Калика перехожий

1

Двадцать раз попробуйте,

на семьдесят первый раз получится.

Гордеево городище еще не оправилось после посещения соседей из Дикого поля, когда в один из теплых, погожих деньков Монзырев позвал к себе Ищенко и прямо с порога огорошил своего сотника словами:

– Застоялся ты у меня здесь, лейтенант, а как известно, волка ноги кормят. Пора бы уже и делом заняться, а то не заметишь, когда и зима в окно постучит. Собирайся в дорогу дальнюю.

– Это куда ж? – опешил Андрей, и без того хлопот полон рот было, а тут такое.

– Поедешь на закупки. Вон Боривоя с собой возьмешь, Сашкин печенежский хабар, у степняков взятый, два десятка бойцов из своей сотни. Ну, это сам подберешь, кого сочтешь нужным.

– Это понятно. Закупать-то что?

– А то не понятно? Продукты, одежду, обувь, да много чего. Галка с Боривоем полный инструктаж провела, полный расклад дала и все разъяснила. Нас сейчас разве что погорельцами называть можно, куда ни посмотри, везде дыры латать нужно.

– Я-то зачем поеду, если Борька сам все знает?

– А ты его только до ближайшего непострадавшего от набега погоста доведешь, там оставишь. Назад сам доберется. Ну а тебе дальше по Руси проскочить следует, а то живем в медвежьем углу, не зная, что в мире творится. Короче, со своими орлами следуешь в разведывательную миссию. Ясно?

– Чего уж не ясного. В какую сторону переться прикажешь?

– А вот тут тебе и карты в руки. Как говорится, полный карт-бланш, единственное, что не зарывайся. Скажем так, к зиме жду восвояси с подробной картой и сведениями по стране. Надоело быть слепцом на своей земле.

Ранним утром, ведя лошадей в поводу, таща на хвосте пустые телеги с компанией Боривоя, через северные ворота разведчики проследовали в направлении черниговского тракта. Прощай, Гордеево городище, счастливо оставаться, родичи! Авось все сложится удачно!

Пустая дорога не стала тяжким бременем кривичам, родные места давно остались где-то позади. Большое поселение, имеющее все претензии на звание городка, выросло перед глазами как-то неожиданно среди царства светлого южного леса. Одним боком погост прилепился к запруде на реке. Судислав, десятник Ищенко, сидевший в седле, и сам Андрей, шедший сбоку от жеребца, левой рукой державшийся за стремя, рассмотрели хатки предместного городища, а за ним высокую стену из рубленых тяжелых бревен, венчавшуюся заостренным частоколом. Пока торговая процессия кривичей проезжала посад, Андрюха с интересом рассматривал жилища древних славян, пришел к выводу, что перед частоколом обосновалась голь перекатная, едва сводившая концы с концами. Как-то не очень заметно родовых связей и традиций в этом погосте. Может быть, набеги печенегов в свое время довели проживающих в нем людей до края бедности? Или уже свои постарались? Да-а, картина невеселая.

У открытых нараспашку ворот скучали два стража, разомлевших на солнышке, нагревшем железные шеломы на их головах. Вместо воинского доспеха оба блюстителя порядка были одеты в подобие жилетов поверх подкладов, сшитых из грубо выделанной кожи, с нашитыми на груди железными пластинами. Широкие шаровары заправлены в черевы. Мужики дородные, оба в возрасте, обросшие густыми бородами и усищами, с проседью на лицах. Сотник кривичей ухмыльнулся. Если бы этим двоим сменить прикид, запросто можно выставлять под двери богатых гостиниц и ресторанов, у них и взгляды такие же на снующих мимо людей, обремененных повседневными заботами, смотрят лениво. На идущего пехом Андрея глянули вскользь, зато Судислава окликнули.

– Эй, купец! За проезд подорожную деньгу плати, чай не в лапотную весь въезжаешь.

Десятник косо зыркнул в сторону своего воинского начальника, с ухмылкой созерцавшего картину въезда в поселение, без разговоров щелкнул пальцами руки, и мелкие монеты, сорвавшись со щепоти в воздух, крутясь по наклонной траектории, полетели в сторону одного из бородачей. На удивление тот словно лопатой, широкой ладонью смог на лету ловко поймать оплату проезда, сунул деньги в поясной кошель, кивнул приезжим и тут же потерял ко всей кавалькаде и перевозчикам всякий интерес.

Внутри погост несколько отличался от халуп под наружными стенами. Большая рыночная площадь, правда, пустовавшая по причине неурочного часа. По вечерней поре торговые ряды обезлюдели, а торговые точки закрылись. От площади разбегались вкривь и вкось улицы, дома на которых выглядели явно побогаче ранее виденных, рублены из светлой древесины, с островерхими крышами. От улиц и друг от друга их отделяли плетни. Вон видна церковь, с широкой папертью перед входом в нее. Чудеса, да и только! Каким это ляхом на Руси прижилась греческая церквуха, да еще, видать, пустившая корни, имеющая свою паству. Н-да! Народ постарался, умельцы сработали ее из ядреного чистого дерева, украсили резными вставками. Смотрится как игрушка, словно ее стены кто-то намастичил воском и натер до блеска. На солнце сверкает янтарем. От увиденного к вставшим столбами воям протиснулся Боривой.

– Сотник, – обратился к Андрею. – Я своих у базара пристрою, там и заночуем. Тебя, если что, где искать?

– Надеюсь, что в сей богадельне постоялый двор сыщется. Пошлешь кого, найдут. Да я тебя завтра сам на рынке увижу.

– Тогда бывай!

По довольно узкой дороге проследовали в один из концов. Перед распахнутыми воротами Ищенко пригляделся к внутреннему устройству двора, решив что-то для себя, соскочил на землю, взяв коня под уздцы, потянул за собой. Распорядился за спину:

– Входим, – мотнул головой в сторону двора. – Здесь остановимся. Судя по всему, тут вся улица – сплошные постоялые дворы для приезжих.

– Видно, это мы не в базарные дни приехали, а так народу не протолкнуться, – изрек Судислав.

– А ничего так, – усмехнулся Первак, молодой воин одного из взятых в путешествие десятков. – Я уж за дорогу отвык от теремов.

От сарая послышался скрипучий голос смерда, коловшего дрова для бани:

– Хм, теремов? Да нет, терема здесь на другом конце погоста отстроены. Там вся верхушка местной старшины проживает. Там же и боярские хоромы, а сие так, для приезжих.

За крепкими тесовыми воротами, открытыми по причине раннего времени настежь, по центру высилась двухэтажная изба, поражая широкими размерами. Справа от избы помещался хлев с хрюкающей и мычащей живностью. Судя по тому, что смрадом оттуда не несло, за животными был пригляд. Перед хлевом находилась коновязь с яслями и выдолбленным бревном для водопоя, это для тех, кто заехал перекусить. Рядом ясли для лошадей постояльцев, там же находился погреб, закрытый дубовой дверью.

Спешившись, бойцы отводили лошадей к коновязи, привязывая уздой к перекладине, те тут же потянулись губами к воде.

– Ждите пока здесь, – Андрей кивнул бойцам, сам с Судиславом направился к дому.

Навстречу выбежал юнец, поправляющий на ходу запачканную чем-то съестным рубаху.

– Ночевать у нас желаете?

Глянув на неряшливый вид встречающего, Андрей скривил губы, но десятник на такую мелочь не обратил внимания. Сотник отозвался на вопрос:

– Гляну, пожалуй, сначала.

– Милости просим.

Юнец открыл дверь, пропуская посетителя вперед.

Внутри было опрятно. Столы чистые, выскобленные, пол подметен, ставни на окнах открыты, в них поступал прохладный воздух со двора. Под притолокой торчали ветки полыни и можжевельника.

За спиной послышалось сопение:

– Светелки наверху. – Парень показал рукой на ведущую на второй этаж лестницу.

– Ну что ж. Зови хозяина.

Хозяин, бородатый тучный мужик в чистой вышитой рубахе, появился незамедлительно.

– Хозяин, крышу-то у тебя снять можно?

– Дык, а насколько остановишься? – хозяин постоялого двора скосил глаз на одежду гостей, видно прикидывая, что взять с приезжих за постой.

– А это как дело пойдет. Думаю, дня два точно пробудем.

– А коли так, оставайся.

– И сколько за это удовольствие я должен?

– Ты один?

– Два десятка нас, но воям моим достаточно будет одного большого помещения на всех да свежего сена в тюфяках, чай не бояре. А то ведь мыслишь три шкуры с меня содрать?

– Ага, с тебя сдерешь! – слегка задумался, в подсчетах ничего сложного не было, каждодневная рутина. – Четыре деньги с вас и шесть за остальных скопом.

– Побойся Бога! Чай не базарный день, а я тебе не купец, не торговать приехал.

– Охо-хо, разорюсь! Ладноть, три и пять за всех остальных.

– По рукам. Пускай юнец устраивает моих воев, а ты показывай светелку, умоемся, ужинать спустимся. Так что ты на всю братию меда хмельного выставь да щец, а к ним по доброму куску свинины зажарь.

– Сделаем. Давай деньги, и идем смотреть светелку.

Андрей полез в кошель, отсчитал монеты и сунул в руку хозяина заведения.

Сполоснувшись с дороги, вдвоем спустились на ужин, где за широкими столами расположилось голодное воинство. После дороги еда показалась необычайно вкусной. Хмельной мед бодрил. Помимо них в зале хватало посетителей и жильцов. После хлопотного дня в заведении был аншлаг. Как набил утробушку деликатесами, потянуло в сон. Уже стоя на лестнице, Андрюха окликнул хозяина:

– Уважаемый, как бы нам всем с утра в баню сходить, уж очень помыться хочется, но сегодня сил уже нет.

– Дак, на заднем дворе баня. Сегодня отдыхайте, а завтра с утра милости просим. Баня у нас знатная, спозаранок пошлю топить, как проснетесь, все будет готово.

– Благодарствуем.

– Да и бельишко простирнуть можно, в оплату все уложено.

Поутру, сытые и намытые, словом как две новые гривны, Андрей с Судиславом, оставив остальных отдыхать, вышли на рыночную площадь. Рынок гудел как растревоженный улей, пройдя мимо купеческих лабазов, они очутились у начала торгового коловорота. По понятиям Андрея, рынок мало чем отличался от барахолок тысяча девятисотых годов, только сам народ здорово отличался одеждой. Холщовые рубахи свободного покроя с вышивкой по рукавам и вороту, просторные штаны, редко цветные, все больше серого цвета из отбеленного полотна, кожаные куртки, грубо пошитые, да безрукавки из шкур мехом наружу, а у женщин платки, завязанные под подбородком, реже головные уборы с вышивкой или жемчугом, но это у тех, кто побогаче. Перед глазами промелькнула ватага скандинавов, гастарбайтеров из северных стран, бряцающих воинской справой. Каким ветром их занесло в лесной погост Переяславского княжества? Смеясь и переругиваясь на своем языке, они, раздвинув толпу, прошли в боковой проход. За деревянными лотками, крытыми навесами из дранки, торговали узнаваемые по прошлой жизни лица кавказской национальности, среднеазиаты, да и славян-торговцев присутствовало много. Торговали всем, чего душа пожелает. Нынешняя толкотная торговля наполнила сердце его ностальгией по дому. Раздавались зазывные выкрики на ломаном русском языке.

Торг шел по полной программе, народ торговался, пытался выгадать даже в какой-то мелочи. Лотки тканей и готовой одежды, обувь – все это рядами, подходи, выбирай кому что надо. Лотки кожевников – выделанные кожи и изделия из нее: ремни, куртки, упряжь, седла. Ювелирные изделия из серебра, стекла. Мед пчелиный всех сортов, оттенков, вкусов. Мед хмельной, ромейское вино в бочках, кувшинах. Пушнина.

Они продефилировали мимо лотков с овощами, где продавали репу, морковь, какую-то зелень. Дальше находились лотки оружейников – мечи, щиты, топоры, ножи, кинжалы, наконечники копий и стрел. Под одним из навесов крепкий бородатый мужичонка, восседая за прилавком, молча созерцал прохожих, приценивавшихся к товарам. Кольчужные рубахи мелкого плетения с бляхами на груди, шеломы, наручи, поножи – все лежало перед ним или было развешено за спиной продавца. Наконечники стрел соседствовали с незамысловатыми, без особых украс ножами и кистенями. Отдельно в ряд стояли мечи, на взгляд Ищенко, не самого доброго качества. Да и выйдет ли оно из рук деревенского коваля, так, потуги на столичные штучки, но для боя сойдет.

– Доброго здоровья! – послышалось приветствие за спиной.

– И тебе не хворать, Боря, – обернувшись, откликнулся Ищенко. – Что на торгу? Может, придется в другое поселение перебираться?

– Незачем. Здесь скупимся. И цены на все товары вполне приемлемы.

– Храм Божий видел?

– Это византийское капище-то? Видал. А что ты хочешь, сотник? Погост в уделе княгини Ольги, она здесь верховодит и порядки устанавливает. Святослав на этой земле матери перечить не станет. Вот местный люд и поделился по вере. Теперь одни к волхву, другие к чернецу за напутствием и моленьями бегают. Так и пусть им, нам-то что за дело до ущербных?

– А и то верно, – согласился с Боривоем десятник, больше рассматривая оружие на прилавке, чем вдаваясь в осмысленный разговор.

– Ладно. Завтра уходим, Боря. Ты и без меня свое дело исполнишь.

– Сполню, боярин.

– Вот и хорошо. Пойду, прогуляюсь, погляжу как местная верхушка живет, чем дышит.

– Мне с тобой, сотник?

– Не нужно, Судислав. Ты тоже пройдись, осмотрись, может, у меня глаз замылится, так подскажешь чего.

Расставшись с родовичами, Ищенко вышел за пределы базарной площади. Ноги привели его в мастеровую слободку, на самой окраине погоста. Еще на подходе он услыхал из-за тынов и плетней веселый перестук молотков по наковальням и почувствовал запах сжигаемого угля и жженого железа. Кузнецы.

– Наша корчиница, он та, – отставший от ватаги малец в длинной, ниже колен рубахе с вышивкой указал воину пальцем на одну из кузниц.

Андрею захотелось побывать в кузнице, направился к указанной пацаном. Протиснулся под навес небольшого помещения, площадью где-то шесть на четыре метра. Навес почти открытый, лишь огорожен плетнем. На глиняной площадке овальной формы в центре выложен горн – жаровня, расположенная на каменном возвышении со стенкой у одного из краев. Около стенки в горне небольшое углубление для углей и нагреваемых поковок. Это «горновое гнездо» в форме прямоугольника с полукруглым дном. В углубление, проходя через стенку, выходило глиняное «сопло», через которое к углям подводился воздух от воздуходувных мехов. В Гордеевом городище кузня устроена была несколько по-иному.

Андрей когда-то читал, что кузнечный горн служит для нагревания железа и стали при кузнечной ковке или готовых изделий при термической обработке. Топили здесь древесным углем, присутствие пыли которого явно ощущалось в воздухе, вместе с дымом создавало першение в носу и горле.

Крыча, хозяина «производства», отменно характеризовали аккуратно разложенные аксессуары и инструментарий мастеров. Кочерга, пешня, железная лопата и прыскалка – швабра из мочала для смачивания угля водой, все лежало по своим местам. Основной инструментарий кузнеца состоял из наковальни, молота, молотка, клещей, зубила, бородков. Любопытный Андрюха подметил и специализированные инструменты, дошедшие из-за своей простоты и нужности до слесарей двадцать первого века. Кроме основных средств, у кузнеца имелись гвоздильни, нижние зубила, подсеки, обжимки, подкладки, штампы, напильники, тиски и круговые точила. У самой стены в каком то одному хозяину ведомому порядке сложены крицы, куски железа с серыми и темными пятнами пустот и шлаков и уклад – стальной сплав.

Судя по инструменту и порядку на рабочем месте, кузнец действительно был знатный. Интересно, каким ветром занесло его семейство в захолустный погост на границе двух княжеств?

Крепкий черноволосый детина лет под сорок, с лицом, испачканным разводами сажи, по голому торсу которого струился пот от жара и работы, в фартуке из кожи. Одной рукой клещами удерживал поковку какого-то изделия, нагретую до малинового цвета, на наковальне, поставленной на толстый чурбан, врытый в землю, другой ударял по ней молотком, показывая напарнику, куда шарашить кувалденкой. Умелец давно заметил глазевшего на происходящее в его пенатах пришлого, но отрываться от процесса не торопился, помахивал ручником, окучивая изделие, да покрикивал на подмастерьев, двух парней, очень похожих на него ликом, с хорошо развитой мускулатурой.

– Данила, с оттягом бей! Так, так, добре! Микула! Как там вторая, разогрелась?

Для усиления горения угля и повышения температуры в горне второй подмастерье качал мощные меха, две вытянутые сердцевидные планки, объединенные кожей, собранной в складки, чем достигалась возможность раздвигать их. Узкий конец планок оканчивался трубкой-соплом, вставленным в сам горн. Стойки сверху соединялись бруском, к бруску подвесили коромысло, один конец которого, соединявшийся верёвкой с нижней крышкой, и качал упарившийся второй воспитанник кузнеца. Было заметно, как жар пышет и в его сторону.

– Дак готова, батя!

– Данила, хорош поковку ласкать, пока ее в сторону отложим. Микула, тащи вторую, берешь молоток и проковываете без меня.

– Добре, бать, зробим! – повеселевшим голосом откликнулся горновой.

– Что привело доброго человека к порогу моей кузни? – обратился кузнец, выведя сотника из жаркой кузницы наружу.

– Шел мимо, услыхал перестук молотков, дай, думаю, зайду на огонек.

– У меня, воин, как раз по тебе имеется готовая байдана. Возьмешь? Сковал, да вот беда, заказчик погиб.

– Покажи.

Когда кузнец вынес свое изделие, Андрей долго и обстоятельно приглядывался к работе, надел на себя, покрутился, поприседал, спросил:

– Сколько желаешь за нее получить?

– Э-э! Чего там! Две куны серебром, работа отменная.

– За байдану дороговато, но так и быть, согласный. Только раз так, я еще во-он тот круглый щит заберу.

– По рукам!

Тряхнув мошной, Ищенко расплатился с мастером.

– Байдану отправишь с посыльным на постоялый двор Весеня, пусть найдет людей сотника Андрея, отдаст ее им. Недосуг мне с железом по погосту ходить.

Обе стороны остались довольными друг другом.

Конец, на котором жила местная старшина, по своему напоминал подмосковный поселок для новых русских. За высокими заборами из строганного теса, с массивными воротами на железных петлях, по краям дороги в два ряда выглядывали терема, украшенные резными наличниками и ставнями. Однако вместо стекол в рамах окон поблескивала на солнце мутная слюда. Из-за заборов раздавались голоса челядинов и лай дворовых собак. Жизнь кипела, как и везде. По-над самыми заборами умная голова догадалась проложить канавы. Рассматривая дома местного бомонда, Ищенко вышел к берегу реки, прямо к широкому затону с мостками для лодок и лодий. Сама улица не доходила до него метров сто, и не занятое никем место поросло кустарниками и деревьями. Видно, разлив реки в половодье не позволял отстроить еще пару дворов. Противоположный берег порос лесом и радовал глаз спокойствием пейзажа. Светлая листва на березах наполняла радостью душу.

В одиночестве Андрей посидел на досках одного из мостков, полюбовался на реку. За временем он не следил, спешить было вроде бы некуда. Задумался и только в последний момент направил внимание на происходящее у себя под боком. Два дюжих молодца, щекастых и явно никогда не испытывавших голода, тащили от ворот крайнего подворья к реке упирающуюся бабку. В силу своей немощи, потуги старой женщины пасовали перед силой откормленных парней. Те, с шутками и прибаутками, не слушая стенаний старухи, волочили ее прямиком к мосткам.

– Вы че творите, уроды! – возмутился он.

– Пшел с дороги! – сбросив улыбку с лица, погрозил один из катов.

– Изыдь отседова, пока цел, чужак! – вторил приятелю второй.

Вся троица была уже не далее чем в пяти шагах от Ищенко. Спокойствие и благолепие слетело с того в один присест. Андрей очень не любил самодовольных лизоблюдов, а именно эта порода из рода человеческого сейчас мозолила глаза. Андрюху переклинило, как было не раз в прошлой жизни. Теперь даже бабка была ни при чем, просто встретились с его одиночеством два хамства, и вылилось это все в неприятность для кое-кого.

Бабка не больно отлетела в ближайший кустарник и, прикусив угол платка зубами, молчаливо наблюдала за тем, как непонятно откуда взявшийся на дороге у самой реки чужин, по виду вой, раскидал по сторонам челядинов купца Силуяна. Так мало им, нет ума, его и не купишь! Поднялись болезные и снова в драку полезли. На глаза Властимире навернулись слезы, не от боли, нет, скорее от веселья проступили. Давненько никто так не тешил старую. Ох, и давненько! Конечно, зря чужак в разборку влез, она бы и сама справилась. Это для видимости упиралась, нельзя же вести себя перед двумя дурнями, словно овце на заклании. Еще бы три-четыре шага, и плавали бы в воде Вторуша с Тетеревом вместо нее, как два карася. Ха-ха! Но так даже интересней. Вот уже и с земли подняться не могут. А молодой вой-то каков молодец! Ай да витязь! Небось, девки по такому десятками сохнут? Ха-ха! Надо бы глянуть, какова судьбина у молодца, что Веды на се скажут?

На Руси каждый сварожич знает, что Веды самое древнее и объемное Священное Писание Земли. В них содержится информация обо всем, в частности об Яви, Прави и Нави, и о каждой сфере человеческой жизни. Вне зависимости от веры, все человечество подчинено единым законам. В духовной жизни людей действуют законы единые метафизические. На Земле в древнейшие времена была единая цивилизация, было и единое Знание, то есть Ведическое знание. Духовицей-ведуньей называли посредницу между Небесами и Землей.

Властимира, сколько себя помнила, а лет ей было уже немало, ведала тайным знанием, имела врожденный дар ведать всеми взаимосвязями мира тонкого духовного и земного, обладала знаниями всего человеческого, знала древнюю мудрость, которую передала ей еще в детстве ее бабка. У нее был дар к ясновидению и духовному видению. Она ведала причинами жизни и смерти любого человека, могла общаться с душами, которые уже ушли за кромку, знала о причинах всевозможных человеческих проблем, ведала прошлыми воплощениями, которые влияли на живущего здесь и сейчас человека.

Славянские ведуньи были весьма авторитетными личностями, наделенными мудростью женщин, становились духовицами для целых поселений. Вот и к Властимире каждый шел за советом, с проблемами и за помощью в бытовых и семейных делах. Даже просто ее присутствие вело к процветанию и одухотворению, к росту благосостояния поселения.

Понятия добра и зла смешались с приходом на Русь христианской религии, иного для славян бога Иисуса. Некоторые стали думать, что колдунья и ведунья – это одно и то же, но это неверно. Духовица или ведунья, суть светлая, не может принадлежать силе темной, ей нет надобности пользоваться черной магией, ибо сам ее Дух сильнее темных сил. Черноризные греки после крещения славян в уделе княгини Ольги приложили немало сил отворотить от ведунов и ведуний народ, кнутом и пряником загоняли всех в новые храмы. Славяне крестились на иконы, ставили свечи перед ликами святых, слушали проповеди на непонятном для них языке, а с просьбами шли к чурам родовых богов, за толкованием своих проблем обращались к духовицам. Нет, люди верили в нового бога, но и старых не хотели отпускать.

Купец, позвавший к себе Властимиру, слыл в погосте удачливым и богатым человеком, вот только была в нем червоточинка, и даже не одна, а целых три. Жаден был непомерно, завистлив и властолюбив. Иной боярин к своей челяди относился лучше, чем Силуян к домочадцам, а посторонних и за людей не считал. Не раз ведунья пыталась вразумить самодура, тратила слова и время на него. Не помогало! Все, как с гуся вода. В этот раз сам позвал в дом. Нужно было решение принимать по серьезному вопросу. Пришла. Выслушала. В глаза заглянула. Да и чего там заглядывать? У купца за челом сплошная чернота.

– Вот что, Своерад, – назвала, как родитель нарек. – Нет тебе дальней дороги. Дома сиди. Тогда, быть может, пройдет стороной черная полоса мимо. Если решишься в Новгородские земли плыть, потеряешь больше чем найдешь, а то и голову сложишь. Оно такое надо?

– Да ты, старая, из ума совсем выжила! – вспылил купчина. – Я у тебя спросил всего лишь, каким путем мне идти, а ты мне дорогу решила закрыть! Да знаешь ли ты, с какими людьми я дело имею? Это первые люди на торговых полуночных путях. Вся Ладога под ними ходит. Ведьма проклятая! Прости, Господи! Эй, Тетерев! Подь сюда!

В светелку вбежал вызванный челядин.

– Я тут, Силуян Чередич!

– А ну, хватайте на пару с Вторушей эту глупую бабу да скиньте ее с мостков в речку. Нехай охолонит, можэ ума ей бог прибавит! Чего встал? Тащи ее вон с терема!

– Ага!

– Эх, Своерад, стал ты совсем скудоумен, – высказала напоследок ведунья, влекомая Тетеревом за загривок прочь из купеческих палат. – Попомнишь мои слова, когда туго придется!

Последнее напутствие кричала уже со двора, когда оба челядина тащили ее к воротам.

Старческой семенящей походкой подбежала к переводившему после стычки дыхание нежданному заступнику, стоявшему неподалеку от купцовых смердов. Ухватила за руку, обратив на себя внимание светло-голубых глаз парня.