Годсгрейв

Глава 6

Смертность

Гигантские каменные двери в читальню распахнулись от легчайшего прикосновения пальца Мии, словно они были сделаны из перьев. И, глубоко вдохнув и прижав фолиант к груди, девушка проковыляла в свое самое любимое место во всем мире.

Глядя сверху на бесконечные ряды полок, Мия не могла сдержать улыбки. Она выросла внутри книг. Какой бы мрачной ни становилась ее жизнь, отгородиться от боли было так же просто, как открыть обложку. Дитя убитых родителей и неудавшегося восстания, она успела побыть и ученым, и воином, и королевой, и захватчиком.

«Небеса даруют нам лишь одну жизнь, но с помощью книг мы проживаем тысячу».

– Девушка со своей историей, – раздался голос из-за спины.

Улыбнувшись, Мия повернулась и увидела старика с тележкой, нагруженной кипами книг. На нем был потрепанный жилет, по бокам лысеющей головы топорщились два пучка всклокоченных белых волос. На крючковатом носу сидели очки с толстыми стеклами, спина горбилась в форме серпа. Слово «древний» так же не годилось для его описания, как слово «красивая» – для описания шахида Аалеи.

– Доброй вам перемены, летописец, – поклонилась Мия.

Не задавая лишних вопросов, летописец Элиус достал из-за уха запасную сигариллу, которую он всегда держал при себе, прикурил ее от своей и протянул Мие. Та прислонилась к стене, скривившись, когда швы на плече натянулись, и выдохнула серый дым.

Элиус прислонился рядом с ней; сигарилла в его губах закачалась, когда он заговорил:

– Хорошо?

– Хорошо, – кивнула Мия.

– Как тебе Галанте?

Мия снова сморщилась, в ягодице отдавало болью от швов.

– Как заноза в заднице, – пробормотала она.

Старик улыбнулся в облачке дыма.

– И что привело тебя сюда?

Мия подняла фолиант, который перенесла через Кровавую Тропу. Кожаный переплет был запятнан, потрепан и местами порван. От странных символов, вытесненных на обложке, болели глаза, страницы пожелтели от времени.

– Полагаю, пора ее вернуть. Она пролежала у меня восемь месяцев.

– А я уж думал, что придется посылать поисковую группу.

– Могу поспорить, это вряд ли стало бы приятным дельцем для всех заинтересованных сторон.

Старик улыбнулся.

– В этой библиотеке просто непомерные штрафы за задержку книг.

Летописец оставил фолиант в комнате Мии прямо перед самой ее отправкой в Галанте. В последовавшие за этим месяцы она бесчисленное количество раз изучала страницы книги. Прискорбная правда заключалась в том, что Мия по-прежнему не понимала и половины текста и, честно говоря, в последние перемены совершенно в нем разочаровалась. Но после той встречи в некрополе Галанте ее интерес к книге необычайно возрос.

Книгу написала женщина по имени Клео – даркин, как и Мия, которая тоже разговаривала с тенями. Клео жила в те времена, когда Республики еще не было, и ее книга стала своеобразным путевым дневником, описывающим подробности путешествия по Итрее и миру. В ней рассказывалось о встречах с другими даркинами – встречах, которые, судя по всему, заканчивались тем, что Клео пожирала своих новых знакомых. Самым странным в истории женщины было то, что во время своих странствий она повстречала десятки других даркинов. И, судя по наброскам ее автопортретов, Клео сопровождали десятки спутников в разнообразных обликах – лисы, птицы, змеи и прочие твари. Целый тенистый зверинец в ее распоряжении.

Мия же за всю свою жизнь встретила лишь одного даркина – лорда Кассия. И лишь двух духов – Мистера Добряка и Эклипс.

Так где же, бездна их побери, были все остальные?

Среди бессмысленных каракулей и пиктограмм, намекавших на прогрессирующее безумие женщины, во второй половине книги Мия обнаружила главы, посвященные поискам того, что Клео называла «Короной Луны» – именно этим Мие посоветовали заняться в некрополе Галанте. Пролистывая иллюстрации после той встречи, Мия отметила некоторые из них, поразительно напоминавшие существо, спасшее ей жизнь.

К сожалению, Клео не упоминала, кем или чем может быть эта «Луна».

Дневник был написан на тайном языке, которого Мия прежде не встречала, но Мистер Добряк и Эклипс смогли его прочесть. Самое странное, что на карте мира дореспубликанской эпохи, напечатанной в книге, целиком отсутствовал залив Годсгрейва. Вместо него в море, в том месте, где ныне располагалась столица Итреи, была изображена суша – полуостров сопроводили знаком «Х» и тревожным примечанием:

«Сюда он упал».

– Вы читали книгу, прежде чем отдать ее мне? – поинтересовалась Мия.

Летописец покачал головой.

– Не разобрал ни единого треклятого слова. Но иллюстрации навели меня на мысли о тебе. Ты что-нибудь из нее вынесла?

– …Вполовину меньше, чем хотелось бы.

Элиус пожал плечами.

– Ты просила меня найти книгу о даркинах, я это сделал. Я же не обещал, что после ее прочтения ты станешь более просвещенной.

– Не сыпьте мне соль на рану, уважаемый летописец.

Элиус усмехнулся.

– Я всегда начеку. Если найду еще что-нибудь любопытное, отправлю тебе в комнату. Но на твоем месте я бы не питал особых надежд.

Мия кивнула, затягиваясь сигариллой. На самом деле читальня Наи была библиотекой мертвых. В ней хранились копии всех книг, которые были уничтожены за всю историю письменности. Боле того, в ней имелись и труды, которые вообще никогда не были написаны. Мемуары убитых тиранов. Теоремы распятых еретиков. Шедевры гениев, погибших раньше своего времени.

Летописец Элиус говорил, что библиотека постоянно пополнялась новыми книгами, а полки без устали меняли расположение. И хотя, благодаря этому, читальня Наи была удивительным местом, ее недостаток тоже был очевиден: найти здесь определенную книгу было так же трудно, как найти определенную вошь в промежности юноши, промышляющего проституцией в порту.

– Летописец, вы что-нибудь слышали о Луне? Или какой-нибудь короне, к которой эта Луна могла быть неравнодушна?

Элиус мгновенно насторожился.

– А что?

– Вы слишком часто отвечаете вопросом на вопрос, – вздохнула Мия. – Почему так?

– Помнишь, что я сказал тебе в ту перемену, когда ты впервые пришла ко мне с вопросами?

– Ну вот, опять вы за свое.

– Так помнишь?

– Что я девушка со своей историей.

– И что еще?

Она выпустила кольцо дыма под пристальным взглядом старика.

– Вы сказали, что, возможно, мне здесь не место, – наконец ответила Мия. – Что уже тогда попахивало дерьмецом, а сейчас и подавно. Я показала, чего стою. Если бы не я, все Духовенство приколотили бы к крестам в Годсгрейве. И меня уже вконец достало, что все здесь, похоже, об этом забывают.

– Тебе не видишь иронию в том, что ты заслужила свое место в секте убийц спасением полудюжины жизней?

– Вот только в процессе я убила почти сотню людей, Элиус.

– И что ты чувствуешь по этому поводу?

– Вы кто, моя нянька? – не выдержала Мия. – Я убийца. Волк не жалеет ягненка. И…

– Да-да, знаем мы эту песню.

– И еще вы знаете, почему я здесь. Моего отца повесили как предателя, на потеху толпе. Мать умерла в тюрьме вместе с моим младшим братом. Мудаки, которые в этом виновны, должны умереть. Вот что я чувствую по этому поводу.

Старик большими пальцами поддел жилет.

– Проблема библиотекарей в том, что некоторые жизненные уроки нельзя почерпнуть из книг. А проблема убийц в том, что некоторые загадки нельзя разгадать, просто выбив из них все дерьмо.

– Разговоры с вами всегда сплошная головоломка, – проворчала Мия. – Так вы знаете об этой Луне или нет?

Старик затянулся сигариллой и смерил Мию взглядом.

– Вот что я знаю: некоторые ответы можно получить. Но самые важные нужно заслужить.

– О, Черная Мать, вы теперь еще и поэт?

Летописец нахмурился и потушил сигариллу о стену.

– Все поэты идиоты.

Элиус спрятал бычок в карман жилета. Посмотрел на книгу в руке Мии. Затем в глаза девушке.

– Можешь оставить ее себе. Все равно никто другой не сможет ее прочесть.

Слегка кивнув, он взялся за свою тележку с табличкой «ВОЗВРАТ».

– Что, и это все? – спросила Мия.

Элиус пожал плечами.

– Слишком много книг. Слишком мало столетий.

Старик покатил тележку во тьму. Наблюдая, как он растворяется в тенях, девушка сердито затянулась и сжала челюсти.

– …Что ж, это была очень познавательная беседа…

– …Элиус всегда был таким. Таинственность дает ему ощущение собственной важности…

Мия хмуро покосилась на тенистую волчицу, материализовавшуюся рядом.

– Эклипс, ты уверена, что лорд Кассий никогда не пытался выяснить природу своего естества? Он был главой всей конгрегации. И ты говоришь, что он ничего не знал о даркинах? Клео? Луне? Вообще ничего?

– …Я уже объясняла, мы никогда не искали ответов. Кассий обрел смысл жизни, прерывая чужие, и ему этого было достаточно. Большего ему не требовалось…

Мистер Добряк фыркнул.

– …Мелкому уму – мелкие радости…

– …Осторожнее, маленький грималкин. Он был моим другом, когда ты еще существовал в виде бесформенного пятна. Кассий был прекрасным, как тьма, и острым, как зубы Матери. Не смей дурно о нем отзываться…

Мия вздохнула, сжимая переносицу. Она не понимала, как Кассия могла не интересовать правда о себе. Что касается Мии, это занимало ее мысли еще с детства. Старик Меркурио и Мать Друзилла говорили, что ее избрала Богиня.

«Но избрала для чего?»

Мия вспомнила свою битву с Эшлин на улицах Последней Надежды. Нападение на Гранд Базилику в четырнадцать лет. В обоих случаях одного взгляда на троицу – священный символ Аа – хватило, чтобы причинить ей невероятную боль. Бог Света ее ненавидел. Она это чувствовала. Так же твердо, как землю под своими ногами. Но почему? И какое, ради бездны, имеет ко всему этому отношение «Луна»?

А еще Рем.

«Гребаный Рем».

Он погиб от ее руки на пыльной дороге Последней Надежды. Атака на гору потерпела неудачу. Его люди умирали в песках вокруг своего судьи. Но прежде чем Мия вонзила стилет из могильной кости ему в глотку, Рем произнес слова, которые перевернули весь ее мир с ног на голову.

«Я передам от тебя привет брату».

Мия покачала головой.

«Но Йоннен мертв. Так сказала мама».

Столько вопросов… Мия чувствовала привкус раздражения, смешанного с дымом, на своем языке. Но ее ответы таились в Годсгрейве. И, слава Черной Матери, именно туда ее и отправлял этот загадочный покровитель.

«Хватит ныть – пора действовать».

Мия поковыляла прочь из читальни. Вниз по спиралевидной лестнице к недрам Церкви. По кругам света, льющегося через витражные окна. Мистер Добряк сидел на ее плече, Эклипс шла впереди, в воздухе звенел хор Церкви. Они плелись по винтовым лестницам и длинным извивающимся коридорам, пока, наконец, не пришли к покоям ткачихи Мариэль.

Девушка глубоко вдохнула и постучала в тяжелую дверь. Через секунду та открылась, и Мия оказалась лицом к лицу с багряными глазами и прекрасной бескровной улыбкой.

– Клинок Мия, – произнес Адонай.

На крововещатель были его неприличные штаны и алая шелковая мантия, открывающая, как всегда, грудь. Комната за ним освещалась одной-единственной аркимической лампой, стены украшали сотни различных масок всех форм и размеров. Маски смерти, детские, карнавальные. Стеклянные, керамические, из папье-маше. Комната лиц, но без единого зеркала в поле зрения.

– Ты яко явилась для ткачества, – сказал Адонай.

– Да, – кивнула Мия, бесстрашно встречая взгляд этих кроваво-красных глаз. – Раны заживают со временем, но у меня его нет, учитывая, куда я направляюсь.

– Город мостов и костей, – задумчиво протянул вещатель. – И нет в республике места опаснее.

– Вы просто не видели мою корзину с грязным бельем, – ответила Мия.

Адонай ухмыльнулся и оглянулся через плечо.

– Сестра моя, сестра любимая? К нам пожаловала гостья.

Мия увидела безобразный силуэт, появившийся в аркимическом сиянии. Женщина была альбиноской, как и ее брат, но кожа ее опухла и потрескалась, сквозь повязки на руках и лице сочились кровь и гной. Ткачиха была облачена в черную бархатную робу, ее губы пошли трещинами, когда она посмотрела на Мию и улыбнулась.

– Клинок Мия, – прошептала Мариэль.

– Ткачиха Мариэль, – ответила та с поклоном.

– Она держит путь в Годсгрейв. Как молвил Отец Солис, в объятья нового покровителя. И хоть она подлатана, кровь все одно точит. – По Адонаю прошла легкая дрожь. – Я чую ее аромат.

– Вестимо, все раны будут уврачеваны, маленький даркин, – прошепелявила Мариэль. – Истинно и верно.

Ткачиха кивнула на ужасающую каменную плиту, которая занимала большую часть комнаты. Она была оснащена кожаными ремешками и креплениями из полированной стали – хотя Мариэль работала с плотью, как с глиной, и могла исцелить почти любую рану, сам процесс являлся очень болезненным. По правде говоря, Мие претила мысль о том, что ей придется лежать связанной. Обездвиженной, словно она какая-то свинья на вертеле, со штанами, спущенными до щиколоток. Но, приготовившись к боли и чувствуя, как тени внутри нее упиваются страхом, Мия прошла в комнату.

Вещатель Адонай закрыл дверь и поймал девушку за руку.

Мия взглянула в его блестящие глаза с белоснежными ресницами. Он подался ближе, еще ближе, и на одну ужасную, трепетную секунду Мия подумала, что он ее поцелует. Но вместо этого Адонай заговорил, понизив голос; его губы коснулись ее уха, едва слышно шепча:

– Две жизни ты спасла в ту перемену, егда приставили люминаты свои орудья солнцестальные к горлу горы. Мою и сестры моей, сестры любимой. Мариэль выплатила долг, возвратив Наив ее былой лик. Но с меня долг, маленький Клинок, поныне причитается. Сколь ни были б глубоки и темны воды, в которые ты заплывешь, в поприще кровавом можешь рассчитывать на вещательское обетование.

Адонай направил на ней взгляд своих багряных глаз, его голос стал острым, как могильная кость на ее запястье.

– Я повинен тебе кровью, вороненок, – прошептал он. – И кровью тебе воздастся.

Мия посмотрела на Мариэль. Снова в мерцающие алые глаза Адоная. В голове теснились мысли о Годсгрейве. Браавах. Украденных картах, тайных покровителях и Духовенстве, которое, казалось, не испытывало к ней ничего, кроме гнева.

– …Вы знаете что-то такое, чего не знаю я, вещатель?

Единственным ответом послужила красивая бескровная улыбка. Взмахнув своей ярко-красной мантией, вещатель Адонай показал на сестру. Мия повернулась к Комнате Лиц и ее владелице, нависшей над жуткой плитой. Мариэль поманила ее скрюченными пальцами.

Что бы дальше ни ждало ее, бежать было уже поздно.

И, тяжело вздохнув, Мия легла на плиту.

Увидев его, девушка чуть не расплакалась.

Оно вырастало над утесами и пронзало небо, охристый кирпич золотился в свете двух горящих солнц. Крепость была вырезана в скале и некогда служила домом для одной из двенадцати самых знатных семей республики.

Воронье Гнездо.

Мия стояла на коленях на палубе «Славолюбца» и смотрела на крепость, предаваясь воспоминаниям. О том, как она гуляла по шумному порту, держа за руку мать. Как торговцы называли ее «маленькой донной» и предлагали сладости. Как отец ходил по зубчатым стенам над океаном, и морской бриз ерошил его волосы, пока он смотрел на волны. Возможно, мечтая о восстании, которое стало его погибелью.

Она была слишком юной, чтобы понять, слишком юной, чтобы…

Хрясь!

Кнут ударил ее по лопаткам, ярко-красная боль вернула Мию из мира грез в реальность.

– Разве я разрешал останавливаться?! Подбородок к доскам!

Мия рискнула бросить на экзекутора полный ненависти взгляд. Мужчина нависал над ней с длинным кнутом в руке. По ее лицу стекал пот, волосы липли к коже. В награду за медлительность она получила второй удар по спине. Ее руки горели от перенапряжения, но Мия все равно отжалась еще раз. Перед глазами поплыли черные пятна. Двое мужчин рядом последовали ее примеру, пыхтя от усталости.

Путешествие из Висельных Садов заняло почти три недели. Каждую перемену Мия и еще два раба, которых Леона приобрела на рынке, выходили на палубу и выполняли упражнения; звук кнута экзекутора уже преследовал ее во сне.

Ее первым товарищем по неволе стал коренастый лиизианец по имени Маттео. Выглядел он немногим старше Мии – юноша со слегка вьющимися волосами, мускулистыми руками и приятной улыбкой. Несмотря на свое внушительное телосложение, первую неделю в море Маттео чувствовал себя неважно; его постоянно тошнило – Мия предположила, что прежде он никогда не ступал на борт корабля.

Вторым был здоровый итреец по имени Сидоний. Ему было около тридцати, и он выглядел крепким, как гробовой гвоздь. Ярко-голубые глаза и бритая голова. Он был явно не таким добродушным, как Маттео, и смотрел на Мию так, будто хотел трахнуть и/или убить ее. Она пока не определилась, в каком порядке. Сидоний, по всей видимости, тоже. Самым странным было его клеймо – грубое, будто выжженное раскаленным клинком. Одно слово, вырезанное прямо на груди.

ТРУС.

Сидоний никак это не объяснял, а Мие он не настолько нравился, чтобы спрашивать.

После еще тридцати двух отжиманий экзекутор подал знак, чтобы трио остановилось, и Мия уткнулась лицом в пол палубы, ее руки дрожали.

– Мышцы верхней части твоего тела больше похожи на шутку, – прорычал здоровяк. – Вот только мне не смешно.

– Хватит с них на сегодня, экзекутор, – крикнула донна Леона со своего места на носу корабля. – Им понадобятся силы для знакомства со своей новой семьей.

– Встаньте.

Мия медленно поднялась, глядя на океан. Рубцы на спине пощипывало от пота. Тронутые проседью волосы экзекутора разметал морской бриз, его борода щетинилась, взгляд обострился. Прошли долгие минуты в тишине, прерываемой лишь криками чаек и шумом далекого порта.

– Пейте, – наконец буркнул экзекутор.

Мия повернулась и буквально помчалась к бочке с водой, привязанной к мачте. Крупный итреец, Сидоний, оттолкнул ее, выругавшись, схватил ковш и испил свою долю. Мия закипала, пока дожидалась своей очереди, испытывая соблазн опрокинуть этого отморозка пинком под зад, но голос разума велел ей проявить терпение. Когда Сидоний закончил пить, Маттео сверкнул веселой улыбкой и показал рукой на бочку.

– После вас, ми донна.

Хрясь!

Юноша согнулся от удара хлыстом по спине.

– Я не разрешал вам разговаривать! – рявкнул экзекутор.

Маттео стиснул зубы и смиренно поклонился. Мия кивнула в знак благодарности, повернулась к бочке и выпила пару ковшей драгоценной воды.

Ей хотелось чуть ли не кричать от досады, что приходится преклоняться перед этими людьми. Мие указывали, когда есть, когда пить, когда срать. С презрением экзекутора к рабам могла сравниться лишь противоречивость донны Леоны. То женщина относилась к ним едва ли не с нежностью и распиналась о будущей славе на арене «Венатуса», то приказывала выпороть за малейший проступок. Им запрещалось смотреть ей в глаза. Говорить можно было только в том случае, если к ним обращались. Любые действия выполнялись по команде.

«Мы как любимые псы», – пришла к выводу Мия.

Когда она была маленькой, у ее родителей были рабы – как и у каждой знатной семьи в республике. Но к няне Мии, Каприче, относились почти как к члену семьи, а мажордом ее отца, лиизианец по имени Андриано Варнесе, продолжал служить судье даже после того, как выкупил свою свободу.[18]

Ни когда она боролась за свою жизнь в детстве, ни когда поклялась служить Черной Матери, Мия по-настоящему не понимала, что значит не принадлежать самой себе. Теперь эта мысль обжигала ее, как воспоминание об игле, вбиваемой в плоть. Снова и снова. Какое унижение. Какой позор.

Но нельзя выиграть, не играя.

«Славолюбец» пришвартовался в гавани, и вскоре Мия и другие пленники стояли на оживленной пристани порта под Вороньим Гнездом, известном как Вороний Покой. Ей заковали и связали запястья, одежда и волосы девушки были пропитаны грязью. Отсутствие Мистера Добряка было таким же чувствительным, как удар ножа в живот, тепло вытекало из ее тела, будто кровь. Мия посмотрела на свою тень, которая некогда была достаточно темной для двоих, даже троих. Теперь же она ничем не отличалась от теней всех остальных. Страх парил над ней на своих черных крыльях, и впервые за долгое время ей приходилось справляться с ним самостоятельно.

Что, если у нее ничего не выйдет?

Что, если она недостаточно сильна?

Что, если этот гамбит действительно глупая идея, как предупреждал Мистер Добряк?

– Шевелись! – раздался крик, сопровождаемый ударом кнута по спине.

В который раз стиснув зубы, Мия повиновалась.

После короткой поездки в фургоне она ступила во внутренний двор Вороньего Гнезда. Сердце заныло в груди. Крепость выглядела так знакомо; пейзаж, звуки… Черная Мать, даже запах – ничего не изменилось! Кроме одного: на охристых каменных стенах, где когда-то парила Ворона Корвере, теперь висел фамильный герб Марка Рема – красный сокол на черно-белом фоне.

«У меня решительно дурное предчувствие насчет этого…»

Нахлынули образы из детства, смешиваясь с воспоминаниями о кончине ее родителей. Ее отец, повешенный вместе с генералом Антонием на глазах улюлюкающей толпы. Ее мама и брат, погибшие в Философском Камне. В глубине души Мия всегда знала, что этот замок больше им не принадлежит, что это уже не ее дом. Но видеть цвета ублюдка Рема на стенах, даже после того, как она его прикончила… Мие казалось, будто земля закачалась под ногами. Желудок взбунтовался, накатило грязное, тошнотворное чувство. И все же у нее не было времени размышлять о гибели своей старой семьи.