Адмирал

Когда он отдал приказ разворачиваться навстречу британцам, подчинились ему беспрекословно. Орднунг, чтоб его. Но лица у немцев были нерадостные – похоже, героями они не были и хорошо помнили: у «Ринауна» шесть орудий калибром пятнадцать дюймов, и удары их снарядов броня линейных крейсеров не выдержит. Видя это, Колесников усмехнулся одними губами и, повинуясь неистребимой преподавательской привычке, сухо пояснил:

– Это английское корыто лучше держит волну. И снаряды его на дальней дистанции пропорют нам палубы. А вблизи мы имеем шанс сыграть на большем количестве орудий и суммарном весе залпа, да и броневой пояс у нас куда толще. Если повезет и сделаем кроссинг, то у него будет четыре орудия против наших восемнадцати.

– Но мы можем попробовать оторваться, – робко заметил кто-то.

– Во-первых, – педантично начал перечислять Колесников, – он нас догонит. Или вы забыли, как наше бронированное чудо справляется со штормом? Никак. Во-вторых, отходя, мы сможем работать только кормовыми башнями и потеряем все преимущество в артиллерии. И, в-третьих, даже если линкорам удастся уйти, он устроит нашим транспортам и эсминцам резню не хуже лисы в курятнике. Мы прикрываем десант, а не бултыхаемся в море потому, что нам это нравится. Даже если мы погибнем, то остановим англичан и спасем жизни немецких солдат. Люди ценнее техники. И, кстати, герр Хоффман. Начинайте пристрелку. Вряд ли попадем, но кто его знает.

Насчет людей и техники он ввернул специально. Здесь находились не только офицеры, но и матросы – рулевые, сигнальщики… Офицеры промолчат, конечно, но солдатский телеграф работает в любой армии, и если удастся пережить этот бой, легенда об адмирале, жертвующем собой, чтобы спасти простых солдат, завтра же пойдет гулять по кубрикам, а там и по другим кораблям. И до пехоты рано или поздно дойдет. Что это даст? Может, и ничего, а может, очень многое. Как повезет. И наверняка доложат на самый верх. Чтобы при штабе да без стукача – да не бывает такого, адмирал точно знал про двоих, но наверняка есть и те, про кого он не слышал. Опять же, это может не привести ни к чему – а может понравиться дорвавшемуся до власти ефрейтору, просидевшему в окопах всю Первую мировую. Понравится – сострижем бонус. Нет – ну и пес с ним. В любом случае, репутацию ему это не испортит.

– Герр адмирал. Осмелюсь напомнить. Носовые башни кораблей в такой шторм заливаются. Может произойти замыкание и…

– Хоффман, – нытье отнюдь не жаждавшего лезть под вражеские снаряды командира «Шарнхорста» вызвало у Колесникова жуткое раздражение. Судя по всему, у настоящего адмирала было бы такое же чувство, поскольку он не почувствовал уже ставшей привычной паузы между мыслью и словами. – Пускай ваши матросы хоть бушлатами щели затыкают, но за результат вы мне отвечаете головой. И если башня выйдет из строя не от вражеского снаряда, а по любой другой причине, я отдам вас под трибунал! Ясно?

Начальственный рык возымел ожидаемое действие. Во всяком случае, все принялись заниматься своим делом, и не пытались лезть с личным мнением. И артиллеристы очнулись наконец от спячки – во всяком случае, башня «Антон» начала пристрелку. То же делали и артиллеристы «Гнейзенау». Даже если не попадут, нервы британцам попортят, цинично подумал Колесников, возвращаясь к руководству первым в жизни морским боем.

Как ни странно, он не испытывал даже намека на мандраж. Лишь несколько позже до него дошло – реакция тела, не раз слышавшего рев снарядов, позволяет сохранять спокойствие и сознанию. Биохимия, не более того. Сейчас это, а также еще не до конца освоенные знания адмирала Лютьенса пришлись более чем кстати.

Корабли шли на сближение с противником неторопливо – шторм и неудачная конструкция носовой оконечности весьма мешали. Из-за качки эффективность стрельбы тоже была первоначально околонулевой. Но дистанция, с первых минут боя не слишком большая, все равно достаточно быстро сокращалась, и результаты не замедлили сказаться. Причем, надо сказать, вполне ожидаемо.

Первыми накрытия добились англичане. Ничего удивительного, больший калибр – большая точность. По корпусу будто молотом ударили. Через секунду удар повторился. Это было еще не попадание, просто разорвавшиеся на небольшой дистанции снаряды контузили «Шарнхорст» взрывами. Что случится, если такие «чемоданы» угодят в слабобронированную палубу, не хотелось и думать. Впрочем, и в близких разрывах приятного мало, но на этот раз корпус выдержал, хотя лопнувшие от сотрясения лампы засыпали пол мелким стеклянным крошевом. Эту неприятность вполне можно было перетерпеть, хотя, конечно, от такой близости смерти разом стало неуютно.

Однако накрытие – это, конечно, хорошо, вот только достать до врага первыми удалось немцам. Не потому, что их артиллеристы оказались лучше, скорее, наоборот – Колесников помнил, что в той, прежней истории и те, и другие показали себя не на высоте, то ли из-за шторма, то ли еще почему. Но если у британцев процент попаданий выглядел удручающе низким, то у немцев он получился и вовсе безобразным. Однако сейчас, очевидно, сработала статистика – все же в сторону «Ринаун» вели огонь двенадцать тяжелых орудий, а в такой ситуации количество выпущенных «в сторону цели» снарядов значит не меньше, чем мастерство артиллеристов. А главное, результаты попадания увидели многие.

Одиннадцатидюймовый снаряд, выпущенный с «Гнейзенау», угодил в британский корабль позади второй башни и с грохотом разорвался среди пирамиды надстроек. Особого вреда он не причинил – вместо прямого удара произошла цепь рикошетов, и обошлось без пробития брони. «Ринаун», по сути, только хорошенько тряхнуло. Три с лишним сотни килограммов стали и взрывчатки превратились в огненный смерч и ливень осколков, но вред от него ограничился парой раненых. Однако вспышка от взрыва была замечена на германских кораблях, и известие, что «влепили», моментально прошло по отсекам. Естественно, реакция немцев была куда сдержаннее, чем у оказавшихся в подобной ситуации русских, но настрой сразу же заметно поменялся. Люди стали действовать и веселее, и злее, а это в бою немаловажно.

Для британцев это было звоночком, и, возможно, сделай они правильные выводы, все могло бы пойти и по-другому, но тут им повезло, причем дважды. Во-первых, залило-таки носовую башню «Шарнхорста». Замыкание в электропроводке – и громада массой в сотни тонн и огневой мощью с хороший, полностью автономный форт моментально превратилась в груду мертвого железа. Во-вторых, один из британских снарядов угодил в немецкого флагмана. По счастью, он ограничился тем, что сковырнул за борт грот-мачту, хотя на самом деле последствия от попадания оказались куда серьезнее. Сотрясение привело к выходу из строя кормового радара, что пока что не влияло на боевую эффективность корабля, но грозило серьезными проблемами в будущем.

Из вспышки взрыва и резкого снижения интенсивности обстрела британцы сделали не вполне корректные по причинно-следственным связям, но абсолютно логичные и правильные выводы. Германский флагман поврежден, и надо его поскорее добить, а учитывая шторм, для этого требовалось сблизиться. При всей своей чопорности англичане и азартный, куда более азартный, чем считающиеся импульсивными французы и итальянцы, и храбрый народ, поэтому даже мысли о том, что стоит отвернуть, уклоняясь от боя с двумя немецкими кораблями, моментально выветрилась из их голов. Напротив, они еще решительнее устремились вперед и даже увеличили скорость, что оказалось роковой ошибкой.

Колесников с каменным лицом стоял, не обращая внимания на взгляды подчиненных. Те в свете открывшихся обстоятельств совсем не против были бы отвернуть, но адмирал одним лишь холодным взглядом заставил их отшатнуться. Что творилось у него на душе, можно было понять лишь по тому, как хрустнули сжатые в кулаки пальцы. Продержаться, любой ценой продержаться, пусть и с уменьшившейся на треть огневой мощью и под жестоким обстрелом. Сократить дистанцию – и раздавить британца сосредоточенным огнем двух кораблей, а иначе никак. Всего несколько минут… И его линейные крейсера с немецкой дисциплинированностью шли вперед.

Дистанция сокращалась, точность огня возрастала. «Шарнхорст» практически не выходил из-под накрытий, то справа, то слева от него вставали огромные водяные столбы, некоторые даже окатывали палубу, словно того, что забрасывал на нее шторм, оказалось мало. От гидравлических ударов постепенно сдавала обшивка, по стыкам начала где понемногу, а где все интенсивнее просачиваться вода. Дважды пятнадцатидюймовые «чемоданы» попадали в корабль, разворотив палубу, а третий проделал огромную сквозную дыру в надстройках и благополучно разорвался над морем. Артиллеристы «Шарнхорста» смогли ответить на это всего одним снарядом, и тоже в надстройку, где он натворил дел, но воинственного пыла англичан охладить не смог.

Однако, принимая на себя всю ярость английских орудий и фактически жертвуя собой, «Шарнхорст» отвлекал их внимание от «Гнейзенау». Артиллеристы последнего вполне отдавали себе отчет, что долго так продолжаться не может, и на всю катушку использовали преимущества необстреливаемого корабля. За время сближения они добились целых пяти попаданий, которые не нанесли серьезного урона огневой мощи «Ринауна» (выбитая батарея из трех четырехдюймовых орудий не в счет), но продемонстрировали англичанам, что броня их корабля попаданий немецких бронебойных снарядов не выдерживает и дальнейшее сближение может оказаться вредным для здоровья.

Убедившись, что проклятые боши и не думают отворачивать, командир «Ринауна» отдал приказ о смене курса. Откровенно говоря, Колесникова он опередил буквально на минуту – тот, убедившись, что дистанция сократилась, и летящие по настильной траектории вражеские снаряды теперь смогут поразить только прикрытый мощным, соответствующим кораблю классом выше, броневым поясом борт, сам готовился отдать аналогичный приказ. Он планировал поставить британцев под продольный огонь, но тем самым давал им шанс отвернуть и разойтись на контркурсах. Однако получилось то, что получилось, англичане начали первыми, и оставалось лишь лечь на параллельный курс и, медленно сближаясь, надеяться на прочность брони и мастерство артиллеристов.

С ничтожной по меркам середины двадцатого века дистанции попадания начали следовать одно за другим. И вот здесь выяснилось, что пятнадцать орудий главного калибра против шести – это здорово! Даже без учета большего количества снарядов, сосредоточенный вес бортового залпа двух немецких кораблей превосходил возможности английского корабля. К тому же теперь в дело включились пятнадцатисантиметровые и стопятимиллиметровые орудия немецких линкоров, намного превосходящие и числом, и весом снаряда артиллерию среднего калибра британцев. Ну, и в качестве вишенки на торте у последних возникла еще одна проблема. Артиллеристам «Ринауна» приходилось распределять огонь между двумя немецкими кораблями, что тоже не улучшало его эффективность. А немецкие артиллеристы, хорошо понимая расклады, в этот момент развили максимальную, почти технически предельную скорострельность, и результат не замедлил сказаться.

Не прошло и получаса, как результат боя стал ясен. Несмотря на шторм, превратившийся в медленно ковыляющую по волнам груду развалин «Ринаун» пылал от носа до кормы. Возле разбитых орудий среднего калибра рвались снаряды, из шести пятнадцатидюймовок уцелело две, но и они могли угрожать наседающим немцам, скорее, номинально. Удары четырех шестидюймовых снарядов практически в упор, с интервалом в несколько секунд, башня пережила. Броня, детище английских сталеваров, оказалась на высоте, но теперь проворачивать стальную махину можно было только вручную, а дальномеры показывали дистанцию от Земли до Марса. Система же централизованного управления огнем отказала еще раньше, когда немецкие снаряды главного калибра вдребезги разнесли дальномерный пост, радар, да и вообще половину надстроек. Скорость корабля упала до жалких шести узлов, борта зияли огромными дырами, а дифферент на корму медленно, но неуклонно нарастал. Словом, имелся закономерный результат неравного боя, и огромный, водоизмещением свыше тридцати тысяч тонн, корабль представлял собой классическую иллюстрацию ужасов войны.

Однако, несмотря на повреждения, тонуть «Ринаун» пока не торопился, и у английских моряков оставался еще неплохой шанс довести его до базы. Ну, или хотя бы приткнуть к берегу, что в условиях шторма выглядело куда предпочтительнее шлюпок. Сейчас, несмотря на серьезные потери в личном составе, аварийные партии все еще боролись – и небезуспешно – с пожарами, ухитрялись локализовать затопления, а механики и вовсе делали чудо. Невзирая на то, что из четырех десятков котлов уцелело не более половины и из пробоин в бортах валил даже не дым – пар – машины все еще работали, и винты, неторопливо вращаясь, толкали крейсер вперед. В общем, шанс был, вот только немцы не желали отпускать свою добычу.

Бой дался эскадре Лютьенса нелегко. «Шарнхорст» с трудом ковылял по волнам, сохранив не более десяти узлов хода, и лишился всех орудий главного калибра. В носовую башню, и без того молчавшую, влетел снаряд, пробивший броню и уничтоживший артиллерийские расчеты до последнего человека. В башне «Цезарь» снаряд угодил в ствол орудия перед самым выстрелом, вызвав детонацию уже находящегося в нем снаряда и приведший к полному уничтожению башни. Теперь ее руины гнилым зубом торчали посреди палубы. Третью башню попросту заклинило. Досталось и всему остальному, но, как ни удивительно, несмотря на ураганный огонь и преимущество в калибре орудий, нанести «Шарнхорсту» повреждения, угрожающие его живучести, британцы не смогли. Броневой пояс толщиной в триста пятьдесят миллиметров выдержал обстрел, и ни разу за весь бой крен корабля не превысил трех градусов, а машины исправно работали. Больше проблем доставлял поврежденный руль, перо которого с трудом установили в нейтральное положение. В принципе, из-за необходимости в шторм управляться машинами и снизился ход. Так что ситуация выглядела тяжелой, но далеко не безнадежной, и за способность корабля вернуться на базу можно было не волноваться.

По сравнению с ним, «Гнейзенау» отделался очень легко. До момента, когда удачным залпом удалось подавить кормовую башню «Ринауна», он получил всего два снаряда главным калибром. Один из них, правда, сделал в носовой оконечности немецкого корабля дыру размером с добрые ворота, и пришлось снизить ход – несмотря на то, что пробоина была заметно выше ватерлинии, волнами ее заливало изрядно. Помпы справлялись, но усугублять положение не хотелось, а общая потеря скорости другими участниками боя позволяла «Гнейзенау» без ущерба предотвратить ускорение затопления. Второй снаряд повредил офицерские каюты – неприятно, но на боевых возможностях корабля это сказалось меньше, чем гибель от того же взрыва десятка матросов. Правда, стодвухмиллиметровых снарядов линейный крейсер успел нахвататься изрядно, однако повреждения надстроек можно было перетерпеть, а борта ими попросту не пробивались. Получить же снаряд в слабо защищенную палубу «Гнейзенау» уже не грозило, на последнем этапе боя траектория их была не просто настильной – противники били друг по другу практически в упор.

По всему выходило, что именно «Гнейзенау» светила полезная, но малопочетная роль палача. Оставшийся практически безоружным «Шарнхорст» мог долбить британцев остатками среднего калибра хоть до посинения без серьезных шансов на успех. Сдаваться английские моряки не собирались, а отпускать их не хотелось от слова «вообще». Не для того дрались, не для того умирали. И потому обстрел линейного крейсера не прекращался ни на минуту. Впрочем, у немецких артиллеристов появились и новые цели.

Британские эсминцы, лидером которых, собственно, и выступал «Ринаун», наконец подоспели к месту боя. Обычно стремительные и смертельно опасные, в шторм эти корабли разом теряли свои преимущества. Их валяло на волне, не давая толком организовать огонь и без того достаточно маломощной артиллерии, а скорость падала настолько, что угнаться за идущим в атаку линейным крейсером они попросту не могли. Главное же, основное оружие эсминцев – торпеды – в такой ситуации теряло свою эффективность. То есть выпустить-то их можно было, а вот попасть – уже вряд ли, волны делали курс торпед абсолютно непредсказуемым. Единственный плюс – облегчался корабль и избавлялись от взрывоопасного груза, но – не более. Словом, атаковать пусть и поврежденных, но далеко не беззащитных гигантов им сейчас категорически не рекомендовалось.

Однако не из того теста слеплены британские моряки, чтобы бросить своих и с позором ретироваться, даже не попробовав склонить часу весов на свою сторону. Девять эсминцев начали атаку, несмотря на плотный заградительный огонь. Обстрел с них был, скорее, средством занять артиллеристов и слегка давить на нервы немцам – за все время атаки в цель попал только один снаряд, что уже можно считать везением. Непонятно даже, на что они рассчитывали, ведь чтобы в шторм иметь шансы дотянуться до немецких кораблей торпедами, им пришлось бы выходить на минимальную дистанцию под огнем «Гнейзенау». И отрезвление наступило достаточно быстро.

Уже после третьего залпа «Гнейзенау» среди идущей в первой волне четверки эсминцев начали подниматься в небо фонтаны накрытий. Еще через минуту на одном из британских кораблей плеснуло яркое пламя, почти сразу же скрытое высоченными всплесками от падения других снарядов. Когда они опали, стало видно плачевное положение корабля. Одиннадцатидюймовый снаряд буквально оторвал ему носовую оконечность, и теперь быстро теряющий ход эсминец на глазах погружался в волны. С палубы его горохом сыпались за борт фигурки людей – очевидно, спасать корабль было уже бесполезно.

Почти сразу под накрытие попал второй эсминец. Попаданий удалось избежать, но близкие взрывы контузили корабль, и он, замедляясь, начал отворачивать. Остальные в безнадежный бой не полезли, ограничившись выпущенными торпедами. В другое время залп семи эсминцев не оставил бы немецким кораблям и тени шанса, но сейчас наблюдатели «Шарнхорста» смогли заметить лишь одну торпеду, прошедшую далеко за кормой, остальные же бесследно канули в штормовом море.

После отступления эсминцев эскорта наступил момент истины и для «Ринауна». Под градом тяжелых снарядов упорно огрызающийся остатками противоминной артиллерии корабль окончательно потерял ход, а затем начал быстро ложиться на борт. Наблюдающий за этим Колесников вздохнул и только сейчас почувствовал, что китель его насквозь промок от пота. Снял фуражку, провел рукой по волосам, и ничуть не удивился, почувствовав себя будто из бани.

– Господа, я поздравляю вас с победой германского флота. «Адмирал граф Шпее» отмщен.

Слова получались будто сами собой. Собравшиеся вокруг офицеры внимали адмиралу с немым восхищением. Колесников усмехнулся:

– Начинаем спасательную операцию. Наши враги были храбрыми людьми и хорошими моряками, не стоит бросать их здесь. И рассчитайте курс, сразу после того, как подберем англичан, возвращаемся на базу.

– А может, «Гнейзенау» лучше продолжить патруль? – робко поинтересовался кто-то.

Колесников вздохнул:

– С расстрелянным боезапасом? Думайте, о чем говорите, молодой человек. В этих водах у Великобритании еще как минимум три линкора, и оставить «Гнейзенау» значит подписать ему приговор. Если он встретится с любым из них, то жизнь корабля будет исчисляться минутами. И, кстати, для нас задерживаться в этих водах сейчас тоже противопоказано, поэтому постарайтесь справиться в кратчайшие сроки. И – домой.

Спасательную операцию можно было описать всего одной фразой: «скоро сказка сказывается – нескоро дело делается». В этом плане русские народные сказки оказались пророческими – вылавливание британских моряков заняло почти два часа, и Колесников с трудом удержался от того, чтобы не сгрызть себе ногти до локтей. Радары «Шарнхорста» были уничтожены, а те, что стояли на «Гнейзенау», после многочисленных сотрясений в бою не вызывали доверия. Колесников читал в свое время, что от сотрясений навернулся звонким медным тазом радар на куда более мощном «Бисмарке», и закономерно полагал, что здесь и сейчас может случиться то же самое. А значит, в любой момент, прячась за пелену дождя, может скользнуть хищная тень британского крейсера, обнаружить их и навести на поврежденные линейные крейсера главные силы вражеского флота. Однако показывать волнение было нельзя, и оставалось лишь изображать нордически спокойного, уверенного в себе адмирала, которому все нипочем, и даже попадание вражеского снаряда неспособно заставить его изменить выражение лица. В принципе, опыт имелся – только что весь бой так себя вел, но Колесников чувствовал, что нервы придется всерьез поправлять, и, желательно, коньяком.

В том, что операция затянулась, не было вины его подчиненных. Просто огромные корабли, тем более в шторм и поврежденные, малопригодны для вылавливания из воды плавающих то здесь, то там, людей. Шлюпки были частью разбиты, а в шторм спускать уцелевшие выглядело не самой удачной идеей. Людей вылавливали погрузочными сетями, бросали им концы, за некоторыми, ослабевшими и неспособными самостоятельно удержаться за веревку, спускались, привязав себя тросами, немецкие матросы. Война еще не дошла до той стадии ожесточения, когда вид тонущего противника вызывает чувство удовлетворения или радости. Пока что все здесь были в первую очередь моряками, а потом уже врагами, но скоро это должно было закончиться…

Спасенных оказалось чуть более трехсот человек. Кого-то наверняка не заметили в волнах, кто-то ушел на дно вместе с кораблями или погиб во время боя. На «Ринауне» экипаж был свыше тысячи человек, сколько-то на эсминце, выходило, что погибло от двух третей до трех четвертей тех британцев, что шли в этот бой. Война…

Возвращение получилось воистину триумфальным. Германия слишком отвыкла от побед на море и теперь восторженно встречала героев. Ведомство доктора Геббельса тоже внесло свою лепту в процесс, раструбив на весь мир о великом успехе кригсмарине. На взгляд уже вполне освоившегося в новом теле Колесникова, мелкие странности которого окружающие списывали на легкую контузию (мнение, имеющее право быть, поскольку пару раз снаряды взрывались совсем рядом, и сотрясало боевую рубку «Шарнхорста» изрядно), не такой уж и большой оказался успех. Все же один потопленный корабль, причем не самый мощный и порядком устаревший, никак не тянул на разгром британского флота, как о том вещали на всех радиостанциях. С другой стороны, это все же было победой, к тому же обеспечившей успех, в том числе и других подразделений армии и флота. Как-никак «Ринаун» в этот раз, в отличие от прошлой истории, не смог порезвиться на германских коммуникациях, и эсминцы, которые тогда отправились на дно, здесь уцелели. Причем их командиры наверняка хорошо понимали, что могло случиться, не останови силы Лютьенса британскую эскадру. Да и не только они. Это знание добавляло Колесникову очков как среди командиров кораблей, так и в глазах гросс-адмирала Редера, хотя наверняка в штабах найдутся и те, кто посмотрит на свежеиспеченного героя косо.

Кстати, наверняка косо будут смотреть и рабочие верфей Киля, им-то работы изрядно добавится. Как ни крути, восстанавливать поврежденные корабли требуется в кратчайшие сроки, а повреждения огромны. Впрочем, им не привыкать, справятся. Не зря же получают свои деньги, цинично подумал Колесников.

Встречать корабли заявилась целая толпа официальных, полуофициальных и неофициальных лиц. Последние – это в основном партийные функционеры, любители поорать «Хайль!». Колесников с трудом удержался от того, чтобы поморщиться – все же нацистские приветствия его, воспитанного и большую часть жизни прожившего в СССР, раздражали страшно. С удивлением он понял, что прежний носитель этого тела был с ним солидарен. Не было, конечно, оставшейся наследием той войны ненависти, но все равно служака до мозга костей и монархист по убеждениям, Лютьенс считал большинство наци дорвавшимся до власти быдлом. И, кстати, был противником репрессий против евреев. Не иначе, русская кровь, пусть и до жути разбавленная, сказывалась, хотя, возможно, это был некий снобизм человека, сделавшего себя благодаря личным качествам и таланту, а не поднимавшегося по служебной лестнице благодаря древности рода и протекции.

Как бы то ни было, приходилось играть по здешним правилам, отвечать на приветствия, жать руки и демонстрировать лояльность. Еще требовалось улыбаться огромной толпе совершенно искренне ликующего народа. Боги, как же легко управлять немцами, отдай им приказ – и они станут его выполнять, причем совершенно искренне радуясь успеху и некритично относясь к своим действиям. Хоть дома строй, хоть пленных расстреливай. Орднунг, чтоб его. И осознание этого еще более усиливало раздражение.

Между тем, опытный взгляд политика (а попробуй добиться высот, не владея этим искусством, хотя бы даже на уровне своей профессии) вычленил тех, кто был здесь по-настоящему важен. Гитлер, разумеется, не прилетел, ограничился телеграммой, но и без него… хватало. Во-первых, это, разумеется, собственное начальство. Гросс-адмирал Редер собственной персоной. Умнейший человек, но фанат больших кораблей. И тот факт, что они имеют свойство заслонять горизонт, периодически забывающий. Впрочем, с Лютьенсом у них достаточно хорошие отношения, хотя бы потому, что последний всегда поддерживал шефа и, вдобавок, готов был выполнить любой приказ.