– В Музей толерантности, – ответил. – На «Новослободской».
Конечно, Кока не смог удержаться, чтобы не пошутить:
– Ну с толерантностью у нас нет проблем. Гы-гы.
Ладно, вернёмся к текущим проблемам. Невозможно найти чёрный пак под корой поваленного дерева, если поваленных деревьев тут как говна – до самого горизонта! И все они одинаковые. Пора бы смириться: тут ненаход. Нужно уже возвращаться – солнце садится. Я утираю вспотевший лоб дрожащей рукой и оглядываюсь по сторонам в поисках Жоры. Вот он – тихонько бродит туда-сюда.
И в голове у меня вертится неприятная мысль: «Несчастный, дружище… Как же ты меня заебал!»
Не думайте, что я не понимаю: Жорику давно пора бы в рехаб, вправить мозги. Но даже поднимать эту тему бессмысленно. Откуда у наркомана деньги? У него даже карты заблокированы. Он как-то рассказывал, что коллекторы простили ему долг. То есть – вы представляете весь масштаб? К тому же ложиться в психдиспансер с долгой пропиской – давайте будем честны – это не выход. Я уже наслушался жутких историй от знакомых торчков: как там накачивают людей нейролептиками до слюнявого состояния. Санитары заламывают руки и обращаются с тобой как с говном. А ещё психи – злобные, поехавшие от спидов психи… Некоторые – большинство – настоящие животные. Агрессивные и пустоголовые. Нет уж, такое себе спасение.
Но главная проблема в другом: просто попробуйте объяснить человеку без тормозов, повсюду видящему зловещий заговор, что ему пора подлечиться, – да он просто заподозрит во мне предателя! Кто знает, вдруг Жорика переклинит круче обычного и он прямо тут бросится на меня с отвёрткой, которую взял из моего ящика для инструментов, а теперь повсюду таскает с собой.
Конечно, я знаю, что это вряд ли. Жора – тлеющий уголёк, оставшийся после пожара от сгоревшего храма; святой человек.
Я просто устал. Точнее – вконец заебался. Чтобы отмыть мои руки, не хватит воды из бутылки (конечно, бутылка у нас с собой, как же – наркоман без бутылки!). Под жёлтыми ногтями черным-черно от земли. Жорик шатается за дальними кустами и зовёт меня подойти, но я уже там всё перерыл; к тому же – далековато от точки. И у меня нет ни желания, ни сил идти к нему и успокаивать.
– Сань, чё это тут?! – кричит он. Потом садится на поваленное дерево в каком-то овраге, достаёт мой старый роутер, который он нашёл у меня в квартире, и начинает вскрывать его моей же отвёрткой… Зачем? Об этом я даже не спрашиваю. Я больше и не смотрю в его сторону – я просто думаю, что у него какой-то психоз. С ним вообще не соскучишься, поэтому я спускаю всю эту ситуацию на тормозах. Всё, чего я хочу, так это поскорее добраться до дома, помыться и немного собраться с мыслями. Я должен хоть немного побыть один – перед довольно бессмысленной встречей с Соней… Жаль, что Жоре некуда идти, некому позвонить, но это не моя проблема.
Мне хватило ещё этой ночи, когда я пытался заснуть, а Жора, точно призрак, блуждал у меня по квартире, покуривая свою ебучую альфу. Часов в пять утра я, едва задремавший, проснулся от жуткого запаха: Жорка сидел на корточках прямо перед кроватью, дул и вёл со мной, спящим, выдуманную беседу. Сколько он так просидел? Час? Два? Боюсь даже подумать.
– Так что, ты решил меня наебать? – спросил он на полном серьёзе, потом вдруг подвис и уставился в стену. – Что-то не сходится… Сам же сказал, что ты меня не кинешь…
В одной руке у него был пустой тюбик зубной пасты, а в другой – обрезанная пластиковая трубочка для коктейлей.
– Что? – пробормотал я. – Что я сказал? Что у тебя там не сходится? Я спал, Жора. Дай мне поспать. Пару часов – вот и всё, чего я прошу.
– Ты обещал, что я брошу курить, если ты покуришь со мной.
– Я не буду с тобой курить. Я такого не говорил.
Жора посмотрел прямо на меня. Между нами было сантиметров десять. У него характерно пахло изо рта. Глаза стеклянные.
– Вы меня наёбываете? Тех, кто меня наёбывает, я пизжу. Я пизжусь лучше всех. Китайские приёмы.
– Дай поспать.
– Не обижайся. – Вдруг его голос стал плаксивым и тихим. Без всякого перехода. Он печально вздохнул: – Я пизжу тех, кто меня наёбывает физически. Ты не наёбывал меня физически?
– Я не наёбывал тебя ни физически, ни телепатически – я спал. И я не буду с тобой курить. Мы взяли тебе альфу, потому что ты сказал, что умрёшь, если не покуришь. Ты сказал, что у тебя болят сломанные рёбра и это тебе поможет… Но я не обещал, что буду курить с тобой. Это не моя тема.
– Я знаю. – Он нахмурился, видно, с трудом обработав эту информацию. – Это и не моя тема тоже. – Он удивлённо уставился на пластиковую трубочку в руке и, будто увидев её впервые в жизни, покачал головой. – Я даже не понимаю, какой тут эффект… Может, ты знаешь?
Если бы вы знали Жору, то поняли бы, что он не шутит. Жора смотрел на меня, как растерянный ребёнок. Вот только в магазине у него давно не спрашивают паспорт. Когда мы познакомились – а это было летом 2021-го – Жора был совсем другим человеком. Он работал вместе с Кокой и ещё одним чуваком, Кирюхой, – они торговали майнерами. А потом всё пошло по пизде. И примерно в это же время нас всех бросили девушки. С тех пор никто из нас не работает. Мы только перебиваемся случайными заработками. И вот до чего мы докатились: отпизженный и безмозглый Жорик курит в старой квартире моей матери в пять часов утра! И он не способен понять простейшую вещь: соль его убивает. Такой вот эффект, Жора. А ты как думал?
Но самое печальное – Жорка замечательный человек. Может быть, один из лучших. Отдать последние деньги, последнюю сигарету, убрать хату и что-нибудь приготовить – это всё про него. А он прекрасно готовит. Вчера, когда к Коке, как назло, в день отъезда провалившемуся в мрачный психоз, приехали родители и с криками разогнали нашу наркоманскую братию – потому что ему нужно было собираться на самолёт, – Жора предложил приготовить глинтвейн с пряностями. Мы с Кокой живём рядом, в соседних домах, в старых родительских хатах, так что отнести кастрюлю через дорогу было несложно.
Это был вроде прощальный подарок. Кокин отец принял нашу кастрюлю на лестничной клетке, даже не дал нам пройти. Мать плакала, а он орал, грозно пуча на меня усталые глаза:
– Совсем мозги выдолбил?! Уходите, сейчас же! Коля спит.
Я попросил, чтобы мне написали, когда он проснётся и поедет в аэропорт. Мне не ответили, хлопнули дверью. Печальней всего то, что с Кокой мы знакомы с колясок и я знаю его родителей почти тридцать лет. Ну что ж, такое отношение к наркоманам. Нечего удивляться.
Делать было нечего: мы с Жорой попёрлись ко мне. И пока Жора грел на раскалённом стекле, вырванном из щитка на моём этаже, свою соль, я написывал Коке в «Телеге». Он просматривал сообщения, но не отвечал. Уже засыпая, я решил ему позвонить. Спросил, поехать ли вместе с ним в аэропорт, но Кока был ещё не в себе и ответил грубо:
– Нет. Не приходи. Всё, на связи. – И бросил трубку.
Так Жорик, которому не к кому было вписаться, переехал с Кокиной хаты ко мне. Не дал мне толком поспать и остался торчать у меня. И вот после всей этой мерзкой ночи, когда я наконец проснулся – около часа дня, – квартира обрела характерные следы чьего-то долгого бессонного трипа. В сливном отверстии в ванне и в раковине появились аккуратные шлепки зубной пасты. Когда я с улыбкой спросил у Жорки, что на него нашло, он ответил пугливо, но мило, будто стесняясь:
– Я слил половину. Я думал, мы вместе покурим, ты обещал… Я пиздец испугался: залил всё твоим средством для труб, а там дым… В сифоне. Завоняло пиздец – замазал всё пастой. Теперь не пахнет?
– Спасибо, – сказал я. – Вроде не пахнет.
Хотя откуда мне знать? Я даже не был уверен, не привиделось ли всё это Жоре. Дым из сливной трубы… Ёбаный в рот!
В остальном начало дня было вполне неплохим – но ровно до того момента, пока я не понял, что Жора не собирается сваливать. Ему захотелось сделать мне сомнительный подарок – за то, что я сходил с ним за альфой. Он-то и предложил проверить недавний заказ мефа, который перед отъездом не успел забрать Кока. Точнее, Кока тоже успел побродить по этому лесу – до тех пор, пока ему не стали названивать родители. Проснувшись, он отправил мне корды с комментарием: «было уже темно, поищи сам». А сегодня я и сам не хотел переться сюда за закладкой, но проблема в том, что долго сопротивляться Жорке не смог. Мозг наркомана – странная вещь. «А почему бы и не сходить? – уговорил я себя под конец. – Всё успею, в музей только к половине десятого…»
И вот я на нервах блуждаю в трёх соснах. В голове вспоминаются строчки «Аффинажа»: «В этом жёлто-зелёном я заблудился, / Лес / Никогда не закончится этот».
Но знаете, когда мы наконец выберемся из этого ебучего леса, я собираюсь слить Жорку – как говорится, окончательно и бесповоротно. Мне без разницы, куда он пойдёт. Вот в чём ужасная правда. Быть мудаком мне не хочется, но и слушать его постоянный гундёж, к тому же в такой важный день, у меня больше нет сил. Как вы там говорите? Я, блядь, вообще не в ресурсе.
А самое тупое в моём непродуманном плане вот что: я почему-то уверен, что стоит мне поехать на «Ночь музеев», увидеться и объясниться с Соней, как мы снова будем встречаться. И я почему-то уверен, что это всё исправит. Но для этого я должен успеть привести себя в порядок и не сойти от Жоры с ума. Может, я уже с трудом могу анализировать собственные загоны. Как и все мы, все в нашей компании, я уже и не знаю: живу ли я в воображаемом мире? Есть ли надежда на счастливый исход? Если судить по нашему общему коллективному опыту (на каждого из трёх наркоманов – по похоронившей нас до срока бывшей), мне ничего особо не светит. Но я почему-то уверен, что ещё не поздно исправить хотя бы что-нибудь.
Я хочу быть один. Но уже не могу быть один – во всяком случае, не так, как раньше. Я ищу спасения, закидываясь всем подряд, привожу в старую квартиру моей матери мутных, убитых в хлам типов, трясусь над тремя опустошёнными кредитками, вешаю лапшу на уши работникам банков, продаю всё подряд на «Авито», пытаюсь хотя бы не влезть в микрозаймы и гоняюсь за призраком бывшей. Я вдолбил себе в голову странную мысль, что всё в итоге наладится само собой. Но при этом последние несколько месяцев я делаю только две вещи: вру и беру деньги у матери, которая давно живёт в Новой Москве. И я знаю, что ещё немного – и она уже не сможет меня терпеть. Скоро никто из нормальных людей не сможет. Потому что я снова сорвался, и это уже не смешно. С каждым разом выбираться из этой ямы всё тяжелее. Вот такие дела.
2
Перед тем как выйти на дорогу, чтобы попереть в мой район через парк, Жора убирает старый роутер в мой грязный шоппер, который мне подарили в издательстве, и говорит:
– На, держи, выброси её где-нибудь. – Он протягивает мне отвёртку.
– Зачем? – отвечаю я раздражённо. – Это моя отвёртка.
– Да, воткни её где-нибудь в землю. Только не у дороги.
Я говорю, что не собираюсь этого делать.
– Я уже закрутил роутер! – злится Жора, и я думаю, что у него совсем снесло кукуху. – Куда мне было убрать? Нельзя тащить роутер обратно вместе с отвёрткой! – Он пытается что-то мне объяснить, но опять подвисает. – Тебе жалко отвёртку? Она стоит пятьдесят рублей. Я куплю тебе новую.
У меня нет сил что-то спрашивать. Телефон разрядился, а время уже поджимает.
– Ладно, – говорю, – но избавляйся от отвёртки сам. Если я воткну её куда-нибудь не туда, ты скажешь, что на меня откроют охоту. Ты же не хочешь, чтобы меня тоже захотели убить?
Жора не врубается. Он не понимает, что я просто шучу.
– Что ты за человек? – бормочет он сокрушённо. – Я сделаю сам! На вас вообще рассчитывать невозможно.
Ну и ладно. Я иду впереди, потому что понимаю: ещё немного – и я просто взорвусь. Жора плетётся метрах в пяти у меня за спиной. Пока мы топаем на негнущихся от усталости костылях по территории кардиологического санатория, что как раз на границе Мещерского парка, Жора кричит во весь голос:
