Византийский узел
Не верить сказанному не было причин. Смущал только вопрос, почему грек траванул дружину Военега? Ответа на этот вопрос Горбыль найти не мог.
В тот же день бабку перевезли в городок, Ленку, естественно, тоже, оставив на хозяйстве в избушке домовитую нежить. А уже через два дня, вместе с уходом эскадры Рагнара Рыжего, в городок черепашьим шагом приползли слухи о том, что в землях соседнего боярина не все гладко. По ночам на селища нападают упыри, убивая людин и скот, не гнушаясь даже дворовыми собаками.
– Бред какой-то! – выразила свое мнение Галина. – Разве такое возможно?
– Еще и как возможно, – сощурилась бабка, услыхав такие речи. – Ведь чего удумал, мерзавец, он ведь сразу несколько ходов просчитал и исполнил. Сами смотрите, любезные мои. Оборотил боярина и дружину его в упырей – это, во-первых. Меня, старую, из строя вывел, конечно, он считает, что убили меня, это во-вторых, слухи до Гордеева городища дошли, это в-третьих. И наконец, вы, услыхав обо всем случившемся, пошлете помощь северянским селищам.
Бабка Павла призадумалась ненадолго и продолжила:
– Что собой упыри представляют, вы, конечно, не знаете. Посланная вами помощь, придя в селище, будет уничтожена, люди испиты и сожраны. Да он умелец, этот ваш византиец. Таких по округе днем с огнем не найти.
– Делать-то что, Брячиславна? Я так понимаю, тут без литры выпитой не разобраться, – зачесал в затылке Горбыль.
– Ленка пока в этом деле вам не помощница. Я поранена, тоже только вам обузой буду. Придется тебе, Санечка, самому постараться, а я научу как.
– Ты научи, а я уж постараюсь.
– Тогда слухай. Колдун обратил дружину Военега в упырей. В глухую полночь, выходя из могил, где лежат они нетленными трупами, рыщут по округе в поисках живой крови, оружия им непотребно, их оружие – зубы, крепкие, словно стальные капканы, сокрушают практически любую преграду, способны прогрызть дубовую дверь, лишь бы добраться до плоти человеческой.
– С тактико-техническими данными ясно. Ты давай, поведай, как их уничтожить, – попросил Сашка.
– Какой же ты нетерпеливый. Ты здесь не торопись, ты там, на месте, поспешать будешь, иначе смерть. Так вот, предрассветный крик петухов заставляет упыря мгновенно исчезнуть, сбежать или повергает его наземь. Найти его можно по следам, рассыпав в месте, куда он стремиться пройти, толченый мел, привезенный с меловых гор. По следу дойти до могилы, раскопать ее, а вытащив упыря из ямы, вогнать ему в сердце осиновый кол. И пусть там лежит, дожидаясь лучей Ярилы.
– Ага, я понял. Прихожу по утрени, ищу, нахожу. Кол в сердце хрясь и на солнышко греться. Правильно?
– Ну, в общем-то, да. Только вот послать бы гонцов к семи криницам, на воду которых в этом годе никто наговоров не делал. Я бы вам на крайний случай воды наговорила. Какая-никакая, а все ж защита.
– Ну и где ж их искать?
– А чего их искать. Местные знают. Пошлешь, боярыня?
– Пошлю, Павлина Брячиславовна.
– Так поторопись, люд-то гибнут. Сколько воев с собой возьмешь, Олександр?
– Да вот, думаю, пяти хватит.
– Мало, родимец. Бери хотя бы десяток.
– Зачем?
– Пока найдешь, пока выкопаешь. А вдруг не успеешь али не всех найдешь, ведь отбиваться придется. Ты об этом подумал?
– Нет.
– Вот и подумай.
– Понял тебя, осознал, за тупость прощения просим.
– Паяц, – возмутилась Галина. – Сашка, ты бы посерьезней ко всему относился.
– Эх, Галочка, если бы я ко всему серьезно относился, давно бы уж под холмиком лежал. Все, родные, завтра поутру выступаем, а сейчас готовиться к выходу надо.
Поздно вечером к уставшему от дел и беготни Горбылю пришел Олег.
– Ну и чего тебе, дитятко?
– Батька, возьми с собой. Жарко там будет, опять мамаша приснилась, а ты же знаешь, что сниться она не к добру.
– Нет, Олежка, не возьму. Десяток уже сформирован.
– Возьми, Пашку-то берешь!
– Сказал же, нет, так что не приставай даже. Дай перед поиском выспаться.
Олег, обиженно вздохнув, вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
4
Конный десяток воинов весь день скорым маршем шел на северо-запад. Проводником разведчиков выступил новый дружинник Монзыревой дружины, Хлуд. Позади остались земли кривичей. Жители селищ, лежащих на пути следования маленького отряда, завидев наворопников, приветствовали их. Сашку везде хорошо знали, старейшины зазывали в гости.
– Некогда, уважаемые. Вы уж простите нас, на обратном пути обязательно заедем, – оправдывался он.
Хлуд удивлялся отношению смердов к людям Гордеева городка. Вспоминал, как Военег с дружиной объезжал свои деревни, как люди прятали скот и припасы. Спросил Людогора о разнице во взаимоотношениях.
– А что ты хотел? – сразу и не понял вопрос десятник. – То ж все родовичи наши. А на то, что кто-то из них кривич, а кто-то северянского корня, так Гордею Вестимировичу чихать с высокой телебашни. Мы все, здесь живущие, кровью в боях породнились. Все знают, случись чего, боярин поможет, подскажет. Боярыня к делу пристроит, чтоб не только не голодали, а еще и богатели. Она у нас такая. У нее даже подразделение свое имеется, объезжает селища, определяет, не терпит ли кто нужду, и если терпит, то почему дела в хозяйстве идут плохо. Нерадивому смерду пистон такой вставит, что сам боярин отдыхает. Так чего ж им к нам относится по-другому, понял теперь?
– Это я понял, еще когда боярыню увидел.
– Так чего ж и спрашиваешь тогда?
– Слушай, десятник, – понукая лошадь, чтоб не отстала от лошади Людогора, – а что такое телебашня и пистон?
– Гм! А это ты на привале у сотника спрашивай. Я-то знаю, вот объяснить толком не могу. А пистон – это вроде как плетей всыпать.
– Ага, понял.
– Хлуд, где ты там отстал? – раздался голос Горбыля. – Ты в голове колонны двигаться должен, так займи свое место. Дорогу указывай!
«Нервы, что ли, разыгрались? – одернул себя Сашка. – Чем ближе к боярской веси, тем изощренней скребут когтями кошки в груди. Со мной десять бойцов, считай подразделение, кроме Хлуда, прошли печенежские степи, остались живы – не сломались. Здесь все по-другому, другой противник. По словам бабки, если не успеем за день упокоить упырей, то ночью нас будут грызть, кусками пластать, любят они это дело. Добраться бы до той сволочи, которая заварила всю эту кашу, хлебай ее теперь, не расхлебаешься. А на людей кричать нельзя, при нынешней ситуации – это самое последнее дело. Бойцы должны видеть, что командир спокоен, обстановка ясна, отданные приказы четки и верны. Эх, мне бы их уверенность! Так, скотина, возьми себя в руки».
Узкая лесная дорога, проходящая между по-весеннему голыми кронами деревьев и кустов, скрашивалась иногда зеленью попадающихся сосен и елей, да редким кустарником можжевельника, торчащего ветлами у самой земли. Шелест песка под копытами да легкое бряцанье конской упряжи нарушали лесную тишину. Солнце находилось в той точке небосвода, когда каждому становится ясным, еще чуть-чуть и наступят сумерки, не за горами ночь.
– Хлуд, где мы находимся?
– Это, сотник, уже земли боярина Военега. До веси десятка полтора верст-то и осталось.
– Сто-ой! Павел, ко мне.
Пашка подъехал к Горбылю, натягивая узду, осадил лошадь.
– Звал, батька?
– Вот что, Пашок, поскачешь вперед, а мы за тобой гусиным шагом двинем. Твоя задача – определить место ночлега. Нам, на ночь глядя, ближе к византийскому цирку подъезжать никак нельзя. Для здоровья вредно. Исполняй.
– Слушаюсь!
Поскакав вперед по дороге, Павел на глазах у сослуживцев растворился в мареве в одночасье спрессовавшегося воздуха перед мордой его коня, миг, и он стал невидим. Только по звуку можно угадать, что где-то впереди скачет всадник.
Не торопясь, цепочка всадников растянулась по дороге.
«Сейчас определимся с ночевкой, устроим себе лежку, перекантуемся как-нибудь до утра. Надо будет еще до света поднять народ, как говорится: «Время – деньги». А для нас актуальнее: «Время – чья-то сохраненная жизнь». Что бы ни произошло, нужно выжить».
Уже в сумерках вороп подъехал к спешенному, наблюдающему за движением воев, Павлу Он стоял у мало заметной в лесной темени тропы.
– Метров триста отсюда в лесу пятачок, поросший редколесьем. Поляной назвать трудно, но все разместятся, – доложил Пашка.
– Веди.
Лес надвинулся на путников сплошной чернотой, застил и землю и небо, и воздух, обнял прелым сладковатым запахом, постелил им под ноги мягкие, неслышные мхи. Добравшись до искомой полянки, дружинники наломали с елей лапника, бросив его на землю, сверху постелили попоны, постели готовы. Обиходили лошадей, сами заправились сухомяткой. Стемнело окончательно. Поделив ночь на две смены караула, Сашка улегся спать, оставив за собой дежурство в «час волка».
– Есть кто живой?
На громко произнесенный вопрос, ответа не последовало. Большой терем, как и вся деревня, был пуст и молчалив.
Солнечным утром десяток Горбыля пересек черту настежь открытых ворот северянской веси. Деревня встретила прибывших людей тишиной улиц. Ни лая собак, ни мычания и блеяния скотины, ни людского говора наворопники не услышали. Проезжая по улице, Сашка наблюдал картину погрома. Открытые калитки, кое-где створы ворот, избы, ощеренные выбитыми дверьми, встречались проломы в крышах.
– Разобрались парами, проверяйте избы, может, кого живого найдете. Хлуд, веди к боярской хате.
Стоя в светлице боярского терема, Горбыль анализировал ситуацию, в которую окунулся по самые ноздри. Он уже успел прочесть послание неизвестного. Кусок бересты, пришпиленный острым небольшим ножом к столешнице длинного стола, на котором ровным, каллиграфическим почерком, было написано: «Вы все здесь подохнете. Вас заживо сожрут. Спасайтесь, если сможете».
«Однако большой оригинал. Заботится о нас, предупреждает. Цирк уехал, клоуны остались. Ты, родной, в доблестной Российской армии не служил, знал бы, спецназ не сдается. Мы тебя, урода комнатного, сами сожрем, кровь по капельке выпьем».
Послышался топот бегущих ног, в помещение вбегали подчиненные.
– Что топаете, как слоны в посудной лавке?
– Там это, батька, – запинаясь от волнения, подал голос Людогор. – Там, во всех домах живых нема! Обглоданные кости людей и животных, стены в потеках крови, кое-где куски мяса валяются, оторванные головы людские. Даже собак пожрали, людоеды проклятые.
Бойцы стояли в молчании, поглядывая на своего командира. На бледных лицах читалось ожидание приказа, понуждающего к действиям.
– А вы чего ожидали увидеть? Думали, что упыри вас здесь хлебом-солью всей толпой встречать выйдут. Вот, мол, отведайте, уважаемые, нашего угощения! Так, что ли?
– Что делать будем, батька? – за всех задал вопрос Людогор.
– Слушай приказ! Работаем боевыми двойками. Быть готовым к реальному бою, не расслабляться. Хлуд.
– Я, батька!
– Сколько у боярина в дружине воинов было?
– Двадцать семь, вместе со мной, Трутом и Умыслом.
– Значит, осталось двадцать четыре, приплюсуем сюда боярина, двадцать пять. Короче, самым тщательным образом прочесываем территорию деревни. Ищем свежие захоронения. Нашли, раскапывайте. Трупы вытаскивать на солнышко и кол осиновый в грудину. Обезвреженных упырей сносить и складировать на дорогу центральной улицы. Времени у нас – до захода солнца. После пересчета трупы сжечь. Не успеем, тогда пипец нам настанет. Я ясно выразился?
– Да-а! – ответил хор голосов.
– Тогда вперед и с песней!
Территорию веси проходили словно неводом. На расстоянии видимости пара страховала друг друга, и дело пошло. На заднем дворе одной из халуп нашли первых трех упырей. Свежевскопанная земля указала на то, что под ее слоем что-то есть. Тут же из хозяйского сарая были извлечены две лопаты. Привычные с детства к работе на земле русичи стали копать, отбрасывая землю, не заботясь, куда она упадет. Быстрей! Быстрей! Пот стекал между лопаток вдоль спины. Что-то есть!
– Отгребай!
Из земли проявилась нога, обутая в кожаный поршень.
– Есть, отбрасывай землю. Братцы! Кажись, нашли!
Те из бойцов, кто был поблизости, подбежали к раскопанной яме. Заглянули в нее. На глубине четырех локтей, не более, в яме лежали трое покойников, уложенных в рядок. Двое в холщовых рубахах и портах, заляпанных бурыми пятнами несвежей крови, на третьем, кроме всего этого, присутствовала кольчужная рубаха дружинника. Оба разведчика, нашедшие первое захоронение, даже не разглядывали, кого нашли, чего там разглядывать, мертвяк, он мертвяк и есть. Ухватили за руки, за ноги, перебросили через край ямы.
– Принимайте, оттаскивайте.
Схватили следующего.
– Принимай!
Только когда все три трупа оказались за пределами ямы, воины рассмотрели их. Осмотр поставил бойцов в ступор. Перед ними лежали упитанные кровью трупы – тучные, раздутые и румяные. От них исходил противный приторный запах застоявшейся испорченной крови. Появление сотника было даже не замечено.
– Чего встали, козыри дивные? Расслабились. Где осиновые колья?
– Так в мешках же!
– А должны быть под рукой. Пашка! Мухой прожужжал, колья сюда.
В отдалении послышался возглас:
– Нашли – троих!
Чуть дальше, новый выкрик:
– Мы нашли захоронение. Копаем!
– Так, ребятки, – удовлетворенно потирая руки, произнес Горбыль. – Кажись, дело пошло. Пашка! Ну, где ты там?
Подбежал запыхавшийся Павел, с мешком за спиной. Вывалил колья у ног сотника. Горбыль взял один в руку. Свежевыструганный, обработанный, он лег в ладонь удобно, будто боевой нож. Подошел к троице трупов, загорающих на солнце.
– Смотри сюда, орлы, и делай как я. Резкий удар, и обязательно один. Повторений не допускать. Ведунья говорила, что кол можно вбивать в грудину, можно в спину, это без разницы, но обязательно с одного раза. Отошли все на пару шагов назад, чтоб кровью вас не забрызгал. Бабка рекомендовала, под кровь вампира не подставляться.
Сашка присел над одним из упырей, примерился и с размаху вогнал кол мертвецу между ребрами, прямо в сердце, погрузив его до половины в плоть упыря. Мертвец дернулся, засучил конечностями, изо рта его ощерились два ряда крепких, словно капкан, зубов. На мгновение в мертвых, открытых глазах, промелькнула искра сознания и тут же потухла. Мертвое тело сделало выдох и затихло навсегда.
Сашка тоже сделал выдох, нервное напряжение с него спало.
– Готов, зараза. Отмучился. А нам еще куролесить до самого вечера.
Повернул лицо к подчиненным.
– Ну, видели? Уяснили? Сложного ничего нет. Один удар, ра-аз и ку-ку! Людогор, ты следующий. А вы пока с третьего кольчугу снимите. Через железо, подозреваю, вам кол несподручно вгонять будет. Работайте, я к следующим пошел. Не забудьте трупы к дороге сносить.
Сашка подошел ко второй группе, нашедшей захоронение упырей.
– Ну, что у вас тут, Рылей?
– Сам смотри, батька. Трое.
– Ну, так и чего вы на них уставились, как солдат на вошь? Ох, мать моя женщина. Ведь говорила же мне, Сашенька, иди в гинекологи, и руки в тепле, и деньги всегда. Нет, офицером захотелось стать. Давай кол, показывать буду.
К обеду, детально прочесав всю весь, нашли девятнадцать упырей. Прошлись еще раз. Хоть убейся, больше захоронений не нашли.
«Куда бы я сам их закопал, если б подляну хотел сделать? – призадумался Сашка. – Территорию прочесали. Осталось разве что за частоколом пройтись, да в халупах поискать, полов-то в них нет, люди бедно жили, полы земляные. А вдруг!»
– Так, орлы мои сизокрылые. Слухай сюды. Людогор, берешь напарника из своей двойки, пошуруйте за частоколом. Хлуд, ты с двойкой Рылея обходите избы, шукайте захоронки в земляных полах. Остальные, сноси всех в одну избу, облейте все внутри и снаружи маслом и поджигайте. Я в боярском тереме ожидаю от всех докладов и думу думаю, как нам эту ночь пережить, если остачу не найдем.
Сашкины раздумья прервало появление неизвестного. Открылась дверь, и в светлицу спокойным шагом вошел монах в черной рясе, с серебряным крестом на груди. Он проследовал к столу и уселся напротив Горбыля, разглядывая его в упор. Сашка и не подумал вскакивать с места, задавать глупые вопросы, вроде того: «Кто ты есть? Как ты сюда просочился?» Он уже понял, что перед ним византиец, устроивший весь этот цирк.
– Здравствуй, сын мой, – произнес Иоанн.
– Здравствуйте, батюшка, – смиренным голосом ответил Сашка.
– Я смотрю, вы тут порядок наводите.
– Так куда денешься, приходится за вами дерьмо подчищать. Это ведь вы тут развлекаетесь, а нам после вас порядок наводить приходится.
– Да-а, я так понимаю, старая ведьма не погибла, жива.
– Вашими молитвами, батюшка. Небось, денно и нощно поклоны отбиваете за здравие бабки Павлины?
– А ты, сын мой, оказывается, интересный человек. Даже жалко будет, когда тебя сожрут этой ночью. Жаль. Но чтоб вас, варваров, к истинной вере подтолкнуть, потребно сначала гнездо ереси выжечь любыми средствами, иначе так и будете своим истуканам требы класть.
– Ну почему же сразу варвары? Вы вот тоже не совсем теми методами пользуетесь, которые нам Господь Бог заповедал. Что-то я не заметил, что вы придерживаетесь одной из его заповедей, «не убий». У вас, святой отец, слово расходится с делом.
– Не тебе, безбожник, говорить о заповедях Божьих, – повысил голос чернец, раздосадованный тем, что так и не смог вывести Горбыля из себя.
– Ну почему же?
Сашка развязал тесьму на вороте рубахи и, запустив руку к груди, вытащив ее, продемонстрировал удивленному монаху серебряный крест на ладони.
– Ты-ы?
– Что, удивлен? Это я тебя должен спросить, как же священник дошел до жизни такой, что призвал бесов, продал душу дьяволу?
Словно и не услышав Сашкиных слов, монах вскочил с места, возмущенно выкрикивая обвинения:
– Ты, христианин, служишь им, вместо того, чтоб приносить пользу святой церкви. Ты потакаешь безбожникам, спокойно наблюдая, как беснуются колдуны на капищах. Ты…
– Ту-ту-ту-ту, успокойся, батюшка, придет время, на Руси повсеместно будут верить в бога нашего, Иисуса Христа, священники заменят волхвов, старые боги спокойно уйдут на покой, уступив место Белому Богу, да и сами священники будут русскими по крови. А пока надо работать с теми, кто есть. Стараться не допустить на Русь византийских ублюдков вроде тебя. Вот над этим всем я, не покладая рук, и тружусь. А за попытку организации переворота путем внедрения на отдельной территории, входящей в государство Киевское, банды упырей, чрезвычайной комиссией в моем лице ты, чернец Иоанн, приговариваешься к смертной казни. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
Сашка помнил рассказ Монзырева о том, как этот монах ушел из рук в Гордеевом городище, поэтому, выхватив метательный нож, почти без замаха бросил его в колдуна.
– Н-на!
Нож вошел в рясу, прямо в сердце монаха, но, пройдя через одежду и тело его, словно через воздух, пролетел дальше и воткнулся в стену, там и застрял между бревнами. Сам чернец растаял в воздухе, будто его и не было. Горбыль остался в комнате один.
«Однако! Может, привиделся в моем больном воображении? Я тоже хорош, ЧК какого-то фига приплел. Нет, надо отдохнуть, разберусь с упырями, два дня меня не кантовать. Скажу боярыне, чтоб даже не искали, а сам к старейшине в Синички, баня, водка, девочки, лепота. Герою нужен отпуск».
Вечерело, в тереме собрались все бойцы. Поиски упырей пришлось прекратить, смысла в них уже не было. Все, что могли, перерыли, перепахали. Между делом откопали еще троих покойников, одного за частоколом, двоих, как и подозревал Горбыль, в халупах. Искать в лесу или полях-огородах смысла никакого не было, уж слишком большая площадь поисков.
– Что мы имеем? – обратился Сашка к бойцам. – Не найдено, как минимум, трое упырей. Так?
– Ну вроде да, – согласился Людогор.
– По рассказам бабки Павлы, для нас этого количества за гланды хватит. А если их будет больше?
Поникшие воины вопросительно смотрели на своего командира. Они привыкли всецело доверять ему. «Батька из любой жопы выход найдет!» Вот только сам Горбыль сейчас не разделял их точку зрения. Дело приходилось иметь не с людьми, а не понятно с кем. Убить упырей, так они и так мертвы. Как же быть?
– Значит так, бой будем принимать в тереме. Место позволяет. Двери в любую из комнат дубовые, с металлическими петлями и запорами. Окна решетками защищены. Спасибо Военегу, он тут, судя по всему, собирался приступ врагов отбивать. Второй этаж укреплен, мама не горюй как. Сгружайте с заводных коней мешки с мелом, не жалея рассыпайте вокруг терема так, чтобы нам завтра, а я верю, что оно наступит, по следочкам, тех, кого не добьем, разыскать. Пашка, ты лошадок выгони с территории деревни, пусть в поле гуляют, а то сожрут. Жалко животинку. Сам назад возвращайся, у нас теперь каждая пара рук к месту будет. Воду из семи источников, бабкой заговоренную, каждому при себе иметь, оружие проверьте, колья чтоб у каждого были, все в дело пойдет. Людогор, крышу на крепость проверь, чтоб потом не было больно за бесцельно прожитые годы жизни. Кажись, все. Работаем.
Ночное небо вызвездили звезды. Ветер утих, будто тоже ушел на покой. Мертвая деревня не подавала признаков какой-либо жизни. Звенящая тишина била по нервам. Люди, превратившие терем в цитадель, ожидали нашествие мертвецов. Мерцающий свет горящих глиняных светильников во всех комнатах позволял пригасить темноту ночи внутри терема. Ожидание схватки затянулось.
– Угу. Угу, – услышали крик ночной птицы.
– Сейчас начнется, – прозвучал шепот кого-то из воинов.
– Не дрейфь, хлопцы. Двум смертям не бывать, или вы хотите жить вечно? – спокойно, обычным голосом произнес Сашка. – Мы тоже не девочки-целочки, знаем, как северному зверю, песец который, шею свернуть.
Ободренные русичи уставились на входную дверь, дверь, за которой была темнота ночи и неизвестность. Глянув в зарешетченое окно, Сашке в голову пришла запоздалая мысль. «Надо было хотя бы пару изб поджечь, все равно деревня накрылась, а нам бы было видно, что там на дворе происходит. Теперь-то чего об этом? Хорошая мысля, как известно, приходит опосля. Где ты, Николаич, где Андрюха, чем сейчас занимаетесь? Небось и не знаете, что вашего другана Сашку сейчас местные уроды поедом жрать будут. Как мне вас не хватает».
Снаружи послышался удар во входную дверь, еще удар, теперь помощнее. Дубовая дверь держала удары, как ей и было положено. Далее пошла монотонная долбежка. Слышно, как мимо стены, с наружной стороны, на большой скорости пробежала толпа нелюдей. Удар в окно, слюда осыпалась осколками на пол. Сквозь решетку просунулась рука с когтями, на человеческие ногти это было мало похоже. Рука потянулась сквозь решетку внутрь помещения, кто-то, будто слепой ощупывал воздух, в надежде вцепиться в кого-либо живого. Рылей с саблей в руке, подобрался вдоль стены к окну, наотмашь рубанул по вытянутой клешне.
– Ы-ы-ы! – раздалось в ответ.
Обрубок когтистой лапы глухо брякнулся на деревянный пол. И тут же в прутья решетки вцепились руки, с невероятной силой пытались раскачать граты.
– Га-а-аа! – слышалось с наружи.
Людогор нацедил из бурдюка бабкиной водицы в глиняную кружку и выплеснул в окно на руки и в темноту.
– Уа-уу! – взвизгнули сразу две твари. – У-у-у!
– Что, не нравится? О-то ж!
– Людогор, что ж ты, брат, так неаккуратно зубастых обидел. Небось, осерчали на тебя? – изрек Горбыль.
– Ха-ха-ха! – хохот потряс помещение, нервная разрядка произошла. Люди поняли, что они способны противостоять любой пакости, они отряд, они сила.
Удары в дверь прекратились, послышался скрежет внизу дверного полотна, похожий на звук маломощной фрезы, работающей неравномерно.
– Ты смотри, прогрызть пытаются, – высказал мнение Хлуд.
На крыше раздались топот и возня.
– Уже и до крыши добрались, – констатировал сотник. – Людогор, крыша выдержит?
– Там плашки дубовые набиты, а снизу толстые, струганные доски. Только кто ж его знает, силища-то какая, гля, как дверь прогрызают, уже и челюсть появилась.
Действительно, угол двери был изгрызен начисто, словно гусеница заточила лист фруктового дерева.
– Е-о, мое! Если и дальше так пойдет, они весь терем разгрызут. Людогор, дуй наверх, с тобой трое. Смотри там в оба.
– Понял!
– Пашка, чего смотришь, плесни водички, нехай стружку запьет.
– А-а-ах! – раздался возмущенный рык, пропитанный болью от Пашкиного угощения.
– Хороша водица.
Снова попытка выломать железную решетку, теперь уже на другом окне. В раскачку, в раскачку. Плеск воды, возмущенный рык и отскок.
– Полет нормальный, – удовлетворенно высказался Пашка.
Опять заработала «фреза» за дверью. Одновременно на крыше послышался скрип и скрежет отрываемой доски, ругань Людогора с элементами Сашкиной ненормативной лексики.
– Люда, ты чего там материшься, дорогой, – крикнул Горбыль.