы думать будут, как с тебя за клинок добрый и латы стеганы спросить. Лечись пока, а мы совет держать будем…
Еще несколько лет спустя
В землянке Акилуры горела масляная лампа, стоявшая на столе. На улице уже смеркалось, а через бычий пузырь в окне свет проникал неохотно. За столом сидел Пест и читал книгу, а перед ним устроилась и слушала Акилура.
– …Все стихии взаимосвязаны и неразделимы. В любом объекте в нашем мире есть как стихия воды, огня, воздуха и земли, так и света, тьмы… – Пест читал уже словами, но довольно медленно.
– Тоже мне невидаль! Сие каждому ведуну ведомо! – Усмехнулась старуха.
– Дак как тож быть может? Вот он я! Откуда во мне стихии? Не горю я, да ветер во мне не гуляет!
– Аль не догадался? – С прищуром спросила старуха. – Одиннадцатая зима твоя наступает, а дальше носа не видишь! Кровь твоя – не течет как водица? Кость твоя не тверда как камень? А может, ты не ветром дышишь? Так, может, ты без согреву зимой проживешь?
Пест задумался. Почесав коротко стриженные волосы, он начал неуверенно рассуждать:
– Без воды человек не живёт. Кровь его – это его водная стихия… Кость человека – это его земляная стихия, ибо тверже камня нет ничего. Воздух в человеке в груди его… – Пест стукнул себя по груди, издав глухой звук. – Ежели воздух в грудь человек не вдыхает, то жить он долго не сможет. А огонь внутри каждого горит, ибо тепло у человека внутри.
– Неужто думать научился? – Старуха засмеялась каркающим голосом. – Ты только языком меньше трепли и то, что надумал, при себе держи. Люд он везде разный, может и зло затаить, а может и в глаз кулаком сунуть. В городище лучше вообще помалкивай, да на ус мотай.
– Баб Акилура, а в дереве тогда как?.. – Старуха не ответила, но с прищуром взглянула в глаза Песту.
– Что по весне собирал с детворой? С кадками по лесу бегали?
– Сок! Сок в стволе да воздух по всему стволу! Дерево оно ж не тонет!
Акилура заулыбалась беззубым ртом от слов Песта и кивнула своим мыслям.
– Так оно! Сии знания зело нужные, нам тебя к Дорожичам собирать на зиму надобно. Посему стараться с тобой будем землей овладеть, а ежели выйдет, то и огнем. Ворожить без ученья ты не сможешь, но железо силою напитать да горнило без огнива зажечь сможешь. В ковке это больно нужное дело будет. Открывай книгу с обложкой зеленой.
Спустя несколько лет
Пест сидел за старым, отполированным столом в землянке Акилуры. Сквозь маленькое оконце, затянутое бычьим пузырем, угадывались фигуры.
Фигуры местной детворы, собравшейся за ульем, который нашел один молодой охотник.
– Чего умолк? – спросила Акилура задумавшегося Песта, повернув ухо к окну. – А-а-а… Тоже за ульем со всеми хочешь?
– Хочу, баба Акилура… – вздохнув, произнес Пест. Он уж возмужал, подрос и еще сильнее раздался в плечах. Лицо начало приобретать грубые черты.
– Ну, коль хочешь, иди… – с прищуром произнесла старуха. – Неволить не буду…
Пест посмотрел на стол, а затем на свои руки, еще раз взглянув в окно.
– Не пойду, – со вздохом произнес Пест. – Не можно мне своей жизнью жить и то делать, что вздумается.
– Эко как! Ну тогда рассказывай.
– Что знать тебе хочется, баб Акилура?
– Рассказывай, как наказ мой выполнил, как учеба твоя у Трипона – кузнеца из роду Дорожичей – прошла. Что сумел? Что не вышло? Все рассказывай! С прошлого урожая тебя не видывала, не слыхивала.
Пест сложил руки на груди и, вздохнув еще раз, начал рассказывать. Говорил он короткими рублеными фразами.
– Ты уж прости, баб Акилура, но опозорил я село наше. Я со старшим сыном, наследником старосты Дорожичей, на кулаках сошелся. Зело хорошо тот на кулаках бьется, и не смог одолеть я его. Тут меня зло взяло, и не стерпел я. Кулаком с огнем из дара ему в левую скулу сунул.
– Знаю я про то дело. Аль, ты думаешь, что рана жжёная сама так быстро заросла? Не печалься. Ты рубаху сними и спину свою покажи.
Пест скинул на скамью рубаху и повернулся к Акилуре спиной. На спине красовались росчерки шрамов. Шрамы были прямые и явно от кнута. Необычным было только то, что шрамы сильно выпячивались, словно приклеенные. Акилура провела кончиками пальцев по спине, ощупывая шрамы.
– Добро кнута получил! Добро! Соленой водой поливали?
– Оной самой! – ответил Пест и передернул плечами.
– Добро!
– Да, какое уж тут добро!
– Обыкновенное! Помнишь, чего боялся до розг?
– Боялся, что помрет сын старосты и он виру с села нашего возьмёт! Ночь, пока в яме сидел, все единому молился, чтобы живой был.
Старуха с прищуром взглянула на Песта и кивнула своим мыслям.
– От рожи подпаленной не всяк помрет. Только ежели на роду написано. Про все знаю, врачевала я лицо его. Подпалена останется, конечно, но жить будет и наследника сделает. А ежели ты еще раз с кем на кулаках сойдешься – я тебя прокляну на два колена! Ишь! Силу в себе почуял! А я тоже хороша! Огню да земле обучила! – Акилура принялась копаться в корзине, которую с собой принес Пест. – На вот, яблочко скушай… Будет урок тебе, да ему в память на жизнь. А мой наказ за огрехи твои таков: будешь учиться душою глядеть да носом магию чуять! Понял меня?
Пест упер взгляд в пол и согласно кивнул.
– Ты мне за кузнечье ремесло скажи. Что Трипон говорит, тяжко было аль легко?
– Работа в кузне не тяжелее нашей плотницкой, да вот Трипон говорит, что металла не чувствую да мастера из меня не выйдет.
– Кузнец средней руки значится. Но и то в хлеб. Косу аль подкову выковать сможешь?
– Смогу, баб Акилура! Я себе нож сковал! – С этими словами Пест достал из-за пояса небольшой ножик. Тонкое и узкое лезвие делало его больше похожим на шип или полированный плоский гвоздь. Длиной он был в две трети ладони здорового мужика.
– Аль не знаешь ты, Пестушка, что магу оружие в руки брать нельзя? Аль ты на суку повисеть решил, за шею подвешенный? – Голос Акилуры снова приобрел каркающие нотки. Она протянула руку в требовательном жесте.
– Так то ножик по хозяйству! Ширина лезвия в два пальца, длина меньше ладони! Не оружие сие, баб Акилура! Мне кузнец сразу наказ дал. – Пест вложил в ее руки ножик, который сам выковал.