Прогулка за Рубикон. Часть 3

Отель у старого маяка. 22–23 ноября 1993 года

Из дневника Эдда Лоренца

На следующий день я снова съездил к скале. Наваждение исчезло. Но чтобы добраться до рисунка, надо было иметь альпинистское снаряжение.

Несолоно хлебавши я вернулся в деревню и часа три бродил среди руин. Но ничего интересного не обнаружил.

Перед отъездом Хамед подарил мне потрепанный томик стихов Верлена. Несколько лет назад в деревню приезжал какой-то иностранец и чего-то искал. Но ничего не нашел. А книгу потерял. Конечно, лучше было бы отдать книгу владельцу. Но неизвестно, приедет ли он. А держать у себя вещь, неугодную Аллаху, Хамед больше не хотел.

Стихи Верлена на французском языке были мне ни к чему. Но на обратной стороне обложки было посвящение Рембо. А это уже тянуло на библиографическую редкость.

Пора было ехать к маяку.

Я посмотрел на карту. Маяк находился в километрах пяти от деревни на самом высоком месте узкой косы, вдающейся в море. И я поехал. Поворот, еще поворот, и вот он маяк, похожий на трубу из преисподней.

В ста метрах от маяка дорога повернула к двухэтажному дому в английском стиле. Его скрывала аллея неизвестных мне деревьев, похожих на вязы. От нее к маяку вела насыпная дамба.

Я снял машину с тормоза и подкатил по шуршащему гравию к парадному входу. Все кругом больше напоминало старинное поместье где-нибудь на суровом побережье Уэльса, а не на пустынном берегу счастливой Аравии.

Поставив машину на парковке, я вытащил ключ зажигания и осмотрелся. Дом был старый, но крепкий, с террасой и неуместной для этих мест косой крышей. Перед входом был разбит небольшой цветник с прохладными на вид цветами и двумя магнолиями с ржавыми листьями. Из трещин каменной кладки торчали плети вьюнков.

На трех длинных мачтах хлопали разноцветные флаги. На парковке кроме моей машины стояли еще две.

Я взял сумку и спустился к океану. Мелкие волны накатывали на берег, разбиваясь об отмель.

Берег был усеян раковинами. У самой воды из песка торчали сухие ребра раздолбанного баркаса. Там же валялся панцирь огромной черепахи, примерно полтора метра в длину и почти метр в ширину. По песку шмыгало бесчисленное количество маленьких крабов, и я случайно с хрустом раздавил одного из них.

Все направления были разными, но одновременно и одинаковыми, можно было идти вперед, в воду, или повернуть назад, к маяку, идти направо или налево. Меня снова охватило чувство освобождения.

Еще пару дней и этот затерянный мир очистит меня от всякой злобы.

На верхушке большой дюны красовался развалившийся сарайчик, над которым гордо развивался дайверский флаг. Значит, мне туда дорога.

Из сарайчика вышел старый араб и замахал руками. «Купаться нельзя. Акулы подплывают близко к берегу». На всякий случай он сделал выразительное движение челюстями: «Ням-ням!»

Я стал искать глазами фосфоресцирующий след, который оставляют за собой акулы. Но его не было. Поверхность океана казалась спокойной и однообразной. Хотелось поплавать.

Под навесом стоял большой деревянный стол, наполовину занесенный песком. Рядом с ним торчало жерло старой английской пушки. Я повесил на него одежду, надел ласты и переместился по замшелым плоским камням поближе к воде.

Было уже пять часов. Солнце клонилось к закату. Крики чаек становились все хаотичнее и вздорней. Теперь они, видимо, приняли меня за конкурента.

Я вошел в воду. На ее поверхности играли красноватые блики заходящего солнца. Мелькнула тень крупной рыбы. Везде плавали медузы, расплываясь лиловыми кольцами. Галька на дне складывалась в буквы незнакомого мне алфавита. Издеваясь над собой, я подумал, что это еще одно послание из прошлого.

Отплыв на двадцать метров от берега, я наткнулся на прутья решетки от акул в палец толщиной. И повернул назад.

На отмели я зарылся в бившие меня волны. Не хотелось выходить. Но солнце уже почти скрылось за горизонтом. Береговые холмы отбрасывали длинные тени.

Мокрые волосы лезли мне в глаза, и я не сразу нашел свои вещи. Рубашка была все еще мокрая от пота. Я стряхнул с нее песок и принялся крутить над головой.

С океана налетел легкий бриз, покрыв мое тело пупырышками озноба.

Только тут я заметил, что ветер раскачивает развешанный на кустах женский купальник. Модный и, похоже, очень дорогой.

На ресепшн лежал ключ и адресованная мне записка. «M-р Лоуренс, располагайтесь, ужин в восемь часов».

Как потом оказалось, я занял один из двух люксов на втором этаже. Две комнаты со старой мебелью, ванная комната с умывальником и душем и туалет, не больше телефонной будки.

Я тщательно побрился над треснувшей раковиной, надел темную рубашку, светлый костюм, повязал галстук платочным узлом и остался собой доволен.

Пора было идти ужинать.

После недолгого раздумья я вынул из сумки револьвер и сунул его под матрац. После чего спустился в гостиную.

Гостиная была выдержана в английском стиле, где в пять часов подают чай. Высокие потолки с великолепной лепниной, стены, выкрашенные в пастельные тона. Вдоль стен понаставлены старомодные шкафы. Глубокие кресла, стулья с высокими спинками, темный резной комод. Тонкая кожа обивки явно скрывала конский волос.

На большом массивном столе красного дерева, накрытом льняной скатертью, были разложены столовые приборы на трех человек: старинный фарфор, серебряные ножи и вилки.

На окнах висели тяжелые шторы из зеленого бархата.

Я сел в кресло. С потолка свисала старинная люстра. Горел камин и несколько настенных ламп, дававших призрачный зеленоватый свет.

Никакого намека на двадцатый век. Даже свечи были из воска.

В конском волосе обивки я кое-что понимал. Мой дед по приезде в Латвию после войны получил квартиру сбежавшего буржуя, со всей мебелью. Часть этой мебели перешла к моему отцу. Мы жили бедно, и из протершейся обивки дивана и кресел пучками торчал конский волос. Он преследовал меня все детство. Когда мы эту мебель продавали одному еврею, он чуть в обморок не упал.

Я встал и отдернул штору. Об оконное стекло бились ветки акации. Море играло темными переливами. На далеком изгибе берега спорадически вспыхивали бесконечно малые огоньки.

Возможно, за окном была та самая акация, которая четыре года назад привиделась мне в заснеженной Риге.

Я снова сел в кресло и стал ждать. Свет от камина растягивал мою тень, сверкал на столовом серебре и бросал отсветы на высокие стены; его огненное отражение горело в окне, словно снаружи погибал охваченный пожаром город. Все это было очень необычно. И я бы нисколько не удивился, если бы все это просто растворилось в воздухе как наваждение.

За открытой дверью виднелась еще одна комната, откуда слышался аромат пряной зелени и жареного лука.

Содержимое камина горело ровно, без привычного потрескивания. Может быть, так горит кизяк?

В комнату по лестнице медленно спускалась высокая красивая женщина, шурша длинным вечерним платьем. Я неловко вскочил на ноги и инстинктивно поправил галстук.

Женщина подошла ко мне, двигаясь с грацией модели. Это была Вивиан Белчер. У меня возникла одна единственная мысль: это сон.

Она тоже меня узнала и рассмеялась.

– Эдд Лоренц. Потрясающе! Так, значит, вы и есть тот таинственный третий в нашей компании. Кто бы мог подумать, что я вас снова увижу, – она произнесла это мягким, чуть вкрадчивым голосом и протянула мне руку. У нее были тонкие прохладные пальцы без колец. – Что вы тут делаете?

В голове пронеслось с десяток ответов, но я выбрал самый простой.

– Врач прописал мне йодистые испарения Индийского океана. А вы как тут оказались?

– Провожу журналистское расследование.

Вив выглядела так, как будто сошла со страниц глянцевого журнала. Белая вязаная кофта, небрежно наброшенная на плечи, смело подчеркивала изысканность вечернего платья.

Раздался какой-то шум. Мы, не сговариваясь, посмотрели на лестницу, по которой только что сошли в гостиную. С точки зрения архитектуры это был маленький шедевр. Я сказал об этом Вив. Она согласно кивнула головой.

– Присуждаю ей третье место.

– А два первых?

– Самая красивая лестница в мире в Парижской опере.

– А вторая в отеле «Джефферсон», в Ричмонде, – поспешно добавил я, чтобы не нарваться на вопрос, был ли я в Парижской опере.

– Вы спускались по этой лестнице и не свалились?

– Меня внизу никто не ждал.

Вив оценила изящество моего ответа.

– Кому вы подавали сигнал? – спросила она.

– Какой сигнал? – удивился я

– Там, на берегу океана, белой рубашкой.

– А-а, я ее стирал… на ветру.

– Вы и носки так стираете?

– В последнее время нет, – промямлил я, судорожно соображая, как себя вести дальше. – Это вы забыли на пляже купальник?

– Ах да, надеюсь, он тоже впитал запах океана.

– Кто еще в нашей компании?

– Только хозяин гостиницы, он же главный смотритель маяка. Моя охрана – два йеменца и водитель, тоже местный, ужинают отдельно. Еще повар, он же официант, по-моему, француз… Вы почти не изменились за четыре года. Только поседели.

– Да, мне досталось.

– Я была в Риге еще раз, в январе 91-го. Но к вам меня не пустили.

– Вы сегодня без эскорта? – спросил я, имея в виду Джерри.

Вив не сразу поняла, о чем речь, но потом улыбнулась.

– Сегодня его не будет.

Из камина вдруг брызнули искры. Мы удивленно посмотрели в его сторону.

– Я думала, что здесь в каминах вместо огня играют солнечные зайчики.

– Ночью в Аравии холодно. Огонь в пустыне – признак щедрости. Бедуин может бросить в огонь свой лук и стрелы, чтобы хоть минуту побыть в тепле.

– Откуда здесь дрова? Плавник?

Я подошел к камину, чтобы понять наконец, что же там горит. Это был не кизяк, а узловатые ветки кустарника.

– Похоже, здесь в песках растет кустарник, которому дождь не нужен.

В гостиную вошел невысокий, крепкий пожилой мужчина в морском кителе. Первое, что я увидел, была большая бликующая серьга в одном ухе. Классический тип английского морского волка: телосложение плотное, открытое загорелое лицо в глубоких морщинах, седые бакенбарды, отсутствие зуба с правой стороны. Он протянул мне свою лапищу:

– Чарльз Даррелл. Пора выпить. Если я начинаю пить до обеда, то к вечеру засыпаю. А если не выпью после шести, места себе не нахожу. А сейчас уже восемь. Как доехали?

– Хорошо.

– Каким оставили позади себя небо?

В доисламские времена этой фразой встречали путников. И я знал один из ответов: «Небо в облаках. А облака, как разрыв ткани, слишком часто выставлявшейся на показ». Это я и произнес.

Капитан удовлетворенно хмыкнул.

– Тогда прошу к столу.

Он говорил с легкой хрипотцой, внятно произнося каждое слово, как и полагается капитану.

Я порадовался тому, что вопрос о небе не застал меня врасплох. Мне было важно не выглядеть этаким chechaco[18] посреди серо-коричневого безмолвия Аравийской пустыни.

Мы сели за стол, и повар тут же вкатил тележку с едой. На столе появилась большая бутылка виски.

– Я предлагаю пить виски так, как русские пьют водку. За едой. Надеюсь, возражений нет? – капитан с хрустом открыл бутылку.

– С моей стороны, конечно, нет.

– Дама тоже не возражает, – Капитан прищелкнул языком. – Она может выпить даже больше, чем я. Предлагаю тост, которому меня научил один русский: за тех, кто в море! – Капитан сказал это по-русски, а уже потом по-английски. – Здесь, на маяке, пить больше не за что.

– А за женщин?

– Это само собой.

Капитан приветственно поднял бокал и залпом выпил. Я последовал его примеру. Виски было весьма почтенного возраста.

Капитан вытер губы и снова наполнил бокалы.

– Маяк построили здесь не зря. Плавать вдоль берегов Аравии опасно. Здесь нет гаваней, якорных стоянок, всюду скалы и рифы. Там, за излучиной берега, Баб-эль-Мандебский пролив… километров сто отсюда. Арабы называют его вратами слез, скорби и рыданий. Но корабли исчезают бесследно не в проливе, а здесь, в виду маяка. Этот берег – настоящий кошмар. Маяк предупреждает, что пора причащаться. Поэтому корабли обходят нас стороной. А моя задача, как говаривал один русский адмирал: «Пишем, что наблюдаем. А чего не наблюдаем, того не пишем».

Я бросил взгляд на морской горизонт, видный сквозь узкие окна.

– А плавать с аквалангом здесь можно?

– Конечно. Здесь первозданная чистота, дикий, но огороженный от акул пляж, красивое скалистое дно, бесконечное разнообразие рыб. Можно подстрелить рыб-попугаев, груперов, если вам это что-то говорит. Лучшее место для того, чтобы выпасть из истории, – Капитан предался приятным воспоминаниям. – А лучше всего погружаться в заливе Камр. Это недалеко. Там потрясающие коралловые рифы, просто мечта. Правда, место очень опасное из-за течений. Если вас начнет относить в открытое море, плыть нужно по течению, а затем под углом в 45°, а не прямо против него. – Капитан закатил глаза и изрек с философским глубокомыслием: – Тот же принцип применим и к жизни. Я дам вам акваланг, если, конечно, у вас есть сертификат.

– У меня документ получше, – я полез в карман и протянул ему удостоверение подводного пловца ДОСААФ, которое всегда носил с собой как талисман, – меня обучали подводному плаванию целый год.

Капитан недоверчиво повертел в руках потертые корочки.

– Это ты на фотографии?

– Да, так я выглядел двадцать лет назад.

– И много ты плавал с аквалангом после этого?

– Было дело, – соврал я. – Моя подготовка соответствует квалификации боевого пловца.

– Даже не знаю, – Капитан не сдавался, видимо, его дайверские услуги строго контролировались. – Ладно, но я буду держать вас обоих на привязи. Предельная глубина – десять метров. Вам этого вполне хватит.

– А там есть погибшие корабли?

– Сколько угодно. Кто только здесь не утоп! Можете почитать в библиотеке. Почти весь берег состоит из каменных плит. Много подводных пещер. Есть участки, где метров через двадцать-тридцать дно моря резко обрывается и уходит в глубину. Именно в этих ловушках покоятся сотни, если не тысячи кораблей всех времен и народов. Особенно много их вон там… – Капитан неопределенно махнул рукой в сторону окна. – Но есть еще одна ловушка. Вдоль берега тянется гряда подводных вулканов. Когда они пердят, газы смешиваются с водой, и корабли проваливаются в преисподнюю.

– Слабая вода? Бермудский треугольник?

– Я бы назвал это место по-другому. Отгадайте загадку: если Красное море моряки называют «влагалищем», то как они называют мой маяк?

Вив показала капитану кулак:

– Обожаю ваш пошлый юмор, Капитан. Лучше расскажите о Красном море. Оно действительно красное?

За окном раздался громогласный храп. Мы с Вив удивленно переглянулись.

– Это боги храпят после очередного обильного возлияния, – успокоил нас Капитан. – Их здесь полно. Боги Катабана, Майна, Сабы. Не знаю насчет Аллаха. Он вроде трезвенник. Ночью будет шторм. В это время года штормит довольно часто.

Так почему Красное море красное?

– Оно красное только тогда, когда в воде много планктона. А древние египтяне называли его Великой Зеленью. Лучше всего об этом рассказывает мой друг Халид Бубекр. Вот у кого надо брать интервью. Сначала он торговал жемчугом, потом рабами. Покупал людей в глухих деревнях Тарабара[19] и переправлял их сюда, в тайные гавани, на старых доу. Несколько раз его останавливали военные патрули, но он просто-напросто сбрасывал людей за борт. Лучшего моряка я не знаю, он может обогнуть мыс Доброй Надежды на ореховой скорлупе. Путь определяет только по звездам. Сейчас он ввозит в Аден всякую чепуху и отправляет ее в пустыню. Не платит никаких пошлин. И продает ваших женщин в бордели Омана, – Капитан с усмешкой посмотрел на меня. – Из-за этого у него вышел конфликт с русской мафией. Вот уж кто действительно отморозки.

Разговор принимал неожиданный оборот.

– Понятно, – пробормотал я, хотя не понял решительно ничего. В словах Капитана чувствовался намек. Но что он хочет мне сказать? Чтобы скрыть замешательство я спросил: – До Баб-эль-Мандебского пролива есть еще маяки?

– Да, есть, но мой – самый длинный и толстый. И самый старый… Ха-ха-ха! – Капитан залился хриплым морским смехом. – Ладно, не буду смущать нашу прекрасную даму. Так вот. Дайверы приезжают ко мне на маяк все реже и реже. В сезон дождей море приносит сюда всякий хлам из Африки. Иногда трупы. Поэтому дайверы едут в Мукаллу. Там строят первый в стране «пляжный отель». Дураки! Аравийское море там пахнет дохлой рыбой и дерьмом.

Мы с Капитаном хлопнули еще по стакану виски.

– Так вот, – продолжал Капитан. – Когда там, внизу, разжигают огонь, здесь, на берегу, начинаются видения прошлого. Я видел Атлантиду. Не верите? Напрасно. Картины прошлого появляются в определенном месте. Вон у той скалы, – Капитан опять равнодушно махнул рукой в сторону окна. – Нет, это не миражи, – предупредил он мой вопрос. – Это похоже на старые фотографии цвета спитого чая. Причем картинки живые. То, что на них изображено, движется. Медленно, потом быстрее.

Я продолжал не верить.

– Причины оптических иллюзий могут быть разные: болезнь, психическое состояние…

– Какая болезнь? С ума я тоже еще не сошел. Это место оказывает странное воздействие не только на меня. Особенно острые ощущения возникают на крыше маяка. Наверно, потому, что, взбираясь туда, приближаешься к Богу. А молодых мой маяк вообще вводит в соблазн, – Капитан многозначительно посмотрел на Вив. – Если хотите, залезайте наверх и потрахайтесь. Незабываемое ощущение.

– Не верю! – парировала Вив. – Чем человек ближе к Богу, тем ему тяжелее от собственной испорченности. И вообще, я не циркачка.

– Я дам тебе один совет, – Капитан чуть наклонился в мою сторону, – когда будешь ее обхаживать, кинь в бокал с сухим шампанским несколько обжаренных зерен шафрана. Этот рецепт использовали аравийские рыцари для соблазнения европейских женщин. Действует безотказно.

– Капитан! – Вив изобразила на лице интерес. – А кто должен выпить это шампанское, я или он? – она кивнула в мою сторону.

– Оба, черт возьми!

– Да, но причем тут маяк? – Вив стала поднимать руку над столом все выше и выше. – Я должна ощущать его как такой вот фаллический символ?

– Почему символ, тысяча чертей? Он и есть сам фаллос.

– Уймитесь, Капитан! – Вив опустила руку обратно на стол. – Этот ваш безумный член явно превышает все допустимые размеры.

– У-у-у, – прогудел Капитан. – Ладно, продолжаю. – Он присполз в кресле и сложил руки на животе. Ужин в узком кругу явно доставлял ему удовольствие. – В последнее время особенно много видений, связанных с египтянами, которых выбросило на это побережье. Одно из двух: или египетской цивилизации удалось победить пространство и время, или на прибрежных скалах есть вкрапления серебра. Возникает природная фотопленка. А вы никогда не думали, что вспышка молнии похожа на фотовспышку. И вот еще что – картинки появляются во время слабой воды. Может быть, газ, надуваемый с моря, действует как проявитель. Что вы об этом думаете, Вивиан?

– То, что вы большой выдумщик, Капитан.

– Ха. Речи, лишенные всякой брехни, как правило, хуже, чем брехня. Это поза. А ты как считаешь? – Капитан потянулся ко мне через стол с бутылкой в руке и снова наполнил мой стакан.

– Это интересно, – сказал я. Моя голова шла кругом. Неужели сейчас раскроется тайна египетской принцессы. Вот так, сразу. Без усилий с моей стороны. Я решил выразить сомнение:

– А что, если газ действует как дурман и возникают видения.

Капитан промолчал, но я не обиделся и стал расспрашивать его дальше.

– А Пунт и Офир, вы видели?

– Конечно. И египетские корабли. Они стояли напротив скалы, похожей на Сфинкса, в нескольких километрах отсюда. Эти места сохранили память о египетской царице Таисмет, которая умудрилась сжечь катабанийский храм. Вон за тем хребтом, – Капитан махнул рукой в противоположную от океана сторону. – Непонятно, что на нее нашло. Я видел ее на коне, несущуюся в ночи с факелом в руках. Она что-то кричала. Но ветер с океана относил все звуки в сторону гор. Я слышал только свист ветра.