Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад

Гвардия Завира оказалась готова к подобной погоне. На конях не было войлочного доспеха, и, если она все верно заметила, к седлам не приторочено никаких вьюков или иных вещей. Они знали, что будут гнаться за легкой конницей, и приготовились к этому. А если так, то наверняка они подобрали лучших для подобных погонь лошадей.

А это означало, что они хорошо знали, кого станут преследовать. Она заскрежетала зубами. Ласкольник снова оказался прав.

– И отчего же они не угостят нас стрелами?

Странно, но Кошкодур казался искренне заинтригованным. Как будто вопрос касался кого-то другого.

– Потому что они знают, кого преследуют. И любой ценой желают схватить его живым.

– И почему же?

– Потому что я, Генно Ласкольник, генерал Первой Конной армии, победитель в битве за Меекхан, Серый Волк. – Кха-дар говорил таким тоном, словно речь шла о каком-то другом Генно Ласкольнике. – И кто бы там ни командовал Молниями Завира, он знает, что таким вот образом может снискать славу, которая переживет его в степях лет на сто, ибо победитель Серого Волка останется бессмертным. Повстречай они обычный разъезд – проигнорировали бы его, но такому искушению не сумеют противостоять. А если поймают меня живым… – Он пожал плечами. – Имя мое все еще обладает достаточной силой, чтобы даже империя с ним считалась. Поймав Ласкольника, можно выторговать немалый выкуп или даже нейтралитет всего Меекхана. А потом постараться, чтобы я умирал долго и в страданиях.

– Лишь бы только они нас не просмотрели, кха-дар.

– Нет. Не просмотрят. Я готов поставить собственного коня, что у Молний кто-то есть на заставе.

Чаардан зашумел.

– Тихо. – Ласкольник поднял руку. – Как я и говорил, в последние месяцы мы потеряли вблизи холмов четыре патруля. Но командующий Седьмым выслал их в ту сторону более тридцати. Остальные не наткнулись даже на конское дерьмо, не говоря уже об отряде Молний. Генерал гон-Саве задумался, отчего одни отряды пропали, а другие – нет, и оказалось, что уничтоженные въезжали в Ланварен случайно. Возвращаясь с объезда или заблудившись в темноте. Солдаты еще не слишком хорошо знают окрестности, а потому такое вполне возможно. Получается, что если высылали патруль на взгорья официально, то Молнии об этом знали и укрывались, однако если какой-то из разъездов оказывался там неожиданно, то мог на них наткнуться – и тогда они его выреза́ли. На заставе, кроме гвардии, есть около семи сотен иррегулярных и сотни три помощников, поваров, конюхов, даже несколько десятков пастухов, поскольку армия – это и стада скота, чтобы хватало свежего мяса. И я не поручусь ни за одного из них.

Он замолчал и обвел их взглядом:

– Это представление на холме было для того, чтобы все, от командиров хоругвей до последнего слуги, знали, что Генно Ласкольник изгнан с заставы и отправился в Лифрев. Через Ланварен. Мы даже сейчас ночуем здесь, чтобы весть о нас наверняка добралась до командира Молний. Они будут знать, кого преследуют, уверяю вас.

Он ощерился в дикой гримасе:

– А потому они пустят в дело луки только при крайней необходимости.

Обе группы мчались галопом вниз со взгорья, медленно разгоняясь. Впереди находилась неглубокая долинка и очередной склон. Здесь расстояние между преследуемыми и преследователями должно было уменьшиться, поскольку вскоре именно чаардану Ласкольника придется идти галопом вверх по склону, а кочевники наверняка пустят лошадей в карьер. Это была хорошая оказия, чтобы разогреть лошадей.

Спереди раздалось несколько резких посвистов. Луки. Иглы.

Она усмехнулась сама себе. Кха-дар порой делал совершенно очевидные вещи.

Иглы и шила. Как большинство степных всадников, она имела два колчана с двумя видами стрел. В первом – легкие стрелы с широкими, длинными и острыми, словно бритва, наконечниками, во втором – массивные, тяжелее чуть ли не вдвое, с четырехгранными и короткими наконечниками. Легкие – иглы – были эффективны ярдах на трехстах. Тяжелые – шила – не более чем на ста пятьдесяти. Первые прекрасно ранили лошадей и людей, вторые с пятидесяти ярдов дырявили кольчугу, а человека без доспеха прошивали навылет. Иглы для уколов, шила для проколов, как говаривали в степях. То, что Молнии сняли с коней доспехи, могло оказаться ошибкой.

Чаардан пролетел по дну долинки и принялся восходить по довольно пологому склону. Однако ему пришлось замедлиться, чтобы кони не теряли слишком много сил. Если местность вокруг была такова, как до сей поры, их ожидало немало подобных холмов и долин.

За спиною Кайлеан слышала грохот копыт. Это гонящиеся за ними а’кееры перешли в карьер, желая максимально уменьшить расстояние и набрать разгон, преодолевая склон. Она оглянулась. Полумесяц утратил форму, левое его крыло явно отставало. Или шли по более тяжелой местности, или командир а’кеера знал нечто, о чем они не имели понятия.

Раздались два коротких свистка, завершившиеся протяжной трелью. Вправо. Карьер.

Они повернули одновременно, словно летящая стая птиц, и склонились к конским шеям. Мчались вместе, подстраивая скорость своих лошадей под скакуна Ласкольника. Ветер в лицо, гром копыт, мышцы коней ходят так, словно этот карьер должен вынести их на край света. Несмотря на опасность ситуации, несмотря на несколько сотен смертельных врагов, дышащих им в затылок, Кайлеан хотелось орать от дикой радости.

Ох, как же она это любила!

Они гнали, сломя голову, к склону, а правое крыло се-кохландийцев неумолимо приближалось. Уже почти можно было рассмотреть лица, она могла их представить: сосредоточенные, безжалостные. Двести ярдов.

Свист. Сейчас!

Она натянула лук и в полном карьере, в миг, когда все копыта Торина оторвались от земли, послала в преследователей стрелу. Как и остальной чаардан. Ласкольник никогда не настаивал, чтобы все его всадники попадали с седла на расстоянии ста шагов в цель размером с ладонь, как это было у лучших конных лучников се-кохландийских отрядов. Ему хватало и того, что они попадали в лошадь.

Эффект был таков, какого и можно ожидать от игл: несколько лошадей заржало и остановилось, несколько других – споткнулось, двое-трое не удержали равновесия и опрокинулись на полном скаку. Она сомневалась, что после такого падения кто-нибудь сумеет встать.

Они промчались мимо преследователей на расстоянии каких-то ста пятидесяти ярдов и по свистку повернули влево, под гору. В тот же миг из-за вершины холма, в месте, к которому они первоначально направлялись, выскочила, как минимум, сотня кочевников. Если бы Ласкольник не приказал свернуть, они вылетели бы как раз под их арканы.

Четыре, сейчас, как минимум, четыре а’кеера принимали участие в преследовании, и не казалось, чтобы они намеревались отступить. Чаардан выскочил на хребет возвышенности и помчался дальше. Начиналась смертельная погоня.

Ласкольник повел взглядом, на мгновение задерживаясь на каждом из них.

– Они станут преследовать нас так долго, пока не падут наши кони. Сами они здесь уже месяц-полтора, потому наверняка неплохо знают холмы. Я не собираюсь никого заставлять участвовать в этой забаве, потому как есть риск, что им – удастся. И…

– А зачем устраивать с ними бег наперегонки, кха-дар? Не лучше ли прочесать Ланварен армией?

– Чем, Дагена? Одним полком и горстью чаарданов, что у нас есть? Холмы здесь – семьдесят квадратных миль. Даже мне потребовалось бы двадцать тысяч коней, чтобы тщательно обыскать местность, да и тогда б я не был уверен, что мне все удалось. Пока степь кипит, сюда не стянут целую конную армию, чтобы выследить несколько а’кееров. Нет. Нам придется устроить охоту с приманкой. А приманкой станем мы, – скривился он. – Готовьтесь к долгой погоне, дети.

Она не думала, что это так затянется.

Гнали они холмами и долинами, перескакивали через рахитичные ручейки, чавкали копытами по грязи на их берегах, чтобы через миг продираться сквозь кустарник и высохшие травы, взбивая за собой встающее под небо облако пыли. И так раз за разом. Погоня не желала отставать.

Кайлеан потянулась к колчану за последней иглой и бросила взгляд на лошадей Дагены, Леи, а потом и остального чаардана. Были у них хорошие кони, лучшие, каких можно купить за деньги, получить в битве или украсть, те, которым они неоднократно доверяли собственную жизнь и которые жизнь эту им не единожды спасали. Но этого могло не хватить. Здесь нельзя было вот так просто пустить коня в карьер, рвануться вперед – и пусть победит сильнейший. Проклятущие холмы, поросшие кустарником, скверные долины с подмокшей травой между ними – и постоянно вверх, вниз, вверх, вниз и снова вверх. Такая погоня убила бы любого слабого коня, но и некоторые из их лошадок уже начинали тяжело дышать. Зато у се-кохландийцев…

Кайлеан уже не оглядывалась, поскольку то, как мчались те животные, немало ее пугало. Кони выглядели так, словно совершенно не устали. Гнали они вперед, держа строй, и – летя ли карьером вниз в долину или галопируя по склону на очередной холм – выглядели так, словно едва-едва начали погоню. Ни один не споткнулся, не дышал тяжело, шерсть ни одного не слипалась от вспененного пота.

Зато им се-кохландийцы не позволяли передохнуть.

То и дело от главной группы откалывался меньший отряд и, гоня в карьер, пытался обойти чаардан. Тогда они тоже погоняли коней со скоростью, грозившей быстрой смертью и свернутой шеей, и через миг-другой преследователи отставали. А если нет, то беглецы поворачивали и засыпали их стрелами, что обычно плохо заканчивалось для нескольких Молний, и преследователи замедлялись все равно. Но, прежде чем чаардан успевал порадоваться этой временной победе, следующая группа вырывалась вперед и начинала дышать им в затылок. И снова отчаянный карьер и немая молитва, чтобы копыто не попало в кроличью нору или на острый камень. И снова минута перерыва, когда Наездники Бури отступали. И так раз за разом. Командир кочевников мог бросать в погоню новые отряды, меняя их, оберегая оставшихся лошадей, – а вот у них такой возможности не было. Дерганый ритм: карьер, бешеный галоп, карьер, минута передышки и снова карьер – это было убийственно. Вскоре придет время, когда их кони не смогут выжать из себя ни капли силы. И тогда до них доберется отправленная вперед группа всадников, а через миг-другой – остальные.

И возьмут их живьем.

Потому что, хотя они точно и зло отстреливались и – родовые духи верданно ей свидетели – стрелы их выбили уже несколько десятков лошадей, се-кохландийцы не платили им тем же. А ведь у них были луки, и они наверняка умели ими пользоваться. Но не стреляли, а когда она в прошлый раз бросила взгляд за спину, увидела, что несколько всадников держат в руках арканы или длинные, заканчивающиеся петлями пики. Как и говорил кха-дар, они хотели взять их живыми.

Осознание этого было словно ледяной червяк, ползущий вдоль хребта. Речь шла о Ласкольнике, Сером Волке, человеке, который сдержал се-кохландийские конные армии у врат Меекхана, разбил их и погнал назад на восток. Он был их целью, бесценной, но – только живым. А вот если в руки им попадет кто-то другой…

Все эти мысли промелькнули в ее голове со скоростью выпущенной из лука стрелы. Она взглянула на Дагену, та, похоже, подумывала о том же, потому как сжала левый кулак и дотронулась до губ, а потом до груди, вызывающе ухмыляясь. От этого простого жеста у Кайлеан сжало горло. До последнего дыхания, до последнего удара сердца. Она взглянула Даг в глаза и кивнула.

Только скажи, сестра.

Тогда мы развернем лошадей и помчимся назад, чтобы врубиться в несущуюся за нами стену железа и дать остальным несколько мгновений передышки.

Потому что она не сомневалась: погоню эту должен пережить только Ласкольник. Остальные из чаардана станут разве что развлечением для заскучавших воинов. Она дико ощерилась. Она развлечет их чуть больше, чем им захотелось бы.

«Будь со мной Бердеф, того развлечения могло бы оказаться столько, что позже я бы многим являлась во сне», – подумала она. Но, может, оно и к лучшему, что пес пропал. Несмотря на все, было бы слишком эгоистично брать его в последний налет, зная, что тот будет коротким и болезненным.

Свист спереди оторвал ее от мрачных мыслей.

Внимание.

Карьер!

Удивительно, но кони, словно по невидимому сигналу, сами вытянулись в безумной скачке. Двигались вверх по склону, вершина приближалась слишком быстро, проскочили ее и…

Вправо! Вправо! Вправо!

Они повернули сразу за маковкой, на несколько мгновений скрывшись от глаз преследователей. Кайлеан глянула в сторону, куда их отжимали: еще одна долинка, еще один холм. Ей начинало казаться, что се-кохландийцы гоняют их по кругу.

Но теперь они мчались сломя голову поперек склона. И реагировали на очередные приказы. Клин. Узко. Сабли.

Едущий в свободном строю чаардан сомкнул ряды, выстроившись подобно наконечнику копья. «Ох, – мелькнуло у нее в голове, – а мы хороши». Ласкольник не настаивал, чтобы в его отряде были лучшие рубаки и лучники, но, если говорить о маневрах, он приказывал им тренироваться до потери сознания. И они тренировались, потому что были в чаардане Серого Волка. И теперь ничем не уступали императорской гвардии или самим Молниям. Прежде чем они промчались на полной скорости сто ярдов, из едущей свободно группы они превратились в жесткий, сомкнутый клин с двумя всадниками впереди и шестью в основании.

Шли теперь стремя в стремя, так что от первого до последнего всадника можно было перейти по конским спинам и ни один не сдвинулся бы ни на палец. Во главе, в первой десятке, оказались Ласкольник, Кошкодур, Файлен, Нияр и несколько рубак, у кого были массивные и крупные кони. Остальные шли за ними. Луки убрали в сагайдаки, в руках оказались сабли, мечи, топоры. Торин оскалился, недовольный столь тесным строем, но коротким рывком узды Кайлеан призвала его к порядку. Времени на игры не было.

Правое крыло се-кохландийского полумесяца выскочило из-за маковки холма в довольно свободном строю. Наверняка кочевники надеялись в очередной раз увидеть жертв, несущихся вниз, чтобы через какое-то время со все большим трудом и напряжением одолевать очередной склон.

Идущий карьером чаардан ударил в Молний, словно стальной молот по нескольким свободно сложенным кирпичам. Те кони, которые оказались напротив беглецов, были просто стоптаны вместе со всадниками – в момент столкновения отряд Ласкольника обладал силой, разгоном и массой двадцати четырех лошадей, едущих стремя в стремя. Только каменная стена смогла бы их остановить. Остальное было коротким, лишь миг продолжающимся водоворотом, когда клин пробивался наружу. Ни у одного Наездника Бури в руках не оказалось сабли или топора. Те, кто ехал на фланге, сжимали длинные копья, заканчивающиеся петлями, и арканы, совершенно никчемушные при столкновении лицом к лицу. Кайлеан отмахнула саблей в сторону, разрубив плечо се-кохландийцу, который почти уткнулся в Торина, хлестнула по голове одного из коней – и они уже промчались мимо. А свисток подгонял.

Врассыпную! Быстро! Быстро! Быстро!

Они припали к шеям коней и погнали тех в дикий, безумный галоп.

Как бы не в последний, поняла она, увидев, как один из коней спотыкается, восстанавливает равновесие и спотыкается снова. Шерсть животного блестела, словно кто-то натер ее маслом. Всадник, Йанне Неварив, был молчаливым, ласковым великаном флегматичного нрава, умевшим махать топором, словно тростинкой, и ей приходилось видеть, как он раскалывает шлемы и разрубает щиты. Йанне, однако, обладал фигурой профессионального борца, а потому конь его нес на спине вес в два раза тяжелее, нежели Торин. А ведь даже от настолько хорошего коня невозможно требовать большего.

Они встретились взглядами, и на миг она почувствовала, как сжалось сердце. Во взгляде мужчины не было ничего, кроме смирения. Он сам выбрал свою судьбу, поскольку отправился с Генно Ласкольником, и не жалел ни о чем. Послал ей печальную улыбку, кивнул и приложил левый кулак к губам и сердцу.

До последнего дыхания и удара сердца.

Она знала уже, кто первым повернет коня, чтобы дать остальным несколько лишних минут.

Позади них воцарился хаос. Они поймали кочевников врасплох, проскользнули меж крыльями полумесяца и сбежали из ловушки. Часть преследователей даже не поняли, куда подевалась добыча. Когда они выехали из-за холма, увидели только пустую долину и разметанное правое крыло. Командиру а’кееров, кем бы он ни был, понадобилось несколько долгих минут, чтобы понять, что случилось, – и броситься в погоню. А каждая секунда отдаляла чаардан от преследователей.

Казалось, они впервые получили шанс.

Грохот копыт, раздавшийся за спиною, приказал ей оглянуться. Миг она таращилась назад, не в силах понять, что видит.

Гонящие их а’кееры в идеальном строю выскочили из-за холма и шли карьером след в след. Да как шли! Словно кони их только-только рванули вперед после долгого отдыха и соответствующего разогрева. Не заметно было, что за спиной у них много миль бешеной скачки. Она подумала было, что охотящаяся за ними группа осталась за холмом, а это какие-то сменные отряды, в последний момент посланные командиром Молний. Это была абсурдная, но некоторым образом утешающая мысль, поскольку из нее следовало, что они имеют дело с живыми людьми и настоящими животными, а не с тварями, рожденными в глубинах Мрака. Но вот если это тот же отряд, который начинал облаву… Тогда они могли с тем же успехом уже сейчас развернуться всем чаарданом и дать кочевникам последний бой. Пока у коней и людей осталась хотя бы часть сил.

Конь Йанне Неварива коротко заржал и снова споткнулся. Мужчина выпрямился в седле, огляделся, словно желал в последний раз насытиться видом степей, и ласковым жестом огладил коня по шее. Потянулся к привязанным к луке седла вожжам.

Ласкольник внезапно появился сбоку от него. Наклонился, дотронулся до затылка пятнистого жеребца Йанне и кивнул. Поднял свисток.

Галоп! Россыпью!

Они сломали строй и замедлили конский бег, хотя это и казалось безрассудным.

Рысь.

На миг ей показалось, что она ослышалась. Наверняка так подумали и остальные, потому что чаардан все еще шел галопом.

Рысь!

Она сдержала коня, чувствуя, как ползущий по ее спине ледяной червяк тает в огне внезапного понимания. Значит, уже пора. Сейчас они повернут коней и пойдут карьером назад, чтобы столкнуться с Молниями лицом к лицу, вместе того чтобы отрываться поодиночке, по мере того как их кони будут терять силы. Им не удалось, но, по крайней мере, они не уйдут без схватки.

Но внезапно, в тот миг, когда расстояние между двумя отрядами сделалось не больше каких-то двухсот ярдов, погоня тоже замедлила лошадей и перешла на галоп, а потом на рысь и шаг.

Ласкольник свистнул. Стоять!

Остановились. Наездники Бури – тоже.

– Пока еще нет, дочка. – Командир выплюнул свисток и широко улыбнулся ей. – Пока что они не загнали нас туда, куда хотели.

Они развернули коней в сторону Молний, некоторое время оба отряда мерились взглядами, а тишину наполняло лишь хриплое конское дыхание.

– Сколько осталось?

Сперва она не поняла – наверняка как и остальные. И только чуть позже, когда оглядела се-кохландийцев, до нее дошло, что их как будто поменьше. Маловато, даже если иметь в виду тех, что пали от стрел. Неполных три сотни, а должно быть почти пять.

Кошкодур огляделся по сторонам:

– А где остальные, кха-дар? Заходят с флангов?

– Нет. Остальные или идут пешком, или добивают своих лошадей. – Ласкольник уже не улыбался. – Это Гвент’ресс, или Серая Сеть. Я слыхал только о трех жереберах, умевших сплетать эти чары для такого большого отряда.

– А я – о двух, кха-дар. И не думал, что когда-либо увижу это собственными глазами. Да что там, я даже сейчас едва в это верю.

Во что, проклятие? Какие чары позволяют коням бежать столько миль без малейшей усталости? Ей хотелось выкрикнуть этот вопрос, но она лишь стиснула зубы.

– Серая Сеть, – повторил Кошкодур. – Якобы так видят ее наши чародеи: словно спутанные серые ленты, связывающие всех лошадей отряда. Будь у нас здесь маг, он наверняка сумел бы сказать, кто именно из них является Узлом. Какой именно жеребер.

– Но мага у нас нет, Сарден. Сейчас мы только знаем, что там есть один жеребер. – Ласкольник указал на группу Молний, от которой как раз оторвался одинокий всадник. – Действует это так, дети. У тебя есть сто лошадей, которые идут карьером. В момент, когда они начинают слабеть, чары снимают с девяноста пяти усталость и сбрасывают ее на хребет последней пятерки. Эти кони обычно сразу же гибнут, у них рвутся сердца и ломаются хребты, они падают на всем скаку, но остальные бегут так, словно только вышли из конюшен. При пяти сотнях коней наверняка приходится убивать штук двадцать за раз, оттого такую сеть они вынуждены использовать умеренно: за час-другой можно проредить отряд слишком сильно. Поэтому они тоже пользуются случаем, чтобы дать животным передохнуть.

Кочевник между тем приблизился на расстояние голоса.

– Эй! – крикнул он и замахал руками.

– Ну, хоть так – для начала-то разговора, – проворчал Ласкольник и приподнялся в седле. – Чего хочешь?!

– Поговорить!

У се-кохландийца был хриплый голос и неприятный акцент.

– Подъезжай ближе.

Посланник осторожно двинулся в их сторону. Руки он держал на виду, подальше от оружия. Кайлеан кашлянула и выдавила негромко:

– Зачем они шлют гонца, кха-дар?

– Потому что пока не отказались от плана, дочка. Наверняка не загнали нас туда, куда им нужно. Хочешь поспорить, что гонят нас на двух оставшихся жереберов?

– А хочешь поспорить, кха-дар, что завтра взойдет солнце? – Она сменила тон. – Как конь Йанне?

– Справится. Еще немного. Да и твой пусть передохнет. И улыбайся радостно, потому что наш гость уже близко.

Кочевник медленно подъехал на десяток шагов. Сидел в седле нагло, в шлеме, что было серьезным нарушением степных обычаев. Прежде чем отозваться, смерил чаардан внимательным взглядом, особенно присматриваясь к лошадям.

– Севет Кону Канор, говорящий свободных племен, – представился он коротко. – Хороший бег, Серый Волк. Твой и твоих людей. Не одну песню о нем споем. Но все имеет свое начало и свой конец. Сдавайся.

Кайлеан, согласно приказу, ощерилась от уха до уха.

– Хотите получить болтовней то, чего не можете схватить руками. – Ласкольник высоко задрал брови. – Пока что мы уходили от вас без труда.

– Ваши кони дышат хрипло, они пропотевшие, голодные и жаждут пить. Падут, прежде чем пробегут пару миль.

– Ваши падают один за другим, потому как Гвент’ресс убивает их по очереди. Через пару миль ни один из них не сможет стоять на ногах.

Гонец холодно улыбнулся:

– Я говорил им, что ты уже догадался. Но нам придется пользоваться чарами все реже…

– Потому что не будет такой необходимости или потому что ваш жеребер измучен?

Улыбка сделалась шире и внезапно пропала.

– Я не слишком говорлив. Должен передать слова Канавера Дару Глеха. Сдайтесь, и никто не погибнет. Мы не хотим войны с империей, потому придержим Серого Волка как гарантию, что никто не станет нам мешать. Остальные – уйдут.

– Я только кха-дар малого чаардана. Откуда уверенность, что Меекхан послушается?

– Генно Ласкольник. – В голосе кочевника появилось неожиданное уважение. – Империя послушается. Или по крайней мере послушаются ее солдаты.

– А если я не соглашусь?

– Ты остаешься, они уезжают свободно. Это предложение на один раз. Если ты сдвинешься с места, мы все равно тебя схватим, но тогда твоих людей убьем. Всех. Медленно. Слово Канавера Дару Глеха.

Се-кохландиец повел по ним взглядом, проверяя, какое впечатление произвели его слова.

– Отважные. – Он снова посмотрел на Ласкольника. – Каков ответ?

– Разверни коня и езжай к своим, всадник. Если они сдвинутся с места раньше, чем ты до них доберешься, мы тебя застрелим. Ты понял? – В руках у нескольких из них появились луки. – Ты не снял шлема, не предъявил знаков мира. Ты забыл об обычаях или твои слова как посла стоят не больше дерьма?

Кочевник побледнел и стиснул губы.

– Откуда такая отвага, Серый Волк? – прорычал он. – Может, потому, что ты надеешься, что ваш полк придет вам на помощь? Он покинул заставу еще на рассвете и двинулся меж холмов.

Кайлеан почувствовала, как расцветает в ней надежда. Они здесь, Седьмой ищет их, согласно плану.

– И на что бы им править, генерал? – Голос посла был тихим, холодным и ядовитым. – На столб пыли, взбитый копытами лошадей? Он виден издалека. Как и тот, тот, тот и вон тот.

Он указывал рукою по разным направлениям. Теперь, когда он обратил на это их внимание, они и вправду заметили завесы пыли, встающие под небеса.

– Двадцать коней, каждый тянет за собой пучок веток. Поднимают пыль как пять сотен конницы. Ваши союзники мечутся по окрестностям, не ведая, куда им надо ехать. Они не приблизятся к вам ближе, чем на десять миль.