Защитник общины, или Варенье для Ярмила

Пролог: семь лет назад

Ветерок шевелил пожелтевшую липу и разноцветные зонтики кафе. Поток туристов иссякал как ручей в дни жары, курортный городок медленно погружался в спячку – до следующей весны. И октябрь, и начало ноября выдались удивительно теплыми, Камулов Покров баловал солнечными днями, кутавшимися в туманную шаль по вечерам. Трудно было поверить, что через пару дней, после прохождения Ворот-в-Зиму, золото листвы упадет на асфальт под тяжестью первого снега. Казалось, Камул подначивает: «Лови последние деньки, гуляй! Забудь обо всем, не думай, чем это может закончиться».

Кармель покачала головой – «нет, не в этот Покров, его нет рядом» – и посмотрела на подошедшую к столику маму.

– Рада тебя видеть. Что сказал врач?

– Думаю, что пора прекращать эти бессмысленные поездки. Он опять развел руками, выписал витамины и посоветовал есть мясо для укрепления мышц.

Кармель подавила тяжелый вздох. От мяса матушка отказывалась наотрез, от витаминов не было особого толку, а многочисленные анализы так и не выявили причину потери веса и слабости. Не помогало ничего – жрецы и жрицы Хлебодарной уверяли, что на маме нет ни проклятья, ни следов прицепившегося весеннего хворца. Кармель исправно носила дары Камулу – это было несложно, поднимаясь к охраняющим город «Бдящим» можно было возблагодарить и бога, и богиню – и захаживала в часовню Феофана-Рыбника, надеясь на помощь медведя. Увы, регулярно сжигаемые скрутки и свечи в травяной оплетке не улучшали ситуацию, маме становилось все хуже и хуже.

– Приедешь домой на Покров? Я испеку пирог с ежевикой – собрала второй урожай, мисочка стоит в холодильнике. Она кислая, но можно добавить малиновый сироп и сахар, будет очень вкусно.

– Нет, – покачала головой Кармель. – Я останусь в общежитии. На каникулах схожу в музей этнографии, там открыли зал с заговоренными колдовскими бутылочками. Интересно на них посмотреть своими глазами.

– Ты надеешься, что он вернется.

Мама сразу поняла, что бутылочки – отговорка. Кармель расправила плечи, посмотрела прямо, не скрывая свои чаяния:

– Да.

– Забудь его, – мама отвела взгляд, скомкала салфетку. Помолчала и заговорила, явно собравшись с силами: – Сейчас скажешь: «Мне запрещаешь, а сама-то…». Потому и остерегаю. От чистого сердца, милая. Нам, шакалицам, от волков одни проблемы – и неважно, что ты шолчица, кровь-то пополам. Волки к нам иногда тянутся. Ищут спокойную гавань. А потом, как только поманит истинная дочь Камула, так они и бегут за ее хвостом. Мы для них слишком мягкие, слишком слабые и травоядные. С лисом и то проще ужиться, хоть они и ветреные. Лисы, как и мы, чтят Хлебодарную. А волки, если и несут дары на ее алтарь, всегда ставят выше волю бога войны.

– Он обещал приехать. Я хочу его дождаться.

– Давай договоримся. Если он приедет, не делай глупостей. Привези его в общину, познакомь со мной. Можешь объяснить ему прямо: мать за волка замуж вышла, меня родила, потом одна с ребенком на руках осталась, потому что отец вильнул хвостом, уехал на север на заработки, и потом его десять лет искали, чтобы развестись по закону. Скажи правду: мама очень волнуется, не хочет, чтобы с тобой такая же беда случилась. Если у него серьезные намерения, он в общину приедет. А если нет… еще раз прошу, не делай глупостей. Сейчас, конечно, не те времена, когда в девицу, без мужа родившую, пальцем тыкали и бранными словами поливали. Но нет никакой радости ребенка в одиночку растить – по себе знаю. Запутать жизнь легко, а распутать сложно, понимаешь? А если твой волк не приедет, не пытайся его искать. Доучись, возвращайся в общину, выходи замуж на Юзефа – как сговорено. Стерпится-слюбится.

– Не мил он мне.

– Понимаю, – вздохнула мать. – До знакомства с твоим отцом мне сосватанный жених тоже не мил был. Казалось: тусклый какой-то, мелкий, блеклый. То ли дело волк. Шум, напор, страсть, рост, ширина плеч, аппетит. Только через год куда все делось. Скандалы, прожорливость, бесконечные претензии… и, как итог – побег.

– Это у вас так случилось. Не все волки бросают шакалиц, не все шакалы уходят от волчиц.

– Не спорю, – согласилась мама. – Бывают и счастливые пары. Я бы не хотела, чтобы ты испытывала судьбу – повезет или не повезет. Повторю: если он приедет, пригласи его в общину. Сразу станет ясно – серьезно он к тебе относится или нет.

– Договорились, – ответила Кармель. – Я его позову. Если приедет. Ты сейчас на вокзал? Мне надо на лекцию, но я могу пропустить одну пару и тебя проводить.

– Не будет неприятностей?

– Нет. Давай допьем чай и пойдем в сторону вокзала, заглядывая в магазины. Если ты себя нормально чувствуешь. Если нет – вызовем такси.

– Давай пройдемся, – согласилась мама. – День теплый. Только не будем торопиться. Я все равно уже опоздала на обеденный автобус, куплю билет на вечерний.

Кармель обрадовалась. Прогулка позволяла навестить «Бдящих», вместе возжечь скрутки о здравии. Она расплатилась за чай и крохотные пирожные, повела маму к пешеходной улице, с тревогой подмечая ее хромоту – если витамины не помогут, скоро придется покупать трость.

Вскоре тягостные мысли развеялись, унесенные ветерком, припеченные неожиданно жарким обеденным солнцем. Кармель поздоровалась с сокурсницей, опаздывающей на лекцию, мама поприветствовала какую-то пожилую шакалицу – то ли приятельницу, то ли дальнюю родственницу, седьмую воду на киселе. В Минеральных Банях было несколько микрорайонов, застроенных двухэтажными домами, в которые переселяли жителей шакальих общин, затопленных при строительстве водохранилища. Это повлияло на выбор учебного заведения – изначально Кармель хотела уехать поступать в Лисогорск, но мама отпустила ее только в Минеральные Бани. И от Болотницы близко, и шакалы на улице не редкость.

Позже, на первом году обучения в Академии, Кармель признала, что мама была права. После крохотной Болотницы Минеральные Бани, не такой уж большой курортный городок, гордящийся аэропортом, заставил ее растеряться от непривычного обилия кафе, магазинов, музеев и театров. В Лисогорске она бы испугалась и не высовывала нос из общежития, а здесь постепенно привыкла, начала ходить на концерты и на выставки, много гуляла, не опасаясь ни волков, ни лисов. У нее появились любимые маршруты и сейчас они с мамой шли по одному из них: от Академии гуманитарного образования к «Бдящим», а от них – к железнодорожному вокзалу.

Возле источника, скульптурной группы и алтарей на холме, стало ясно, что мама устала. Кармель усадила ее на одну из лавочек, окружавших горку, спросила, будет ли она подниматься наверх, получила отказ и пообещала принести воды.

«Бдящие» следили, чтобы людям и оборотням не докучали ни Демон Снопа, ни весенние хворцы, плодящиеся от сырости, ни осенняя нечисть, надеющаяся зазимовать в жилищах. Легенда гласила, что именно здесь, на горке, возле минерального источника, волчий бог Камул и богиня плодородия Хлебодарная примирились и позабыли о распрях. После заключения мира стая Камула поклялась охранять бьющий из-под земли ключ, а боги одарили город своим благословением.

«Бдящие» возводились не один год – над ними трудились разные скульпторы. И волки, и медведи, и люди. Сначала облагородили источник – вода из трубы уже не первый год стекала в мраморный бассейн, и из него, по желобу, в подножие горки, питая влагой роскошные клумбы. По бокам от бассейна поставили огромные бронзовые чаши для сожжения скруток: Камулу приносили рябину, боярышник или можжевельник, переплетенные со стружками вяленого мяса, а Хлебодарной сушеные цветы, пропитанные медом, колоски и травинки.

С годами на горке появились скульптуры. На балюстраде, рядом со своей Чашей, сидел мраморный Камул. Возле второй Чаши стояла Хлебодарная, державшая метлу на плече. Мраморные волки охраняли богов и холм: сидели и лежали на парапете, балюстраде, на земле и в кустах. Вожак – крупный и потемневший от времени волк-альфа – охранял источник, скалясь и глядя на жертвователей недоверчивым взглядом.

Кармель купила две скрутки и два бумажных стаканчика, взбежала по лестнице, перездоровавшись с волками, поклонилась богам и достала спички из сумочки. Скрутки «на здоровье» разгорелись, переплели дымное кружево. Сизые нити потянулись к лицу, заставили заслезиться глаза. Кармель зажмурилась, дожидаясь дуновения ветерка, почти разозлилась от плохого предзнаменования. Чуть успокоившись, поклонилась и Камулу, и Хлебодарной, быстро набрала воды и пошла вниз, к маме, твердя себе, что слезы в ответ на просьбу здоровья могут быть случайностью.

«На обратном пути надо зайти в часовню Феофана-Рыбника. И присмотреться к колдовским бутылочкам. Я о них много читала. Можно попробовать сделать самой. А вдруг выйдет толк?»

Глава 1. Ярмил. Сложности

Воспитатели в детдоме часто повторяли, что завидовать плохо. Ярмил это накрепко запомнил и старался работать над собой, перебирая чувства и пытаясь искоренить ненужные и вредные. Обычно он буксовал на переборке, до искоренения дело не доходило. Чувств у него было не так уж много – в основном страхи – и большинство из них помогали ему жить, двигаться вперед, преодолевая проблемы и неприятности. Зависть в этом списке стояла особняком. Раньше ее вообще не было, ни к кому – ни к одноклассникам, ни к однокурсникам, ни к сослуживцам, ни к соседям, ни к начальству. Тощие ростки чего-то похожего начали пробиваться в последние годы. Ярмил не мог понять, завидует ли он своему командиру Гвидону Вишневецкому. С одной стороны, он вроде бы завидовал. За годы их совместной службы у Гвидона появился дом, аквариум с рыбками, красивая и умная жена, шкодливая дочка-солнышко и сын-наследник. И шакалья община, снабжавшая его продуктами. А еще у Гвидона имелись верные друзья, готовые прийти на помощь в любой ситуации – даже организовать лжесвидетельские показания на судебном процессе.

Если посмотреть с другой стороны, то Дарина была слишком умной и проницательной, от такой жены трусы в кармане не спрячешь, себе бы Ярмил желал кого-то помягче. И дочку не такую проворную, потому что не уследишь, да и вообще непонятно, надо ли заводить детей, если не с кем и не сильно хочется. Друзья-приятели у Ярмила были, с тем же Ларчиком он нормально общался, не только с волками из своего отделения. Тайны прошлого его догнать не могли, сведения о родителях в детдоме были, ничего интересного. А от энергичных стареньких шакалов часто хотелось забежать куда подальше, особенно от дяди Ромуальда с тетей Розой. Если хорошо подумать, получалось, что у Ярмила есть все, что ему надо, и завидовать нечему. Но иногда что-то смутное прорывалось.

Гвидон был его первым командиром – то есть, командиром отряда ОМОН был Светозар, а Гвидон командовал подразделением, в которое Ярмил попал сразу после училища. Он отработал практику в Минеральных Банях, прикрепляли к группе силовой поддержки, а потом, когда дело дошло до распределения, ему предложили на выбор Лисогорск или Сельденбург, где имелось свободное место в отряде быстрого реагирования. Ярмил выбрал Лисогорск – по личным причинам – хотя условия в Сельденбурге были лучше. Теперь не поймешь – правильно выбрал или неправильно. Просил волчьего бога подтолкнуть его на дорогу к счастью, а получилось выйти на тропу одиночества среди людей и оборотней. Как будто отгородился стеклянной стеной.

С Гвидоном в Лисогорске Ярмил почти сдружился. От командира Светозара веяло хмуростью и строгостью, а непосредственный начальник постоянно влипал в какие-то неприятности, брал Ярмила на рыбалку, кормил блинчиками в чайхане и беззлобно учил уму-разуму. За год в отряде Ярмил начал привыкать к мысли, что он теперь офицер и взрослый самостоятельный волк – это было не так уж просто. Служба приносила меньше проблем, чем пребывание за воротами части и жизнь в отдельной квартире. Тогда Ярмил плохо переносил одиночество: он привык к общей спальне в детдоме и к набитой курсантами казарме, не знал, как решать бытовые вопросы и терялся при взгляде на витрины в магазинах.

Взрослая жизнь была очень сложной. Деньги куда-то девались, как будто ему не зарплату платили, а урезанную стипендию. Все время приходилось преодолевать какие-то трудности, и если бы не Гвидон, Ярмил бы никогда не догадался, что в ванной надо заменить смеситель, что можно купить торшер и поставить его возле кровати, чтобы смотреть телевизор перед сном, не включая громоздкую люстру, раздражавшую ярким светом. Что на кухне всегда нужно иметь масло, потому что без него ничего не пожаришь. И соль надо регулярно покупать, и сахар, и пополнять запасы чая, иначе придется пить кипяток, потому что магазины уже закрылись. Гвидона можно было спросить о чем угодно, а еще Ярмил бывал у него в гостях и наблюдал, как тот ведет домашнее хозяйство волка-одиночки, копировал его действия – не только его, но наблюдать за Гвидоном было проще всего.

Когда Ярмил чуть-чуть обвыкся, научился жарить яичницу и перестал путать средство для прочистки труб со средством для мытья посуды, случились первые перемены. Светозар получил новое назначение – в Ключевых Водах формировали силовой отряд, подчинявшийся наркоконтролю. Гвидон без тени сомнения заявил: «Я с ним» и написал заявление на прохождение экзаменов. Ярмил долго думал и для начала написал заявление на недельный отпуск.

Он боялся потерять тех, кому доверял. К Светозару, при всей его грубоватости и привычке раздавать наряды направо и налево, можно было подойти с серьезной проблемой – это знали все, и пользовались в случае неприятностей. Ярмил радовался тому, что неприятностей у него не было, но Гвидон и Светозар в пределах досягаемости поддерживали его уверенность в себе. Как спасательные круги на воде ледяного пруда – знаешь, что можешь за них ухватиться, если тело сведет судорога. Лишиться примеров для подражания, старших альф, было страшно. Но и писать заявление о прохождении экзаменов в новый отряд пока не поднималась рука.

Волк напомнил ему, что они так и не съездили в Минеральные Бани, к Кармель. Ярмил это и без волка помнил, все время собирался – езды два часа, город рядом – и все время что-то мешало. То отсыпался после трудного дежурства, то ехал с Гвидоном на рыбалку, потому что боялся отказаться и рассердить старшего альфу. То протекал унитаз, то ломалась газовая колонка, то объявляли усиленный режим несения службы, то приглашали на день рождения, а потом снова протекал унитаз – как будто на него Камул какую-то канализационную порчу наслал, и непонятно как с этим бороться, потому что все сантехники говорят загадками.

Ярмил собирался-собирался и прособирался. Когда доехал до Минеральных Бань и Академии Гуманитарного Образования, первым делом сунулся в общежитие и получил взбучку от вахтерши. Та наотрез оказалась звать Кармель – «нет у нас такой, нечего придумывать!» – и отправила его к ректору. Ярмил растерялся, вошел в Академию, козырнув служебным удостоверением, долго бродил по коридорам, проник в кабинет с табличкой «Канцелярия» и отвлек от дел грузную пожилую волчицу со строгим взглядом. Та сначала велела Ярмилу зайти во второй половине дня, потом посмотрела на форму и нашивки, смягчилась и выслушала путаную историю полуторагодичной давности.

– Я тут служил. На практике. Прикрепляли к межведомственному силовому подразделению. Мы приехали по звонку о минировании. Прочесали здание, вывели всех студентов и преподавателей, оцепили, никого не пускали, пока нюхачи и саперы все кабинеты не проверят.

– Такое у нас регулярно случается, – кивнула волчица. – Повадились звонить.

– Я познакомился с шолчицей, – продолжил Ярмил. – Ничего о ней не знаю, только имя. Кармель. Она была такая…

Волчица посмотрела на него внимательнее и улыбнулась.

– Я проводил ее в столовую. Мы купили сырники, но я не доел – велели грузиться в машины и возвращаться в часть. Мы договорились встретиться на следующий день. Встретились, погуляли. Она жила вот там, в общежитии. Там вахтерша-лисица, она громко кричит, сказала, что Кармель нет. Мне бы узнать, где она.

– Фамилию не помнишь?

– Не спрашивал. Мы два раза гуляли, потом меня отозвали в училище. Я сказал, что приеду как смогу, но сразу не смог.

Волчица вздохнула и отправила его подышать свежим воздухом и пообедать.

– К вечеру что-нибудь узнаю. Имя редкое, шолчицу кто-то да вспомнит. У нас шакалицы из города и окрестных общин учатся, они все друг друга знают. Найдем твою Кармель.

Не соврала волчица, к вечеру выяснилось, что Кармель Ольшевская, обучавшаяся на факультете «Антропология и этнология оборотней» в конце прошлого учебного года ушла в академический отпуск по семейным обстоятельствам. В этом году не восстанавливалась, документы по-прежнему находятся в деканате. Ярмилу сказали название общины – Болотница – и посоветовали поехать туда, если он хочет продолжить поиски.

Ярмил переночевал в гостинице, изучил карту, хорошенько обдумал имеющиеся факты и возможные действия, и, вместо поездки в Болотницу, отправился в минералобаньский ЗАГС. Там, воспользовавшись служебным удостоверением и приправив рассказ щедрой порцией лжи, он получил справку из районного архива, в которой черным по белому было написано, что Кармель Ольшевская зарегистрировала брак с шакалом Юзефом Тышкой и сменила фамилию, желая носить общую с супругом.

Ярмил порадовался тому, что не поехал в общину, не навлек на Кармель неприятности, и отбыл в Лисогорск, где написал заявление на прохождение экзаменов, чтобы в случае успешной сдачи перевестись в Ключевые Воды вслед за Светозаром и Гвидоном. Кармель вышла замуж, и это оборвало единственную ниточку, привязывающую его к Лисогорскому воеводству: хоть в столицу переезжай, хоть в Сельденбург – все равно.

Экзамены он сдал успешно. Волк ныл, настроение менялось от желания сгонять в Болотницу и посмотреть, что там за Тышка, до бессмысленного и тягостного самообличения: «Никто не виноват, сам вовремя не пошевелился, вот шолчицу и увели». В итоге Ярмил решил, что перевод и переезд пойдут ему на пользу – от Лисогорска до Болотницы недалеко, можно случайно наделать глупостей.

Так оно и вышло: пока собирали и перевозили вещи, пока обживались на новом месте, пока привыкли ходить в блинную, а не в чайхану, острота потери подзабылась. Поблекла и никогда не виданная Болотница, и неведомый Юзеф Тышка. В памяти осталось только карамельное имя Кармель, воспоминания о густых и мягких волосах, в которые приятно зарыться носом, глубокий голос – хрипловатый, не отталкивающий визгливостью – и круживший голову медово-травяной запах.

Служба в Ключевых Водах запомнилась Ярмилу чередой потрясений. Сначала все было более-менее спокойно, хотя унитазное проклятие переехало вместе с ним из Лисогорска и осложняло жизнь, а потом бахнуло так, что хоть в кусты ходи, не заметишь. Гвидон оказался преступником. Мир Ярмила треснул, зашатался и почти утянул его в водоворот смятения, но рядом оказался надежный спасательный круг – Светозар.

– Разберемся, – пообещал он. – Сначала я улажу судебные претензии, а потом ему глаза на хвост натяну. Плац будет языком вылизывать и сортиры драить зубной щеткой.

Волки повеселели, начали приставать к дознавательнице Дарине, обкидывать снежками, угощать яблоками и ловить кур. Ярмил в развлечениях не участвовал. С первой минуты, когда собравшаяся превращаться Дарина демонстративно разделась на плацу, подцепив на крючок почти всю волчью братию, он занимался тем, что мысленно сравнивал ее с Кармель. Шолчицы были похожи и не похожи, и Ярмил перебирал бусины давних воспоминаний: выражение лица, голос, взгляд. Нестерпимо захотелось рвануть в Болотницу. Посмотреть на Кармель, спросить, как ей живется. Исполнению планов препятствовало то, что Светозар назначил его командиром подразделения – вместо Гвидона. А в личной беседе без рычания попросил: «Не подведи. Он вернется, но нам надо продержаться».

Они продержались, и выиграли суд, и вернули Гвидона в отряд, почти на прежнее место службы – под командование Ярмила. Светозар соврал – плац языком Гвидон не вылизывал, и глаза у него были не на хвосте, а на прежнем месте. Это Ярмила не удивило – Светозар любил напугать, а потом простить. Самым странным итогом дознания и суда было то, что Гвидон женился на Дарине. Да еще и ухитрился сделать ей ребенка, пока скрывался от правосудия. И это все принимали как должное. Ярмил недоумевал, не решаясь обсудить это ни с сослуживцами, ни со Светозаром, ни с самим Гвидоном. Помалкивал, прислушивался к обмолвкам и обрывкам разговоров, а потом подумал: «Какая мне разница? Зачем лезть в чужую жизнь?»

Он подстроился под новые обстоятельства – признавал старшинство Гвидона и одновременно был его командиром – и обнаружил, что одиночество стало милее пустопорожнего общения с оборотнями. До вторжения команды дознавателей он часами просиживал в чайхане и блинной, чувствуя себя частичкой стаи. После – как отрезало. Хотелось прятаться в нору, хрустеть чипсами и кукурузными палочками, поглядывать в телевизор, дремать и реагировать только на звонок телефона. Волк новое времяпрепровождение одобрял – тоже смотрел телевизор, валяясь на кровати, на покрывале, и иногда утаскивал и съедал картофельные чипсы. Кукурузные палочки ему не нравились, жаловался, что прилипают к зубам.

Иногда на грани сна и яви, в сладкой дреме, и Ярмилу, и волку слышались какие-то непонятные звуки. Как будто кто-то стучит в прихожей и кухне, а иногда гремит посудой. Рассказывать о такой напасти – не мешающей жить, но немного нервирующей – было неловко, и Ярмил бы никогда не пожаловался ни Гвидону, ни Светозару, если бы не новогодний венок, который передала в часть жена Светозара, Калина.

Калину и ее венки с Берегинями уважали все Светозаровы волки. Все знали, что жена командира немного волшебница, дружно переживали, когда она ушла из комбината народных ремесел преподавать в институт культуры – потому что Светозар переживал: «А вдруг она там не приживется?». Знали, что Калина не просто переехала в Ключевые Воды вместе со Светозаром, а приняла приглашение университета – ее давно уговаривали бросить лисогорский институт культуры и начать читать расширенный курс лекций. И цену венкам, которые Калина делала своими руками, тоже знали все – к ней очереди стояли, и она много кому отказывала. Потому что венки и декоративные вязки работали, и Калина не хотела, чтобы они работали на злых оборотней или нечестных людей.

Ярмил рассматривал новогодний венок вместе со всеми. Слушал объяснения Светозара: «Он не с Берегиней, а с печальником. Калина сказала, что Берегини нам не подходят, а печальник – в самый раз. Он и мелкую нечисть выгонит, если она в часть проберется, и домовых приструнит, и за наши беды скорбеть будет, чтобы они быстрее исчезли и забылись. Хоть и мелкий, а многое может». Черный комок шерсти из которого время от времени поблескивали глаза, тихо сидел на еловом венке и ждал, пока любопытствующие уйдут – чувствовалось, что хотел осмотреться и познакомиться с частью.

– Да! Пусть приструнит домовых! – завопили волки, живущие в домах при части. – Совсем расшалились, стучат, гремят, молоко воруют! Камула на них нет!

– А вы им молоко ставьте, не жадничайте, – велел Светозар. – Никакой печальник не поможет, если обычаи не соблюдать.

После этого Ярмил решился, выбрал удобный момент, подошел к Светозару и спросил, как правильно кормить домового и часто ли надо ставить молоко. И в чем. И в каком количестве. Светозар на него внимательно посмотрел, расспросил о стуках, уточнил, давно ли Ярмил был в медчасти, а потом пообещал, что поговорит с Калиной. Получит точные инструкции, потому что сам домового не кормит, не может сказать, как это правильно делать. Ярмил кивнул, поблагодарил, ушел, а через неделю понял, что Светозару не до домовых и его мелких забот. Забыл. Не поговорил. Или не стал напрягать Калину.

В конце января Светозар остановил на нем взгляд и велел: «В кабинет ко мне зайди, когда освободишься», Ярмил, чистивший снег возле парадного входа, подумал, что его ждет взбучка за какое-то упущение. Он закончил работу, привел себя в порядок, дошел до двери кабинета, постучал, заглянул и с интересом посмотрел на лежащий на командирском столе предмет.

Небольшой венок с коричневым печальником сразу вызвал в памяти словосочетание «колесо года». Три части, покрытые разноцветными листьями – нежно-зелеными, темно-зелеными и ослепительно рыжими. И четвертая – только плетеная основа, на которой осели искусственные снежинки и прилепились крохотные елочные игрушки.

– Это тебе, – сообщил Светозар. – Калина передала. Велела повесить, где захочется, пыль протирать осторожно, под душем не мыть, а то печальник намокнет и перестанет за тобой присматривать. Молоко домовому ставь в блюдечке, делись, когда в бутылке или пакете немного остается.

Ярмил кивнул, не отрывая глаз от венка – печальник шевельнулся и посмотрел на него черными глазками-бусинками. Докладывать командиру, что он не любит молоко и никогда его не покупает, не хотелось. Можно покупать и понемногу наливать в блюдце. И блюдце купить, потому что у Ярмила были только две суповые тарелки, большая салатница и кружки. Этого хватало.