Фабрика игрушек

4

Вечером того же воскресенья, в клубе, он поделился впечатлениями от увиденного с Антоном и Полянцевым.

– Ужас, что творится, – довольно равнодушно заметил Антон.

– Большие деньги, – сказал Юра Мартынов, отхлебывая вермут из высокого, сувенирного вида, стакана, – большие проблемы…

Если на него самого, на очевидца, убийство бизнесмена не произвело особого впечатления, то чего, спрашивается, ждать от товарища, кого нынче удивишь подобным рассказом? Юра, однако, имел в виду связь с их собственной ситуацией. Ведь затевая гонконгскую тему, они рассчитывают выйти на существенно более высокий уровень, а это чревато… Полянцев среагировал чутко.

– Дело не в деньгах, – возразил он. – В нелегальном бизнесе традиционно более высокий уровень интриг.

Полянцева раскопал Антон, выписал из Москвы за бешеные бабки. Разумеется, если гонконгская операция пройдет, как задумано, все расходы окупятся.

Геннадий Павлович Полянцев, авторитетный имиджмейкер, тоже считает, что ездить на десятилетнем «БМВ» несолидно. Придется сменить тачку. Отступать поздно, раз уж дал уговорить себя, ничего не остается, кроме как следовать в кильватере. Часы послушный Мартынов уже сменил – московский специалист рекомендовал «Патек Филипп». Костюм, ботинки, галстук, сорочка – все, оказывается, очень важно. Плюс особый прикид для вечернего выхода и соответствующие наряды жене. Особое внимание обратить на драгоценности…

Сам-то известный имиджмейкер одевается кое-как, словно командированный из Урюпинска. Первое, о чем подумал Мартынов, завидев московского гостя – какой противный парень! Приезжий был высок, статен, волосы имел черные с проседью, слегка вьющиеся. Лицом напоминал записного сердцееда Василия Ланового, еще не старого, в пору цветения мужской красы. Но, удивительно, вместо того, чтобы подобно знаменитому артисту принимать горделивые позы, Полянцев повел себя запросто, легко, и его невозможная романтическая стать уже не бросалась в глаза, словно бы так и надо. Мало того, что у москвича хватало ума скрывать неизбежное при таких внешних данных самолюбование, он еще и предлагал себя в качестве иллюстрации.

– Смотрите, пожалуйста, – объяснял он, чуть улыбаясь блестящими глазами, – несколько тенденциозная внешность способна изначально создавать ненужные в общении барьеры. И для нейтрализации красивости, для снижения пафоса сгодится некоторая продуманная неряшливость в одежде. С другой стороны, смотрите, пожалуйста, вы обратились в «ФОРТ», в компанию с известной репутацией, и для меня как представителя компании мой собственный имидж не имеет столь решающего значения; на меня работает авторитет фирмы…

“ФОРТ” расшифровывается как фонд рекламных технологий. Естественно, для Юры Мартынова это пустой звук, на него произвела впечатление лишь оговоренная сумма гонорара, но Антон делал глаза, рассказывал, как трудно было заполучить москвичей, и все проявления восторженной признательности, на которую оказался способен компаньон, казались ему совершенно недостаточными.

– Я мог бы одеться, как заблагорассудится, – продолжал гость, выставляя на обозрение скромный черный ботинок, – а вот вам так нельзя, в вашем случае всякий нюанс очень существенен. Ведь в глазах опытного покупателя ваша фабрика должна выглядеть чрезвычайно привлекательным, процветающим предприятием.

Олег Рубакин, хозяин наимоднейшего питерского клуба, в сопровождении трех жизнерадостного вида девиц бродил по залам своего заведения. В клубе действовала карточная система, и случайные люди не имели сюда доступа. Неудивительно, что большинство посетителей были знакомы между собой и, естественно, знали хозяина. Олег на ходу улыбался во все стороны, пожимал протянутые руки, кого-то похлопывал по плечам, а некоторых попадавшихся навстречу молодых людей бесцеремонно прихватывал за задницу. Ребята все как один довольно похохатывали, никто из них, в том числе и весьма бывалого вида, не возмущался. Они не были голубыми, в отличие от хозяина, во всяком случае, не все. Но странная фамильярность воспринималась как принятая в доме шутка, тем более простительная, что Олег всем обласканным выставлял выпивку. А выпивка в клубе стоила ощутимо дорого. 43-летний Олег Рубакин был почти вдвое старше большинства своих гостей. Исключение составляли трое мужчин такого же примерно возраста, как и хозяин. Они скромно примостились за столиком подальше от паркетного подиума, на котором с привычной изощренностью двигались длинноногие ухоженные девушки и их кавалеры.

Когда Полянцев ненадолго вышел из-за стола, Антон придвинулся к другу, так, что они соприкоснулись коленями, и, заглядывая ему в глаза, спросил:

– Что, Юрка, не нравятся тебе современные танцы?

– Не в этом дело… Мне наша затея не нравится. Чувствую, плохо это кончится.

– Я ж тебя про танцы спрашиваю.

– Танцы само собой не нравятся. Но жрачка здесь отменная, да и водка холодная. Только цены… или твой приятель Олег сделает скидку?

– На это не надейся. Но не в пельменную же нам ходить? Мы ж скоро будем миллионерами. Давай за это выпьем! Тебе водку или вермут?

– Давай водку!

– Давай. За того парня! Из Гонконга. Друзья чокнулись и выпили.

– А что касается нашей темы… если тебя что-то беспокоит, скажи мне. Полянцеву не надо знать, что ты колеблешься.

– Да я не колеблюсь, – Мартынов пожал плечами.

– И это правильно. Назад пути нет. Без инвестиций дальше нельзя, согласен? Другого пути получить деньги не имеется, только продаться.

– Но контрольный пакет – это еще не все. А если китаец захочет нас выгнать?

– Зачем это? Где он найдет кого-то лучше?

– Но если захочет?

– Если умеет считать деньги, не захочет.

Подошел официант с выражением снисходительной скуки на лице. Антон заказал еще водки.

Действительно, что касается китайской темы, Мартынов уже дал согласие. И мало того, что как человек слова он не собирался передумывать (о чем и Антону хорошо известно), под тему уже затрачены существенные усилия, в том числе и материальные. Завтра, например, их уже ждут в банке. Назад, конечно же, поздно. Поэтому возникший разговор носил, скорее, риторический характер. Антон между тем продолжал что-то объяснять, про то, как они подстрахуются на случай неожиданных шагов гонконгского партнера.

– Знаешь, – прервал его Мартынов, – ты очень убедителен. Ты действительно похож на беллетризированный образ бизнесмена западного толка.

– Сам придумал? – усмехнулся Антон.

– Это определение Полянцева. Он во всем мне ставит тебя в пример.

Полянцев вернулся к столу в сопровождении Олега Рубакина. Тот называл Полянцева Генкой, хлопал по плечам, оказалось, что у них много общих знакомых.

– Рука у него, между прочим, не хилая, – заметил Мартынов, когда хозяин вместе с эскортом из девушек отвалил от столика.

– От онанизма.

– Добрый ты, Антон!

– А от чего ж еще? Он в жизни ничего тяжелее члена в руках не держал.

– Кстати, о рукопожатии, – вставил Полянцев. – У Юры, – он улыбнулся, – тоже очень крепкое рукопожатие.

– Это другое дело! – авторитетно сказал Антон. – Мартынов только выглядит как послушный мальчик. А он и подводный охотник, и боксер, и даже на войне воевал.

– Вот как? – удивился Полянцев. – А где же вы воевали? В Чечне?

– Да, нет, в другом месте. Да и когда все это было – сто лет назад, – отмахнулся Юра и заговорил о том, что их всех занимало – о предстоящем визите китайцев.

За все эти годы Юра Мартынов виделся со знаменитым тестем банкиром всего-то несколько раз, и всякий раз это было связано с помощью со стороны банка, естественно, не бескорыстной. Нынешняя акция выделялась на общем фоне, и сумма, которую банк в лице тестя запросил за поддержку, пугала нулями. Хорошо, если операция с гонконгским бизнесменом удастся, а если нет? Выпить яду?

Тесть, Евгений Семенович, лысый, полноватый человек лет пятидесяти, ухитрялся выглядеть значительно, обладая весьма скромными внешними данными. Для этого он использовал простую уловку: каждое слово произносил медленно и торжественно, словно исполнял государственный гимн.

– Мне пришлось использовать все свое влияние, – Евгений Семенович откинулся в кресле, сложив пухлые руки на животе, всем видом напоминая карикатурное изображение буржуя из старой советской периодики. – И это при том, что наша предыдущая совместная работа оценивается только положительно. Руководство банка считает, что по степени риска предстоящее сравнимо с операциями с ГКО накануне дефолта, вы понимаете, о чем я толкую? Но не важно. Решение принято. Предстоящее рассматривается нами через призму поддержки отечественного производителя с безупречной кредитной историей. Вместе с тем, вам я могу сказать открытым текстом, банк отдает себе отчет в том, что с помощью этих нескольких трансакций и синдицированного кредита мы помогаем создать иллюзию финансового положения фабрики, которая далека от реального. Смею надеяться, мы не даром получаем свои комиссионные. Любая внешняя проверка покажет, что фабрика работает устойчиво и прибыльно, движение средств на счетах впечатляющее. Вашего потенциального акционера, вероятно, в первую очередь заинтересует оффшорная компания – ее счета также приведены в достойное состояние. Но предупреждаю, в случае любых нестыковок либо полного провала вашей операции банк дистанцируется от фабрики, для чего приняты специальные меры. Имейте в виду, в этом случае я буду абсолютно бессилен чем-либо помочь.

Друзья выслушали торжественный монолог с выражением собачьего восторга на лицах. Они уже заранее знали, что банк отыграл все в лучшем виде, тем не менее, слова замечательного тестя не казались лишними, они были частью композиции как последний аккорд.

– Представь, Юра, чего мне это стоило, – прочувственно произнес Антон Седых, как только они остались наедине. – Но это только зачеты, экзамен у нас впереди.

Юра должен понять, что они не на равных. Антон все, абсолютно все поставил на карту. Если их план провалится, то помимо разбитой мечты, они, конечно, лишатся денег. На них повиснет долг, надо будет рассчитываться с банком. Понятно, Юре придется все попродавать, возможно, даже фамильную картину. Антон, естественно, знает, что картина стоит очень дорого, но, в конце концов, это только вещь. А вот что касается самого Антона, то он в случае неудачи лишится тестя. Неужели Юра не понимает – тесть – это жизнь!

Переговоры с китайцами идут очень медленно, но успешно. Собственно, Юра Мартынов еще в пору челночных поездок усвоил их нудную восточную манеру: казалось бы, все уже трижды оговорено, ясно все, дальше некуда – нет, чего-то тянут, превращая любой процесс в бесконечную чайную церемонию.

Конечно, они с Антоном готовились к приезду гонконгского парня: приукрасили свое финансовое положение, сделали ремонт и, вообще, позаботились об имидже, даже специалиста имиджмейкера из Москвы пригласили. (Он, кстати, присосался, похоже, уезжать не собирается, все продолжает консультировать). Ну и что? Никто китайцев обманывать и не думал. Вот купят они фабрику, вобьют в нее деньжат, к слову, совсем немного по западным или, там, гонконгским меркам, получат в итоге изумительное производство со связями по сырью и по сбыту и, глядишь, легко сумеют завалить всю Россию своими игрушками, без всяких таможенных и транспортных проблем. Чего же, спрашивается, тянуть?

Переговоры идут каждый Божий день, с десяти утра. Мартынов чувствует себя свадебным генералом – у него важная роль, но свадьба-то чужая. Потому что переговоры с ушлым пожилым китайцем ведет Антон Седых. Китаец бегло говорит по-английски, натаскался у себя в Гонконге, в бытность острова под протекторатом английской короны. Антон тоже шпарит как заводной. А директор Мартынов вынужден пользоваться услугами переводчика. И кто бы вы думали переводчик? Ну, конечно же, вездесущий имиджмейкер Полянцев. Он вполголоса бормочет чуть ли не в ухо директору, тот слушает, удивляясь про себя, сколько же можно говорить о том, что и так уже понятно. Монотонный голос Полянцева напоминает озвученный переводом видеофильм, и от этого ощущение, что он, Мартынов, посторонний, еще больше усиливается. Как если бы он умер и беспокойно витал над столом, слышал бы все, но не мог вмешаться.

Пергаментного гонконгского бизнесмена сопровождают два соплеменника, оба из Пекина. Одного зовут Петей, он когда-то давно учился в Союзе, и здесь его так называли. Не очень молод, хотя и не такой желтый и морщинистый, как главный китаец. На лацкане пиджака Петя с гордостью носит ромбик советского вуза, он подчеркнуто дружелюбен, всегда готов улыбаться и говорить по-русски. Третий член команды – совсем юная девушка, которую легко принять за парня. Неизменно ходит в брючках и курточке, этакий китайский вариант унисекса, и лихо печатает на портативном компьютере.

По заведенному распорядку ежедневные переговоры завершаются обедом, а вечером – культурная программа. Здесь уже, продуманно варьируя наряды и брильянты, подтягиваются жены, Нинка и Елена. А затем каждый вечер Мартынов равнодушно выслушивает ворчание своей супруги.

Вообще, ведь не такая уж она зануда, но понять-то ее можно? И надеть-то ей нечего, и ожерелье она принуждена одалживать у той же Нинки, а разве она чем-то хуже Нинки? И почему это надо было ждать приезда китайцев, чтобы выбраться в театр, никуда Мартынов ее не водит, зачем, спрашивается, жить в Питере, если все время сидеть дома? Она сама знает, что «Щелкунчик» – это премьера, но, что, разве нет других спектаклей, нельзя было раньше сходить в театр, без китайских товарищей? Да и приятно ли ходить с ним куда-нибудь? Такая красота, Шемякин – просто божественный художник, а он, Мартынов, весь вечер боролся со сном, чуть со стула не свалился…

Юра необдуманно заметил, что Чайковский как автор музыки, сопровождающей зрелище, не дотягивает до Нино Рота и других современных авторов, второй акт балета – вообще сплошь банальные, надоевшие мелодии… Что тут началось! Впрочем, каждый раз одно и то же, он уже наизусть все выучил!

Вяло возражая, Юра нечаянно зацепил ненужную струну. Просто хотел напомнить, что им не с руки вести светскую жизнь, поскольку не с кем оставлять дочку – теща не в счет, а их приходящая няня не согласится каждый вечер, как, например, сегодня, сидеть с ребенком. Реакция Лены удивила его. Она, оказывается, давно замечала, что Юра как кот поглядывает на нянечку, он, Юра, понятно, хотел бы, чтобы эта или другая смазливая мадам жила бы у них постоянно, ночевала бы здесь, под боком, а что, очень удобно, ясно, к чему он клонит, да только дудки, никогда этого не будет. И что, спрашивается, в ней интересного, кроме того, что она не носит трусов?!

Кое-как утихомирив жену, Мартынов задумался. Неужели он и в самом деле как-то по-особенному поглядывает на Настю (так звали их нянечку)? Он представил себе, как она двигается, как наклоняется, застегивая липучки на Аничкиных ботах, как улыбается. Симпатичная, и совсем не дура, не то, что некоторые, учится в университете. Но только вряд ли он, Мартынов, засматривается на нее, вряд ли… А насчет трусов – он действительно этого не заметил, хотя думать об этом было почему-то приятно.

5

Настя Игнатьева опаздывала. Ей надо было успеть в школу к полвторого, забрать Анечку, привести домой, накормить, уложить спать, затем снова на Васильевский, вечером в университете был семинар, который она никак не хотела пропускать. Ожидался Андрей Булкин, модный тусовщик и не последний человек в журналистике. В прошлый раз он отметил Настю, выделил ее блестящим мужским взглядом из толпы возбужденных студенток. Впечатление следовало закрепить. Собственно, тусовки – важная часть любой почти современной работы, но в рекламном бизнесе, которому Настя надумала посвятить свои лучшие годы, это вообще, как серьга в ухе для серьезного пирата.

Она с огорчением вспомнила, что так и не сумела попасть на сборище рекламистов в Дюнах. Это было бы полезно, да и к тому же прикольно – соберутся рекламные люди со всей страны. Узок круг этих людей и страшно далеки они от народа. Добыть приглашение для скромной студентки факультета журналистики оказалось почти невозможно. То есть вроде как можно, но через постель. Три дня в Дюнах, все основные шишки из Москвы, и не только. Заманчиво? Еще бы! Но Настя не подписалась. Дело не в том, что через постель в принципе табу, отнюдь. Просто она посчитала, что цена слишком высока.

Нянькой в семействе Мартыновых она подрабатывала почти полгода. И что – неплохо, особенно для материального положения скромной провинциальной студентки. Бывают, конечно, напряги, вот как сегодня. Переполненные маршрутки и не думали останавливаться. Она представила себе, как Анечка сиротливо ждет ее на улице – маленький замерзший столбик в красной курточке, и черт с ними, с деньгами – остановила такси, точнее, левака.

Приехала даже раньше, чем нужно. Возле школы наблюдалось обычное оживление: мамы, бабушки, множество машин. Целый выводок будущих женщин под управлением учительницы загружался в автобус. Настя обратила внимание на давно не мытый «жигуленок». В салоне трое ребят бандитского вида, и все курили. А, может, и не бандиты? Но зачем же курить так дружно, если сейчас в машину сядет ребенок? И зачем трое встречающих? Подкатила дама на отутюженном «Вольво», посигналила этим, в «жигуленке» – подвиньтесь, мол, дайте припарковаться. Парни даже не пошевелились. Ну, нравится им стоять именно здесь, у фонаря, на том самом месте, где она всегда встречается с Анечкой.

А вот и наша школьница в красной курточке. Увидела Настю, помахала варежкой, топает навстречу.

– Извините, – рядом вдруг оказался один из тех, что загорали в «Жигулях». Он по-хозяйски отодвинул Настину руку, которую та уж протянула к девочке. – Аня? Мартынова?

– Ну, да, – растерянно подтвердила Настя. – А в чем дело? Парень мельком взглянул на нее, но как-то странно, словно поверх нее, возможно, увидел что-то позади. И именно оттуда, сзади, на Настю обрушился страшной силы удар.

Она пришла в себя, не понимая вполне, сколько времени прошло. Наверное, немного, несколько минут. Две тетки помогли ей подняться. На затылке, под шапкой вздулась шишка. Крови не было, и голова, кажется, цела.

Анечки нет. Ее посадили в грязный «жигуленок» и увезли. Семинар с Андреем Булкиным накрылся медным тазом – пронеслась нелепая, неуместная мысль. Не иначе, как травма головы дает себя знать.

Это было их первое похищение, но Серафима держалась уверенно. Она позвонила Мартынову из обычного таксофона.

– Девочка у нас, – сказала она. – Если обратитесь в милицию, больше никогда ее не увидите.

– Что вам надо?

– Миллион долларов.

– Но откуда?! У меня нет таких денег, – растерянно произнес Мартынов.

– Понятно, что нет. Знали бы, что они лежат у вас в тумбочке, просто взяли бы, и все. Вы сумеете быстро собрать такую сумму, это вполне в ваших силах.

– Быстро? Но…

Но Фима уже отключилась.

Мартынов удивленно уставился на замолкшую трубку, затем обвел глазами сидевших в комнате.

– Бред какой-то, а? – пробормотал он.

– Теперь ясно, чего они хотят. Они еще позвонят, – произнес Антон. Все присутствующие слышали разговор через громкоговоритель.

– Больше часа прошло, – заметила Настя. – Почему они требуют, чтобы не обращались в милицию? Может, уже обратились?

– Возможно, следили за тобой.

– И за квартирой?

– И за квартирой. И потом, похитители всегда говорят, чтобы не ходили в ментовку, – сказал Антон.

– Плевать на то, что они говорят! – Лена встала. Глаза у нее были красные от слез. – Я иду в милицию!

– Сядь! – приказал Мартынов. – Антон, что ты думаешь?

– Есть варианты. Но, скорее всего, это недоразумение. Кто-то что-то пронюхал о нашем китайском госте, но информация искаженная, и похитители переоценивают наши возможности.

– Это ладно. Но что сейчас делать?

– Если ты о ментах, думаю, Лена права.

Старший лейтенант милиции Рустам Губайдуллин готовился в зарубежную командировку, во Франкфурт. Там коллеги из дружественной германской полиции задержали некого Селина, группу которого он как раз и разрабатывал. Еще в прошлом году все бандиты оказались за решеткой, а сам Селин ухитрился удрать за границу. И хорошо сделал, потому как теперь у Рустама появился замечательный повод съездить во Франкфурт. Об экстрадиции бандюги даже речи не велось – он там у немцев натворил всяких чудес, но снять с него показания следовало обязательно. И кому ж это сделать как не Рустаму? Решение начальства о командировке он воспринял как заслуженное поощрение. Приняли это решение две недели назад, и с тех пор Рустам тем только и занимался, что распихивал зависшие на нем материалы разным товарищам по работе.

И в такой-то момент принять к производству похищение дочки бизнесмена Мартынова! Но на то и начальство, чтобы раздавать указания. Мол, в отделе никого более подходящего нет, до отъезда, мол, все еще можно сделать по горячим следам, а в случае чего, найдем, кому передать. Главное, начинай, Рустам!

С одной стороны, подобное отношение начальства душу, что несомненно, грело. Как ни крути, а, стало быть, никто лучше старшего лейтенанта Губайдуллина не сумеет расстроить злые козни. Но, с другой стороны, глядишь, и во Франкфурт вместо него запросто может слетать какой-нибудь сотрудник прокуратуры в хорошем дорогом костюме.

Короче, Мартынов со своими проблемами явился совсем некстати. И это была только одна из причин, и не главная, из-за чего старший лейтенант демонстрировал визитеру сдержанную нахмуренность, переходящую даже в суровость. Главная же причина такого отношения заключалась в том, что Рустам органически недолюбливал каждого, у кого в кармане водилось более пяти тысяч рублей. А с этого скромного трудяги-бизнесмена хотят снять миллион баксов! Неслабо! И ведь ясно же, что злодеи не ошиблись адресом – деньжата у убитого горем отца, конечно, имеются. Так что особого сочувствия к потерпевшему не наблюдалось.

Да и чем можно его утешить? Тем, что дочь, возможно, еще жива? По статистике преступники не всегда сразу же убивают похищенного – не всегда, а только в 70 % случаев. Да, такая статистика. Высказываться на эту тему Рустам не стал из гуманных соображений.

Потерпевший выглядел пришибленным, словно после мучительного похмелья, говорил медленно, а Рустам строчил быстро, размашистым, неразборчивым почерком. Так часто пишут участковые терапевты и вообще люди, которым по долгу службы приходится много записывать. Рустам в причудливости своего почерка достиг заметных успехов. Почти каждое слово, даже не самое длинное, растягивалось у него в целую строку разлинованного протокольного листа со щедрым отгибом для последующей склейки. При этом он не фиксировал дословно, а литературно обрабатывал текст, превращая сбивчивый рассказ потерпевшего в привычный милицейский канцелярит. Из всех знаков препинания Рустам признавал только точку. И вот он поставил последнюю, в конце, и придвинул стопку листов Мартынову.

Тот не стал даже делать вид, что разбирает каракули, вывел под диктовку, мол, записано верно, поставил подпись. Возвращая листки, он взглянул прямо в глаза Губайдуллину. Было очевидно, что ничего хорошего от милиции потерпевший не ждет.

Это зря вы так, господин Мартынов! Бывалый опер Рустам Губайдуллин сделает все, что возможно в оставшиеся до отъезда дни. А уж что он при этом думает о вас лично – это, извините, его дело. Хотите услышать сюсю-мусю и разные сочувственные слова – это не сюда, не по адресу. А что касается работы – не извольте беспокоиться.

И все-таки, уже немного позднее, хотя он и не чувствовал перед Мартыновым никакой вины, Рустаму делалось немного не по себе, стоило только вспомнить тяжелый, немигающий взгляд темных глаз. Врагам этого миллионера не позавидуешь – этот человек мог быть очень опасен!

6

Фима и ее возлюбленный встречались почти всегда в его московской квартире возле Никитских ворот. И почти всегда по делу. Фима получала очередную информацию, другими словами, наводку, или приносила своему избраннику оговоренную долю – материалом, то есть, как правило, золотом, драгоценностями, либо деньгами, если грабители сами реализовывали добытое. Покончив с делами, они занимались сексом, и это было совсем неплохо.

Серафима давно установила, что квартира съемная, скорее всего, у возлюбленного где-нибудь в другом месте или в другом городе существовала семья, но разве это могло иметь какое-либо значение? О встрече они условливались по телефону. Приятная, необременительная связь, к тому же очень полезная для обеих сторон.