Предтеча

Федосеев66 пишет: “Умирая, Иван Грозный назначил своему наследнику Фёдору Иоанновичу целый регентский совет, состоящий из пяти преданных ему вельмож куда вошли: князь Иван Мстиславский – троюродный брат нового царя (отличался только знатностью рода и сана, поскольку был старшим боярином и воеводой); Никита Романович Юрьев62 – его дядя по матери (его любили как брата и уважали как вельможу ничем себя не запятнавшего); князь Иван Шуйский67– знаменитый защитник Пскова (в нём чтили славу великого подвига и ценили за отвагу и бодрость духа); Иоаннов любимец – хитрый решительный и честолюбивый Богдан Бельский68, воспитатель царевича Дмитрия (его ненавидели как первого любимца Иоанна), а также царский шурин Борис Фёдорович Годунов20 (народ знал его редкие дарования, но его опасались, поскольку он снискал милость тирана и считали его другом Бельского)”. [46]

На момент венчания на царство Фёдор Иоаннович был женат с 1580 года на сестре Бориса – Ирине44. Годуновы появились в Боярской думе, что укрепило положение Бориса при дворе Ивана Грозного, возведённого в боярский чин в 1578 году. Худородные Годуновы были младшей ветвью старинного московского боярского рода, шедшего от Захария Чета, хотя многие историки сомневаются в таком происхождении этого рода. Историк, журналист Емельянов-Лукьянчиков полагает, что Борис Годунов был праправнуком Захария Чета (основателя Ипатьевского монастыря) и правнуком Соломонии Сабуровой (Соломония Юрьевна 1490 –1542, первая жена Великого князя Василия III, канонизирована Русской православной церковью как святая София Суздальская). Версию, что Золотоордынский мурза Чет выехал на службу к Ивану Калите около 1330 года Емельянов-Лукьянчиков опровергает в “Загадках Ипатьевского монастыря” доказывая, что Чет не был татарином, но галичанином (Галицко-Волынское княжество). По другим источникам род Годуновых происходил от рода Зерно, но он – другая ветвь от Захария Чета. Они поднялись в царствование Грозного благодаря тому, что их Вяземское поместье отошло к опричнине69.

Борис и его сестра Ирина рано осиротели и воспитывались дядей – постельничим Ивана Грозного, с которым жили при царском дворе после 1564 года. В 1571 году Борис уже был дружкой царицы Марфы Собакиной70 и женился на Марии71 – дочери шефа опричников Малюты Скуратова-Бельского72, но сам Борис Годунов не был в списке опричников. Он начал свою службу стряпчим в походе “литовского короля”. В 1578 году стал кравчим и выиграл местническое дело с князем Сицким, поскольку его дед по службе был выше деда князя Сицкого.

Поводом для мятежа стал местнический спор между Богданом Бельским и казначеем, знатным боярином Петром Головиным и бывшим, пусть и в дальнем родстве, с Никитой Романовичем. Более ста лет по наследству Головиным передавалась должность царского казначея. Притязания худородного Бельского противоречили традициям, когда в первую очередь принимались родословные, а уж потом личные заслуги. После смерти Грозного бояре не смогли разрешить этот спор. В «Пискаревском летописце»73 описывается мятеж в Москве 1584 года, случившийся ещё до венчания царевича Фёдора на царство, который усмирили пушками на площадях. “… боярин князь Иван Федорович Мстисловской с сыном со князем Федором да Шуйския, да Голицыны, Романовы да Шереметевы и Головины, и иныя советники” [30] партии Годунова, “… Трубецкия, Щелкаловы и иныя их советники, и Богдан Бельской. И похотел Богдан быти болыпи казначея Петра Головина. И за Петра стал князь Иван Мстисловской с товарищи и все дворяне, а за Богдана – Годуновы. И за то сталася прека межу ими.” [30] Позднее Бориса обвинят в подстрекательстве к мятежу и последующем предательстве Бельского с целью использовать его действия как повод для его устранения. Дворяне хотели убить Богдана, дабы он “не утек к царе назад. И вражиим наветом некой от молодых детей боярских учал скакати из Большего города да вопити в народе, что бояр Годуновы побивают. И народ всколебался весь без числа со всяким оружием. И Большого города ворота заперли. И народ и досталь всколебался, и стали ворочати пушку большую, а з города стреляти по них. И бояре межу собою помирилися в городе и выехали во Фроловския ворота, и народ престал от метежа”. [30]

В «Новом летописце»74 главой одной из партий назван Борис Годунов «з дядьями и братьями», а «з другую сторону» указан первый аристократ князь Иван Фёдорович Мстиславский, а с ним Шуйские, Воротынские, Головины, и Колычевы, поддержанные «служивыми людьми» и «чернью московскою». «Новый летописец» обвинял в выступлении «чернь», приписав ей напрасные подозрения в том, что «будто Богдан Белской своими советники извел царя Ивана Василиевича, а ныне хочет бояр побитии и хочет подыскати под царем Феодором Ивановичем царства своему советнику.» [33] От восставших “… чернь и ратныхъ Московскихъ людей: придоша съ великою силою и со оружиемъ къ городу…” [33] успели закрыть ворота Кремля, но москвичи с …”присташа къ черни Рязанцы Ляпоновы и Кикины и иныхъ городовъ дьти боярские и оборотиша царь-пушку ко фроловскимъ воротомъ и хотьша выбити ворота вонь…” [33] требовали выдачи Богдана Бельского, поскольку, по их мнению, тот “хочетъ известь царской корень и боярстае роды”. [33] Фёдор Иванович выслал к ним переговорщиков: князя Ивана Фёдоровича Мстиславского, Никиту Романовича Юрьева и думного дьяка Андрея Щелкалова75, велев сказать, что Бельский будет сослан в Нижний Новгород. Народ успокоился и все разошлись. “Шуринъ же царя Федора Борисъ Годуновъ мстя приходъ на Богдана Бьлского, прежереченныхъ Ляпуновыхъ и Кикиныхъ и иныхъ многихъ дьтей боярскихъ и многихъ посадцкихъ людей поимати повелъ и по городомъ по темницамъ розосла”. [33] В беспорядках погибло около 20 человек, и многие получили ранения.

Регентский совет, состоящий из представителей обеих партий, счёл необходимым сразу после смерти Ивана Васильевича приставить стражу к вдовствующей царице Марии Нагой55, царевичу Дмитрию и их родственникам. После смерти Иоанна Васильевича в Москве боялись народных волнений и боярских раздоров. Очевидно, что клан Нагих52 хотел захватить корону у Фёдора для малютки Дмитрия. Смуты, кроме описанного мятежа не случилось, но, на всякий случай возможных приспешников Нагих и людей, неугодных пятибоярщине76, выслали из Москвы или посадили в тюрьмы.

“Царь же Федоръ Ивановичъ отпусти брата своего царевича Дмитрея Ивановича съ матерью сь ево съ царицею съ Марьею Федоровною на удьлъ во градъ Углечь; съ нямъ же послалъ отца царицына бедна Нагова и братию и всьхъ Нагихъ, да съ нимъ же отпустилъ окаянную мамку ево Марию Волохову (мамкой звали Василисой Волоховой77) да сына его Данилка да Микитку Качалова78”. [33] Пашков79 отмечает, что Царь Фёдор, нежно прощался с братом – младенцем, обливаясь слезами, а Платонов80 пишет, что в Угличе Нагие ни в чём не ущемлялись. У них были хорошие отношения с московским двором, с которым они обменивались подарками на праздники. Однако, в «Новом летописце» можно прочесть: «По преставлении царя Ивана тое же нощи шурин царя Фёдора Ивановича Борис Фёдорович Годунов с своими советники возложи измену на Нагих и их поимаху и даша их за приставы: и иных же тут же многих поимаху, коих жаловал царь Иван, и розослаша их по городом, и иных по темницам, а иных за приставы, и домы их розориша, поместья и вотчины их роздаша». [33]

Заслуга высылки Нагих в Углич принадлежит пятибоярщине – Верховной Думе, которая выслала многих “услужников” Иоаннова, включая клеветников, “других заключила в темницы”.

Высылка Нагих с царевичем Дмитрием и свитой в его собственный удел – Углич, отданный ему ещё Иваном Грозным, происходила не так, как описано в “Новом летописце”. Летописцы не всегда имели возможности наблюдать жизнь Московии воочию, и пользовались не только правдивыми рассказами очевидцев, но и всевозможными слухами и домыслами, которыми была наводнена страна. А уж что касается “Нового летописца”, то это вообще отдельная песня. Боханов32 отмечает, что никакой «Варфоломеевской ночи35» в ближайшие часы после смерти – 18 (28) марта 1584 года Иоанна Грозного не было. Нагие отправились в Углич в удел царевича Дмитрия, завещанный ещё Иваном Грозным только 24 мая (3 июня) 1584 года не как ссыльные, а вполне комфортно со свитой и почётным эскортом из 200 стрельцов.

Митрополит Ростовский Филарет81 был в польском плену с 1611 года, вернулся в Москву только в 14 (24) июня 1619 года и почти сразу же был возведён в сан Патриарха, став фактически соправителем государства, сын которого царь Михаил Фёдорович82 слушался его во всём беспрекословно. Михаила провозгласили Царём в 1613 году на Земском соборе, которому «вся Земля Русская» присягнула на верность. Филарета рядом не было. В Утверждённой грамоте об избрании на Московское государство Михаила Фёдоровича Романова, составленной в мае 1613 года и подписанной всеми церковными Иерархами и прочими «большими людьми», – нет тех интерпретаций событий, касающихся личности Годунова и которые возникнут позже, после возвращения Филарета в Москву. Грамота начинается с утверждения, что верховная власть установлена на Руси Божьим Промыслом, и далее перечисляются все «славные» имена «скипетродержателей Российского царствия», начиная с князя Рюрика7. В документе нет выпадов против Бориса Годунова. Он там преподносится как законный Самодержец всея Руси. Ничего ни о каких «злодеяниях» в Грамоте не говорится, иначе вряд ли там нашлись бы столь благоприятные слова для «Царя-злодея», каковым его представлял Митрополит, а затем Патриарх Филарет. Романовы, после возвращения Филарета из польского плена в Москву летом 1619 года, начали переписывать историю страны. По приказу Филарета все документы свезли в Москву, где был произведён тщательный отбор и уничтожено всё, порочащее действия рода Романовых. Кстати, подобная выемка документов была и при Петре I4. Историки же пользовались лишь тем, что осталось, и было доступным. Современные историки совершили самый настоящий подвиг, когда сумели отделить “зёрна от плевел” и попытались восстановить истину при тщательном сличении сохранившихся документов. Хотя некоторые из них просто переписывали чужие авторитетные мнения, особенно касающиеся личности Бориса Годунова, что, в общем то не удивительно, ибо летописцы вслед за молвой очень редко положительно отзывались о его деяниях. Любые слухи легко распространяются, особенно в отсутствие газет, телевидения и светской литературы, чем и пользовалась боярская оппозиция, которая все положительные деяния Годунова объясняла лишь его властолюбием, меркантильными интересами и желанием возвыситься над обществом. Впоследствии, это повторяли и историки. Только у Боханова можно встретить более или менее заслуживающую внимания историю и мотивы создания “Нового летописца”. Почти вся историография прямо или косвенно указывает на основных виновников возникновения смуты83 – братьев Романовых – Никитичах, как звали их в народе. Никита Юрьевич Романов (он же Юрьев – Захарьин) был родным дядей Ивану Грозному по матери. Стало быть, Романовы были ему ближайшие родственники и кому, как не им было претендовать на трон при недееспособном Фёдоре и незаконнорожденном Дмитрии. Боханов отмечает, что умному и деятельному Филарету нужна была угодная Романовым, но в первую очередь ему самому, история с таким взглядом на ход событий, где бы не было места личным отступлениям и клятвопреступлениям, и в которой бы обвинялись во всех бедах страны, особенно в годы Великой смуты, Борис Годунов и его сторонники. Филарет, произведший выемку почти всех документов смутного времени, изложил свою концепцию описываемых исторических событий свода в упомянутой ранее книге, называемой «Новый летописец». Будучи написанной около 1630 года, она фактически стала «официальной историей», утверждавшей «единственно правильный взгляд» на государственные дела смутного времени с непререкаемыми оценками всем деятелям. В настоящее время в историографии прочно утвердился тезис, что «Новый летописец» создавался при инициировании и непосредственном участии Патриарха Филарета, тем не менее, почти все последующие историки буквально дословно воспроизводили пассажи из текста «Нового летописца». В нём отсутствуют «сомнительные» страницы биографии Фёдора-Филарета и его родни, но зато в избытке присутствуют гневные эскапады по адресу неугодных им лиц и, особенно, Бориса Годунова, который представлен чуть ли не главным злодеем Русской истории описываемого периода. Иногда невольно возникает впечатление, что в «Новом летописце» в этом и есть одна из основных целей его составителей. Вообще, весь «Новый летописец» настроен крайне критически по отношению к Борису Годунову и в описаниях событий до Углича, и после. Летописец пишет о коварных планах и злобных намерениях, как будто Фёдор-Филарет и иже с ним исповедовали Годунова. Будто-бы он открывал им то, что у него «лежало на сердце» и тайно хранилось в глубине души. Поскольку до нас дошло очень мало достоверных свидетельств, раскрывающих истинное положение вещей, особенно касающихся Бориса Годунова и эпохи его правления, историки руководствовались материалами, обнаруженными через годы и десятилетия. Дела правителя подвергаются осуждению и хуле в отсутствии мотивации и конкретных доказательств. Зато во множестве циркулируют домыслы, уверенно выдаваемые за «тайные намерения» Бориса Годунова. Пожалуй, только Краевский84 относился к Борису Годунову с должным пиететом. Карамзину21, несмотря на его желание быть объективным к Годунову, не удалось избавиться от предубеждения окружающих и очистить деятельность Бориса от наговоров, тем более что Карамзин был под влиянием мнения царствующих Романовых. А между тем Годунов не был виноват в истории с Нагими, сосланных регентами после смерти Грозного, но негативное отношение к нему начало проявляться задолго до того, как он стал правителем при Фёдоре. Ах, если бы не его худородство. По мнению Платонова действия Бориса против Нагих обычно воспринимаются как личная месть. Какая злая судьба была у Годунова!

Карамзин считал, что, хотя мятежники и не назвали Бориса, “уважая в нём царицына брата”, Годунов затаился для мести, думая, что клеветники готовят ему гибель и для него было крайне важно: “… наказание Ляпуновых, Кикиных и других главных возмутителей Московской черни: их послали в дальние города и заключили в темницы. Народ молчал или славил правосудие Царя; Двор угадывал виновника сей законной строгости и с беспокойством взирал на Бориса, коего решительное владычество открылось не прежде Феодорова Царского венчания, отложенного, ради шестинедельного моления об усопшем Венценосце“. [11] Трудно судить об объективности Карамзина, тем более что тогда ещё правили регенты. Последующие историки, как и Карамзин, тоже были склонны обвинять Годунова в излишнем властолюбии.

После отъезда Нагих в Углич Богдан в Москве, надеясь занять значительное место в Боярской думе. «Дело» Бельского, сильно озадачило новых правителей. Имена Скуратовых-Бельских для большинства бояр в Думе означало лишь ненавистную опричнину. Регентам царя Фёдора Ивановича было важно решить, кого из ближайших людей Ивана IV возможно оставить на службе. Царский оружничий Богдан Бельский не захотел мириться с их решением и не сумел что-либо изменить.

За Бельским сохранили чин оружничего и почётное положение воеводы в Нижнем Новгороде, лежащем на важной дороге в Казань. Борис Годунов выиграл и в этом случае. Ему оставалось только демонстрировать «праведный гнев», слегка наказывая зачинщиков бунта со товарищи, стрелявших по Кремлю, пусть и в защиту самих бояр, которым, в общем то ничто не угрожало. Он не мог не поддержать устранение из царского дворца Нагих вместе с царевичем Дмитрием и других последователей Грозного.

Фёдор оказался неспособным к полноценному управлению страной, и Богдан Бельский, как «дядька» Дмитрия, мог заговорить о правах младшего царевича на престол. Во всяком случае, в 1605 году, при Самозванце85, он будет всячески прославлять свои услуги, реальные или мнимые, оказанные спасенному царевичу Дмитрию! Из письма от апреля 1584 года Льва Сапеги становится очевидным, что действительно имело место попытка переворота, возможно с сохранением прежнего порядка власти Ивана Грозного («чтобы тот двор и опричнину соблюдал так, как его отец» (http://annales.info/rus/zimin/zim6_04.htm)). Кроме того, Бельский «хотел возвести на престол младшего царевича» (http://annales.info/rus/zimin/zim6_04.htm), но ещё при жизни Грозный отказался от опричнины. Одно дело возвести на престол Димитрия, и совсем другое – вернуть опричнину. Звучит сомнительно, что Бельский хотел её возврата.

Карамзин назвал регентский совет – пентархией. Пентархия ли, тетрархия – об этом до сих пор спорят современные историки. Козляков26 и Скрынников86 сомневаются в том, что Иван Грозный поручил Годунову своего сына. Козляков указывает, что Скрынников ссылается на сведения имперского посла Николая Варкача87 в конце восьмидесятых годов шестнадцатого столетия: «По его донесению выходило, что Борис не был упомянут в духовном завещании Ивана Грозного в качестве «душеприказчика», царь «не назначил ему никакой должности, что того очень задело в душе» [18], а так же на известия, идущие от находившегося в Москве Льва Сапеги, который информировал королевскую канцелярию Речи Посполитой88 о смерти Ивана Грозного, последовавших за этим событиях и составе новых правителей Московского государства. Кстати, завещание Ивана Грозного после его смерти так и не было найдено. «Сведения Сапеги о создании регентского совета из четырех человек (то есть «тетрархии», а не «пентархии») дошли также до Антонио Поссевино50. Бывший папский посол хорошо знал всех четырех регентов в лицо, так как ранее вел с ними переговоры. При этом Поссевино определенно писал, что именно Богдана Бельского, а не кого-то другого, не включили в состав совета при новом царе. Такая расстановка и ««посадка» бояр сразу объяснила Льву Сапеге роль Годунова как первого советника при царе Фёдоре Ивановиче». [18] Разночтение в формулировке пентархия или тетрархия принципиально для оценки роли Годунова. Иностранцы могли ошибаться или сообщали своим монархам то, что им хотелось услышать, или ради интриги. Регенты должны были выбрать между дальнейшим террором или постепенным развитием «земли» с оценкой возможности защиты страны от врагов из Литвы и Крыма с учётом мнения народа, избывшего тирана, пережившего взятие Казани, опричнину, казнь Митрополита Филиппа, Новгородский погром и поражение в Ливонской войне24. Многие осиротели и не только дети, оставшиеся без отца, но и холопы без своего хозяина. Кроме того, люди больше всего ожидали действий от популярного Бориса Годунова. Джером Горсей46 написал, что Грозный даже считал Бориса своим третьим сыном. Впрочем, Платонов (а он относится к нашим современникам – умер в 1951 году)сомневается в том, что имелось специальное распоряжение о формировании совета из пяти регентов. Не удивительно, что к политике Ивана Грозного ещё много лет постоянно возвращались, ибо царь Иван умело подбирал преданных людей. Однако, оставались обиженные царём люди, несмотря на заслуги и свои собственные, и предков. В начале царствования царя Фёдора Ивановича столкнулись «двор» и «земщина». Фаворитам Грозного: Годунову и Бельскому пришлось считаться с заявленными требованиями князей Мстиславских, Шуйских и близких родственников нового царя – бояр Романовых.

Историки, упрекая Бориса Годунова в борьбе за власть, часто забывают, что это была борьба с теми, кто тоже хотел быть поближе к царю или “порулить”. Странно, что даже современные историки порой не хотят понять мотивы стремления Бориса удержаться у власти, который просто бы не выжил в этой мясорубке, если бы сдался. В конце концов, это была борьба за выживание.

О царском венчании 31 мая (10 июня) 1584 года пишет Козляков со ссылкой на Джерома Горсея, участника церемониальных торжеств на одном из лучших мест в Успенском соборе, представляя королеву Елизавету I89, который смог всё хорошенько рассмотреть. Он видел, что «лорд Борис Фёдорович стоял по правую руку» от царя. Остальные Годуновы тоже были на почётных местах, особенно Дмитрий Иванович90. Во время выхода нововенчанного царя Фёдора Ивановича из Успенского собора скипетр и державу нёс перед царем князь Борис Фёдорович, другой князь – богатую шапку, украшенную камнями и жемчугом, его шесть венцов несли дяди царя и братья царской крови.

“А по повелению царя и великого князя Феодора Ивановича стал правити всю Рускую землю Борис Федорович Годунов з братиею и з дядиею: з Дмитреем и Степаном, и з Григорьем, и с Иваном, и с иными своими советники, и з бояры, и з думными дворяны, и з дьяки: с Ондреем Щелкаловым с товарищи”. [18]

Судя по приведённым мнениям историков и иностранцев, Фёдор был чуть ли не юродивым. Русские всегда любили подвижников особого рода, которым были чужды житейские блага – телесные и духовные удобства, почести, слава, уважение и привязанность близких. Юродивые пользовались в древней Руси почетом. Даже вельможи и цари терпеливо выслушивали любые нелицеприятные речи блаженного. Скорее всего, Фёдор был не таким уж придурком, как его рисуют. Отсутствие способности к управлению государством не означает, что он был идиотом. Ему хватило ума передать бразды правления ближайшему окружению, чего не скажешь о последнем Романове – Николае Втором (Никола́й II Алекса́ндрович, 1868 —1918, последний император Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский из императорского дома Романовых. Полковник гвардии, от британских монархов имел звания адмирала флота и фельдмаршала британской армии). Он хоть и был вполне дееспособным, но абсолютно не годился в цари. Ключевский17 объясняет причину состояния Фёдора тяжёлым детством, проходившим в Александровской слободе, среди безобразия и ужасов опричнины. После смерти матери Анастасии Романовны54 “…он рос безматерним сиротой и вырос малорослым и бледнолицым недоростком, расположенным к водянке, с неровной, старчески медленной походкой от преждевременной слабости в ногах”. [24] Его вечная безжизненная улыбка, как-бы зашищала от отцовского гнева. Фёдор вступил на престол с жалостным выражением лица, ставшим со временем невольной автоматической гримассой с выражением забитой покорности. Он не имел своей воли, и потому на престоле искал хозяина. Шурин Годунов заменил ему бешеного отца. Династия вымирала.

Соловьёв писал, что хоть Феодор и вступил на престол возрастным, “…но был младенец по способностям, следовательно, нужна была опека, регентство и открывалось поприще для борьбы за это регентство”. [39] Завещания Ивана Грозного не нашли, но расклад сил был известен царедворцам.

Довольно поэтично, со свойственным ему изяществом, писал о царе Фёдоре Ключевский: «Поучительное явление в истории старой московской династии представляет этот последний её царь Фёдор. Калитино91 племя, построившее Московское государство, всегда отличалось удивительным умением обрабатывать свои житейские дела, страдало фамильным избытком заботливости о земном, и это самое племя, погасая, блеснуло полным отрешением от всего земного, вымерло царем Фёдором Ивановичем, который, по выражению современников, всю жизнь избывал мирской суеты и докуки, помышляя только о небесном” [24], добавив близкого ко двору слова его современника И. М. Катырев-Ростовского92: «Благоюродив бысть от чрева матери своея и ни о чем попечения имея, токмо о душевном спасении» [24] Привёл Ключевский и описание Фёдора польского посла Сапеги: “Царь мал ростом, довольно худощав, с тихим даже подобострастным голосом, с простодушным лицом, ум имеет скудный или, как я слышал от других и заметил сам, не имеет никакого, ибо, сидя на престоле во время посольского приема, он не переставал улыбаться, любуясь то на свой скипетр, то на державу”. [24] Другой современник, швед Петрей93 в своем описании Московского государства начала семнадцатого века также заметил, “что царь Фёдор от природы был почти лишен рассудка, находил удовольствие только в духовных предметах, часто бегал по церквям трезвонить в колокола и слушать обедню. Отец горько упрекал его за это, говоря, что он больше похож на пономарского, чем на царского, сына. В царе Фёдоре мнишество было с царствием соплетено без раздвоения и одно служило украшением другому. Его называли «освятованным царем», свыше предназначенным к святости, к венцу небесному. Словом, в келье или пещере, пользуясь выражением Карамзина, царь Фёдор был бы больше на месте, чем на престоле”. [21]

Вступив на престол, Фёдор как это водилось, раздал многим царедворцам боярские звания, уменьшил налоги, освободил опальных вельмож, вернув имущество, отпустил военнопленных без выкупа, Ивану Шуйскому (умер в 1588 году) герою Пскова – пожаловал все доходы этого города. Но больше всех был вознаграждён “Борис Годунов – он и конюший, и ближний великий боярин, протектор, и наместник Казанского и Астраханского царств”. [46] Служа двум государям, будучи их свойственником и боярином, Борис не был бедным человеком. Иероним Горсей писал о доходах Годунова, который: “… когда еще был в положении подданного, получал до 12 000 фунтов ежегодно, не считая его почетных должностей …” [38] Современники отмечали, что Борис был в состоянии выставить стотысячную армию за свой счет. Горсей вряд ли был справедлив, считая, что “ … под конец своей жизни он сделался в высшей степени скуп, даже до скаредства что было одною не из последних причин его падения; так, например, замечали, что он нередко самолично осматривал входы в свой погреб и в кладовую для съестных припасов.” [38] Годунов был рачительным хозяином не только в своём доме, но и в государстве. Сейчас бы его назвали крепким хозяйственником.