Дороги, дороги… Любимые дороги, которые и ведут в любимые места. К родничку с самой вкусной водицей, может, она тоже живая, как в сказке? К яблоньке с крохотными яблочками, может, молодильными? К ёлочкам, таким красивым и сказочным. И бегают по этим дорожкам не только человечьи и машинные колёса-ножки, но и звериные. И птичьи. Смотришь на следы, и словно книгу открытую читаешь.
Вот по этой дороге мышка бежала – тоненькие следочки, как еловая веточка, цепочкой тянутся. Вот тут она с левой стороны дороги на правую перебежала. А вот тут на её след лисичка-сестричка вышла. И шла за ней до самой норки. А мышка ещё несколько раз туда-сюда через дорогу бегала. И лисичка за ней. Пока мышка-норушка неразумная её до своей норы не довела. Правда, сама норка-то глубоко. А вот вход в неё, точнее, в снежный, даже подснежный коридор – вот он – ровная кругленькая дырочка. И следов вокруг неё ого-го сколько! Это лисичка-сестричка танцевала. В темпе вальса мышку из норки выгоняла. А точнее, вытаптывала.
Ты знаешь, дружок, как лиса мышку вытаптывает? Нет? Тогда слушай. Ходит голодная-преголодная лиса вокруг норки мышиной, а в голове у неё только одна мысль – о мышке. А точнее, как бы эта мышка в её зубастом рыжем рте поскорее оказалась – такая жирненькая, сочная. И начинает она топать возле норки – знает, что мышка шума боится.
А мышка в это время сидит в своей норке, может, в спаленке – на кукурузных листьях, а может, и в кладовочке – зёрнышко за зёрнышком пересчитывает – много ли запасла? И тут как ударит гром над головой у бедной мышки! Так она от страха-то вся и затрясётся, и с постельки свалится, и зёрнышки из лапок сами посыпятся.
«Ну, – думает мышка-норушка, – всё, конец пришёл! Земля обваливается! Сейчас от норки моей ничего не останется! Да и от меня тоже. Спасаться надо!»
И тут гром ещё раз раздаётся, и ещё! Всё сильнее и сильнее. Что же делать бедной мышке? Выскакивает она через самый короткий путь из своей норки – и прямо лисе в лапы, а может, и в пасть, а может, и мимо. Ведь лиса потопает-потопает так, а потом носом как нырнёт в снег – всё норовит угодить в мышиную норку, чтобы сразу её схомякать.
Но, правда, иногда нос у неё и расцарапанным, а когда и разбитым оказывается – если вместо лёгкого снежка уже наст – корка такая ледяная – вокруг норки. Так уж ей хочется поскорее мышку поймать!
Но того лисичка-сестричка не знает, что у мышки-норушки в норке не один выход-то имеется. Так, может, осталась и на этот раз лиса с носом. Хорошо, если не с разбитым.
Встреча на узкой тропинке
Раскинулась Волга-матушка широко, просторно. Мороз-чародей заковал её до весны в ледяные цепи – ровненько, гладенько, а сверху и снежком припорошил, словно пухом лебяжьим. Вот раздолье ребятне: хочешь – на коньках катайся, хочешь – в хоккей играй, коли каток расчистишь, а хочешь – в снежки. А можно и снеговиков налепить, и снежную крепость, да что там крепость – снежный городок целый построить. И битвы снежные разыграть.
А вот и следы от недавней, кстати, битвы. Да, нешуточное сражение было.
Пришёл утром рыбак на лёд. Лунку пробурил. Удочку закинул. Рыбку за рыбкой, рыбку за рыбкой – так и наловил целую кучку. И кошке Марыське похрустеть, и себе поджарить – всякая рыбка в куче лежит – и большая, и маленькая. А ещё в кармашке заветном у рыбака лежал кусочек хлеба ржаного. И этот кусочек – горбушка – был самым большим его секретом. Каким?
А это, дружок, ты узнаешь чуть позже. А ещё была у рыбака дочка младшая – Танюшка. И Танюшка эта хлеб отродясь не ела. Ну, никак не заставишь. Суп куриный – без хлеба, щи наваристые – без хлеба, котлету – и ту умудрялась без хлеба кушать. А в хлебе-то самая сила человеческая, кто его ест, у того она и прибавляется.
И вот однажды положил рыбак с собой в карман горбушку хлеба ржаного – уж очень он его уважал, особенно если посолить да чесночком натереть!
Но на этот раз горбушку он простую в карман сунул и ушёл на рыбалку. Да и подзабыл про неё. Вернулся домой. А тут Танюшка подбегает:
– Показывай, папка, что с рыбалки принес.
А рыбак-то решил пошутить, шуткой дочку любимую порадовать:
– Танюшка, гостинец я тебе от лисички принёс – хлеб лесной, с морозцем, – и протянул ей тот кусочек заветный.
А Танюшка и рада – сама лиса из леса передала. Знает лиса о Танюшке. Да и как не знать, когда они с папкой-то общаются – он с ней рыбкой делится, а она новостями лесными. Так с тех пор и пошло – лисичкин хлеб да лисичкин хлеб.
Вот и в этот раз рыбак про хлеб не забыл. Да как-то так неаккуратно повернулся – судака больно большого вытягивал, что кусочек тот так и выпал у него из кармана на снег. А рыбак начал домой собираться:
– Хватит на сегодня! И судака сейчас зажарим этого, яйцом зальем, лучком присыпем – вот и будет знатный обед! А остальная рыба пусть пока плавает да побольше подрастает!
Ушёл рыбак. А тут сорока-белобока летит, головой вертит, хвостом, как помелом, воздух загребает – хвост-то у неё отяжелел – вон сколько новостей на нём!
«Ого, что это там на снегу? Уж не рыбку ли для меня позабыли?» – подумала сорока и прямиком спикировала к не застывшей ещё лунке. Нет, не рыбка, а горбушка хлеба, уже схваченная морозцем. Клюнула её сорока-белобока, ещё раз клюнула да решила подобру-поздорову отсюда улетать вместе с горбушкой этой, а то не ровен час кто вдруг отнимет.
Тем более вон и собачонка какая-то бежит. Подпрыгнула сорока, взлетела, да низёхонько так полетела. А тут и Тарзан подбежал – собака того самого рыбака:
– Рррр, гав-гав! Ты куда хлеб хозяйский потащила? Рррр?
– Квва-ква! – хочет сказать сорока кар-кар, каркой хозяйский, а не получается – кусок хлеба в клюве, и выронить жалко его.
– Ты что это квакать, ой, то есть каркать-то, сорока начала? С мысли меня сбить хочешь? Сороки стрекочут, а не каркают! – это ей так Тарзан-то говорит. – А хлеб это хозяин мой выронил. А как домой пришёл да дочкин вопрос про лисичкин хлеб услышал, так сразу подумалось о том, где он. Танюшке сказал, что лисички не было сегодня. Не приходила за рыбкой. А меня отправил: мол, забери Тарзан себе, негоже этак хлебом раскидываться. А ну отдай! – подпрыгнул Тарзан, хотел кусок тот вырвать у сороки, ан нет – высоко она.
Да только и сороке тяжело – горбушка-то большая. Перелетела она да присела на снег, Тарзан к ней – столько следов натопали! И сорочьи – как треугольник недорисованный, и собачьи – ямка крупная, а вокруг три маленьких. Столько следов, что и не сосчитать!
И только Тарзан схватил сороку за хвост, как она снова в воздух поднялась – немного сил набралась – хлебных крошек-то она успела склевать! И так несколько раз – много следов, словно по кругу – и птичьих, и собачьих, потом ровненько по линеечке одни собачьи, это значит, сорока в воздухе была, потом снова следы борьбы, и снова одни собачьи. А вот тут круг побольше – много натопано, а от него потом собачьи следы к берегу пошли.
Так и неизвестно, чем дело закончилось, да кто победил – ни перьев, ни шерсти, ни тем более хлебной горбушки нигде не наблюдалось.
Вот такие сказки могут рассказать следы на снегу в ясный морозный денёк. Только успевай прочесть, пока снегом не замело.
Медвежья сказка
Эта сказка сочинилась у нас как-то тоже сама собой. Сидели мы солнечным днем в зале на диване с Фаиной и Беллой, болтали о том и о сём. Белла несколько раз уже спела нам очень уж полюбившуюся ей песенку о том, как «раз морозною зимой вдоль опушки лесной в тёплой шубе меховой шёл медведь к себе домой…»
И пришла нам тут в голову мысль: а что же делал бы медведь, если б и вправду проснулся среди зимы, например, накануне самого последнего, ну или первого праздника года, это уж кому как удобнее считать – накануне Нового года? И что из этого вышло?
А об этом наша история, которая произошла в самом сказочном лесу в канун самого сказочного праздника…
Белая зима укутала снежным покрывалом поля и леса, холмы и равнины, накинула шубки на плечи стройным молодушкам берёзкам и дубам-старикам. Снежные шапки подарила всему еловому лесу, построила мостики из литого льда на всех ручьях и речушках – в общем, навела свой порядок, разложила – размела всё по полочкам после творческой растяпы осени.
А то художница, понимаешь ли, нашлась – всё краской разноцветной заляпала – и красная, и жёлтая, и лиловая – всего понамешала. А кое-где даже и летнюю зелёную краску поленилась убрать.
Это, говорит, не бардак, а творческий беспорядок! Вот чудная!
Это, говорит, простор для творчества я создаю! В моих раскрашенных владениях каждый найдёт себе чудесный уголок для беззаботной жизни!
Ничего себе, простор! Ничего себе, беззаботная жизнь! А ей, зиме, каково? Этот самый простор сколько разгребать придётся? Заново перекрашивать по своему вкусу.
Она любит смешивать белую краску с мягкими серыми и кофейными тонами, создавая причудливые образы. Порой и не поймешь, что там впереди – то ли дерево, то ли тень от дерева, а то ли сгорбленный прохожий – такой волшебной дымкой заволакивает всё вокруг кудесница зима. Она всему придаёт нотку ностальгии, особенно в декабре, для правильного настроения. Когда так хочется укутаться в тёплый полосатый шарф и надеть пуховые рукавички, отправившись морозным утром на свидание с малиновым рассветом.
Или наоборот, сидя у камина – этакого домашнего маяка, составлять новогодний список желаний, наполняясь особым ощущением внутреннего тепла и счастья, которое испытываешь только зимой, в особые холода. Да при этом ещё для полного уюта зарыться в лоскутное одеяло или многочисленные подушки, которые греют душу.
Точно так же поступил и мёдный медведь – житель самого сказочного леса. Залёг он спать ещё в ту пору, когда по лесу бродили толпы гостей – наслаждались осенним дыханьем, собирали охапки упавших листьев и наблюдали за закатом. Если его посчастливится увидеть ясным осенним вечером, а не туманным, то надолго оставалось что-то этакое тёплое в глубине души, словно осколочек или огарочек от того заката, который и согревает душу в ненастную пору.
К зимнему сну мёдный медведь подготовился основательно – в его берлоге стояла тёплая атмосфера. И дело было не только в чисто выбеленной большой печке с живым огнём и поленницей берёзовых дров. И не во взбитой пуховой перине, а точнее – в двух, лежащих на высокой кровати с шишечками. И не в мягких пледах и маленьких лоскутных подушках.
Дело было во всём сразу – и в такой уютной обстановке, и в кладовой, полной запасами – баночками с вареньем – малиновым, абрикосовым и ежевичным, бочонками с мёдом – светлым, почти прозрачным – липовым, тёмным, как горький шоколад – каштановым, зеленоватым – из акации и различными пучочками чайных трав – мятой, зверобоем, душицей, иван-чаем, шалфеем и чабрецом.
После сытного сладкого обеда пора и на боковую. Зимнюю, долгую, тёплую. Интересные сны были обеспечены.
Зима. Все спят. И ёж спит. И барсук спит. И медведь в своей берлоге спит.
Белка не спит. Лиса не спит. Заяц не спит.
Бежал как-то раз заяц от охотников. Долго бежал – следы путал. И добежал до самой деревни, что рядом с самым сказочным лесом была. А там, на площади ёлка стоит красивая-красивая, вся в игрушках – шариках, хлопушках, шишки на ней сверкающие, огоньки, мишура.
«А чем наши-то ёлки хуже? – подумалось зайцу. – Может, они тоже хотят нарядными быть? Надо покумекать, как так и в нашем лесу на большой поляне сделать, чтобы всё красиво было», – подумал заяц – покумекал и принёс морковки – ровненькие, гладенькие, как на подбор.
