Сабля, трубка, конь казацкий

Василий глядел и говорил уверенно.

– Я тем временем на Низ метнусь… За подмогой. Мужьями вашими и братьями… кому смогу, кто не в походе, весточку отправлю. С Божьей помощью за месяц-полтора и управлюсь. А когда соберемся все вместе – тогда и решите: как вам жить дальше? Домой возвращаться или на другом месте новый Свиридов угол закладывать… А пока, бабоньки, подсаживайтесь к казанам да набивайте брюхо доверху. Не жалейте. Аж до самого завтрашнего утра к тому месту идти будем. Без дневки и ночлега…

Василий как в воду глядел. Сперва заголосила одна молодица… Потом к ее причитаниям присоединились и те бабы, что поначалу кинулись успокаивать подругу. А дальше словно пожар или паводок – плач и стенания хлынули вдоль обоза, накрывая его сплошным протяжным воем-стоном, в котором уже не разобрать отдельных слов, а слышится только безумное горе и сетования на бесталанную, жестокую судьбину.

Радость от неожиданного освобождения, как и ярость отмщения, понемногу улеглись, суета сборов тоже осталась позади – и сердца бывших невольниц снова сдавила боль утраты… Особенно жгучая от понимания собственного спасения и невозможности воскрешения мертвых. Осознание того, что эта разлука навек и никогда уже не будет по-прежнему…

Честно говоря, у самого в глазах защипало и запершило в горле.

Безутешная скорбь женщин ощущалась как собственная… Да и как иначе? Хоть и не после татарского налета, но я тоже осиротел – в одночасье потеряв и дом, и всех близких. А то, что отец с матерью живы – просто находятся в другом мире, – сути не меняет. Ведь по христианским традициям, да и всем остальным тоже, с умершими прощаются не навсегда. И одному Создателю ведомо, у кого больше шансов: у покойников – воскреснуть, или у меня – вернуться в свое время?

В общем, настроение и так не слишком радостное, теперь и вовсе в глухой минор скатилось. Не зря говорят, что безделье – кратчайший путь к безумию. Да уж… Как ни хорохорься и ни утешайся мыслью, что о таком приключении можно только мечтать – одно дело, экстрим-тур… пусть самый рисковый и длинный, другое – когда приговор пожизненный, без права переписки и обжалованию не подлежит. Хуже только полная безвестность.

Я придержал лошадь, намеренно желая немного отстать от обоза. Плач не вопли, на расстоянии не так слышен. И меньше жалобит. А раскисать и начинать себя жалеть последнее дело для мужика. В любой ситуации…

– Ты чего, Петро? – тут же оглянулся Полупуд. Видимо, догадался по выражению моего лица и прибавил, отводя взгляд: – Тоже верно! Нечего всем одним стадом плестись… Не валка, а прости Господи… Забирай вправо, объедем кругом дозором. А то знаешь, как оно бывает… Поджидаешь беду с одного боку, а она – падлючая, тем временем совсем с другого краю куснуть примеряется. И разрази меня гром, если неправду говорю.

– Ну да… Знал бы, где упадешь – соломы подстелил бы… – машинально ответил я в тон казаку другой народной мудростью. Давно подметил: если нечего сказать по существу, поговорки и цитаты сами на язык запрыгивают. Потому как мудрый «копит золото» молча, а остальные торопятся его напоказ выставить.

Запорожец кивнул, но, видимо, придерживался такой же думки и продолжать умный разговор не стал. Послал коня шенкелями вперед (а проще говоря – стукнул коленями), и тот, неожиданно покорно, потрусил рысью, забирая в степь.

Дозором, значит, дозором… Да хоть наблюдателем за самолетами. Главное, – отъехать подальше.

Наездник, к слову сказать, из меня так себе. Спасибо отцу и его сослуживцам, не совсем «собака на заборе», но если сложить вместе время, проведенное в седле, включая детские годы, отрочество и даже часть университета, то и одной полной декады не наберется. Что, естественно, не могло остаться незамеченным.

С самого начала, глядя, как «ловко» я взгромоздился на доверенное мне личное транспортное средство мощностью в одну лошадиную силу, Полупуд только крякнул. Впрочем, от комментариев запорожец воздержался. Видимо, «монастырское» воспитание объясняло и эту грань моего всестороннего, гм… недоразвития. Но, судя по нахмуренным бровям казака – не оправдывало. И будь в обозе хоть кто-нибудь еще из мужчин, даже хлопец старше десяти лет, управлять бы мне волами, а не на воинской службе состоять.

К счастью, кроме приставленных к беку Охрима с Тарасом, прочей ребятне можно было только вожжи доверить. Да и то – воловьей упряжки. Самому старшему из хлопцев, захваченных людоловами в деревне, едва восемь годков миновало. Младшему – шесть. А по неписаным казацким законам в дозор одному нельзя. Один в поле не воин. Прилетит вражеская стрела – даже тревогу поднять не успеет. Так что выбирать Василию, кроме меня, было не из кого. А на безрыбье…

Зато сам он в седло не запрыгнул – взлетел. По-змеиному быстрым и слитным движением. Причем лошадь как бы даже и не заметила прибавившегося веса. Стояла смирно и только глаз скосила. Мол, что новый хозяин прикажешь? Шагом пойдем или сразу вскачь, галопом помчимся?

Указав кнутовищем вознице первой телеги направление, запорожец пропустил обоз мимо и вернулся ко мне.

– Слышь, Петро… – начал не совсем уверенно. – Не в сечевых правилах новику допрос учинять – захочет человек, сам обо всем расскажет.

Дела его важнее слов, но – коль уж нас доля свела вместе, позволь все же спросить?..

Полупуд дождался моего кивка и продолжил:

– Можешь объяснить, откуда ты такой несуразный выискался? Вот гляжу я на тебя – и, право слово, диву даюсь… Ничегошеньки как следует не умеешь. И в то же время – вижу: знаешь, что и когда надлежит делать. Но как не своими руками, а будто с чужих слов запомнил…

«Знал бы ты, друг Василий, насколько точно подметил, сам бы удивился. Потому что я реально обо всем, что сейчас делаю, знаю либо из книг, либо из телевизора… И только самую малость – такую как костер разжечь без спичек или как лошадь оседлать – освоил в вылазках на природу. Когда отец приезжал в отпуск и вытаскивал нас с матерью, как он выражался, воздухом подышать».

Вот только, именно правду, которую говорить сладостно и приятно, я казаку рассказать не могу. Дикое Поле не обезумевшая от охоты на ведьм Европа, но и здесь разных колдунов-демонов вряд ли хлебом-солью привечают. Немедленно топить или жечь меня, скорее всего, не станут, зато отношение изменится – и к гадалке не ходи. Был хоть и ущербным, но своим… Стану – чужаком. Непонятным, непредсказуемым, а от того таящим в себе опасность. И на доверие, права не имеющим. Невзирая на заслуги… По меньшей мере, пока на все стопитсот процентов не докажу свою лояльность.

Пришлось ограничиться пожиманием плеч и сокрушенным покачиванием головы. Удрученность даже изображать не понадобилось, само собой получилось. Вину-то свою перед запорожцем я по-настоящему чувствовал.

– Не знаю, Василий… Ничего не помню… Ни где жил, ни что делал… Ни как здесь… вернее, у той вербы, на берегу реки, ну, где тебя… – тут замялся, неправильно это. Получается, что намеренно напоминаю о услуге, ему оказанной. – В общем, верь – не верь, а не кажи: брешешь… Порой щелкнет что-то в голове… Возникнет смутное видение… Но пока соберусь присмотреться повнимательнее – глядь, а уже и нет перед глазами ничего. Было – не было?.. Словно марево мелькнуло и пропало. Поди разбери, что там почудилось…

– Да, хлопец, видать, крепко тебя по макитре приложили… – посочувствовал запорожец и тут же прибавил веселее: – Ну, ничего. Не бери в голову… Не так страшен черт, как его малюнок. Давно ли немой был – а вот уже вспомнил, как разговаривать. Глядишь, со временем и остальное образуется. Ан нет – и это не беда. Обучишься заново. Была бы охота…

Запорожец подмигнул.

– И не тушуйся, Петро. За порогами народ тертый да битый… всякое да разное видали. Так что Сечь-матушку даже седобородым новиком не удивишь, не то что парубком. Тем более таким геройским.

Полупуд помолчал немного, поигрывая поводом, и неожиданно прибавил:

– А знаешь что, Петро… Я не позабыл, кому жизнью обязан… Так что, если не возражаешь, приставай ко мне в казацкую науку. Обучу всему, что сам умею. Задаром, без услужения. Как младшего брата… Согласен?

Глядя в честное, открытое лицо казака, видя его искренние глаза, мне непроизвольно подумалось: как же много люди растеряли по пути цивилизации. Да спаси я от смерти какого-нибудь современника, особенно из богатеев – зуб даю, большинство даже спасибо не сказали бы. Максимум – денег сунули. Если еще окончательно на паранойю не подсели. А то, вполне реально, вместо благодарности заимел бы нешуточный менингит от евойной службы безопасности. Типа, кто подослал? С какой целью в доверие втираешься? А там включилось бы золотое правило спокойной жизни всех «властьимеющих» и тех, кто им ее обеспечивает: «Нет человека – нет проблемы».

Какое уж там, к чертям собачьим, сочувствие чужой беде и дружеская помощь? Вот и проходят люди мимо лежащего на тротуаре человека, а то и вовсе перебегают на противоположную сторону улицы, потому что доброе дело наказуемо и милосердие может выйти боком.

– Спасибо… Василий. Я буду старательным учеником. Обещаю, если скажешь: «Ничего, ничего, не тревожься, спи дальше…», или «Садись, Петро, пообедай», – дважды повторять не придется.

Ну да. Я же тоже из будущего. Просто и искренне «спасибо» сказать мне западло. Непременно надо повыеживаться. Лишний раз независимость продемонстрировать.

Какое-то время Полупуд обдумывал мои слова, а потом крякнул и пригладил ладонью усы.

– Зух! Будут из тебя люди… Как завернул, псяюх… Садись, пообедай… Чтоб мне полпуда соли без хлеба съесть, ежели славный казак из этого желторотика не выйдет! Если только вошь не загрызет и не затопчет!.. Хе-хе…

Василий наверняка прибавил бы еще какую-нибудь казацкую прибаутку в том же духе, если б неподалеку не раздался трубный рев крупного животного. Такой громкий и протяжный, что перекрыл женский плач. Мгновенно заставив всех притихнуть.

– Тур?.. – несколько удивленно произнес запорожец, приподнимаясь в стременах и вглядываясь в колышущееся море трав. – Черт! Неужто какая-то из наших буренок в охоте? Как же он почуял?

Полупуд наслюнявил палец и поднес руку над головой, определяя направление ветра.

– Ну, точно… Как раз туда веет, зараза. Только этого нам и не хватало.

Подтверждая правильность догадки Василия, из стада послышалось хриплое мычание коровы. И тур немедленно заревел в ответ. Громко, требовательно и, что важнее, существенно ближе. Хотя самого животного среди высоких, вровень с седлом, стеблей ковыля, чернобыльника, полыни и других степных трав видно еще не было.

Тур…

Я порылся в памяти и припомнил, что читал о степном исполине, в моем мире уже ставшим ископаемым. Поскольку при посильной помощи человека это животное – предок нынешнего поголовья БРС – окончательно вымерло в начале семнадцатого века.

Кстати, вот и первая временная вилка нарисовалась…

Когда была официально зафиксирована кончина последнего экземпляра, точнее вспомнить не удалось. К тому же мне вполне мог попасться и нелегал, избежавший статистического учета… Или мигрант из неохваченных цивилизацией мест. Ну а без шуток – если туры все еще «бороздят просторы украинской степи», значит на дворе максимум первая половина этого самого XVII столетия. А первая Сечь – Томаковская – была заложена во второй половине шестнадцатого века. К сожалению, опять-таки по официальной версии… Такой вот разброс.

Но об этом можно и после покумекать, поскольку, помимо условной даты смерти этого вида млекопитающего парнокопытного, я вспомнил, что тур был весьма опасным и свирепым животным. Взрослый самец – это не только ценный мех (ха-ха), но и два метра в холке, полторы тонны сплошных мышц и длинные, острые рога. Причем, несмотря на внушительную массу, тур двигался очень быстро. На коротких дистанциях легко догоняя лошадь… даже без всадника. И, если верить очевидцам, подхватив коня на рога, мог зашвырнуть его на дерево. Так что в круге средневековых любителей острых ощущений охота на тура считалась гораздо опаснее, чем на медведя…

Я сказал «был»?!

Мощная черно-бурая спина вспорола травостой метрах в пятидесяти правее от нас, уверенно держа курс на обоз. Ведомый запахом и инстинктом, бык двигался напрямик, точно удерживая цель, как магнитная торпеда или атакующая акула. Но вот на какой-то миг ветер сменил направление, и тур остановился. Фыркнул раздраженно, поднял голову, принюхиваясь, – и над травами показались устрашающих размеров рога. По полметра в каждом… не меньше. Даже если у страха глаза велики. И не разведенные в стороны, как у домашних быков или буйволов, а нацеленные вперед. Боевые вилы, а не рога.

– Ой, не вовремя его нелегкая принесла… – недовольно проворчал Полупуд, приподнимаясь в седле и внимательно оглядывая животное. – Здоровый бугай… Наделает беды, если до обоза доберется… Надо как-то отогнать… – казак вынул из сагайдака составной лук, тот самый, отнятый у бека, проверил натяжение тетивы и недовольно поморщился. – И это еще самый лучший… Эх, мушкет бы сюда. Хоть с одним зарядом… – потом вспомнил обо мне. – Слышь, Петро, ты не суйся. Давай вон к бабам… От греха подальше… С туром шутки плохи. И «Отче наш» промолвить не успеешь, как к ангелам отправишься. Или куда там тебя святой тезка определит.

Рев зовущего самку быка встревожил и женщин. Что такое разъяренный бык, деревенским жителям объяснять не надо. Позабыв о горе и слезах, девки и молодицы перебрались на противоположную сторону обоза, встав под защиту телег и флегматичных волов. Я, в общем, тоже был не против заныкаться куда подальше от дикой зверюги… но присоединиться к бабам… Счас! Извини, Василий, но ты не прав. Прячась за телегой от каждой напасти, казаком не станешь.

Пользуясь тем, что запорожец больше не обращает на меня внимания, я потихоньку двинулся следом за ним, держась левее, чтобы взять тура в вилку. Из общего развития я знал, что животные всегда атакуют ближайшую цель и выбирать не любят. Поэтому какое-то время пребывают в растерянности. И такая маленькая хитрость могла дать казаку лишние секунды для прицеливания или для дополнительного выстрела.

Учуяв приближение всадников, огромный бык на какое-то время замер, поводя головой. Длинные изогнутые рога тура, более темные и хорошо видимые на серебристо-сером фоне трав, напоминали наклоненную вперед рамку радиолокатора, ловящего устойчивый сигнал. Вот он повернул голову в мою сторону, потом – нацелился на запорожца. Но тут «гулящая» корова снова призывно замычала, и тур, позабыв о людях или посчитав их неопасными, двинулся на зов плоти. Прибавляя в скорости с каждым шагом…

Сноски