– Смотрите и учитесь, мальчишки. Вот, это брутто, – и продавщица демонстрировала нам кассу в центре зала, – а это нетто, – и выдвигала из-под прилавка ящик с мятыми рублями. Рубли пахли рыбой и криминалом.
***
– В этой подсобке стоят электронные весы, – сказала мне заведующая магазином самообслуживания, – Кладёшь товар на чашку, цена высвечивается здесь. Переписываешь цену на бумажку, вкладываешь её в пакет. Всё.
Эта подсобка была волшебной пещерой Алладина! Грильяж, сервелат, венгерская ветчина и ЗЕФИР В ШОКОЛАДЕ!
– Стой, стой, стой! Ты куда так режешь?! – возмутилась умудрённая жизненным опытом фасовщица, – Ветчину, а венгерскую особенно, нужно резать так, – и румяная женщина в белом халате лихо взмахнула ножом. Кусок ветчины распался на две части – в одной было практически одно сало, в другой – розовое мясо со слезой, – Понял?
Я утвердительно кивнул и спросил, можно ли попробовать кусочек? Оказалось можно. И не только ветчину, но и грильяж, и сыр, и даже зефир! Было ещё мыло. Оно так не по-советски пахло свежим зелёным яблоком, что его хотелось попробовать тоже.
В торговый зал это изобилие попадало редко, либо не попадало совсем. Когда я выходил из подсобки с уже оплаченным кульком дефицита и нёс его домой, чувствовал себя настоящим кормильцем семьи.
В девятом классе экзаменов в конце года не было и всё свободное время я проводил либо в подсобке магазина, либо разучивая аккорды песен «Машины Времени». Про учёбу было забыто.
***
В середине 80-х по талонам стало всё. От безысходности я стал навещать магазины, где меня ещё помнили. Никогда не забуду штабели голландского сыра под потолок склада и пустые полки в том же магазине.
***
В классе я был единственным счастливым обладателем кинокамеры «Кварц». Точнее, хозяйкой камеры была моя мама, а я брал камеру погонять. «Кварц» снимал на пленку «Супер 8» и приводился в рабочее состояние обычной пружиной. То есть, заводилась камера, как игрушечная машинка. Только машинка проехала десять метров и остановилась, а камера сняла десять метров плёнки и они проехали через 30 лет.
Только благодаря этой камере и моей маме ты сейчас можешь видеть меня и моего закадычного дружка Серёгу Незнамова. Такими мы были летом 1984-го:
http://www.youtube.com/watch?v=8Qx1Pc2d_CQ (http://www.youtube.com/watch?v=8Qx1Pc2d_CQ)
Мама, спасибо!
Нет под рукой интернета? Я тебе так расскажу: люди в кадре одеты добротно, но не броско. Преобладающие цвета: серый, коричневый, синий и чёрный. Я в своих разноцветных чешских кроссовках выгляжу в кадре, как попугай, чем очень горжусь, но со стороны может показаться, что я сильно волнуюсь, стоя за прилавком на улице в самом центре Саратова. Так и есть – волнуюсь сильно. Но сейчас о кроссовках.
Кроссовок тогда в магазине было не купить, а мне очень хотелось адидасы, а достали чешские, на которых вообще никакого лейбла не было и я расстроился. А потом понял – все вокруг в адидасах, а я такой, в своих чешских кроссовках один и расстраиваться перестал.
Мама купила кроссовки с переплатой, за 80 рублей. Это была большая часть маминой зарплаты.
И вот, стою я на саратовском Арбате в модных кроссовках, мимо меня спешат люди в сером, спешат и не улыбаются. Советские люди вообще редко улыбались – поводов было мало.
В 2014-м одна итальянская старушка на греческом курорте, тщательно вспоминая английские слова, спросила меня:
– Вы откуда? Из России?! Странно…
– Чего же в этом странного? – удивился в свою очередь я.
– Вы много улыбаетесь. Русские обычно такие, – и тут итальянская бабушка изобразила лицом среднестатистического русского, и я его тут же узнал. Как не узнать эту хмурость и озабоченность сразу всеми проблемами? Нельзя не узнать.
***
В июне 1985-го и мне и закадычному моему дружку Серёге выдали вот такое удостоверение.
На первые заработанные деньги я купил цветомузыку «Электроника». За 250 рублей!
А у Серёги на мойве случилась недостача. Очень большая.
ТЕЛЕГРАФИСТ
– Учить мы вас будем на телеграфистов-эстистов.
– Эстетично учить будете?
– Шутка, курсант? Ну-ну. В стройбате хорошую шутку ценят. Тебе сейчас повестку организовать или весны дождёшься? Я так и думал.
Телеграфист-эстист, курсанты, это не шутки. Это нужная военная профессия!
И я стал телеграфистом. Ну, и эстистом заодно.
– Эстист? Была у нас в части одна вольнонаёмная эстисточка… – начальник хозотдела Главсредволговодстроя мечтательно вздохнул и сунул бумажку с моим предписанием себе в карман, – Понедельник, среда, пятница, говоришь? Учись, сынок. И не вздумай прогуливать, я проверю.
Начальником в нашем отделе был майор в отставке и за глаза мы звали его Сапог. Два слесаря-сантехника, два электрика, полтора плотника, считая меня за половину, и маляр-штукатур подчинялись Сапогу, как македонская фаланга – мгновенно и без вопросов. Но не в этот раз.
– Он, значит, будет три раза в неделю на два часа раньше с работы уходить, а работать за него я буду?! – задал вопрос маляр-штукатур из-за спин электриков. Электрики были после вчерашнего и взгляд Сапога застрял в них, как пуля в кевларе.
– Не перетрудишься. Особенно ты. Дырку на третьем замазал?
– Уже иду.
– Вот и иди.
Сапог развернулся на месте, как танк через левое плечо и ушел по коридору. Не оборачиваясь.
– А эстист, это как? – штукатур в часы досуга разгадывал кроссворды в «Огоньке» и ответы записывал в толстую общую тетрадь. Слова «эстист» в тетради штукатура не было.
– СТ-2м, так телеграфный аппарат называется, – как по писанному ответил я.
– Вряд ли пригодится, – сам себе сказал штукатур и зашёл в малярку.
– Записывать пошёл, – заржали электрики и тоже пошли. Опохмеляться.
А меня ждали заготовки для швабр и врезной замок на пятом этаже. Электрикам со мной было скучно.
***
Учиться на телеграфиста мне понравилось. Телеграфный аппарат был очень похож на печатную машинку, только ещё лучше – с его помощью можно было переписываться с удаленным адресатом.
Нас учили набирать тексты вслепую, десятью пальцами: группы букв, цифр, связанные и не очень тексты, а иногда и полную абракадабру. Но ошибаться было нельзя, особенно в абракадабре.
– Не вникай в то, что набираешь. Не ищи смысла в тексте. Твоя задача в точности передать порядок знаков, – учили наставники. И мы не вникали. Тридцать лет с тех пор прошло, а руки до сих пор помнят.
***
