Валерка нёс боевое дежурство на дальнем приводе – это такая радиостанция, которая наводит самолёты на взлётно-посадочную полосу. Спрятать в маленьком домике запрещённые уставом вещи, было решительно негде. Но парни проявили солдатскую смекалку и вырыли глубокую яму во дворе дальнего привода. Вход в нору был замаскирован листом железа, поверх которого уложили аккуратно срезанный дёрн и строительный мусор.
Помнишь сцену из фильма "Терминатор-2", где Сара Коннор на какой-то свалке берётся за конец цепи, торчащей из земли, тянет изо всех сил и открывает вход в подземный тайник, забитый разнокалиберным оружием?
Почти в таком же тайнике свой дембельский альбом хранил мой друг Валерка. За четыре года до мировой премьеры американского блокбастера.
У меня тайник был попроще – аккумуляторный отсек бесперебойного питания связи. В нём, надёжно обёрнутый в несколько слоёв полиэтилена, мой дембельский альбом и дожил до приказа министра обороны о демобилизации. И теперь, когда до дома было рукой подать, мой альбом мог стать препятствием на пути к гражданской жизни.
***
– Таааак, дембельский альбом… – старший патруля аккуратно достал из дипломата мой небесно-голубой шедевр и с трудом удерживал его в руках – весил альбом килограмма три.
– Товарищ старший лейтенант, у меня поезд через десять минут. Может быть…
– Может, а может и не быть… А это что тут у тебя? – офицер отложил в сторону убойную улику и с интересом рассматривал содержимое дипломата. На дне чемоданчика лежал двойной альбом «the Beatles» – сборник песен о любви, выпущенный болгарским лейблом "Balkanton". Винил был куплен на черном рынке Ростова-на-Дону во время очередного увольнения в город. Пластинки меня и спасли – начальник патруля оказался битломаном и закрыл глаза на фотографии секретных объектов в дембельском альбоме.
В вагон я вскочил за три минуты до отхода поезда.
***
Утром следующего дня быстрым шагом я шёл от вокзала домой. Не смог ехать на троллейбусе. В троллейбусе нужно было стоять, а мне хотелось лететь. И я летел.
Дверь открыл своими ключами. Все два года я хранил их на режимном объекте. Брал в руки связку ключей и дом на минуту переставал быть миражом.
Два года я мысленно открывал дверь и представлял, как шагну за порог. И я шагнул, и мама сказала:
– Сынок!..
Потом еще что-то сказала, а что я уже не могу вспомнить.
Помню, мы пошли к бабушке с дедом. Форму я снял только у них в доме, там она двадцать лет и хранилась в платяном полированном трёхстворчатом шкафу.
***
– Что с твоей формой делать? – спросила меня тётушка лет десять назад, – пусть и дальше висит или?..
– Или. Только погоны от рубашки отстегни, пожалуйста.
Тётушка вынесла парадку к мусорным бакам. Через пятнадцать минут форму кто-то забрал. Только погоны и остались.
СКАЗКА старшей ДОЧЕРИ
Когда старшая была младшей и единственной, мы купали её на кухне.
Ванной комнаты в бабушкином доме тогда еще не было, как и горячей воды, и туалета. Канализации не было тоже и помойную воду выносили вёдрами на улицу. Выливались вёдра прямо на дорогу, из-за чего зимой улица Гоголя обрастала ледяными торосами самого причудливого цвета, а летом пахла так…
В туалет нужно было выходить во двор, где в самом дальнем углу ютился неказистый деревянный домик. Дожди, снег и ветер давно смыли с него почти всю краску, и потому цвет этой будки определить было невозможно. Хотя нет, цвет начинающего гнить дерева был у туалета. Серо-чёрный. С морщинами трещин и сучков в досках.
И вот, выходишь ты на дальняк зимой, темно, ты сидишь над выгребной ямой и сверху тебя греет мех искусственной шубы, а снизу из очка твои голые ягодицы обдувает холодный вонючий ветерок. Представил? Это не так страшно, как кажется. Но купать грудного ребенка зимой на улице, да ещё и в шубе – это уже слишком. Поэтому купали старшую дочь на бабушкиной кухне, но в холодной воде. Шутка.
Потом старшая подросла, а кухня нет, и девочке захотелось расширить горизонты. Способ был один – сочинять.
Текст, приведенный ниже, судя по почерку, может быть датирован концом 20 века, между 1998 и 1999 годами.
Местами текст утрачен от слёз, но общий его смысл доступен даже неискушенному исследователю.
Фото автора сказки двумя или тремя годами ранее даты написания текста.
Жаль дальше завязки история не рассказалась.
ДЖИМ
1995-й год. Спешу на работу в издательство «Слово», там на последнем этаже располагалась редакция газеты «Заря молодёжи», где я уже несколько месяцев работаю штатным корреспондентом. Подхожу к парку «Липки» и рядом с памятником революционеру-разночинцу Чернышевскому, встречаю своих бывших коллег из ВГТРК «Саратов». Коллеги останавливают на улице прохожих и задают один и тот же вопрос: До какого колена вы помните своих родственников?
Останавливаюсь и я, и тоже и отвечаю на камеру о том, что лично мне стыдно, но я помню свой род только до прадедушки. А вот в паспорте моего пса родословная записана до пятнадцатого колена.
Вот эта родословная:
Щенка ирландского сеттера я купил в 1990-м году. По случаю. Вожак комсомольской ячейки нашего факультета, красавица Вера Воробьёва, по совместительству оказалась ещё и заводчиком этой породы.
До армии я очень хотел собаку, мечтал о кокер-спаниеле.
– Да зачем тебе этот кокер?! – удивилась Вера, – У меня неделю назад сука ощенилась, приходи в гости и забудешь обо всех кокерах в мире! Обещаю.
Вера не обманула.
Когда я увидел, как табунок маленьких ирландцев бежит мне навстречу по прихожке, ни о какой другой собаке уже не думал.
Щенок стоил 400 рублей. Стипендия у меня была сорок. Но Вера пожалела меня и согласилась сбросить цену до 250-ти. Таких денег у меня тоже не было. Я их занял у бабушки. ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ РУБЛЕЙ. Почти две средних зарплаты служащего в СССР.
Эти деньги я вернул. Устроился на работу санитаром на полставки в «3-ю Советскую». Днём учился на филолога, а ночью встречал пациентов в приёмном покое и носил трупы в морг.
Выбирал щенка так:
– Вон тот, самый бойкий, можно будет мой?
– Можно.
Вытащил его из кучи-малы братьев и сестёр, усадил в спортивную сумку и мы пошли домой.
По дороге нам со щенком попалась толпа гопников. Их предводителя я очень хорошо знал – Роджерс. Роджерс ненавидел меня давно.
***
У меня есть друг Серёга. Учились вместе на Подготовительном Отделении Саратовского университета, на филологическом. В 90-е мы сошлись с Серёгой на музыке, но были абсолютно разные и тогда, да и сейчас тоже неодинаковые. Серега жил в районе, который примыкал к Городскому парку и водил дружбу с одним из бандитских бригадиров парковых. Это и был Роджерс. Редкостный отморозок – грабил, насиловал, убивал. Где была милиция? В демократичные 90-е у милиции дел хватало и без роджерсов.
Не смотря на брутальность, Роджерс сильно ревновал ко мне друга. Поводы были. Почти всё свободное время мы с Серёгой проводили вместе: писали и играли свою музыку, бегали по девчонкам и читали одни и те же книжки. Кроме того, Роджерсу не нравилось, что я заносчив, ношу очки и хайер ниже лопаток. И не пролетарий. Ещё нужны поводы для ненависти?
Как-то ночью в мою дверь позвонили. За дверью стоял Роджерс. За его спиной угрюмо молчали несколько быков из парковых.
