Мелодия Второго Иерусалима
Александр Пышненко
Продолжение серии рассказов о богатом опыте выживания творческой лиичности в условиях большого города. Предыдущая книга, "Звоны Второго Иерусалима", послужила лишь началом для вместительного цикла. Автор продолжает развивать тему литературного присутствия в большом городе. Добавляются новые темы, помогающие читателю лучше понять жизнь Киева в самом начале тысячелетия после бурных 90-х годов.
Александр Пышненко
Мелодия Второго Иерусалима
Перва глава
На перекрестках памяти
…Блуждая по многочисленным улицам огромного города в поисках встречи со своим прошлым, – я не случайно обнаружил себя стоящим перед трехэтажным зданием Кловского лицея. Я попал сюда, на Шелковичную улицу, – бывшую Карла Либкнехта, – со стороны улицы Лютеранской (Энгельса), и теперь глядел на темные окна этого самого лицея взором, как бы обращенным в свою память…
Стоящий на углу милиционер подозрительно покосился на меня. Я дал ему такой повод. В этом лицее могли учиться дети наших бесподобных депутатов?..
Ведь совсем недалеко отсюда высится здание Верховной рады, а также улица Банкова, с ее президентскими апартаментами. Это обстоятельство заставляет стража порядка подозревать в каждом появившемся в этом квартале прохожем, как минимум нежелательный элемент, посягающего на спокойствие наших вип-персон, а также их несравненных отпрысков.
Скорее всего, этот мент просто спасает себя от скуки. На улице в это время, кроме нас двоих, больше никого не было видать…
…Когда-то эти высокие окна горели здесь заманчивым светом.
В этом здании каким-то образом тогда вживались секции борцов и боксеров. На нижнем этаже, лежали желтые, борцовские татами, расчерченные черными кругами. Выше занимались боксеры. Когда они колотили свои «груши» – оттуда неслись громкие звуки ударов…
На углу напротив, наверное, растет уже новый клен. Этот – с резными листьями. Тогда был… я затрудняюсь сказать: какой? С тех пор уже прошло больше четверти века…
Над дверьми магазина теперь: вместо прежней надписи «Соки и воды» – красуется вывеска «Венеция», указывающая на то, что салон теперь торгует только импортной мебелью привезенной из самой Италии…
Мне нравится блуждать по местам своей юности. У меня есть: что и с чем сравнивать. Я как седой ветеран, брожу здесь по местам своих былых сражений, оживляю в памяти картины былых побед и поражений. Здесь, на перекрестках своей памяти, многое теперь выглядит по-иному. Да и сам я теперь уже стал другим. На моей голове уже несравнимо меньше волос. Зато думать стало намного легче…
Обязательно заглядываю на Банковую, чтоб еще раз взглянуть на развевающийся на флагштоке президентский штандарт. Тогда, этого всего не было. Над Крещатиком, недалеко от кинотеатра «Дружба», нависал огромный портрет Брежнева, которому каждый год дорисовывали очередную звезду Героя Советского Союза. Наличие собственного государства обнадеживает меня. Сюда меня приводит также желание увидеть замечательный «Дом с химерами», построенный в свое время архитектором Городецким. Этот архитектор был причастен также к строительству величественного католического костела на Большой Васильковской. Он много чего построил в Киеве…
Теперь его именем названа очень уютная улица, которая ведет от Крещатика (Тогда она носила название Карла Маркса). Архитектор был очень увлеченным человеком, замечательным охотником и участником многочисленных африканских сафари. На фасаде своего прекрасного здания, в хитроумно переплетенных образах животных, угадывается желание их творца изобразить кипящие среди людей нешуточные страсти.
Иногда я, как бы случайно оказавшись рядом, попадаю на какое-нибудь заседание в Писательском доме. Здесь тоже кипят бурные страсти, которые изобразил на своем шедевре знаменитый архитектор. В этом месте теперь замешаны большие деньги. За бесплодной трескотней литературных политруков на заседаниях и презентациях, угадывается прежняя возня за награды и почести, усугубляющаяся теперь еще и борьбой за право распоряжаться собственностью в центре Киева, доставшуюся им за копейки, после развала Советского Союза. Для этого не обязательно прекрасно писать, правдиво отображая время в своих сочинениях; для этого, как всегда, требуется крепкая деловая хватка и локти для расталкивания конкурентов. В этом замечательном доме теперь свили себе местечко какие-то деловые структуры… Можно было предположить, что явись сюда современный Иисус Христос, – «он тоже был поэт», – чтоб демонстративно очистить сей храм культуры от засилья коммерции, сами собой назначенные литературные «евангелисты» найдут управу на такого раздухарившегося Мессию.
Как-то я попал в этом доме на сборище местных шовинистов мечтающих о возрождении «великой России». Участники всех этих «крестных ходов» организовываемых в столице так называемой «Русской православной церковью Московского патриархата»; авторы невнятных виршей и активные бойцы так называемой « пятой колонны». Честное слово, вначале подумал, что репетируют сцену из знаменитых «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова, в которой несравненный Остап Бендер собирает заговорщиков с идеей создать организацию «Меча и орала», чтоб заполучить деньги на нужды концессии! Современные комбинаторы пытались найти средства на поддержание местного шовинистического издания направленного острием на уничтожение Украины, как независимого государства. Все там было: и речи прибывших со всей страны сексотов, их иудины слезы. Полный, абзац!..
Следуя дальше от этого писательского дома в том же направлении, можно сразу попасть к отдельному входу станции метро «Крещатик», или, продолжив путь вниз, быстро достичь центральной улицы с таким же названием…
…Иногда я спускаюсь к Крещатику по Лютеранской улице. Я дохожу до арки…
…Когда-то с Михой, они топали по Энгельса, чтоб узнать подходы к зданию, где отаборилась секция, в которой занимались боксеры. А навстречу им, с горки, неслись дети на самодельных тележках. Тележки были сколочены с досок, к которым, каким-то образом, прикреплялись подшипники. От булыжной мостовой, дети отталкивались лыжными палками. Этот стремительный спуск по неровной брусчатке, сопровождался оглушительным грохотом.
Тогда Миха, – очевидно на правах коренного киевлянина, – каким-то дивным образом умудрился подцепить ногой одну из этих громыхающих колесниц так, что она сделала в воздухе какой-то немыслимый пируэт. После чего Миха поднял за шкирку вывалившегося с нее обескураженного гонщика, и, с побелевшим от испуга лицом, поставил его на тротуар перед собой, начал вычитывать:
– Ты, что здесь так летаешь, поганец?! Из-за тебя могут пострадать невинные люди!
– Я думал, он живым у тебя не останется, – сказал Михе молодой человек, когда они немного отошли от места крушения. – У этого школяра было такое перепуганное лицо.
– Если б ты знал, Игорь, сколько из-за этих летчиков происходит в городе аварий, – без вопросительных интонаций, говорил борщаговский еврейчик из улицы Зодчих, – Они вылетают на своих тележках прямо на проезжую часть! Это какое-то злое поветрие постигло наш город…
….Миха? Миша…
Я вижу, как в плоть надвигающихся осенних сумерек – услужливая память выводит силуэт семнадцатилетнего мальчишки в синей болоньевой курточке с матерчаними вставками…
Быстро сгущаются сумерки…
Сильный пронзительный ветер с дождем срывает с деревьев остатки пожухлых листьев.
Мальчишка надолго застрял на том перекрестке под раздетым кленом, на перекрестке Карла Либкнехта и Энгельса. Отчетливо просматривается в его руках модная тогда полотняная сумка с нарисованным на ней ковбоем, в которой оттопыриваются полукеды, красная футболка и зеленые спортивные трусы.
Его друг, Миха, в тот вечер так и не появился, чтоб идти на первую тренировку.
Михой его называл Ванька Жуков, один казачок с Краснодарского края. Весельчак и балагур.
Ванька дружил с осетином Олегом Кабаевым.
Олег родился у стен славного города Одесса. Ходил всегда в потертых джинсах с американскими подтяжками… Лицо его напоминало небольшую злую мордочку хорька. Его украшали совсем небольшие черные гангстерские усики. Да и сам он выглядел, как настоящий гангстер с американского триллера…
В повадках Кабаева было очень много блатного и криминального. Все эти словца, типа: «Ну, ты чё? Да ты, в натуре…Чё ты, корефан, здесь такое порешь! Не поёл! А ну, повтори! Да я тебя, батенька, на китайские звезды счас порву!» и т.д.
Оба товарища любили этот «птичий язык», и в совершенстве владели им. Это привлекало к ним. Особенно на первых порах, когда были только сформированы группы с вновь поступивших…
Игорь тоже клюнул на это, и перебрался жить к ним в комнату.
…Северный ветер беспардонно обрывает обветшалые наряды с веток деревьев, и бросает их под ноги прохожим. Дворники, лениво орудуя метлами, сгребают их в большие кучи, а потом безжалостно сжигают. Дворы окутаны густым дымом. Дворники, как бы соревнуясь между собой, очищают место для новых желтых, пожухлых пришельцев. Последним листьям везет, как правило, меньше всего. Они прилипают уже к мокрому асфальту. Прохожие безжалостно перемелют их ногами, невольно превращая в липкую коричневую грязь…
А мальчишка все стоял на углу улицы под светящейся вывеской магазина «соки и воды». Его друг снова не пришел…
Игорь не спускает глаз с того здания, с желтыми окнами, в котором сейчас происходит тренировка. Он дождался лишь того, что с этого здания начали выходить спортивные ребята с кожаными сумками, висящими за плечами. К этому времени Игорь совсем окоченел, стоя под дождем на продуваемом всеми ветрами перекрестке.
Вот проходят мимо последние спортсмены. Кажется, что никто из них не обращает внимания стоящего на перекрестке паренька.
Дождавшись пока эти парни с большими сумками за спиной скроются с вида, – уйдут вниз по Энгельса в сторону Крещатика, – Игорь и сам отправится через Круглоуниверситетскую, чтоб спуститься по крутым ступенькам Печерского взвоза прямо к Бессарабскому рынку…
Я начинаю свой путь от Бессарабского рынка. Печерский взвоз нынче разворочен и перегорожен разными зелеными заборами; ведется какое-то «вечное» строительство. По пути я встречаю знакомые деревья, которые создают привычный для моего взора уют на этом участке пути. Следую по каким-то дощатым коридорам, настилам и лабиринтам, пока, наконец, не преодолев все эти искусственные барьеры, достигаю знакомой Круглоуниверситетской…
Отсюда уже до здания Кловского лицея – рукой подать…
…И на этот раз с секцией бокса Игорю снова пришлось повременить. Возможно, это случилось потому, что за все эти дни поисков секции он немножко зациклился на том, что Миха всегда шел впереди, смело открывал двери всех известных ему в городе спортивных организаций; разговаривал с тренерами. Игорь при Михе привык исполнять роль ассистента. В глазах тренеров оба они были уже «переростками». Это в свои-то семнадцать лет? Правда, в «Динамо» им настоятельно советовали обратиться именно в эту секцию: на улице Карла Либкнехта, – где занималась как раз такая же «рабочая» молодежь. Скорее всего, на секцию была возложена роль магнита, притягивающую к себе уличную шпану, чтоб те праздно не шатались на улицах без дела.
Это было на следующий день, после того, как они впервые нашли сюда дорогу. Разведав путь, они свернули тогда в сторону Круглоуниверситетской…
С тех пор прошел еще один день…
Миха, всякий раз ссылался на болезнь своей бабушки.
…После каждой такой неудачи, в общежитие на Летнюю улицу тащиться Игорю совсем не хотелось. Особенно теперь, когда дружба с этими продувными ребятами, к которым он переселился накануне, совсем разладилась. Он даже легко мог представить себе наглую рожу Кабаева. Услужливое воображение тут же дорисовало: сутулую фигуру, облаченную в застиранные и вытертые джинсы, красную футболку и обязательные подтяжки с белыми американскими звездами по всей длине. Он без труда мог даже догадаться, какие слова может сказать осетин, узнав об этом его вояже в секцию: « Ну, ты че, батенька, в боксеры никак решил податься? – И повернув свою небольшую голову к Ваньке Жиркову, скажет: « Он, наверное, хочет мне по бошке настучать». И тогда Ванька Жирков, картинно схватится за живот, и начнет надрывно ухохатываеться, показывая на Него пальцем: «Гляди-ка, Олежка, наш боксер явился! Он хочет тебе по бестолковке настучать! Ха-ха-ха!»
