Урожденный дворянин

– А ну, не напирайте на стол! – покрикивала медсестра. – А то вообще ничего не будет!

Пациенты рассаживались перед экраном: передние ряды прямо на пол, средние – на корточки, а задние вынуждены были стоять.

Когда-то телесеансы проводились в столовой, и зрители цивилизованно сидели на стульях, почти как в зале кинотеатра. Но год назад свихнувшийся на политике пациент Овсов по кличке Кобыла, чрезмерно взволновавшись выступлением какого-то министра, с кулаками набросился на экранное изображение чиновника. Буяна чудом перехватили, отволокли в надзорку и привязали на сутки к койке. Кобыла успокоился, но, как выяснилось позже, мстительных намерений своих не оставил. Выйдя из надзорки, он во время тихого часа прокрался в столовую, открыв дверь стыренной заранее ложкой, и в прах раскурочил телевизор стулом. Наверное, прямо как Карлсон, полагал, что ненавистный министр именно там и затаился. Самое интересное, что Кобылу так и не наказали. Напротив, целый месяц прятали его в надзорке, потому что абсолютно все лишенные единственного окошка в мир пациенты горячо и искренне желали Овсова линчевать.

И с тех пор новый телевизор (то есть, конечно, старый телевизор, привезенный Адольфом Марковичем с личной дачи) поставили под замок на дежурном посту и охраняли пуще зеницы ока. И трудно было сказать, кто больше в этом усердствовал – персонал или сами больные…

И на телесеансе Олег был с Настей. Сам того не замечая, Егор покусывал губы, следя за тем, как оба этих пациента стояли бок о бок в заднем ряду, негромко переговариваясь. Так санитар и смотрел около часа, пока его не вызвали на первый этаж: выковыривать из помывочной чифиристов, забравшихся туда, чтобы под шумок предаться пагубной своей страсти.

Егор и сам понимал: долго так продолжаться не может – то, что он держится в сторонке от Олега. Рано или поздно встретиться им придется. И что тогда? На этот счет санитар не имел ни малейших представлений. Он знал только то, что после известных событий симпатии к нему этот парень не питает. И еще, что он, Олег Га й Трегрей, вполне способен взять и перекрутить здоровенную тушу Егора бабочкой – как пряжку ремня Кузина. То, что Олег не расправился с ним до сих пор… или прямо там, на месте, в ночной столовке, ничего для Егора не значило. Как и все подобные ему люди, он действия окружающих привык определять по самому себе. «Олег с этой Настей вроде как отношения замутил, – прикидывал в уме Егор. – Я бы лично не удовлетворился одной лишь оплеухой типу, который мою девку едва при мне не отодрал…»